На краю души

Все обиды были тотчас же забыты. Миливия старалась получше разглядеть телепорт, но его словно окутывало сизой дымкой, и по мере приближения девушка вообще перестала видеть дальше вытянутой руки. «Конечно, этот телепорт лишь для избранных, — рассудила она, почуяв запахи нескольких человек. — И он скрыт от глаз посторонних». Остальные путники тоже притихли. Магичка не знала причины тяжелого молчания, но когда увидела их, чуть не вскрикнула от ужаса. Ворота телепорта охраняли два исполина, закованные в доспехи. В мощных мозолистых руках — по палице, круглая голова с очипком мышиного цвета волос покрыта шлемом, лицо обезображено шрамами. Кожа какого-то странного желтоватого оттенка. Никогда раньше Миливия не видела бойцовых великанов, но теперь предпочла бы не встречаться с ними вовеки веков. Разговор со стражниками был коротким: увидев у Зойсайта большой золотой ключ на цепочке, исполины пропустили их внутрь. — Зажмурься, — прошептал Зой на ухо Мил и сам зажал ей глаза. Какие-то мгновения, чувство невесомости, и Миливия вместе со свитой Зойсайта оказалась на окраине, по-видимому, городка. Девушка обернулась, но не было и следа телепортации, зато округа была очень реальной. Солнце нещадно жарило с неба, воздух — плотный и пыльный, а сухая земля ярко-желтой лужей простирается вокруг до самого горизонта. То тут, то там торчат низенькие домишки, покрытые соломой, но никого не видно. Зойсайт достал из дорожного тюка белую плотную ткань и накинул ее Магичке на голову, мужчины водрузили чадры, и кони снова тронулись. Если первое время Миливия старалась хоть что-то разглядеть, то быстро оставила это пустое занятие: кругом ничего не было примечательного. Она стала изнывать от жары, мозг застилало туманом, во рту сушило. Голова ее тяжелела с каждой минутой все больше и больше, и вскоре девушка погрузилась в подобие забытья, уткнувшись лицом в плечо лорда. Разбудили ее уже тогда, когда вокруг было невообразимо шумно: это оказались выкрики, доносившиеся из раскрытого окна. Магичка лежала на кровати в просторной комнате с чистыми стенами и мебелью и не сразу сообразила, где может находиться. Она взяла маленький звоночек на тумбочке и позвонила, тут же в комнату вбежала маленькая служанка в белом платьице и, почтительно склонив голову, с акцентом произнесла: — Чего пожелает леди? Мил спросила, где находится, и девочка рассказала, что лорд Зойсайт оставил ее у них, чтобы купить ей специальных лекарств от перегрева. Пока лорда не было, Магичке подали обильный горячий завтрак, состоящий из мясных блюд. — У нас принято есть много и сытно по утрам, — пояснила служанка, — зато в течение дня мы больше пьем. Именно во время трапезы вернулся Зой и присоединился к Магичке. Он отметил, что выглядит она неважно, и тут же велел заварить нужные травки. Мужчина предполагал, что Мил может стать нехорошо, поэтому поспешил с лекарствами. Дорога предстоит долгая и трудная. — Никогда не думала, — произнесла Маг флюидов, ковыряя острием вилки кусочек неизвестной ей дичи, — что при такой жаре можно есть горячее. — Это что, — пожал плечами Зой, который, кажется, не чувствовал никаких неудобств от духоты. — Чем дальше мы будем продвигаться, тем больше ты будешь удивляться. Знаешь, кстати, зачем нужно есть только хорошо проваренную или жареную пищу? При такой температуре всякие микробы размножаются непозволительно быстро, и заработать себе какое-нибудь отравление — плевое дело. Так что еду приходится обеззараживать. Миливия отметила перемены в лорде: на нем была простоя льняная рубашка и свободные светлые брюки, голова покрыта чадрой, на ногах — кожаные мокасины. Лорд, привычный к этой местности, знал, как нужно одеваться, чтобы чувствовать себя по максимуму комфортно. Да и одежда ему эта, признаться, очень даже шла. А вот платье Миливии казалось душными тисками, но девушка стеснялась попросить у Зойсайта другое одеяние. — Когда ты чуть-чуть отдохнешь, мы отправимся на базар. Поверь, такого ты еще не видела, — заговорщически усмехнулся Зой, небрежно откидывая прядку волос за плечо. — Тебя нужно переодеть. Уверен, местные наряды тебе очень подойдут. Через пару часов Зойсайт и Миливия в сопровождении нескольких мужчин отправились в гущу поселения. Оказывается, все это время они находились на окраине, а вот центральная часть была отделена стеной с большими воротами, по бокам от которых высились огромные, с человеческий рост каменные львы на подножках. Их головы были подняты вверх, а пасти широко раскрыты; звери стояли на задних лапах и, кажется, готовы были броситься со своих вечных пьедесталов, чтобы разорвать жертву. — Это Город танцующих львов, — пояснил лорд, видя заинтересованность девушки. — Танцующих? — изумилась она. — Скорее, свирепых и голодных. Зойсайт усмехнулся, но ничего не ответил, пришпоривая Агата. Кругом было шумно и тесно, то и дело слышались выкрики торговок, высились товары на прилавках, проезжали телеги… Вскоре у Миливии стало пестреть в глазах от всей этой кутерьмы, и она покорно ждала, когда же лорд привезет ее в условленное место. Но базар словно не кончался, а только ширился, поражая разнообразием товаров. Зойсайт остановился около одной лавчонки и спрыгнул с коня. Смуглый белозубый старец в тюбетейке тут же стал крутиться вокруг лорда, но тот словно точно знал, что хочет найти. Зой обвел взглядом прилавок, заваленной разномастной, как показалось Мил, ветошью, и вдруг достал какой-то небольшой предмет. — Хороший выбор, хороший выбор! — довольно покачал головой старец, в красках расписывая прелести безделушки, но и сам лорд будто загорелся от своей находки. Мужчина отдал, не жалея, горстку монет в бархатном зеленом мешочке и снова сел на Агата. — Вот, — Зой с довольным видом вложил в ладонь Миливии маленькую лампу. — Схожу с ума от таких мелочей. Девушка потерла бок лампы с изящным выгнутым носиком, словно желая вызвать знаменитого Джина. Сразу было видно, что вещица действительно старая и побывавшая во всех напастях жизни, однако она выглядела какой-то притягивающей и дорогой. — У меня таких уже целая комната, — небрежно заметил лорд, улыбаясь своей хитрющей улыбкой. — Но каждый раз, проезжая через Египет, не могу отказать себе в новой. Миливия про себя подумала, что мужчина не привык отказывать себе ни в чем, и ей хотелось вызвать в себе неприязненные отношения к Зойсайту, однако только бессильно фыркнула, и, когда Зой остановился в очередной раз, с любопытством огляделась вокруг. Наконец, барахолка осталась позади, и перед Миливией раскрылась страна чудесных тканей и оттенков. От яркости стало больно глазам: развивались на жарком ветру тончайшие шали и накидки, платья всех фасонов и размеров так и манили, чалмы царственно возвышались на прилавках. Мил бывала на восточных базарах, но этот не походил ни на один другой. В нем словно жили собственная атмосфера, собственная культура и религия. В выборе места, где можно будет нарядить девушку, Зой был щепетилен и остановился на богатой палатке разодетого в шелк мужчины с пышными черными усами. Тот сразу разглядел изысканный костюм будущего покупателя и подозвал парнишку. — Чего пожелает господин и его юная спутница? — сладко пропел торговец, кланяясь. Зойсайт небрежно махнул рукой, как бы невзначай демонстрируя перстни на тонких пальцах: — Я бы хотел преподнести этой прекрасной девушке незабываемый подарок. Надеюсь, вы поможете мне в этом. А я уж не поскуплюсь на вознаграждение. Глаза торговца хищно блеснули: — Вы сделали правильный выбор, господин. Таких нежнейших тканей и искусных работ вы еще не встречали, — он щелкнул пухлыми пальцами, и парнишка тут же подскочил к Миливии, чтобы помочь ей спуститься с лошади, однако Зой не позволил ему этого и сам снял Магичку с Агата. Перед Магом флюидов запестрели расшитые бисером и драгоценностями платья до пола свободного покроя. Торговец как бы прикладывал ткань к ее лицу, кивал или мотал головой, а потом откладывал одежду в разные стопки. Собрав целую груду, женщина в черном одеянии повела Миливию в маленький шатер, где помогла ей переодеваться. Девушка примеряла новое платье и выходила к лорду, тот что-то говорил продавцу, и платье либо убирали, либо срочно упаковывали. Наконец, накинув последнее бежевое платье, Миливия вышла, изрядно утомленная покупками. — Не переодевайся, — заулыбался лорд, подходя к ней. — Тебе очень идет, пусть оно и простое. Мы купим тебе самый лучший платок к нему. Зойсайту почему-то очень нравилось наряжать ее, словно Магичка была куклой, а не живым человеком. Он не переставал удивляться, как маленькая воровка превращается в красивую юную девушку. Яркие ткани играли на ее бледной коже новыми красками, она и сама становилась другой, неизвестной ему, но не менее притягивающей. Отблагодарив торговца чистым золотом, лорд двинулся дальше. По пути к продавцам с шалями Зойсайт заскочил в обувную лавку. Он наугад взял самую маленькую женскую туфельку из чистой кожи и не прогадал с размером: она была как раз впору. Прихватив несколько пар, Зой и Миливия двинулись в сторону парусов из шалей, платков и накидок. Миливия с робостью и тайным восхищением щупала эти чудесные вещи, которые Зойсайт небрежно и весело накидывал на нее. Кажется, ему доставляло особенное удовольствие кутать ее в тончайшие ткани, делать легкие комплименты и, ни о чем не заботясь, оплачивать дорогие покупки. — Жаль только, — вздыхал он, — что покрасоваться в этом ты сможешь еще нескоро. Нам предстоит путь через пустыню, а там не до красоты. Но ты затмишь любую девушку моего двора. Миливия, разодетая, словно местная принцесса, ехала на Агате, а Зойсайт гордо держал ее за талию, будто она была богатым трофеем. Он привык получать все самое лучшее, и Мил оказалась тем, чем можно похвастаться перед остальными. К тому же, он не привык скупиться на свои игрушки, и Зойю очень нравилось видеть восхищенные и завистливые взгляды женщин и мужчин. В Африке всегда ценились яркие тряпицы и убранство лошадей, верблюдов, мулов, так что Агат всегда щеголял в замечательном седле и дорогой сбруе, а очередная спутница лорда — в самом роскошном убранстве. И то, что Миливия совсем не походила на местных девушек ни внешностью, ни характером, лишь подзадоривало лорда, словно он привез с собой диковинку. Магичка принимала подарки и снисходительность лорда с тайной и явной робостью, но не смела перечить, чтобы добраться до своей цели. Только в одном она не собиралась уступать Зойсайту: он никогда не овладеет ей. Никогда. *** …Миливия, ловко переставляя ведра и одновременно (как видно, чудом!) помешивая закипающий суп, напевала какую-то известную только ей мелодию. Время подходило к обеду, и девушке, уже обзаведшейся маленьким животиком, хотелось отнести мужу на работу обед. Путь предстоял через лес, по изборожденной санями дороге, но Мил приготовила валеночки, теплую шубу, и мороз ей был не страшен. Да и беременность приносила ей скорее радость, чем неудобства. Так что девушка с удовольствием готовилась к прогулке (хотя наверняка знала, что Арно разворчится, боясь за нее и малыша). Натянув толстые колготки, шерстяные носки, валенки и шубу поверх вязаного платья, Миливия взвалила котомку через плечо и отправилась к лесопилке. Снег звонко хрустел под ногами, а мороз тут же ухватил синеглазую за нос, но Мил довольно щурилась на солнце и бодро шагала по дороге, пока не достигла вытесанной таблички. Миливия привычно шла по тропе, здороваясь с рабочими, и те приветливо отвечали ей, провожая взглядом маленькую закутанную фигурку в пушистом платке. — Эй, Арно, — кто-то потрепал Арно по плечу, и тот обернулся. — Твоя жена идет! — Мил! — радостно заулыбался мужчина, скидывая огромные рукавицы и снимая с плеча Магички узелок со снедью. — Ну зачем же ты опять ходила одна через лес? — Я принесла тебе обед, — пожала плечами Миливия. Двое не замечали, как за ними наблюдала девушка, нахмурив темные бровки от досады. То была дочь хозяина лесопилки, на которой служил Арно, чтобы прокормить свою семью. Она смотрела на маленькую, непримечательную Миливию в стареньком платке и шубейке и не могла понять, чего такого есть в ней, чего нет у нее, Никичен. Молодой, красивой и богатой девушке давно приглянулся высокий статный юноша со светлыми волосами и строгими, но ласковыми глазами. Однако Арно никак не реагировал на кокетство и взгляды «маленькой» хозяйки, даже если они были слишком явными. Он смущался и старался уйти, смешно вспыхнув, и при каждом появлении Никичен замолкал, не желая с ней разговаривать. Но сейчас Никичен видела, как в улыбке расцветает его лицо, как неуклюже, но нежно юноша скинул с себя оленью шубу и постелил на сваленные бревна, чтобы жене было удобнее и теплее сидеть. Совсем другой человек! И черная, странная ревность расплывалась по ее душе при виде счастливой жены. Никичен никогда не знала ни в чем отказа, а теперь видела явный отпор. Это она-то! Самая красивая девушка в округе (сколько сватались к ней!), самая богатая и разряженная! Черные прямые волосы падают ниже осиной талии, карие глаза с поволокой в обрамлении пушистых ресниц просто завораживают, а походка — словно уточка по воде плывет. А тут! Какая-то деревенская девка стоит поперек. Рабочие, ловившие взгляды Никичен со следами слез, только усмехались, не жалея избалованную хозяйку. Один старый лесоруб даже довольно грубо кашлянул и сказал ей: — Вы бы, барышня, глазки не маслили, — с сельской простотой пробасил старик. — Арно женку свою любит, они ребеночка ждут. Так что не стойте на одном месте, любушка, ноги обморозите. Однако Никичен вовсе не хотела сдаваться. Когда Миливия, прихватив пустую посуду, пошла домой, девушка подошла к Арно и попросила его помочь ей в сторожке. Простодушный парень под понимающие взгляды рабочих прошел с ней, надевая огромные рукавицы: — Где дрова? — спросил он, оглядываясь. — Куда перенести?.. Но вдруг девичьи руки обвили его шею, а губ коснулся настойчивый поцелуй. Оторопевший Арно не сразу отшатнулся от девушки, протянувшей к нему ладони. — Ну что же ты, милый, — ласково пропела Никичен, подходя к нему снова, но мужчина уже опомнился и, нахмурившись, отбежал к двери. — Разве я хуже той деревенщины? Ни кожи ни рожи. Знаешь, как я люблю тебя? Я одарю тебя золотом, я все для тебя сделаю, — отчаянно шептала девушка, словно в бреду. — Что ты говоришь? — помотал головой Арно. — Ведь я женат! — И что же? Разве то помеха?.. — Молодая ты, красивая, а бессовестная, — бросил ей Арно, и Никичен замерла, улыбка пропала с ее лица. — Как же девичья честь? Или ты с кем попало готова путаться? — Что? — вспыхнула оскорбленная в своих чувствах Никичен. — А то, что так последняя продажная женщина себя предлагает, — строго отрезал мужчина. — Где твоя гордость и чистота? Вспомни уже о них, а не потакай своим капризам. И забудь обо мне, у меня своя семья. На подлые связи я не способен. А ты — знай себе цену. Злые, обидные слезы брызнули из глаз пристыженной Никичен, она топнула ножкой и закричала: — Да я такое моему отцу скажу! Тебя тут же вышвырнут вон! — не от ненависти, а от досады и позора воскликнула девушка. — На твоей совести будет, а мы не пропадем, хороший работник нужен всегда, — спокойно возразил Арно, — мы и правдой сыты будем, — и тут же вышел, громко хлопнув дверью. Он никак не мог простить себе тот невольный поцелуй и, вернувшись домой, долго не мог найти себе места. Миливия, не знавшая ни о чем, заботливо покормила мужа и уложила в чистую постель, легла рядом с ним и долго гладила по руке, каким-то волшебным образом снимая боль и вину. Арно решил забыть произошедшее, с лесопилки его не уволили. Но война дошла и до севера, захлестнув тайгу и продвигаясь дальше. И Арно, оставив молодую жену и неродившегося малыша, вынужден был вступить в ряды армии. Он еще не знал, что вернется туда лишь дважды: чтобы увидеть своего ребенка и навечно найти покой… *** Полуденное солнце скрывалось за размытыми свинцовыми тучами. Они плотной пеленой обволакивали небосвод, и на их темном фоне сквозь ливень можно было разглядеть, как резкие порывы ветра ломают тонкие ветви фруктовых деревьев и склоняют вдалеке лес. Он, словно оживший исполин, преклонял голову перед стихией. Дождь то замирал, как-будто выжидал чего-то, то обрушался с новой силой на стрельчатые окна личного кабинета Нефрита. Его крупные капли барабанили по балконной балюстраде в унисон с монотонным докладом начальника охраны. Световые шары тускло освещали платановые стены кабинета. Над рабочим столом светился такой же тусклый свет, который позволял разглядеть лица докладчиков, но скрыть слушателя. Склонившись над бумагами, сидел Нефрит. Перед ним стояли его управляющий, генерал-адъютант, начальник охраны. Последний пытается оправдаться за то, что на территорию смогли проникнуть чужие. Его голос то и дело срывается на шепот, особенно в самых опасных для него местах рассказа. Не дослушав до конца, Нефрит подписал последние бумаги и с хлопком закрыл папку. Протянув ее секретарю, он щелчком потушил световые шары. Это естественное движение является сигналом для удаления из кабинета приближенных, которые с радостью подобрали разложенные у камина документы и быстро ушли. Темнота позволяет собраться с мыслями и дарит отдых уставшим глазам. Откинувшись на спинку кресла, Нефрит устало потер переносицу. Подумать только, его не было всего два дня, а безотлагательных дел накопилось столько, словно он отсутствовал месяц. И самое страшное — это покушение на жизнь его сестры. Он понимал, что как только он перейдет на сторону Нехелении, у его противников появится повод для открытого конфликта, он знал, что этим решением не приумножит армию своих поклонников, а даже больше — те, кто относился равнодушно к его политике, станут его ярыми противниками. Все это он предполагал, но что во все это будет замешена Фирюза… и что ради мира в его стране придется заплатить жизнью маленькой девочки… Он смирился с тем, что политика отняла у него родителей, изменила его жизнь, оборвав в одночасье его счастливое отрочество… Но он не позволит ей изуродовать жизнь Фиры… Белоснежное гусиное перо, треснув в руке Нефрита, упало на паркет. Из размышлений генерала вывел доклад секретаря: — Ваше величество, об аудиенции просит Мадам Кэр. Дверь второй раз открылась. Не дождавшись приглашения, через темнеющий проем проскользнула высокая тень, на минуту остановившись, она что-то прошептала секретарю, тот с поклонном удалился, плотно прикрывая за собой дверь. Присев на край кресла, гостья зябко куталась в тонкую шаль. Отблески огня, теплившегося в камине, отбрасывали причудливые тени на стены кабинета и освещали гордо выпрямившуюся фигуру женщины. Она пристально наблюдала за мужчиной, который сел напротив нее. Из нежного отрока он превратился в настоящего мужчину: голубые, ясно смотревшие на мир глаза потемнели и стали непроницаемыми, густая копна длинных каштановых волос, перехваченных лентой (повод ссор с отцом), сменилась короткой стрижкой с непослушными кудрями, глубокая морщина пересекла лоб, губы превратились в одну ровную полоску, четкие, повелительные жесты и небрежно закатанные рукава сюртука. Все это делало Нефрита в глазах женщин привлекательным, загадочным, соблазнительным. Но для гостьи, которая его не видела несколько лет, он стал уставшим, слишком быстро повзрослевшим… — Я не ожидал тебя. Пропустив замечание лорда, женщина спросила: — Нефрит, как она? — Сейчас хорошо, откуда ты узнала? Не дав ответить гостье, в кабинет прошел секретарь. Поставив на чайный столик сервиз, он аккуратно налил кофе в тонкие фарфоровые чашки. Нефрит устало прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул запах крепкого кофе. Гостья не спешила отвечать, очевидно, ждала, пока секретарь уйдет. Подхватив тонкий серебряный поднос, он поспешил удалиться, слишком противоречивые чувства вызывали в нем две темные фигуры перед камином. Одна — замкнутая, величественная женщина всегда вызывала в нем чувство непреодолимого страха. Другому он был предан с мальчишеских лет. — А я думала, что ты не будешь удивлен моему приезду. Кабинет наполнила тишина, лорд снова почувствовал себя нашкодившим ребенком, которого отчитывает его няня. Не дождавшись ответа, женщина хлопнула в ладоши, и кабинет осветило полуденное солнце, этот яркий свет лился из световых шаров, которые мгновенно оказались над головами сидящих; он резанул по уставшим от бессонных ночей глазам Нефрита и осветил статную фигуру женщины. Черные, словно смоль, волосы были собраны в высокую прическу, которая открывала длинную шею, миндалевидные черные глаза, эльфийские ушки и бледно-голубую кожу. — Неф, — тихо позвала женщина, — они перестали с тобой говорить? — Да, и уже давно. Они считают меня предателем. Глупые небесные камни, они просто не понимают, насколько важен был договор с Нехеленией, — лукаво взглянув на гостью, он спросил: — Лика, ты тоже не одобряешь мою политику? И именно из-за этого ты не появлялась здесь столько? Это эгоистично с твоей стороны. Ты прекрасно знаешь, как любит тебя Фира, и как ей тяжело после смерти родителей… Ты нужна ей. — Нефрит, ты прекрасно знаешь, что ей нужен ты, ее брат. Меня она плохо помнит. — Конечно, плохо, ты ушла от нас, как только решила, что я вырос и больше не нуждаюсь в няне. Хотя на самом деле ты бежала от себя. — От себя? — черная бровь поползла вверх от удивления. — Да, Лика. Когда-то очень давно, когда эльфы еще не были загнаны в непроходимые чащи, а жили в мире с людьми юная целительница отправилась учиться в эльфийскую академию. Там она полюбила своего сокурсника, и все было бы хорошо, если бы не одно «но»: ее избранник был эльфом. Испокон веков существовали запреты на связь эльфов и людей, но наши герои были там молоды, счастливы, авантюрны, что решили пойти вопреки законам. Они закончили академию и уехали в маленькое горное селение, там они работали врачами и не были осуждены местными жителями. Жили они там тихо, в мире и согласии, пока в их краях на приехал король. На охоте вепрь разорвал ему ногу, рядом не было города и врачей, кто-то из местных жителей посоветовал обратится к лекарям. Молодые врачи хлопотали день и ночь над королем, итогом их стараний стало его выздоровление и приглашение ко двору. Так всегда оканчивалась сказка, которую ты рассказывала сначала мне, а потом и Фире. Но после того, как ты уехала, я узнал ее продолжение. Там, в столице, у них родилась долгожданная дочка, но… расплатой за их любовь стало их чадо. Казалось, она взяла все самое лучшее от родителей: сердечность матери, внешние черты и ум эльфа и, как в последствии оказалось, долгую жизнь от отца. Но ее кожа не была смугла, как у матери, или бела, как у отца. Ее тело было бледно-голубого цвета. Вся жизнь того ребенка была под печатью проклятья. Она видела, как стареет и умирает ее мать, как уходят из жизни одни за другим дорогие ее сердцу люди. Ушла из жизни королевская чета, отца отравили, молодой король, с которым она росла, постепенно старел на ее глазах, его сын, за которым она должна была смотреть, взрослел, его родители, ровесники-друзья эльфийки увядали. А она оставалась так же молода, здорова, прекрасна. Она слишком многих дорогих теряла в своей жизни, именно поэтому решила уйти от двора, как только ее подопечный стал чуть взрослей. Она просто больше не смогла терять любимых… Ей казалось, что ее жизнь тянется века, она устала… Эта эльфийка решила закрыться в своем горном имении, чтобы больше не чувствовать боли потерь. За великую любовь родителей пришлось заплатить великую цену дочери… Лика, ты еще можешь быть счастлива. Почему ты в это не веришь? — Счастлива? — голос гостьи осип от накрывших ее воспоминаний прошлого. — Да, я это точно знаю, до того, как Они перестали со мной говорить, Они рассказали мне это. Но твое счастье в твоих руках… оставайся здесь, все будут этому только рады. Хватит жить затворницей, хватит себя жалеть! — Нефрит, я обещаю тебе, что подумаю над этим. Но расскажи, что сейчас с ней, где она, и пойманы ли те… — Фирюза в безопасности, а эти… понесут полагающееся наказание. *** Серые нити дождя заштриховали мир за оконными рамами комнаты Литы. На полированной поверхности письменного стола отражались размытые огоньки нескольких свечей. Живой огонь непоседливо потрескивал, он то вился ввысь, то опадал, иногда приветственно подмигивая девушке, но она совершенно не обращала на это внимание. Перед ней лежала бумага, она испещрена мелким почерком Литавры. На бумаги были видны несколько пунктов, они были несколько раз обведенные: А) найти Н. Б) втереться в доверие в Н. В) управление Н. Г) забрать П.З. В глубоком кресле сидела девушка, выскользнув из чешек, она подтянула колени к груди и закуталась в мягкий плед. Литавра внимательно смотрела на рукопись. Ей до сих пор не верилось, что притянутый за уши и сшитый белыми нитками план начал осуществляться. Теперь можно с уверенностью зачеркивать первый пункт, но что делать с остальными? Нефрит не тот человек, которым можно манипулировать, да он и обязанным себя совершенно не считает. После того, как в тот день он внимательно ее выслушал, он величественно кивнул в знак благодарности за информацию о встрече бандитов. Этим мужчина дал понять, что аудиенция окончена, и рассчитывать Лите на что-то другое не придется… После того, как она вышла из кабинета лорда, ей почтительно предложили проводить до ее апартаментов. Вот уже третий день она находится во дворце, но ничего не менялось, она могла свободно передвигаться, всеми ей оказывался почет, но вот Нефрита она видела только раз и то только мельком, когда прогуливалась по зимнему саду. Теперь она думала, что он самовлюбленный, самоуверенный, лорд-чурбан. Сейчас она удивлялась, что тот пышущий жизнью и задором молодой мужчина, на которого она налетела в лесу, и этот властный, сильный, вызывающий страх у многих слуг и придворных человек, один и тот же мужчина. Такими, как он, не управляют… а если не управляют, значит, и на плане можно ставить крест, по крайней мере, на задании Литы. Остаётся только один последний мерзкий вариант — можно повлиять на него через сестру. Нефрит в ней души не чает, но в силу вечной занятости не может окружить заботой и любовью, которая так нужна малышке. За несколько дней, что Лита провела во дворце, она успела понаблюдать за тем, как Фира пытается привлечь внимание брата, единственного родного человека. Малышка частенько чувствует себя одинокой, даже когда окружена вниманием нянек, фрейлин, учителей. Значит, можно попробовать подружиться с ней и стать незаменимым человеком при дворе. Можно… но это так мерзко, низко… Хотя, что остаётся ожидать от человека, который вступил на путь мести, лжи, убийства? Лита попыталась еще плотней закутаться в плед, ее бил озноб, слишком уж неприятные мысли приходят к ней в голову вот уже второй день. Отступать нельзя, игра начата, время пошло, теперь или они с Мил, или их. Наклонившись над столом, она обмакнула перо в чернила и на обратной стороне листка написала: «У всего есть своя цена, тем более, у мести». Свернув лист в трубочку, она поднесла его к огню свечи. Пламя с удовольствием поглотило бумагу, теперь все написанное превратилось в серый пепел. Собрав его в хрустальное блюдце, она встала и открыла окно. Серые тучи так и не пропускали лучи солнца, этот холодный дождь начался еще в тот день, когда она спасла жизнь Фире, он до сих пор не прекращался. Магичке показалось, что ее существование на этом свете сопровождается только серым цветом: грифельный пепел, угольное небо, сизый лес вдалеке. Последнее время ей казалось, что вся ее жизнь состоит из разных оттенков серого. Вдохнув наполненный озоном воздух, она выбросила блюдце. Полет был красивый, но недолгий. Тончайший хрусталь разбился на множество мелких частей и сейчас напоминал простое стекло, а пепел смешался с водой. Подставив лицо упругим струям дождя, она произнесла: — Пускай я проиграю, но использовать ребенка и становиться такой же, как они, я не хочу. *** Зойсайт, отложив свои намерения поскорее добраться до двора, целыми днями разгуливал с Миливией по городку, показывая ей жизнь этих мест. Он с удовольствием возил ее по базарам, особенно живописным местам и улочкам, рассказывал об обычаях и традициях этих народов. У Миливии голова кружилась от мысли, сколько всего она в этой жизни не знает. На какое-то время девушка забылась и полностью погрузилась в водоворот событий, оставляя мысли и о своей миссии, и о ненависти к лорду. А Зойсайт тихонько торжествовал, видя, что его маленькая воровка весело смеется, сменяя гордый и неприступный вид любопытством и приветливостью. Нет, он по-прежнему не добился от нее взаимности и какой-то теплоты, но осознавал, что Миливия привыкает к нему. В одно особенно солнечное утро Миливия проснулась в прекрасном настроении. Около просторной кровати, на тумбочке Мил дожидался любимый напиток из какого-то неизвестного ей фрукта; какая-то птичка очень настойчиво тренькала под ее окном, а ноги ломило от приятной усталости. «Это из-за того, что мы так долго гуляли по рыжему винограднику», — вспомнила девушка вчерашнюю прогулку и невольно улыбнулась. Зойсайт возил ее за пределы городка, где неожиданным пятном среди желтого спрессованного песка расцвел чудесный сад с ягодами. От буйства зеленых красок с оранжевыми крапинами у Миливии зарябило в глазах, а вкус пьяных, перезрелых виноградин, кажется, до сих пор горел на губах… В скором времени лорд должен был двинуться дальше, и Магичке было даже как-то жаль оставлять это место со смуглыми приветливыми лицами и необыкновенными постройками. Миливия встала с кровати, выпила свой сок, вызвала служанку и отправилась в ванную комнату. К хорошему быстро привыкаешь! Она с удовольствием понежилась в ванне с благовоньями и переоделась в свежее платье, чтобы быть готовой к очередной увлекательной поездке. Но неожиданно служанка вынула из кармашка бледно-желтый конверт и протянула Миливии: — Госпожа, — робко сказала она, — лорд Зойсайт уехал нынче на рассвете, он оставил вам письмо. — Почему ты не отдала мне его раньше? — Мил взволнованно приняла конверт и поправила прядку выбившихся синих волос. — Мне велели отдать вам его тогда, когда вы проснетесь и приведете себя в порядок. Миливия ощутила странную, липкую тревогу. Нет, не от того, что ждала какого-то нехорошего известия, а от того, что плохо читала и могла просто не разобрать наверняка изящный, витиеватый почерк. Дрожащими пальцами девушка надорвала конверт и открыла записку на половину листа. И действительно — буквы острые, разящие, хищные, стремящиеся вперед, тут и там — вензеля. Миливия беспомощно смотрела на строчки, и щеки ее вспыхнули бледным румянцем стыда и досады. Сама девушка была практически безграмотной, закончила лишь четыре класса сельской школы, где получила минимальное образование. Она довольно медленно читала и еще хуже писала, чуть знала математику, а матушка научила вести себя за столом. Детство Миливии было трудовым, было некогда просиживать за книжками, поэтому маленькая Мил редко делала домашние задания и даже пропускала уроки. И Магичке было совестно признать, что она до такой степени темная. Она не привыкла стыдиться своей бедности, своей истории и родины, внешности или положения. Но собственной безграмотности… Миливия тщетно пробежалась по записке глазами, угадывая только некоторые буквы и подпись, но позвать служанку не решилась. Как она будет выглядеть, если покажет, что не может даже читать? Как подстилка лорда? Дешевка? Приживалка? Нет, Маг флюидов не смогла бы выдержать такого унижения, так что лучше уж не знать, что он там написал. «Может, — просюсюкал противный голосов внутри, — Зойсайт приказал тебе убираться на все четыре стороны, а ты будешь сидеть, словно дурочка». Но Миливия отогнала эти мысли, решая дождаться мужчину, а не показывать свою серость. Пусть он осмеет ее, поиздевается, но, по крайней мере, служанки не будут злословить об очередной девице лорда. Время подходило к обеду, но от Зойсайта не было никаких вестей. Однако ж еду подали, значит, не все так плохо, и он не велел ей исчезнуть из своей жизни. Девушка прослонялась до вечера в неизвестности, и когда вышла на балкон, чтобы избавиться от душной комнаты, вернулся лорд. Магичка сидела на маленькой скамеечке, вытянув вперед ножки в кожаных мокасинах, и смотрела на город внизу, все еще кишащий загорелыми в белых одеяниях фигурами. Миливию всегда поражало, как внезапно и холодно падает на Африку ночь, словно накрывая ее темным одеялом, а луна здесь сочным фруктом висит близко-близко к земле. В городе плохо слышно, но за ним часто можно уловить целые оркестры кузнечиков-великанов. И на душе становится как-то спокойно и хорошо… — Миливия? — Зойсайт осторожно дотронулся до ее плеча, и девушка, дернувшись, повернула голову к нему. Вид у Зойсайта, обычно такой свежий и бодрый, был изнуренным. Даже улыбка, появившаяся на его лице, плохо скрывала усталость и какую-то тень тревожности. Однако лорд привычно поцеловал ее руку, мягко сжимая девичью ладонь тонкими пальцами, и сел прямо на пол, не жалея дорогих льняных брюк. Он молчал, всматриваясь куда-то вдаль; ветер играл с пушистыми, непокорными локонами и воротом рубашки, и Миливия почему-то снова подумала, что он непозволительно для мужчины красив. Наверное, они молчали целую вечность, пока Зой, наконец, не произнес: — Ты прочитала мое письмо? Миливия честно покачала головой. — Почему? Вспыхнув до самых кончиков ушей и бросив взгляд вниз, девушка призналась: — Я плохо читаю. Никак не могла разобрать твой почерк. — Почему не попросила прочесть кого-то? — спросил Зойсайт, но ответа не получил, догадываясь и сам. Гордость и стыдливость этой девочки были таковы, что она не смогла перешагнуть через них. Они снова помолчали, с удовольствием окунаясь в тишину и прохладу позднего вечера, но Зой все никак не мог успокоиться:  — Хочешь, — зачем-то предложил он, — я научу тебя? Всему, что знаю. Миливия с недоверием и каким-то детским восторгом посмотрела на лорда, и тому захотелось расхохотаться от выражения ее лица. Редко увидишь где-то девушку, что будет счастлива от рассиживания перед фолиантами! Но Мил была именно такова. Она и помыслить не могла, что лорд станет открывать ей свои обширные знания, наверное, приобретенные с раннего детства под присмотром строгих старцев-учителей. Магичка не знала, что все свои знания Зой получил самостоятельно в довольно позднем возрасте, буквально глотая книги по астрономии, математике, истории, биологии и другим наукам. Будучи слугой у своих господ, Зой не мог толком сложить слоги. И только служба у Нехелении сделала его человеком, открыв доступ не только к боевым искусствам, но и к наукам. Он никогда раньше не учил кого-то, но хотел помочь Миливии, а еще — увидеть ее восторженную улыбку снова. — А разве тебя это не обременит? — робко спросила синеглазая; в этот момент она была такой наивно-хорошенькой, что Зой не удержался от обольстительной улыбки: — Нет, если ты будешь старательной ученицей, — ответил он. — Я буду, — чистосердечно пообещала Мил, складывая на груди тонкие ручки в доверительном жесте, — честное слово! — Тогда занятия начнутся завтра же, — решил лорд, ощущая какой-то прилив сил и вдохновения. — Продолжать будем уже в дороге. — В дороге? — спросила Миливия. — Завтра вечером мы уезжаем, — кивнул Зойсайт, поднимаясь. — Именно об этом я тебе написал, — и вышел из комнаты.