На краю души

Бледно-розовая комната для занятий танцами была наполнена ярким полуденным солнцем, медовый свет проникал через распахнутые окна и множился в серебристой глади широких зеркал. Маленькая девочка старательно выполняла фигуры танца, которые недавно показал учитель. Сейчас этот седовласый мужчина сидел в одном из кресел и перебирал нотные папки. Чудесная музыка «Эльфийской песни» разливалась по нижнему этажу дворца. Сначала нежная, спокойная игра на фортепиано перетекала в тоскливую и печальную песнь скрипок, вся чарующая мелодия исходила из маленькой шкатулки. Из эбенового дерева, полностью гладкая, она была едва приоткрыта, видно, для регулирования громкости, внутри шкатулка была обтянута черным бархатом, на фоне которого видны маленькие светящиеся огоньки-звездочки, плавно танцующие под чарующую мелодию. Именно эта музыка, так любимая Литаврой, привела Магичку сюда. Заметив незнакомку, учитель прикрыл крышку шкатулки, тем самым оборвав мелодию. Обернувшись к Литавре, он вопросительно взглянул на нее. — Простите за мое вероломное вторжение, — смущенно улыбнувшись, девушка продолжила: — Я сейчас уйду. — Ну что вы, присаживайтесь. Лита благодарно улыбнулась и присела в одно из кресел, которое стояло у открытого окна. Прикрыв глаза, она отдалась под власть волшебной музыки, созданной очень давно. В те далекие времена эльфы, гномы, люди и даже орки жили в мире и согласии, когда-то дружеское сосуществование всех рас на планете не было легендой. Фира, уже развернувшись лицом к Магичке, довольно показывала, чему она научилась. Движенья выходили резкими, угловатыми, по-детски неуклюжими. Но главное, девочка была рада. Подойдя к Лите, она быстро прошептала: — Представляешь?! Я буду открывать бал. Братец сам мне об этом сообщил, — выдавая эту новость, она радостно подпрыгивала. — Это твой первый бал? — Да, Нефрит долго не соглашался, но Мадам Кэр его уговорила. Представляешь, я думала, она бука, но нет, она очень хорошая. Слегка подтолкнув девочку в центр зала, Лита произнесла: — Это замечательно, но ты отвлеклась, иди заниматься. — А ты? — темные глаза девочки расширились от удивления. Тихо рассмеявшись над реакцией Фиры, Лита уточнила: — А что я? — Ты же будешь танцевать на балу. Давай репетировать, — схватив Магичку за руку, Фирюза начала тянуть ее в середину класса. Перспектива попасть в огромный бальный зал, наполненный напыщенными, самовлюбленными индюками, Магичку не прельщала. Представив, как она будет выглядеть в окружении индюков в париках и камзолах, Лита громко прыснула. — Нет, я не пойду, — заметив, что Фира хочет возразить, Литавра опередила ее. — Во-первых, меня не приглашали, во-вторых, я даже не помню, как танцевать, и не знаю, как себя вести при таком сборище. «Индюков», — тихо дополнила она про себя. — Все очень просто, я тебе расскажу… — с детской непосредственностью начала вещать Фира. — Фира, я же сказала — нет, я не пойду на бал! — высвободив руки из ладошек девочки, Магичка вернулась обратно в кресло. — А вот посмотреть, какой танец ты разучила, не откажусь. Наблюдавший за их разговором учитель приоткрыл шкатулку, музыка вновь заполнила помещение. Фира с расстроенной рожицей пыталась показывать легкие па и фигуры из танца. Она то и дело просящее смотрела на Литу, но ее уловки не увенчались успехом. Чтобы хоть как-то оправдать свой отказ, она сказала: — Фирюза, пойми, мой последний бал был три года назад, я совершенно разучилась танцевать. Обиженно надув губы, девочка вышла из класса, предварительно почтительно сев в реверансе и поблагодарив мужчину за урок. Столкнувшись с лукавым взглядом голубых глаз учителя, Магичке ничего не оставалось делать, как расстроено вздохнуть и попрощаться. Склонив голову в ответном поклоне, мужчина произнес: — Разучиться танцевать невозможно. Не придав значения словам учителя, Лита вышла в коридор. Сейчас ей хотелось догнать Фиру и поговорить с ней. Магичка провела не так много времени под крышей дворца, но успела подружиться с девочкой. Вопреки ее намерениям, взаимопонимание само собой возникло между ними, и теперь некуда было деться от чувства привязанности к этой черноволосой малышке. — Фир, постой. Девочка упрямо закрыла уши ладошками и повернула в западное крыло, где находились ее покои. Тяжело вздохнув, Лита шагнула за ней вослед, раньше она пыталась обходить стороной это крыло, ей совершенно не хотелось столкнуться в темноте с Нефритом или вызвать подозрения придворных посещением крыла монаршей семьи. Пройдя через арочный коридор, она попала в большой холл, обтянутый восточным шелком, из него вели две маленькие галереи, в одной из них Магичка увидала скрывающуюся за дверью Фиру. Дернув ручку, девушка тихо постучалась. — Фир. Впусти меня. Молчание. — Нам надо поговорить. Тишина. — Ты ведешь себя, как капризный ребенок. Тихий всхлип за дверью. — Фира, какая тебе разница, буду я на балу или нет? — Большая. — Впусти меня. За дверью послышался звук приближающихся шагов, потом ключ медленно повернулся в замочной скважине. Проскользнув в комнату, Лита уперла руки в бока и стала напротив девочки. — Я слушаю! — Чего? — оторопело произнес ребенок. Это она, Фира, здесь обиженная на весь свет, а не Лита, но видно, теперь они поменялись местами. — Чего, чего?! Ты когда попросишь у меня прощения? От такого наглого заявления принцесса перестала вытирать слезы и тихо икнула. — Ты поступила сейчас со мной очень некрасиво, — нравоучительным тоном начала Магичка. — Во-первых, ты заставила меня бежать за тобой. Во-вторых, ты захлопнула дверь перед моим носом, и в-третьих, ты ведешь себя как невоспитанная девочка. — Я… — только и пролепетала Фира. — В том, что это ты, я не сомневаюсь! — уже более мягким тоном она добавила: — Послушай, в нашей жизни происходит все не так, как мы хотим. Будь ты принцессой или нищенкой. Жизни это не интересно, она ведет свою игру и не спрашивает нас, что желаем мы, — заметив удивление на лице девочки, Лита присела на корточки и обняла ее. — Я понимаю, что многое из того, что я сейчас говорю, тебе не понятно, но попытайся запомнить: в жизни будет так, что твои желания и мечты могут не исполниться, но ты должна знать, что всегда надо держаться храбро, ты ведь принцесса. Фира несколько минут удивленно смотрела на Литу, а потом, крепко обняв ее, попросила: — Ты только не оставляй меня. Тонкие руки Магички дрогнули, она уже слышала эти слова… Водяная смерть, редкая и безжалостная болезнь, появилась в маленьком городе; она опускала свой палаш смерти на всех, кто встречался на ее пути. Придя с купцами из-за горных хребтов, она затаилась зимой. А весной, когда растаяли снега, показала свою смертоносную личину. Почва, пропитавшаяся смертоносной влагой, стала испарять пары ядовитых газов, они были неуловимы, от того и столь опасны. Только сегодня утром человек мог пройти от пашни знакомой тропкой до дома, а уже вечером лежать при смерти. В их гористый край были направлены целители, чтобы бороться с заразой. Но сил у них на всех не хватало, исцеляя одних, они были не в силах помочь другим. Именно из-за магического истощения целителей Водяная смерть и считалась самой смертельной болезнью. Литавра в то время училась в пансионе, в столице страны. Не желая тревожить ее, бабушка и Кора не рассказывали ей об опасности, нависшей над городом. Бабушка, мудрая женщина, уже когда-то в молодости сталкивавшаяся с этой болезнью, запаслась продуктами, закрыла Кору дома, провела несколько магических обрядов на близлежащей земле. Метод борьбы с болезнью был прост: не выходи из дома, пережди, пока на смену засухи, которая в родных краях Литы кратковременна, придет сезон теплых летних дождей. В середине дождливого лета, казалось, болезнь отступила, мимо них больше не проезжали телеги с умершими горожанами. Они думали, что опасность миновала. Но бабушка не была почвенным магом, ей, видно, не хватило сил, или подвели расчеты, но когда уже болезнь стала исчезать, она вышла. Нужно было помогать близлежащим селениям с посадками, иначе люди, которые выжили, после болезни умерли бы от голода. Казалось, жизнь налаживается, но… Водяная смерть опять вернулась; затаившись у самого порога, она выждала удобный момент и напала. Под утро бабушка не пришла в себя. У нее поднялась высокая температура, а боль выжигала изнутри. Перепуганная Кора понеслась к целителям, которые лечили в соседних селах. Время шло; пока девочка нашла врачей и привела их домой, она сама успела заболеть. Узнав об этом, соседи отправили весточку Литавре, которая и не знала о ужасах, происходящих на родных землях. Когда она оказалась дома, бабушка уже не приходила в себя, а сестра металась в агонии. Врачи немыми статуями стояли перед больными и не знали, что делать. Болезнь была запущена, и их общих сил хватило бы только на одного человека. Они поставили Магичку перед ужасным выбором: бабушка или Кора. Два самых родных и близких человека были на краю жизни, а она не могла им помочь. Литавре казалось, что весь мир сжался до размеров их маленькой светелки, где лежали больные. Воспаленные глаза горели от бессонных ночей и разъедающего запаха трав, сгоревших полений и горького привкуса остаточной магии, которая не может помочь родным людям. Целители предупредили ее, что у неё только ночь на принятие решения, иначе они будут бессильны, смерть заберет две души. Ноги не держали, казалось, весь окружающий мир потерял цвета и звуки, время стало вязким. Только стрелки больших напольных часов неумолимо неслись вперед. В ту ночь Литавра плакала бесшумно, без истерик, только мокрые, соленые дорожки, которые непрерывными ручейками вытекали из глаз… Боль от неминуемой потери близкого раздирала душу, она не понимала, почему ее настигла такая участь, за что на их семью пришло такое горе. Они были добры и приветливы, готовы придти на помощь; почему она, не знавшая свои родителей, воспитанная бабушкой и любящая младшую сестру, должна сделать этот выбор? Ближе к рассвету Кора пришла в себя и даже попыталась встать, только возродившаяся надежда на счастливый исход угасла в секунду, когда Лита поняла, что сестра ее не видит. Расфокусированный взгляд был устремлен в пустоту, надтреснувший голос позвал: — Бабушка? — Кора, милая, это Лита, — присев на край кровати, Магичка крепко обняла сестру. — Лита?! — кошмары настолько затянули Кору в свою пучину мрака и ужаса, что она не сразу и узнала голос Литы. — Это правда ты? — Ну, а кто же еще, глупышка? — Магичка нежно покачивала Кору, словно пыталась ее убаюкать. — Это, я, сестренка, я. Слезы с новой силой хлынули из глаз Литы, и рыдания младшей сестры наполнили светлицу. — Прости. Я хотела помочь бабушке, но… прости. Нежно гладя по запутавшимся волосам сестру, Магичка пыталась успокоить ее: — Не плачь, я с тобой, все будет хорошо!.. — как заклинание она повторяла это несколько раз. — Лита, Литочка, милая, не оставляй меня! — Кора судорожно вцепилась в плечи сестры, — они опять здесь, они хотят забрать меня! Пожалуйста, не оставляй меня! …Под игольчатой кроной голубой ели виднелась насыпь свежей земли, на ней лежал венок, сплетенный из дубков, своим ярким лимонным цветом выделявшейся на черноземе. Рядом сидели две сестры, единые в своей любви и горе. — Кора, я не оставлю тебя. Освободившись от крепких объятий Магички, Фира удивленно посмотрела на нее. Дотронувшись до Литавры, она легко улыбнулась. — Меня зовут Фирюза. А не Кора. От нежного прикосновения детской ладошки Магичка очнулась от воспоминаний прошлого. — Да-да, конечно, прости, я пойду, Фир. Воспоминания прошлого густой пеленой заволокли сознание Литы. Она практически забыла… ей удалось стереть прошлое из памяти, так она считала, но хватило только одного слова, и все старания полетели в пропасть. Не разбирая дороги, Магичка направилась прочь из западного крыла. Лита очнулась только на смотровой площадке башни. Сильные порывы прохладного ветра привели ее в себя. Мелкая дрожь, которая колотила девушку после воспоминаний, стала потихоньку утихать, только глаза до сих пор застилали слезы горечи, утраты. После смерти бабушки ее жизнь сильно изменилась. Чтобы Кору не забрали в приют, она бросила пансион, хоть и оставалось ей учиться последний год. Теперь забота о доме, воспитании сестры легли на нее. Главным вопросом была работа, ей нужно было кормить сестру, и очень хотелось дать ей хорошее образование. После этой трагедии быстро протекала ее жизнь; уходя на восходе в поля, Лита возвращалась, усталая, под вечер, чтобы убраться, приготовить и побыть немного с сестрой. Иногда по вечерам, укладывая Кору, она рассказывала ей былины, легенды о прошлых веках, а сама пыталась подавить рыдания от воспоминаний, как бабушка в лютые морозы запирала ставни, натапливала камин и тепло укутывая Литу. Садясь на краешек кровати, она начинала рассказывать сказки, самые интересные и удивительные, бабушка сама их придумывала, говоря о том, что добро побеждает, что ее любимая (на тот момент еще единственная внучка) обязательно встретит принца из сказки. Литавра никогда не забудет те чудесные мгновения, когда в пламени камина передней появлялись великие волшебники, вечные драконы и благородные рыцари, когда звучал родной голос бабушки. Она никогда не забудет ее испещренные морщинками руки и мудрые карие глаза. Бабушка всегда верила в добро и справедливость, она была светлым, по-настоящему добрым человеком, готовым придти на помощь даже врагу. Стоя сейчас на башне, она вспоминала слова такой мудрой, доброй бабушки: «Лита, когда тебе будет плохо, поднимись в горы и посмотри с их высоты на свои проблемы, я уверяю, тебе они покажутся мелкими, едва различимыми по сравнению с величественностью тысячелетних громад, укутанных густыми туманами и пушистыми шапками снегов». Подойдя к зубчатой ограде башни, Литавра взглянула вниз, там она увидела перемещающихся туда-сюда придворных и слуг. Внизу было суетно от приготовления к балу. А когда она подняла глаза, то увидела серую змейку дороги, темно-зеленый лес, раскинувшийся до горизонта, и бледно-голубое, почти прозрачное небо, по которому величаво плывут кучевые облака. Вдохнув полной грудью, она стерла слезы и по-ребячески искренне улыбнулась небу. Когда Литавра спустилась с башни, то увидела молодого лакея, явно ожидавшего ее прихода, подросток смущенно подошел и протянул запечатанный конверт, на сургуче красовался вензель Нефрита. Войдя в будуар, Магичка присела за столик и распечатала письмо, краем глаза она заметила, что и лакей проскользнул в комнату, значит, ожидал ответа. Пробежав глазами по двум строчкам, выведенным каллиграфическим почерком, она спросила: — Я обязательно должна быть на балу? Помявшись немного, мальчишка тихо произнес: — Там же все написано. Заметив помрачневшее лицо Магички, он поспешил добавить: — Бальное платье вам доставят завтра утром вместе с маской. Лите очень хотелось сказать пару колкостей, но она передумала, в самом деле, ведь не мальчик был виноват. Бросив письмо на стол, Лита открыла дверь и жестом предложила лакею выйти. Поравнявшись с мальчишкой, она тихо произнесла: — Спасибо. Вернувшись за столик, Магичка вновь прочитала записку. Приглашение на бал было написано в ультимативной форме. Чертыхнувшись в слух, Литавра отправилась в сад. Разговаривать с этим бараном–лордом было бессмысленно, и придется идти на бал. Чутье подсказывало Магичке, что без Фиры здесь не обошлось. Спускаясь по винтовым ступеням, девушка улыбнулась мысли, что одну общую черту между братом и сестрой она нашла — упрямство. *** Миливия прекрасно знала, кто такие эти самые «беглые». Зойсайт — хозяин золотоносных рудников, на которых бесконечно в голодном рабстве погибают тысячи человек. Это и полоненные защитники старой власти, и представители свергнутой знати, и Бог знает сколько невинных жителей. Напоминание об этом резануло девушку по живому: ей стало нестерпимо стыдно от того, что огненный лорд не так ей и противен, хотя она всей душой должна презирать его. Да, его жизнь и мысли для нее дики, невозможны, бездушны, но девушка не могла себе лгать: порой общение с лордом было не только полезным, но приятным. Мил с волнением посмотрела на едва различимый след, который лично ей не сказал бы ничего, и взволнованно спросила: — Быть может, вы ошибаетесь? Это просто отметина. Да и кто сможет добраться до такого гиблого, забытого места?.. Мужчины насмешливо посмотрели на нее, словно говоря: «То же мне! Какая великая сыщица!», а Зой как-то нетерпеливо скривил губы, но спокойно пояснил: — Мирные жители не ходят вдоль реки Энг. Это — путь каторжников, которых практически ежедневно посылают с юга на север и наоборот. Беглые часто пытаются использовать знакомые для них дороги, но они очень ошибаются, когда полагают, что могут просто и безнаказанно гулять по землям лорда Зойсайта, — на лице лорда появился оскал, не предвещающий ничего хорошего. Миливия ничего больше не спрашивала; она притихла, побледнела и, плетясь практически в самом конце цепочки на своем муле, лишь думала о том, что за несчастные умудрились так нелепо попасться именно сейчас, когда сам лорд огня шел в свою резиденцию. То, что пощады им не будет, девушка знала точно, не имея даже мысли, что Зойсайт способен пожалеть людей, осмелившихся поставить под сомнение его власть. Мужчина был бледен, решительно сжимал губы и о чем-то напряженно думал. Мил не предполагала, что он был не просто разозлен, он был оскорблен и взбешен. И он прекрасно знал, как поступают с тем безвольным скотом, что попытался оскалиться на своего хозяина. Его жестоко наказывают или убивают. Других путей нет и не будет. Путники настороженно крались по африканским джунглям, ловя полуневидимые отметины, оставленные человеком на природе, пока Зойсайт, идущий впереди всех, не остановился. Он повел плечами, прищурился, сделал знак пальцами. Сердце Миливии отчего-то застучало быстро-быстро и беспокойно, как подстреленная птичка в последней агонии. Один из мужчин медленно подкрался к Зойю, и тот, видимо, что-то сказал ему. Магичка даже не успела сообразить, как быстро прошелся шепот, и остальные сосредоточились меж листьев и деревьев. Один из воинов мгновенно снял Миливию с мула и спрятал за ствол: — Лорд приказал защищать вас ценою жизни, — странно, губы его практически не разжимались, но девушка слышала каждое слово предельно четко. — Будьте осмотрительны и послушны. От страха Миливия, скованная ужасом, не могла и шевельнуться, не то что начать перечить. Она даже не знала, когда это началось: мужчины кинулись куда-то вперед, и Магичка осталась одна. Девушка сжалась в комочек и закрыла руками уши, но все равно слышала крики, удары и хрусткий шелест листвы. Представляя, что происходит всего в нескольких метрах от нее, Мил почти бездумно шептала молитвы. Когда она открыла глаза, все уже закончилось. Миливию даже поразила та странная, густая тишина, что окутывала недавнюю резню. Место, где Зойсайт столкнулся с беглыми рабами, напоминало взбрызнутую кровью бойню для скота: повсюду были пятна крови и оружие. Девушка почувствовала, как у нее отнимаются ноги, и она не может встать, а так и сидит на коленях, лишь выглядывая из-за дерева. Трупы. По меньшей мере, три. Их тела скинуты в кучу, как старое тряпье, и Миливию замутило от брезгливости и ужаса. Почему никто не кричит? Почему никто не бьется в истерике от вида искалеченных тел, и только она, Миливия, жалко скулит сквозь ладонь, прижатую ко рту? Люди Зойсайта даже не смотрят в их сторону, а сам лорд (Магичка не сразу различила его среди других) держит за волосы свою последнюю жертву. В его лице не было ни капли души, ни капли добродушного лукавства, которое знала Миливия. Он тверд и жесток, не нужно даже видеть его глаз, чтобы понять их бесчеловечие. Когда Зойсайт достал из набедренной повязки нож, девушке захотелось закричать, но крик застрял, а когда по горлу несчастного, избитого раба пробежало острое лезвие, Миливия чуть не лишилась чувств. Кровь залила его грудь и живот, и жертва перестала дергаться. И Миливии вдруг вспомнился собственный ребенок, который был убит вот так же быстро и холодно, словно его жизнь не стоит и пылинки. Зойсайт откинул ненавистное тело от себя, и Магичке показалось, что это ее брезгливо бросают на землю остывать… — Вот, только нож испачкал… — медленно протянул Зой, и Миливия, будто зверек, шуганулась за дерево. — А где Миливия? Я что сказал? Не спускать с нее глаз! — кажется, он очень зол. Быстрые шаги, и Зойсайт оказался рядом с Магичкой: — Миливия! С тобой все хорошо? — странно, как у такого палача может быть такой взволнованный голос? — Миливия! — он тряс ее за ослабевшие плечи, но она не реагировала, словно тряпичная бездушная кукла. — Убей меня, — вдруг слабо проговорила девушка, и у мужчины по спине пробежал холодок от ее голоса. — Убей меня сейчас. Ведь меня рано или поздно тоже ждет такая участь. — Ты что говоришь? — недоуменно и испуганно спросил Зой, хмурясь. — Убей! — пронзительно вскрикнула она. — Убей! Убей! Я не хочу ждать! — и дикий плач разразился на всю округу. Зойсайт буквально стиснул ее в объятьях, о чем-то уговаривал, успокаивал, но она была глуха. Ей больно, ей практически физически больно от воспоминаний, от ужаса свежей крови, от того, что он прикасается к ней; и как никогда хочется умереть. Зойсайт не знал, что ему делать. И почему ему так страшно от ее крика. *** Когда Миливия открыла глаза, она не поняла, почему все вокруг трясется и качается. Она смотрела в бесконечное голубое небо, выглядывающее из ободка листвы, и на сердце у нее поразительно легко и чисто. — Миливия? Ты очнулась? — знакомый голос пробился сквозь толстый слой ваты, кажется, застилающий уши. — С тобой все хорошо? Девушке не хотелось отвечать. У нее вообще не было желания шевелиться, только смотреть в спокойное небо и еще, быть может, слушать этот голос. Он довольно приятный, и в нем нет опасности и злости. — Миливия, я прошу тебя! — девушку положили на землю, и только тогда она «проснулась» из странной легкой дремы. Зойсайт аккуратно запрокинул голову Магички и осмотрел ее зрачки; его тонкие пальцы нащупали пульс, трогали шею и мягко придерживали хрупкие плечи. Миливии не казались эти касания неприятными, но какая-то странная горечь уже пробивалась в ее сознание, и что-то странно сжимало грудь. И как эти ласковые руки, созданные для того, чтобы вот так нежно держать ее голову, способны вспарывать человеческое горло? Как этот голос, приятно будоражащий что-то на дне сердца, способен быть таким сухим и бездушным? Нет, не хочется думать, вспоминать. Хочется верить, что все это только ей приснилось в кошмарном сновидении. — Зой? Зойсайт вздрогнул. Она никогда его так не называла. Не произносила это так… так доверчиво и трогательно. Лишь когда-то мама позволяла себе эти мягкие, теплые интонации для своего недолюбленного сына. — Что? — он положил руку на чистый лоб девушки; никто не смел произнести ни звука. — Ведь ничего не было? — с надеждой спросила Магичка, и ее чистый взгляд впервые сфокусировался на лице Зойсайта, и лорд не знал, что стянуло его огненными обручами и не дает шевелиться, почти раболепно склоняет его над маленькой воровкой, лежащей головой на его коленях. — Правда? Не было тех… людей? — Не было, — послушно согласился Зой, и губы его тронула ненастоящая дрожащая улыбка. — Ничего не было, Миливия. Ты, наверное, просто приболела в пути. Она кивнула и успокоилась, и Зойсайт снова поднял ее на руки. Слава Небу, она не спросила, куда делся ее маленький мул (его случайно убили во время резни), а послушно положила свою головку ему на плечо. Дорога сквозь джунгли продолжается в полном молчании. *** Дни идут один длиннее другого. Старое не забывается, но неумолимо уходит в прошлое, его вытесняет что-то новое, которое тоже со временем становится старым… Никто по-прежнему не решался заговорить о том, что случилось (прежде всего, по приказу Зойсайта), и Миливия осваивалась вновь. Она понимала, что в последнее время как будто теряет себя, но ничего не могла поделать. Ее жизнь перевернулась с ног на голову, и вряд ли уже есть путь назад. Зойсайт говорил, что она вольна уйти, когда пожелает, но куда ей деться? Назад, в джунгли? Или в безжизненную пустыню? Существование ее незримо, но прочно переплелось с жизнью лорда, более того, оно напрямую зависело от него. Страшно было лишь то, что она по-прежнему оставалась игрушкой Зойсайта, который, кажется, чуть-чуть дорожит своей забавой и даже мягок с ней. Подчиненные же лорда наверняка сказали бы, что никогда еще не встречали женщины, перед которой их повелитель стоял на коленях. *** Миливия осталась одна в своей избушке, когда Арно призвали на службу. Пока девушка провожала мужа, она стойко держалась и улыбалась изо всех сил, стараясь скрыть страх и тоску. Арно обещал обязательно вернуться и тоже улыбался, но слишком уж по нему было видно, как больно ему покидать свою жену, собирающуюся вот-вот рожать, одну в пустом доме, который нужно топить, убирать и утеплять. Миливия от души наплакалась в ту первую ночь без Арно, а на утро пообещала себе больше не лить зря слез. Нужно учиться жить дальше и стойко сносить трудности, коих еще будет немало. Тем более, все старики, подростки и мать девушки были готовы помочь ей, чем могут. Управляться хозяйством без крепкой мужской силы было сложно, но Миливия старалась держать хозяйство в порядке, по мере возможности делать запасы и шить для малыша пеленки. А через полтора месяца родился Антони… …Это была вьюжная темная ночь, но в избушке Миливии все кипело. Бегали с чистыми простынями, горячей водой и спиртом. Роды шли тяжело, вот уже несколько часов девушка мучилась от боли, но отказывалась сдаваться и тужилась изо всех оставшихся сил. От усталости и страха хотелось расплакаться, однако Миливия слишком хорошо помнила заветы Арно: выдержать, родить малыша и сберечь его. И, наконец, чудо свершилось. На свет появился пухленький розовый мальчик, тут же возвестивший всех о себе громким криком. Его сейчас же помыли и завернули в одеяльце, и Миливия смогла прикоснуться к плоду их с Арно любви. Что было в этом маленьком сморщенном комочке волшебного, но Магичка полюбила его с первого взгляда и на всю жизнь. Она никогда и не предполагала, что способна на такую нежность и такое слепое обожание. Маленький Антони отбирал у нее все время, но Миливии было не жаль его. Ребенок стал для нее Богом, в нем она видела свое существование и свою любовь. А когда на побывку вернулся Арно… Мил почувствовала себя самой счастливой на Земле женщиной. Мужчина, уставший и посеревший после безрадостной военной жизни, будто вдохнул живительного воздуха. Его обветренные шершавые пальцы касались мягких светлых волос сына, и частые слезы бежали по его щекам. — Я думал, — голос Арно дрожал, — что на свете уже не бывает ничего хорошего, есть только кровь и смерть, голод. Но это… настоящее чудо. Чудо, ради которого стоит жить и мучиться. Он целовал руки Миливии, не зная, как еще выразить благодарность и нежность, и девушка плакала от счастья вместе с ним. Даже когда буйствует война, расцветает жизнь. Даже когда, кажется, нет ни лучика света, обязательно загорается искра. Теперь Магичка понимала это и признавала. И свет она видела в своем крошечном сынишке и любви Арно, который все равно не потерял мягкосердия и жалостливости. Когда пришло время их последнего расставания, Миливия не плакала. Ее тонкое бледное лицо слегка дрожало, но она улыбалась изо всех сил, идя рядом с жеребцом мужа. Арно неспешно ехал к выходу из деревеньки, в одной руке держал сына, запеленутого в платки и одеяльца, другой — поводья, и то и дело смотрел на свою маленькую жену, стойко улыбающуюся своему горю и одиночеству. Другие женщины тоже провожали своих отцов, мужей и братьев, и тихая процессия, изредка прерываемая плачем женщин и детей, шла несколько часов. Тогда Миливия еще не знала, что видит своего любимого живым в последний раз; в последний раз целует его обветренные губы и ладони, в последний раз видит, как отец прижимает к груди сына. И те короткие ночи, полные отчаянных, страстных поцелуев и объятий, тоже были последними. — Не плачь, милая, — Арно нагнулся и передал сына в руки жены, жадно целуя их на прощание. — Я вернусь. Веришь? И он вернулся. Окоченевший, безмолвный. Неживой. Со сведенными судорогой пальцами, опушенными инеем ресницами, синими губами и спокойным, уже ничем не взволнованным лицом, таким же по-мальчишески добрым и ласковым. Девочка, которой не было и двадцати, вмиг овдовела и потеряла надежду, веру в справедливость. Вмиг научилась ненавидеть, ненавидеть страстно и жарко. Больше не было у нее защитника, была только она сама и их малыш, еще не понимающий того, что он наполовину осиротел. Война разрушила все, что у Миливии было, отобрала мужа и сына, мечты о мирном хозяйстве, о тихом счастье. После убийства Антони девушка навсегда покинула родную деревеньку, от которой веяло могильным холодом. Мил скиталась по свету, бродила неприкаянной, ничего конкретно не ища и ни к чему не привязываясь. И в сердце ее, как она думала, опустошенном и истерзанном, уже ничего не могло поселиться. Но существует молодость, и она способна оживлять то, что уже заведомо погибло… *** По ночам в Африке стоит страшный, сковывающий холод. Кажется, кто-то вытягивает все тепло, уничтожает магическим образом, и Зойсайт всегда разводил несколько костров на ночлег. Ему самому практически не требовалось тепло, его магия грела, и лишь серьезный мороз мог вывести его состояние из равновесия, а вот его подчиненные ужасно мерзли и то и дело получали ожоги, когда жались к костру и углям. Миливия, закутанная в несколько одеял, грелась в его объятьях около костра, чтобы отгонять насекомых, которые тучами вились у лагеря. Ее ноги были тщательно высушены и завернуты в шерстяную ткань, и девушка, спокойная и размякшая от тепла, смотрела на языки пламени, играющие в темноте. Мужчины доедали остаток мяса какого-то неизвестного Магичке зверя. Неожиданно Мил почувствовала странное жжение на руке. «Браслет!» — вмиг подумала она и дернулась, но тут же замерла, стараясь не вызвать каких-либо подозрений. Ее тут же бросило в жар. — Что такое? Тебе неудобно? — наклонился над ее лицом лорд, и девушка, смущенно и как-то воровато улыбнувшись, приподнялась: — Нет-нет, все хорошо, мне нужно… на минуточку… — девушка покраснела, и Зой принял это за стыдливость. — Хорошо, только не пропадай, — он красноречиво кашлянул, как бы выражая, что все понял, и Магичка тут же бросилась к чащу, стараясь запомнить, откуда она ушла. Девушка села на колени и сосредоточенно закрыла глаза, моля небо, чтобы Зойсайт не вздумал ее проверить. *** Бальная зала утопала в цветах. Литавра думала, что после разнообразия, увиденного в саду Летнего дворца, ее не удивишь, но как только она переступала порог, поняла, что ошибалась. Высокие ионические колонны были оплетены редчайшими в Центральных землях орхидеями. Розовые и белые орхидеи, высаженные в хрустальных кадках, поднимались по резному серому мрамору до капителей, украшенных сдвоенным спиральным орнаментом. Между расставленными по стенам зала диванам стояли напольные вазы, украшенные ручной росписью, в них стояли алые гортензии и белоснежные розы. Гирлянды нефритовых лоз сине-зеленого цвета спускались на метр с узорного потолка. Они крест на крест соединяли большие витражные окна и наполняли бальный зал нежным ароматом. В овальных расписных плафонах, рассказывающих о былых временах, о дружбе эльфов, гномов, русалок и дриад, о мире и согласии на планете, отражались тусклые огоньки тысячи свечей и разноцветных световых шаров. Лита последний раз восторженным взглядом окинула бальную залу и прошла в меньшее помещение, где, еле протиснувшись между желающих поиграть в карты, Магичка присела на мягкое кресло. Девушка уже увидела танец Фиры с милым мальчиком, ровесником малышки. Теперь ей хотелось найти укромное место, послушать хорошую музыку и, самое главное, исчезнуть из поля зрения Нефрита. Лита видела, как он пытался в толпе разглядеть единственное белое платье. Вчера утром он прислал ей белоснежное платье из тонкой парчи, набор украшений, веер и серебряную полумаску; в записке, прилагавшейся к платью, говорилось о том, что лорд с удовольствием увидит на карнавале покинутую невесту. В этом костюме она явно не смогла бы скрыться в толпе, ведь белый цвет считался дурновкусием, и только на свадьбы облачались в белоснежные платья, чтобы отдать дань столетней традиции. Литавра долго и громко высказывала свое нежелание надевать этот костюм, но ничего подходящего для бала в своем платяном шкафу она найти не смогла. Так бы ей и пришлось идти на бал в белом, если бы не служанка, которая нечаянно разлила чернила на платье. Перепуганная девушка мямлила, что все исправит, но Лита ее успокоила и даже поблагодарила. Магичка попросила взять это платье и отнести его на рынок, там обязательно найдется Красильный дом, где за малое вознаграждение платье перекрасят в черный цвет. Уже на следующий день у Литавры было новое платье старого покроя. Отпоров от одного из платьев широкое серебристое кружево, она нашила его поверх почерневшего. Та же девушка служанка принесла ей черный веер и помогла пришить по подолу и корсету платья серебристые хрусталики. В вечер перед балом из зеркала над камином на Магичку глядела Ночь (как ее назвала служанка, которая укладывала ей волосы в прическу). Пышная юбка, талия, затянутая в корсет, и глубокое декольте, серебряная маска, длинные серьги-капельки с маленькими брильянтами и сапфирами и такая же тоненькая подвеска на цепочке из белого золота. Маска и этот ювелирный набор — единственное, что Магичка не поменяла. Во время танца Фиры Лита находилась рядом с Нефритом и от души веселилась, когда видела, как бесится лорд от того, что не может ее найти. Но это Нефрит не смог ее найти, а вот Фира с легкостью распознала в молчаливой гостье Литу и прямиком направилась за ней. Так что отсидеться тихо и спокойно у нее не получилось. Малышка прокралась незаметно и появилась перед Магичкой, она просто утопала в голубых и белых кружевах и оборках. Черные локоны падали на плечи, лукавая улыбка озаряла румяное лицо. — Я так и знала, что это ты! — Ты мне и шанса не дала быть неузнанной, а ведь это бал-маскарад. Фир, ты ставишь меня в неловкое положение, — протянув руки к девочке, Литавра ее крепко обняла и поцеловала в щечку. — Ты чудесно танцевала! — Лита, ты сегодня такая красивая! Сдвинув брови, Магичка в поддельном расстройстве спросила: — Что, я только сегодня красивая? Зажав ротик рукой, малышка замотала в разные стороны головой, ее кудряшки, словно черные змейки, разлетелись по спине. — Нет, я не это хотела сказать, — испугано пролепетала девочка. Ласково улыбнувшись, Магичка поспешила успокоить Фиру. — Да, я пошутила, малышка, я прекрасно поняла, что ты хотела мне сказать. Еще крепче прижав девочку, она задала вопрос: — А можно я поинтересуюсь? Ты почему до сих пор тут? Тебе давно пора спать. — Но я хочу еще побыть… — Нет, Фир, прости, но тебе пора спать. — А ты проводишь меня? — Ну, конечно, — Лита нежно поцеловала Фиру в щечку. Разговаривая с малышкой, Магичка и не заметила, как стихли голоса и смех в комнате. Дамы и кавалеры заинтересованно наблюдали за ними и еще на возвышавшегося над ними человека. Литаврой овладела неприятная догадка, медленно она подняла глаза и встретилась со взглядом лорда. — Поздравляю, сестренка, с твоим первым балом, — Нефрит подхватил девочку на руки и прошептал ей на ушко. — В твоей комнате ждет тебя подарок. Радостно взвизгнув, она слетела с рук брата и понеслась мимо танцующих в свою комнату. Направившись вслед за сестрой, Нефрит поймал Литу за локоть и сильно его сжал. — Не пытайся убежать с бала, я найду тебя. Высокая фигура Нефрита уже давно скрылась из виду, а Лита так и стояла в оцепенении, окруженная лицемерными масками, наедине со своим неприятным предчувствием. Пришла в себя она только тогда, когда ее пригласил симпатичный шахматный король на тур вальса. «Чему быть, того не миновать», — подумала она и приняла приглашение. Пока она кружилась по залу, Нефрит вернулся и наблюдал за ней с внутреннего балкона. Она медленно, но верно выводила его из себя даже не тем, что пошла наперекор ему с платьем. Нет, просто что-то было в ней не то. Наигранно она вела себя со всеми, кроме его сестры, хотя и пыталась казаться счастливой и веселой. Но вот глаза подводили Магичку. Слишком много боли и горечи в них плескалось даже во время разговоров с Фирой. И еще — Лита стала для него магнитом, тем притяжением, которому он не может противостоять. И это больше всего его бесило и волновало, он, в конце концов, лорд, правитель одного из самых мощных государств на планете и привык сам выбирать, что и с кем ему делать, а тут этой девчонке достаточно появиться на его горизонте — и все. Он начинает вести себя, как малолетний сопляк, не умеющий справиться с первыми чувствами, которые только что на него нахлынули. Вальс закончился, и Лита решила ускользнуть в вечерний сад. Пройдя через раскрытые двери, она спустилась по нескольким ступенькам и вдохнула прохладный воздух свободы. Обернувшись назад, она заметила, что все гости медленно направились в парадную столовую для праздничного ужина. Пытаясь избежать пытки светскими разговорами, девушка ушла вглубь сада. Но как раз там, в заплетенной виноградом беседке, она встретилась с Нефритом. — Прошу пройти тебя на ужин, Литавра. — Спасибо, но я не голодна. А если быть точной, я по горло сыта этим милым обществом. Подойдя в плотную к Магичке, он спросил: — Значит ли это, сударыня, что вы отказываетесь принять мое приглашение? — Если бы я отказывалась от вашего заманчивого предложения, то меня и на этом балу не было бы. Пятясь на пару шагов от лорда, Лита наткнулась на шероховатую поверхность дерева и нервно закусила губу. Магичка понимала, что позволять лорду так близко к ней приближаться — это прямо сразу расписаться в своем смертельном приговоре. Слишком сильно притяжение. Медленно, опираясь на трость, Нефрит подошел к Магичке и, облокотившись рукой о шероховатый ствол дерева, сверху вниз пристально посмотрел на Литу. — По-моему, я просил тебя не делать так. В этот момент Лита была готова поклясться, что в полумраке сада она смогла разглядеть звезды, горящие в синих глазах Нефрита, услышать через плотную ткань мундира, как грохочет его сердце, и почувствовать его невесомое прикосновение шершавым пальцем по ее губам. Сейчас ей так хотелось почувствовать его губы на своих, его руки на талии… Ей хотелось стать его до конца, до последней частички тела и души… Нефрит только ударил кулаком о ствол дерева и ушел к своим гостям, оставив ее. *** Сейчас Литавра была опустошена, не было ни гнева, ни ненависти, просто одна мысль билась в воспаленном мозгу. Надо отпустить прошлое, не мстить. А просто уйти… Она давно должна была признаться себе, что заведомо проиграла свою партию, в тот момент, когда раскрыла душу черноокому ангелу. Фира стала ее ангелом спасения, который смог изгнать из ее души и помыслов месть. Теперь Литавра не может причинить боль малышке и довести свой план до конца, остается только уйти. Оставить в этом дворце монаршею семью, в которой брат — правитель, чистейший демон, а сестренка — ангел с самой чистой душой. И самое страшное — это то, что ее безумно тянет к Нефриту. Чтобы избавится от этого наваждения, чтобы оборвать нить доверия и любви, протянувшейся к Фире, она должна уйти как можно быстрей. *** Ранний завтрак был накрыт в самом маленьком из пяти павильонов, раскинутых по нижнему и верхнему саду, в павильоне Правды. Под его арочной крышей стоял овальный стол, его ножка и столешница были сделаны из единого куска малахита; идеально отполированная поверхность столешницы в форме овала была украшена волнистой серебряной змейкой, инкрустированной в камень. Ножка стола, расширявшаяся к земле и превращавшаяся в плоскую поверхность, была вмонтирована в мозаичные полы серебристого отлива. Стол огибала такая же малахитовая скамья с невысокой спинкой и серебристыми матрасами. Восьмиугольные колоны, соединенные между собой хрустальными стенами, поддерживали арочную крышу. Холодная поверхность стола была сервирована на две персоны. Два серебряных прибора располагались друг напротив друга. Отодвинув от себя тарелку тончайшей работы, сидел Нефрит, он подписывал одни документы, в других оставлял свои предложения, третьи отправлял на доработку. Лорд старался быстрей закончить все дела на сегодня и отправиться на конную прогулку вместе с Фирой. Сестре он уже давно её обещал, но государственные проблемы требовали его внимания, да еще и эта история с покушением дала ему пищу для размышлений. Многое в Литавре смущало Нефрита, особенно то, что Магичка появилась как раз в момент покушения, что она так равнодушно говорила о войне, которая изменила многие жизни, слушая ее, можно было подумать, что все это для нее просто развлечение, но лорд понимал, что Лита далеко не так легкомысленна, как пытается показаться. Она — Маг, Маг, разгуливающий свободно и открыто по территории, охваченной агонией войны. Девчонка не примыкала ни к одной из двух сторон Магов. Она не была на стороне Нехелении и в подполье не участвовала, иначе бы позволила убить Фиру. Многим за границами его царства было известна его единственная слабость — сестра. Нефрит давно превратился для многих из правителя-посланника и приемника богов в кровавого самодержца. Он знал, что по Евразии ходят слухи, словно это он убил своих родителей ради власти. В начале войны эти разговоры приводили его в бешенство, еще вчера те, кто клялись в любви и верности, сейчас были готовы воткнуть нож в спину, лишь бы освободить трон от узурпатора. Предатели, все они били исподтишка и всегда наносили удары по Нефриту, теперь же они сменили тактику и решили напасть на ребенка, они нашли того, кто не сможет дать отпор. Жалкий сброд этих людишек именовал себя красиво — «Повстанцы свободы», чужими руками они строили ему козни, чужими трупами они покрывали поле войны с гвардейцами. Они затуманивали разум честных подданных, выводили их на бой, а сами пировали на крови и трупах. «Освобожденные» от гвардейцев земли были уничтожены, разграблены, сожжены, выжившие жители отправлялись в рабство, в земли Нехелении. Повстанцы подставляют, убивают, действуют осторожно и хитро. Кто знает, возможно, они решили пожертвовать двумя, но впустить во дворец «спасительницу». У Нефрита были все основания не доверять Литавре. Но эти игры в недосказанность затянулись. Уже около месяца Магичка обитала во дворце. В день покушения лорд решил, что пускай враг будет рядом с ним, тогда ему будет удобно за ним наблюдать. Но все время наблюдений тайных и скрытых результатов не дали. Магичка жила спокойно, за пределы дворца не выезжала, прослушка в ее комнате не дала разъяснений. Все было кристально чисто, но внутренний голос лорда подсказывал, что все это фальшь. Литавра здесь не просто так, у нее есть цель, и она явно к ней продвигается незаметно для Нефрита. Он ненавидел чувствовать себя обведенным вокруг пальца, звезды молчали, внутренняя разведка изо дня в день приносила однообразные отчеты. И вот вчера, после бала, его камердинер принес записку от Литавры. Она просила об уединении. Решив повременить с разговорам, он перенес аудиенцию на раннее утро. Сейчас, отложив бумаги, он ожидал прихода Магички. Девушка пришла вовремя, ее высокая фигура, затянутая в персиковое платье, причудливо раскладывалась на резной узор хрустальных стен. Пройдя меж двух колон, Литавра поклонилась лорду. — Надеюсь, я не заставила себя ждать. — Нет, — взглядом указав на серебряный прибор, который находился напротив его места, он продолжил: — Но времени у меня мало, о чем ты хотела поговорить? Присев на указанное место, она подождала, пока неизвестно откуда появившийся лакей не наполнил ее бокал вишневым соком. Тишина затягивалась, девушка пыталась собраться с мыслями, взгляд ее изумрудных глаз блуждал по расписному потолку павильона. Нефрит тем временем пристально наблюдал за Литаврой. Только сейчас он заметил в ее лице, овеянном юностью, черты боли, они угадывались и в тоненькой морщинке, перечеркнувшей высокий лоб, и в слегка опущенных уголках розовых губ, широко распахнутые глаза смотрели на мир с грустью, а когда она теряет над собой контроль, в ее изумрудных озерах плещется всепоглощающая тоска. Словно очнувшись от сна, Лита нарушила молчание: — Я бы хотела поговорить наедине. Нефрит, смотря прямо на девушку, лишь согласно кивнул, лакей исчез так же неожиданно, как и появился. Лорд медленно встал и обогнул стол, присел на край столешницы рядом с Литой. Пригубив сок, Магичка подняла голову: — Мне кажется, я уже злоупотребила вашим гостеприимством, теперь я отправляюсь дальше. Спасибо за кров и хорошее отношение ко мне. Зло усмехнувшись, Нефрит наклонился к девушке. Его горячее дыхание обожгло ее стройную шею, с силой сжав открытые плечи Магички, он яростно прошептал: — А что, ты уже все разузнала? — О чем ты? — пытаясь освободиться от стальной хватки лорда, Лита опустила свои похолодевшие ладони поверх рук мужчины. — Отпусти, мне больно, — тихо попросила она. — Я о том, что ты уже собрала всю нужную информацию? — разжав руки, он отошел от девушки, пылающий гневом взгляд отметил красные пятна, оставленные его пальцами на белоснежной коже Магички. Понимая, что, скорей всего, она — его враг, что она могла спланировать покушение на Фиру, Нефрит все равно ненавидел себя за то, что причинил ей боль. Это девушка пробуждала в нем неизведанные чувства, лорд понимал, что они для него — погибель, но отпустить ее не мог. — Послушай, я хотела поставить тебя в известность, что уезжаю. Я просто тебя собиралась поблагодарить, и все, но видно, нормального разговора у нас не получится, — лицо Магички залил румянец. Она надеялась на мирное прощание, а вместо этого ее жизнь весит на волоске. Литавре сейчас совсем не хотелось думать о том, как лорд все узнал, единственное, чем был занят ее мозг, это поиск путей к отступлению. Находясь рядом с мужчиной, который был ее на голову выше и сильней как по физическим силам, так и по магическим, девушка чувствовала себя слабой, неуверенной. Сейчас Лите не нужен был дар Мил, чтобы понять, что Нефрит сейчас безумно зол и опасен. — Ты хотела нормальный разговор? Тогда получай его, ты не сможешь покинуть приделы Летнего дворца без моего позволения. Выскочив из-за стола, Магичка разгневанно бросила: — Я не твоя собственность, лорд. Литавру бесил этот мужчина, ее раздражало в нем все: огромное самомнение, непоколебимая уверенность и жесты, от которых веяло силой, властью. Но больше всего в нем она ненавидела его чертовскую привлекательность, от которой у нее мурашки бегали, даже сейчас в шаге от пропасти она не могла подчинить свои чувства. — Ты стала ей в ту минуту, как встретилась мне на поляне. Последние слова, произнесенные им угрожающе спокойно, догнали ее у выхода из павильона. *** Сначала в окутавшей Литу тишине она различила странные звуки, а уж потом и тихий шепот подруги. — Лита? Лита?! Это ты? — Миливия испуганно прижалась щекой к браслету, стараясь расслышать такой знакомый, но далекий голос. — Я…я… Мил, ты говорить можешь? — Могу, но только недолго. Зойсайт совсем рядом. Что-то случилось? — Миливия воровато повертела головой и села за дерево. Плотней закрыв дверь, ведущую на башню, Магичка набрала побольше воздуха в легкие и скороговоркой протарабанила:  — Я в тупике, я проиграла. Фира, сестра Нефа, оказалась чудным ребенком, я полюбила ее и не могу и не хочу ей делать больно. Я пыталась уйти, но Нефрит явно что-то заподозрил, он не отпустил меня. И теперь я в ловушке… Прости, Мил. — Ты… отказываешься от нашей задумки? — пораженно и печально спросила Миливия, безвольно оседая. — Как же так?.. Для меня все слишком поздно, Лита. В ловушке я, а не ты. — Небо, что там у тебя?! — вцепившись в каменный парапет башни, она пыталась схватить ртом воздух, но это не помогало. Корсет, затянутый с утра слабо, стал просто душить, впиваясь в плоть. Лита оказалась предательницей и эгоисткой. — Мил, послушай меня, я не отказываюсь от нашего плана, слышишь меня! Но я не убью его! Пульс Земли будет в наших руках, но Фира и Нефрит не пострадают. Миливия, ты слышишь? — Мне все равно, Лита, я всегда была против смерти. Я тоже не смогу убить Зойсайта, каким бы он человеком ни был. Только вот мне уже никуда от него не деться, — Миливия провела ладонью по взмокшему лбу. — Ты была права, он — хитрейший человек, он знал, что, если я пойду за ним, назад не вернусь. Мне не преодолеть джунгли и пустыню. Отныне я — его игрушка. А знаешь… — Мил печально улыбнулась, — судьба сама все решила, будем надеяться на ее волю. Я рада, что ты отказалась от убийства. — Теперь я отказалась от своей жизни, подруга. Как же мы так впутались с тобой… сами не заметили, как запутались в паутине своей лжи, ненависти, боли, — сильный ветер растрепал волосы и высушил соленые дорожки. — Мил, Нефрит что-то знает или подозревает, я боюсь, что он встретится с Зойем, и тогда мы пропали. Будь осторожна… пожалуйста. — Буду, не кори себя, не кори за то, что пошла на светлый путь, — Миливия почувствовала, что по ее щекам побежали слезы, тоска по подруге заполняла сердце. — Все будет хорошо. Правда. — Да-да, все будет хорошо! Мы заслужили это. Мил, главное, помни: Зой тоже человек. — Не хочу я этого знать, Лита. Ты не видела того, что видела я. Будь счастлива. Не забывай меня. Мне пора, Зойсайт может пойти на поиски, — Мил встала с земли и отряхнулась. Голос Литавры утих, и девушка вдруг почувствовала себя страшно одинокой и покинутой. Размазывая по щекам слезы, она, спотыкаясь, вернулась к костру. Спасибо неясному свету. Зойсайт хоть и глянул на нее пристальнее, не сказал ни слова.