На краю души

С утра уладив кое-какие дела с отбытием, Зойсайт отправился в покои Миливии. Он до конца не понимал, зачем предложил ей уроки, но интуиция ему подсказывала, что это был верный ход с его стороны, а ей, как правило, огненный лорд привык верить. Едва позавтракав и дав девушке привести себя в порядок, мужчина сел в маленькой гостиной, дожидаясь свою первую и единственную ученицу. Миливия, одетая в домашнее синее платье, нетерпеливо скользнула за стол напротив лорда и тут же сложила ручки на столешнице, переплетая пальцы. В ее синих глазах было что-то взволнованное и одновременно радостное, и Зойсайт улыбнулся как можно благодушнее. — Сегодня наше первое занятие? — зачем-то спросил он, и девушка кивнула. — Я долго думал, с чего начать, все науки по-своему важны, и решил, что на этот вопрос должна ответить ты сама. Миливия призадумалась. Что ответить? И долго размышлять не стала: — Знаешь, — медленно произнесла она, разглядывая настенные часы где-то над головой лорда, — моя матушка была безграмотной женщиной, хотя и понимала важность образования. Она всегда говорила: «Знания — это богатство, это кладезь человеческой силы. Но если человек не воспитал в себе душу, то никакие науки не сделают его силу добром». Мужчина, склонив голову, внимательно смотрел на свою ученицу. Пожалуй, Миливия не сможет преподать ему урок хороших манер или высшей математики, но воспитать душу (как сама выразилась) она бы смогла. И Зой в этом ей не ровня. Он прекрасно это понимал. И лишь поэтому решился ввязаться в дискуссию. — Ты считаешь, что вперед нужно воспитывать душу, — нарочито растягивая слова и ловя взгляд синеглазой, сказал он. — Учиться быть добрым, милосердным, честным, как я понимаю? — девушка снова коротко кивнула. — Но разве движет мир доброта? Если бы этот мир был так добр, как ты бы хотела, двинулся ли он дальше стадных племен? Ни один славный правитель, что был когда-то на Земле, не был милосердным, только силой и жестокостью творится порядок, иначе — беззаконие и хаос. Даже в природе прежде всего — естественный отбор, а потом лишь право на жизнь. Я не говорю, что добро бесполезно. Но не оно является главным. — Прости, Зойсайт, за откровенность, но даже я осознаю, безграмотная дурочка, что мы бы действительно не двинулись в эволюции без понимания доброты, чести, долга и достоинства. Мы остались бы все теми же зверями, что когда-то лазали по лианам и подбирали с земли перезрелые фрукты. Каждый сам за себя. Да, у власти свои законы. В ней люди искажаются до такой степени, что судить их становится сложно даже с высоты веков. У природы — тоже, в ней справедливость чудеснейшим образом соседствует с жестокостью. Но человечеством именно движет доброта и ничто иное. Человек без души — чудовище, которое создано губить все вокруг себя. Какое-то время они просто молчали, глядя друг на друга, словно думая, что скажет собеседник через секунду. Миливия пыталась разгадать лукавую улыбку огненного лорда, а Зойсайт явственно читал жалость в глазах Магички. — Ты жалеешь меня за мои мысли? — вдруг спросил он. — Считаешь меня обделенным? — Мне жаль, что ты не понимаешь таких простых вещей, — тихо вздохнула Миливия, не боясь, что за такие слова ее закуют в кандалы и отправят на эшафот. — Но я не жду от тебя понимания, как и от тех, кто сейчас стоит во главе Земли. Ты ведь тоже не ждешь от меня изысканности и светскости? И это естественно. И в этом пропасть народа и власти. — Ты не довольна нынешним строем? — приподнял рыжую бровь лорд, и расслабленная поза его стала чуть напряженнее. Другую бы он и слушать не стал (да и неинтересно Зойсайту мнение серой грязной массы плебеев), но Миливия возбуждала в нем не только похоть, но и ум. — Я никогда не стану довольна грабежом, насилием и войной, — безапелляционно ответила Миливия, лицо ее было непримиримым и жестким. — Хотя и я, увы, не ангельски чиста. — Как ни был воинственен твой взгляд и голос, — мягко возразил лорд, — я ни за что не поверю, что ты способна совершить зло. — Напрасно, — горько ответила Мил. — Разве ты еще не понял, Зойсайт, что в этом мире нельзя быть чистым? Земля умирает. Быть может, она будет еще миллионы лет. Но человечество изживает себя. Наверное, с высоты своих хрустальных палат, под флером самодовольства и сытости вы, вершины этой планеты, не видите, как гниёт этот мир? — Миливия вступала на опасную тропку, но уже не чувствовала ни страха, ни разочарования. Даже если ее убьют за эти слова. Она скажет. Скажет до конца. — Вы живете и думаете, что весь свет создан лишь для ваших прихотей. Чужая боль вас не трогает. Можешь уничтожить меня за эти слова, Зойсайт, испепелить, я даже не стану сопротивляться. Знай — я никогда не буду считать за людей тех, кто гнет народную спину, убивает и сеет свою деспотичную власть. Побелевший Зой, лицо которого заострилось от ярости и презрения, исказилось саркастической ухмылкой: — Браво, браво, какая речь! — громко произнес он, вставая из-за стола и возвышаясь над девушкой. — Быть может, мне сейчас оставить титул лорда и уйти в леса, чтобы навсегда зажить мирной жизнью, пасти на лугах коз и молить о милости Господа? Конечно, я варвар, тиран. Я думаю только о своем святом благополучии. Знаешь, милая, ты права. Мне плевать на тупоголовую чернь, потерявшую всякое достоинство! Плевать на этих стадных животных! Ты думаешь, если я исчезну, мир станет лучше, чище, добрее? На мое место придут другие, и, кто знает, будут ли они достойнее! Ты только представь на одну лишь минуточку, что вмиг случится безвластие, рабы станут свободны и вольны во всем. Думаешь, они станут показывать свои лучшие качества? Да они будут грабить, пытаясь отвоевать себе кусок побольше, будут развратничать и поступать так, как им доселе запрещалось. Вся грязь, что сдерживалась, хлынет наружу. Серость завладеет этим миром окончательно, ибо ничего другого взамен «свободное поколение» предложить не сможет! — мужчина замолчал, пытаясь отдышаться, но голос его снова наполнился ядом. — Я родился и вырос там, где меня называли рабом и смели поднимать на меня руку. Я видел этих твоих обездоленных и жил среди них. Знаешь, чего им надо? Нет, не мира над миром, не торжества справедливости. Им нужно нажраться вдоволь и напиться до посинения. Всё. И не надо говорить, что это не так. Миливия тоже вскочила со стула, пылая гневом. Грудь ее высоко вздымалась и опадала: — А знаешь, почему так? Почему люди живут только этим? Потому что вы, вы сделали из них безмолвных и безвольных животных! Вы воспитали эту серость, к которой принадлежу и я. Вы сами воспитали это низкопоклонничество, а теперь жалуетесь. — Ну вот мы и вернулись к началу нашего разговора, — злорадно воскликнул Зойсайт, одним шагом подступая к Миливии. — Ты сказала, что сначала человек должен воспитать в себе душу. Только кто ее может воспитать? Только он сам. И только сила этого воспитания будет решать, поддастся ли этот человек чужому влиянию. Миливия не возражала, понимая, что это будет бесполезным. Им никогда не услышать друг друга и не понять. У этого человека есть все, может ли он судить о бедности и отчаянном положении тех, кто остался за пределами его розового мира? Да и ей вряд ли (какой-то глупой девчонке!) получится принять его логику. Одно ясно — свое задание она провалила, и хорошо, если через несколько часов ее тело не будет прилюдно повешено на всеобщем обозрении. Устало глядя на разбушевавшегося и мечущегося из угла в угол лорда, Магичка ждала расправы. Но Зойсайт, кажется, уже отрезвился после вспышки ярости. Залпом осушив стакан воды, он тяжело оперся ладонями на стол и исподлобья смотрел на Миливию. Давно с ним не случалось подобного. Обычно лорд умел не только держать собственные чувства в узде, но и манипулировать чужими, однако сейчас все пошло крахом. Мало того, что мужчина поддался чувствам, он еще и проболтался, что произошел из самых низов общества. А об этом никто не должен знать. Нервно оправив рукава шелковой зеленой рубашки, он снова уселся за стол и указал жестом девушке сесть. Чуть качнувшись, Магичка опустилась на стул все с тем же выражением спокойной обреченности на лице. — Прошу простить меня за несдержанность, Миливия, — чуть дрогнув, произнес мужчина, небрежно проводя тонкими пальцами по рыжей копне волос. — Я снова проявил бестактность. Ты, наверное, каким-то магическим образом воздействуешь на меня, раз я совершенно теряю голову и всякие понятия приличия. — Прошу простить и меня, — в тон ему ответила Мил, — я тоже была неправа, — на этом она воздержалась. — Надеюсь, наша ссора не повлияет на нашу добрую дружбу? — несколько вычурно спросил лорд, с прохладным оттенком. — А занятия продолжатся? — Если они не будут походить на военные действия, — кивнула Миливия со всей строгостью, на которую была способна. Но глаза лорда уже снова поражали своей лукавой зеленью, и к ней возвращалось спокойствие. — Тогда завтра в пути мы продолжим. Сегодня ночью мы отправляемся по берегу реки Энг, через пустыню. Начнем с математики. Думаю, в ней мы не найдем поводов накинуться друга на друга с тумаками, — иронично улыбнулся он, про себя отмечая, что обязательно еще поразмышляет над словами маленькой воровки. — Так и знай, — чуть улыбнулась она, — я неплохо дерусь. На этой ироничной ноте они расстались. И при этом каждый скрывал свои тайные чувства. Миливия — неприязнь и неожиданное осознание капли правды в его словах, а Зойсайт — раздражение и магнетическое любопытство. *** Зойсайт тщетно пытался понять, почему до сих пор возится с дерзкой девчонкой. Наверное, им двигало любопытство и жажда новых ощущений. Даже желание как-то уступило тому будоражащему чувству, что возникало рядом с этой неискушенной девочкой. Нет, Зой не мог бы назвать ее глупышкой. Во многом он не знал более мудрого и достойного человека, чем Миливия. Но больше всего ему нравился контраст с собственной невестой, которая не отличалась, увы, ни умом, ни чистотой, ни нежной (именно нежной и непорочной!) женственностью. Зойсайт не мог представить, о чем будет разговаривать с этой легкомысленной, недалекой девицей (раньше доводилось только спать с ней ради собственной выгоды, а там не до разговоров). Ее красота может ослепить и одурманить любого мужчину, но лорд огня никогда не приписывал себя к «любым». Красотой он приелся. Миливия же была жительницей другой галактики, неизвестной и малоинтересной (даже презираемой) лордом, но ее внутренний мир, ход ее мыслей был неисчерпаемым источником раздумий для Зойсайта. Чем дольше Зой находился рядом с синеглазой воровкой, тем меньше лукавил в своих эмоциях, испытывая истинное удовольствие от близости с ней. Ее смех и гнев неподдельны, а глаза полны откровенности и гордости. Она смущается не от кокетства и жеманства, а от того, что девичья стыдливость привита ей с пеленок. В ней чувствуется благородство и та неуловимая черта хороших манер, которая отражается не в правильном использовании вилок или разделывании омара, а в скромности и аккуратности, уважении к человеку рядом. Миливия открыта для знаний и окружающего мира. Все это притягивало лорда и делало девушку особенной среди других представительниц женского пола, коих у мужчины было немало. Конечно, в первую очередь Зойсайт все же мечтал овладеть ей. Эта мысль напрочь засела в голове, и отказываться от нее лорд не собирался. Не собирался он и обещать ей любовь до гроба, хотя узнать о скорой женитьбе Миливия должна не раньше приезда во дворец. Теперь лорд был точно уверен, что Магичка не только не будет продана по пути от скуки, но и покрасуется среди жемчужин высшего света. Правда, придется прятать этот бриллиант подальше от завистливых и злобных глазенок его будущей жены и быть предельно осторожным, иначе их связь может стать опасной. Наверное, Нехеления простит случайную ночь, но не достойную соперницу. Тем более, если эта соперница гораздо привлекательнее и желаннее, чем она сама. Пока что Миливия сама не понимала, как воздействует на лорда и какой волшебной силой обладает над ним. Зойсайт и сам точно не знал природу этого верховенства, но чувствовал, иногда даже ужасаясь его мощи. Потому что с тех самых времен, когда он стал свободным и независимым, он не позволял повышать на себя голос; потому что никто до этой девушки не смел грубить ему или перечить. Зойсайт душил на корню любое проявление неуважения к себе. Но перед этой крошкой, маленьким воробьишкой с гордыми глазами и храбрым, едким язычком мужчина был бессилен. Наверное, оттого, что эта девочка заставляла ее воспринимать как равную, а не безмозглую куклу. В ней и сердце, и душа, и чувство достоинства, что Зой ценил. Пусть по-своему, даже иногда не понимая истинных ценностей этих качеств, но ценил. Не имея в себе достаточно благородства и доброты, он почерпывал их у Миливии, из разговоров и встреч с ней. Сейчас он был готов простить ей и обвинительные речи, и дерзость. И простил. Зойсайт часто задумывался над природой собственных чувств и поступков (хотя жил по принципу «Сначала делаю, потом размышляю») и, проанализировав спор с Магичкой, понял, что проиграл этот бой. Заказав букет самых дорогих и душистых африканских цветов, он послал их Миливии. Ответа не последовало, но на ужине Мил ни словом, ни поступком не показала своего недовольства или обиды. Зой расценил это как еще одно достоинство этой девушки. Было довольно выпито игристого фруктового вина, довольно сказано пустых и не очень слов, когда африканское небо снова брызнуло звездами, а на землю упала прохлада. Веселый говор прекратился, сменяясь уютным молчанием. Оставив стол, Миливия вышла по обыкновению на балкон, к которому успела привязаться за столь маленькое время. С удовольствием вдохнув полной грудью и оперевшись на перегородку, девушка с упоением стала разглядывать вид внизу. Зойсайт с грацией кошки проскользнул к ней, останавливаясь за ее спиной. Сердце отчего-то било сумасшедшими толчками, а по телу блуждал жар. Пальцы практически зудели от желания прикоснуться к оголенным молочным плечикам, белевшим в темноте, но, сдержавшись, лорд накинул на них свой плащ с гербовой отметкой. От греха подальше и от непристойных мыслей. Мил вздрогнула и обняла себя, смущенно улыбаясь какой-то вдохновенной, нежной улыбкой. И почему она обращена не к нему, Зойсайту?.. — Устала от моей болтовни? — тихо спросил Зой куда-то в макушку девушки и ухмыльнулся. Его глаза медленно ласкали каждый темно-синий волосок короткого венчика волос. Наверное, они такие мягкие… — Просто вино немного ударило в голову, — все-таки ответила Магичка после паузы. — В комнате так душно!.. — Душно? — слова доходили до лорда медленно, словно через слой ваты. — Тебе только кажется. Если и дальше балконная дверь будет раскрыта, в комнате станет холодно. Будешь зябнуть всю ночь. — Не буду, — простодушно возразила девушка, заправляя за ушко прядь волос, и глаза лорда жадно скользнули вслед за ее пальчиками. — Несмотря на то, что мы находимся в Африке, здесь вдоволь одеял и покрывал. Зой знал гораздо более приятный способ согрева на ночь, но промолчал, снова прикусывая себе язык. Ну сколько можно быть таким глупцом? Фруктовое вино оказалось действительно пьяным… — Как знаешь, — хрипло прошептал мужчина, с трудом контролируя предательский голос. — Но дверь нужно закрыть, — легким движением он запер балкон, отдаленно думая, что оказался в собственной ловушке разбушевавшихся чувств. А Миливия, кажется, искренне не понимала, в какой опасности находится. Она не замечала, какие осоловелые и неестественно блестящие глаза у лорда, как участилось его дыхание, а на висках появилась испарина. Тонкие, но чувственные губы сжались из последних сил, а длинные пальцы пианиста нервно вцепились в кожаный ремень на бедрах, лишь бы не давать себе воли. Весь он превратился в струну, и одним своим мимолетным движением, взмахом ресниц Миливия была способна заставить ее играть. Зойсайту не нужно слов, чтобы поддаться чувственной прихоти; он неосознанно ждал разрешения сжать ее в объятьях и унести с этого чертового балкона, куда-нибудь на чистые шелка кровати. Но нет, Миливия не ощущала состояния лорда, не знала, что в воспаленном алкоголем и желанием мозгу она распростерта на простыни и жаждет продолжения бесстыдно-жарких поцелуев и ласк. И чем сильнее одолевают подобные мысли мужчину, тем темнее становятся его глаза, тело — распаленнее, в грезы — смелее. — Действительно прохладно, — тихо, но резко произнесла Мил, и лорд вздрогнул. — Вечер был прекрасным, спасибо тебе. До поездки осталась пара часов? Думаю, нужно немного поспать. А то голова все не хочет соображать, — по розовым, манящим губкам пробежала усмешка. Так и не дождавшись ответа, Миливия, не смотря на мужчину, открыла дверь и выскользнула в комнату. А лорд так и остался стоять на месте, все еще ощущая то чувственное поле, что еще секунды назад висело над ними и чуть не спалило его окончательно. Посмотрев на свою вздыбившуюся ширинку, Зой чертыхнулся и скрылся в гостиной. *** Через несколько часов оба уже были в пути. Караван с повозками и привязанными лошадьми медленно отдалялся от Города танцующих львов и от скромных поселений, примыкающих к нему. Чем ближе были пустынные земли, тем меньше встречалось людей. Кажется, жизнь таяла на глазах, а пейзаж становился все безрадостнее и безрадостнее, превращаясь в сплошную желтую хмарь. Вскоре Миливия различала только два цвета: лимонный — земли и голубой — неба. Стараясь не высовываться из качающейся на верблюде своеобразной повозки, девушка изнывала от жары среди тканей и подушек. Она даже представить не могла, что может так апатично себя вести в месте, которое ей интересно и неизвестно. Однако ни на что не хватало сил. Северные жители были не приспособлены к подобным жарким температурам, и вскоре Миливии стало до такой степени плохо, что она повалилась на подушки и больше не могла оторвать кружащейся головы. Она то падала в забытье, то выныривала из него, пытаясь порвать закоченевшими непослушными пальцами ворот хлопкового платья, и снова забывалась в душном полусне. — Пить… Пить… — бездумно шептала она пересохшими губами, и вдруг чьи-то мягкие, но требовательны руки, бесцеремонно поддерживая девушку за подбородок и щеки, влили ей теплой воды, которая, скорее, распаляла и дразнила, чем приносила такое необходимое утоление жажды. Те же руки погладили ее лоб, кажется, убирая волосы, и положили ей на него мокрую тряпку, осторожно протерли ей за ушами, шею и затылок. От ладоней веяло жаром, нестерпимым огнем, но от него, кажется, становилось даже чуть легче. Грудь Миливии то пронзало ледяной дрожью мурашек, то заливало жаром, и эти перепады были практически невыносимы. Вцепившись в теплые ласковые пальцы, девушка притянула их и проложила к пылающей груди, и озноб отступил. Зойсайт почувствовал, что девушка перестала биться и дрожать в его руках, и хотя из ее горла то и дело вырывался сухой хрип, она была спокойна. Его рука лежала на ней, ее пальцы никак не желали отцепиться от него, но Зой и сам не хотел уходить. Девочка оказалась очень чувствительна и слаба, поэтому мужчина молился, чтобы они успели подойти к берегу реки. Там зной несколько отступал, а вода давала возможность не перегреваться и всегда найти где-то поблизости пищу. Сам Зойсайт легко переносил сложный климат, тем более, там, где он жил, его можно было контролировать незначительным магическим вмешательством. Пустыни, практически лишенные всего живого, не поддавались никакому волшебству, поэтому были необитаемы. Зойсайт старался обходить их стороной и предпочитал заросшие берега реки Энг, чем переходы через бесконечные барханы. Через несколько суток путники смогли найти подступ через джунгли и скрыться в ветвистой долине реки. Миливия, наконец, очнулась. И хотя она выглядела больной, какой-то осунувшейся и посеревшей, Зойсайта радовало ее оживление. Вид этой хрупкой девочки, изнывающей от жары в забытье, вызывал у него приступы отчаяния и беспомощности. На подходе к джунглям Зойсайт разделил свою команду: часть ушла с верблюдами и повозками, часть пошла вдоль русла Энга пешим ходом, правда, для Миливии оставили маленького мула. Несколько ожившая девушка уже могла спокойно управлять им и находиться без постоянной опеки. Вот тогда-то, на диких землях, Ами впервые увидела настоящего Зойсайта. Именно тогда, когда он, окровавленный и усталый, принес на своей спине дикого кабана, которого тут же разделали и зажарили. Но кровь принадлежала не лорду, а пораженному животному. Именно тогда Мил поняла, что за тонкими пальцами, изысканными манерами и лукавой улыбкой скрывается хищный оскал, полный азарта и упрямства, бесстрашие, граничившее с безбашенностью. И никакие тяготы не брали его, Миливия ни разу не слышала, чтобы Зой жаловался на отсутствие цивилизации и удобств, наоборот, кажется, именно здесь он находился в своей стихии. При этом Зой умудрялся найти время, чтобы побеседовать с Миливией и продолжить начавшиеся в джунглях уроки. Зойя порой восхищало, как маленькая воровка ловко все схватывает налету, замечательно запоминает новые сведения и старательно использует старые. Переход через джунгли, благодаря стараниям Мага огня, был не самым сложным и не таким утомительным. Пока Зойсайт и его спутники не уловили что-то неладное. — Здесь кто-то есть, — тихо проговорил один из мужчин, останавливаясь и указывая на какой-то след. — Примерно миля от нас, — оценил каким-то образом Зой, хмурясь. — Здесь никто не живет. — Браконьеры? — вопросительно глянула на лорда притихшая Миливия. — Беглые, — недобро оскалился Зой. *** Ранним утром Литавру разбудил шум: женские голоса, срывающиеся на фальцет, и охрипшие мужские крики наполнили комнату Магички. Накинув тонкую шаль-паутинку, она распахнула одну створку окна. Дождь прошел, и на его смену пришло лазурное небо и первые лучи солнца. Нижний сад дворца был наполнен звуками просыпающейся природы и возгласами придворных. Растрепанные, в полном неглиже женщины метались по ровным аллеям сада, а среди сочной зелени тут и там мелькали разноцветные ливреи. Над дворцом повисла суета и паника. Нервные голоса придворных выкрикивали только одно имя. Они искали Фиру. Видно, малышке надоела вечная опека, и она решила похулиганить. Прижавшись к прохладному стеклу, Лита размышляла о своих действиях. Еще вчера она решила, что не будет использовать Фиру в своих целях, следовательно, надо сообщить Мил, что ее часть плана, скорее всего, будет провалена. Но для ментальной связи шум, царивший в саду и дворце, совершенно не подходил. Приоткрыв дубовую дверь, она убедилась, что анфилада из семи комнат была заполнена людьми. Значит, единственный выход — найти укромное место, то есть спуститься в сад. Открыв резной шкаф, она иронично усмехнулась. Здесь она была незваной гостьей, но к которой приставили пару служанок и набили шкаф одеждой. Выбрав простое, мятного цвета платье, она стала искать корсет, который зашнуровывался бы спереди. Ей не хотелось звать служанок, а потом объяснять, зачем она встала так рано и куда собралась. Вытряхнув содержимое шкафа, она наткнулась на бледно-желтый корсет. Быстро переодевшись, Лита затянула волосы в тугой пучок. Бросив взгляд в зеркало, она осталась довольна. Длинный разрез юбки позволял себя чувствовать комфортно, желтый корсаж не сильно стягивал, давая возможность вздохнуть полной грудью, длинные волосы были перетянуты несколькими лентами, которые прочно удерживали копну темно-русых волос. На тонком запястье поблескивал браслет, единственная связь с прошлым. Проскользнув по анфиладе комнат не замеченной взволнованными людьми, она спустилась по винтовой лестнице на первый этаж. Пройдя мраморный холл, Магичка открыла дверь, ведущую в нижний сад. После дождя воздух пах опьяняющей свободой и спокойствием. Мелкие капли, оставшиеся на ветках и листьях, становились разноцветными хрусталиками под первыми, еще робкими лучами солнца. Нижний сад дворца завораживал своей чистотой, ароматами. Он, словно палитра самой природы, был наполнен всевозможными цветами. Проходя мимо нескольких клумб, примыкающих ко дворцу, Литавра остановилась. Удивительные цветы создавали один пестрый ковер, о многих из них Магичке приходилось только слышать. Клумбы между собой соединяли шпалерные арки, крупные листы винограда плотно оплели деревянный каркас, скрывая его. От цветника вели несколько аллей из фруктовых деревьев. Быстро пройдя через апельсиновую аллею, Лита по тенистой тропинке вышла к возвышающемуся в центре каскадному фонтану. Прозрачная вода с шумом спускалась с верхнего яруса, попадала в золоченый пруд и, разделяясь на четыре части, спускалась по хрустальным желобкам в ромбовидную чашу, её поверхность выложена разноцветной мозаикой. Пройдя мимо фонтана и повернув налево, Лита оказалась рядом с самой уютной частью сада, она скрывалась от посторонних глаз ажурным забором. Там, за переплетениями железных плющей, лилий и роз, скрывался участок заросшего сада, прозванный во дворце Маленьким лесом. Здесь росли высокие сосны, голубые ели, по их мощным стволам вился плющ, а их вековые корни укутались пушистым мхом. В тени этих исполинов росли грибы, лесные ягоды. Эта часть сада привлекла внимание Магички своей укромностью от шумного дворца. Оглядевшись вокруг, девушка не заметила за собой слежку и спокойно прошла в приоткрытые ворота Маленького леса. Некоторое время она блуждала по тоненьким тропинкам меж деревьев, пока ее внимание не привлек белый цвет, мелькающий между кустами крыжовника. Аккуратно раздвинув сплетенные ветки, Магичка увидела Фиру, она еще в тонкой ночной рубашке сидела меж кустами зеленой ягоды и радостно отправляла в рот крыжовник. Ночные тапочки порвались и пропитались лесной сыростью, когда-то белый кружевной подол ночнушки порвался и запачкался, утренняя прохлада вызывала мурашки на открытых плечах девочки, но, судя по ее довольному лицу, все это ее ни капли не смущало. Обойдя заросли крыжовника, Литавра подошла к принцессе. Своим внезапным появлением она вызвала недоумение и испуг у шкодницы. — Вы не замерзли, ваше величество? Пригоршня собранных ягод была быстро направлена в рот. Пытаясь пережевать «добычу», Фира не торопилась с ответом. — Своим исчезновение вы наделали много шума, поэтому вам лучше поскорей вернуться во дворец, — Лита протянула руку принцессе, но та и не подумала ее принять, Фира только удивленно смотрела на нее снизу вверх: — Я думала, ты не такая, как эти надоедливые фрейлины! — обиженно пролепетала девочка. — Значит, вы ошиблись во мне. Литавра отвернулась от девочки и направилась в сторону дворца, скоро позади себя она услышала звук быстрых шагов Фиры. — Хоть ты и вредная, все равно ты мне нравишься, — догнав Магичку, девочка взяла ее за руку. — Поймите, тревога за вас будет у всех не из-за того, что вы — принцесса, а потому что вы — ребенок. Нельзя поступать так опрометчиво… — Мне надоело, что мне с утра до вечера рассказывают, как я должна себя вести, что говорить и куда смотреть, мне хочется свободы. — Свободы хочется всем. Просто вы должны понимать, что люди волнуются за вас. Тем более, вы должны понимать, где и когда чувствовать себя свободной. Тоненькая тропинка петляла меж деревьев, то приводя их к резному забору, то уводя в прохладу леса. Они шли молча, хотя по Фире было видно, что она очень хочет поговорить; когда очередной поворот привел к старой качели, привязанной к мощной ветки лиственницы, девочка попросилась покататься. Подумав, что лишние десять минут не перевернут Землю, Лита подсадила Фиру на шершавую доску. Слегка раскачивая качель, Магичка начала рассказывать: — Знаете, ваше высочество, когда я училась в пансионе, у нас была одна преподавательница, очень суровая и чопорная леди. Она не давала нам ни глотка свободы, наши волосы должны были быть затянуты в тугую косу, не допускались лишние заколки и ленты, воротники должны были быть идеально выглажены, а форменные платья мы не могли украшать даже вышивкой. Я думаю, не зачем говорить, что и сама эта леди была до идеального выглажена и причесана. Она не давала ни нам, ни себе свободы. Помню, мы были безгранично рады, что ее предмет у нас был только один год. И вот, сдав ей с огромной сложностью годовой экзамен, я отправилась в свой маленький городок на каникулы. От знакомых я узнала, что и леди приехала отдохнуть у нас на водах. В один из дней каникул я встала пораньше, чтобы сбегать в лес и собрать ягоды. Поблуждав по знакомым тропам, я решила углубиться в лес. И знаете, что я там увидела? Мою преподавательницу! Она, словно маленький ребенок, — Лита бросила смешливый взгляд на Фиру, — уплетала одну за другой черную смородину. Ее идеально выглаженное голубое платье было запачкано в траве, а по белоснежным перчаткам стекали тоненькие струйки смородинового сока. Тогда я решила не тревожить ее уединение и потихоньку повернула назад. Каждый из нас нуждается в расслаблении и свободе, но нужно знать, когда можно себе это позволить. В отпуске леди отпустила себя и наслаждалась отдыхом, но я уверена, что это никогда и ни за что не произошло бы во время учебного года. Поэтому, ваше высочество, будьте так добры выбирать время и мес… Литавра оборвала свой монолог, как только увидела подходящую к ним женщину, довольно странную на вид. Но что для Литы было удивительным в этой женщине, то являлось знакомым для принцессы. Спрыгнув с качелей, она попыталась сделать реверанс, но высокая трава не позволила ей это сделать. — Доброе утро, Мадам Кэр. Не сказав и слова, женщина взяла за руку Фиру и повела ее к выходу. Девочка обернулась к Лите и помахала ей. *** — Нефрит, кто занимался воспитанием Фиры? — сидя на краюшке кресла в кабинете лорда, Мадам Кэр прожигала взглядом мужчину. — Хорошие няни, фрейлины и гувернантки. Хотя, конечно, им не сравниться с тобой, — Нефрит тепло улыбнулся женщине. — У меня складывается такое впечатление, что она росла одна, без внимания и опеки. — Лика, значит ли это, что ты решила остаться и заняться воспитанием Фиры?! — Значит, — сухо ответила женщина. Она поднялась с кресла и подошла к стоящему у окна генералу. Яркий дневной свет заливал пространство кабинета и делал темно-синие глаза Нефа на несколько тонов светлей. — Замечательно, Лика, я очень рад, что ты наконец решила вернуться. Ведь это и твой дом тоже, — лорд по-сыновьи обнял женщину. Мягко отстранившись от него, Мадам Кэр произнесла: — Я хотела поговорить с тобой о другом. — И о чем же? — Нефрит, эта девушка, что живет в северном крыле, зачем она здесь? Улыбнувшись, генерал поинтересовался: — А что? Ты ревнуешь? — Нет, конечно, но она плохо влияет на Фирюзу. — И как же это? — опершись о мраморный подоконник, мужчина начал нервно прокручивать трость. — Сегодня, когда малышка сбежала, я нашла ее в Маленьком лесу вместе с этой девушкой. Она рассказывала Фире, что надо давать волю своим чувствам и желаниям… — Возможно, ты не так ее поняла? — веселое расположение духа исчезло, между темных бровей залегла глубокая морщинка. — Возможно, но почему она не привела ее обратно?.. Нефрит, я думаю, она должна покинуть дворец! — Нет! — твердо произнес лорд. — Она спасла от смерти Фиру. — Тогда дай ей вознаграждение, и пускай она уходит. Зачем она тебе? — Я сказал — нет. У меня свои планы на нее. Нефрит отвернулся от Лики к окну. Его разгневанный взгляд был устремлен вдаль… *** Вечерние сумерки еще не успели окутать землю, когда тишину апартаментов Литы нарушил тихий стук. Теплые лучи ласково прощались с Центральными землями, они заглядывали в комнату Магичке меж тяжелых штор, и разрезали полумрак комнаты. Они озорно скользили по персидскому ковру и фиолетовому пологу кровати, причудливо изгибались по резной двери, за которой стоял нетерпеливый визитер. Служанки должны были прийти позже, а больше никто не заглядывал в северное крыло. На вид оно выглядело намного моложе, чем остальной дворец, словно его подстроили лет двадцать назад, его невесомые балюстрады из розового мрамора, большие окна с прозрачными стеклами и световые столбы, круглые отверстия в потолках широких коридоров — все это делало северное крыло невесомым по сравнению с остальным дворцом, закованным в серый гранит. Крыло, где жила Лита, было необитаемо, но все комнаты были в идеальном состоянии, словно в нем кипит жизнь. Большая библиотека с мириадами волшебных световых шаров, всегда натопленные комнаты, лестница в несколько пролетов были освещены живым огнем, полыхавшим по стенам; ее широкие пролеты вели в высокую башню, вид с нее открывал простирающиеся земли на несколько километров. Северное крыло было присоединено к основному дворцовому комплексу зимним садом и своим фасадом выходило в нижний сад. Поэтому, когда подъезжаешь ко дворцу, его совершенно не видно. Только высокая круглая башня упирается в небеса. Пустота и тишина временного обиталища Литавры приучили ее к тихому размеренному существованию, свою потребность в общении она восполняла разговорами со служанками и фрейлинами, с которыми встречалась в саду. Большая библиотека не давала заскучать. Магичка выбрала ожидающую позицию… Продолжающийся стук в дверь вывел Литу из оцепенения. Соскользнув с широкого подоконника, она провернула ключ в замочной скважине. Оперевшись о дверной косяк, стоял Нефрит собственной персоной. Одетый в дорожный костюм, он внимательно рассматривал удивленную девушку. — Я так и буду стоять в дверях? Или ты позволишь войти? — не дождавшись ответа, он оттеснил Литу от двери тростью и прошел в будуар. Остановившись посередине, он внимательно осмотрел комнату, словно в первый раз ее видя. Взгляд синих глаз остановился на камине; посмотрев в потухшее пепелище, он поднял глаза выше: над каминной полкой висело большое зеркало, отражавшее часть комнаты, которая захватила дверь и Литавру. Обращаясь к отражению девушки, он спросил: — У тебя есть все, что надо? Успевшая прийти в себя Магичка прошла мимо гостя и, взяв несколько подушек с подоконника, полулежа устроилась на канапе; взбив подушки, Лита внимательно посмотрела на Нефрита снизу вверх. — У меня есть все необходимое, только вот… — Что? — заинтересованно подхватил лорд. — Только вот меня снедает любопытство. Чему я обязана такой чести — лицезреть вас? Пробежав взглядом по вольготно расположившейся Магичке, Нефрит опустил ее тонкие лодыжки с бархатной обивки канапе на пушистый ковер. Он присел рядом с ней, повисла тревожная пауза. Литавра пыталась справиться с нахлынувшими чувствами, которые требовали вырваться наружу после прикосновения шершавой ладони лорда. Внутренняя Богиня плясала от радости, а вот Рассудок взял тяжелую дубину и начал разметать всякие тлетворные мысли, заполнившие сознание. Богиня с неудовольствием смотрела на такие манипуляции и, показывая язык Разуму, продолжала свой танец. Глубоко вздохнув, Магичка попыталась вернуть свое душевное равновесие. Где-то в глубине своего подсознания она поставила галочку, что Нефрита нельзя подпускать слишком близко, как в военном плане, так и в мирном. Тишина, накрывшая двух молодых людей, угнетала. С виду умиротворение, царившее в апартаментах северного крыла, было обманчиво. В вязкой тишине громко отбивали секунды часы с купидонами, в зеркале отражались два человека, пытавшихся побороть свои чувства, они смотрели друг на друга, но словно в пустоту. Первым молчание нарушил Неф. — Я решил пригласить тебя на казнь. На секунду чувства, обуревавшие Литу, замерли, а потом спрятались в самый дальний уголок души. Внутренняя богиня подобрала перья и блестки и скрылась подальше. На ее смену пришли Логика, Холодный расчет и Рассудок с дубиной. Только что Магичка чуть не растаяла от одного прикосновения Нефрита, теперь она выпрямила плечи и шаловливо взглянула на лорда. — И что же я успела натворить, не выходя за пределы дворца, или, может, я нарушила только вам ведомый закон? Мужчина не торопился с ответом, только медленно скользил взглядом по фигуре Литы, это молчание начало угнетать ее. Магичка поглубже вжалась в мягкую спинку и инстинктивно начала покусывать нижнюю губу. Девушка даже не подозревала, какой эффект производит на своего собеседника. Крепче сжав тонкую трость, Неф ответил. — Если ты не прекратишь покусывать губу, то точно будешь наказана. Резко облизнув губы, она проклинала свою детскую привычку и лорда, который вызывал в ней самые противоречивые чувства. Зеленые глаза потемнели и превратились два темных омута. Она задыхалась от возмущения, но единственное, что смогла сделать, это зло фыркнуть. Темная бровь Нефрита поднялась вверх. — А разве ты не этого добивалась там, на поляне? — Я пыталась спастись. — Спастись? — удивленно повторил лорд. Нехотя Магичке пришлось открыть кусочек правды, чтобы потом ее ложь выглядела кристально чистой. — Да, о вас ходят не самые лицеприятные слухи, да что там, вами молодых девушек пугают. — А я думал, что ты умней, чтобы не верить слухам. — А я им и не верила, но как я должна относиться к человеку, который захватил мою страну, а потом подписывал «торговые» договоры? — саркастически поинтересовалась девушка. После этих слов что-то резко изменилось в лорде. Вроде все тот же надменно-хищный взгляд, царственная поза, губы, искривленные в ироничной усмешке. Но он сам весь в целом изменился. — У тебя кто-нибудь погиб? Как же сейчас Литавре хотелось выплюнуть ему в лицо всю правду, посмотреть на него, когда он встретится лицом к лицу с тем, чью жизнь разрушил. Сейчас ее прожигала ненависть; вцепившись в край подушки, она представила, как тонкая лиана оплетает его шею и медленно, но верно душит его, как стирается с его губ эта усмешка, в глазах появляется страх и мольба. Только этого не будет. Теперь у нее совсем другая цель — Нехеления. А потом можно будет добраться и до него. Тогда она расскажет ему всю правду, как ненавидит его, как ей хочется его убить, а еще она напомнит ему тот день на площади и посмеётся в его удивленное лицо, она расскажет, что нога никогда не заживет, а под старость она начнет причинять ему ужасные боли, такие, что он захочет избавиться от нее. Да, он доживет до старости, но всю жизнь будет ходить с клеймом предателя, убийцы… — Нет, меня растила бабушка, но она умерла за несколько лет до войны. Знаешь, я даже рада, что так произошло, я всегда хотела путешествовать, но меня вечно что-то держало, а война стала толчком для изменения жизни. Поднявшись, Нефрит подошел к двери и тихо, не оборачиваясь, прошептал: — Хоть для кого-то война стала положительным моментом, — обернувшись, он уже громче произнес: — Вечером состоится казнь бандитов, которые покушались на жизнь Фиры. Я жду тебя через тридцать минут у парадного входа. Дубовая дверь тихо закралась, оставив Литу наедине в нерадостных раздумьях. *** — Зачем? — тихий голос Литы пронесся над пустым полем. — Что — зачем? — не поворачиваясь к девушке, уточнил Нефрит. — Зачем ты привез меня сюда? — Ты имеешь непосредственное отношение к их смерти. Слова, произнесенные лордом полушепотом, заставили замереть сердце Магички. Нефрит был прав, и это было самым страшным. Это она, Литавра, подвела их под эшафот, и сейчас на ее глазах двух людей лишат жизни. Да, они заслужили это, но смотреть на казнь, видеть, как жизнь покидает тела, как глаза стекленеют, а руки замирают в предсмертном жесте — все это она желала увидеть только единожды, и в главной роли должен был быть Нефрит. Магичку начал бить озноб, холод, рождавшийся где-то внутри, расползался по всему телу, проникая в душу и сердце. Заметив изменения в собеседнице, лорд развернул ее к себе лицом. Не выпуская из своих рук ее плечи, он наклонил голову и впился взглядом в лицо девушки. — Лита, послушай, они — преступники, убийцы. Они хотели убить мою сестру, маленького ребенка, который ни в чем не виноват. Они понесут заслуженное наказание. «А какое наказание понесешь ты?» — так и хотелось выкрикнуть Магичке. Ее сестра тоже была ни в чем не виновата, эта бессмысленная война убила ее и Литавру. Пускай Лита сейчас дышит, ходит, но она влачёт свое существование, и все ради одной цели. Месть испепеляет ее, душит в ней все зачатки добра. Спасение Фиры было светлым лучиком надежды, пробившемся в туманную душу девушки. Но месть быстро изгнала добрые, теплые чувства из Литы. После смерти Коры что-то навсегда умерло в ней. Теперь ее душа закована в гранитный саркофаг. Место, где они находились, не было похоже на лобное. Это было просто поле, не знавшее долгое время обработки, по кругу его окаймлял лес, через который вела дорога к ближайшей деревне. Здесь не было эшафота и мест для высокопоставленных гостей и простых зевак. Просто заросшее желто-зеленое поле, сизый в дымке лес и потемневший небосвод. Проходили минуты, к полю подтягивался народ, медленно, чинно люди шли по лесной тропе, тоненькой дорожке в поле и, приближаясь к центру, складывали кругом полевые цветы. Маленький мальчуган отделился от ровной цепочки людей и протянул свой букет Нефриту. Тот сначала пытался сделать вид, что не замечает ребенка, но когда малыш потянул его за рукав, лорду пришлось обратить на него внимание. Он долго смотрел на букет, а потом, наклонившись, взял его. Потрепав мальчугана по нерасчесанным кудрям, он протянул ему руку. Они вместе направились к кругу из цветов, и Нефрит, аккуратно присев на здоровую ногу, положил цветы в общий круг. Оперевшись на трость, он с трудом поднялся, что-то шепнул мальчонке и пошел обратно к ожидающей его Лите. Постояв немного, люди кланялись Нефриту и также медленно удалялись. В кругу леса они с лордом остались вдвоем, тишина и шелест далёких листьев окружали их. Все это было непривычно для Литы, обычно на казнь сгоняется народ, все происходит с большой помпезностью и оглаской, а судьи, вельможи окружают своего суверена на высоком помосте. Так всегда происходило и в ее родной стране и после того, как власть там поменялась. Единственным отличием была частота и жестокость казни. После войны эшафот не пустовал ни дня, казнили повстанцев, Магов, прежних правителей и просто тех, кто криво посмотрел на гвардейцев. Бордовые реки были полноводны, кровь жителей страны пропитывала родную землю. А здесь все было как-то естественно, просто и непонятно. Магичка уже начала сомневаться, а на казнь ли ее привели. Но все ее сомнения развеялись после того, как поляну покинул последний человек, два крепких мужчины вели осужденных. Истощённые, с поникшими головами, они напоминали приведений из детских страшилок, было только одно различие — ребенком Лита могла зажечь свет, и они бы исчезли, а сейчас все происходит в реальности. Магичка присутствовала только на одной казни в своей жизни, совсем маленькой она убежала со двора с мальчишками посмотреть на казнь. Тогда ей очень хотелось доказать им, что она не слабачка, что сможет ослушаться бабушку и убежать. Тогда она не учла только одного: казнь через четвертование — не самое лучшее зрелище для ребенка. Сначала все было забавно: на лобное место вывели четырех красивых меринов, все дети как по команде кинулись к грациозным животным, но их отогнали, многих увели матери. А Лита с мальчиками остались, ей было очень интересно, зачем по площади гарцевали эти чудесные кони. Тогда она думала, что не видела более красивых и гордых животных, ей в этот момент не могло прийти в голову, что скоро они станут орудием смерти. Литавре стало плохо, как только она увидела, как молодой осужденной женщине перерезают сухожилия, а потом, окровавленную, привязывают к лошадям. Уже тогда, расталкивая зевак, она побежала прочь от этого жуткого места, но крики ужаса, боли всю жизнь преследуют ее. Тогда в детстве ей показалось, что лопнули барабанные перепонки от этих криков, потом к слуху присоединилось обоняние, запах крови, страха и ликования. Для нее эта казнь стала кошмаром как детства, так и взрослой жизни. Тем временем мужчин провели в круг из цветов. Их охранники испарились в вспышке телепорта. Нефрит взял под локоть оцепеневшую Литавру и отвел ее под сень деревьев. Как ни странно, мужчины были не скованны по рукам и ногам, они просто тихо стояли и смотрели на беззвездное небо. У них была возможность воспользоваться этой оплошностью и попытаться спастись, но они этого не сделали. Время затягивалось, от ожидания Магичке становилось все хуже, слабость сковала ноги, и желудок давал о себе знать, паника накатывала с новой силой. Все выглядело ужасающе, яркие полевые цветы превратились в тусклый венок, две тени, которые, не шевелясь, наблюдали за небом, и она с Нефритом, укрывшиеся под сводами крон. Лорд стоял отчужденно, как и приговоренные, он так же, как и они, всматривался в небо, а потом начал что-то медленно шептать. Небесную мглу разрезал яркий белоснежный луч, который несся к убийцам и постепенно превращался в столб звёздного света, который в секунду поглотил мужчин. Лита только успела зажмуриться и попытаться совладать со своим организмом, ей уже представлялся крик боли и запах смерти, она сильно вцепилась в ближайшую березу, словно прося у нее сил. Магичка понимала, что прошло время, и нужно разомкнуть глаза, но сил не было. После вызова звездного света Нефрит дольше, чем обычно приходил в себя, его небесные соратницы были обижены на него, но покарали тех, кто покусился на жизнь их сестры. Он не сразу заметил исчезновение Литы, повернувшись, лорд увидел сзади себя девушку, которая, прислонившись к тонкому стволу, вся дрожала. — Лита! — как можно тише позвал он. — Все закончилось. Он неслышно подошел к ней и разжал ее тонкие пальцы. Магичка медленно приходила в себя. Внутренний голос тихо подсмеивался над ней, что она собралась мстить, а собраться на казни совершенно жалких, никчёмных людишек не смогла и поступила, как девчонка, маленькая, беспомощная девчонка. — Ты как? — Все нормально, — высвободив свою руку из теплых ладоней Нефрита, Магичка поинтересовалась: — Теперь мы можем отправляться обратно? — Конечно. Недолгую дорогу до летнего дворца они провели в молчании, только на ступенях парадной лестницы, когда пришла пора прощаться, Лита осмелилась посмотреть в глаза лорду и задать интересующий ее вопрос: — Почему люди несли цветы? Грустная улыбка тронула губы мужчины. — Полевые цветы означают прощение, они простили их. — И ты… — слова сами собой вырвались из уст Магички, — …простил? — Да. Во всех своих бедах виноват только я. Нефрит медленно поднимался по лестнице, ведущей в его часть дворца, а Литавра еще долго смотрела ему вслед. Огромное окно, находящееся напротив лестницы, дарило ей холодный свет далеких звезд.