На краю души

Наутро хмарь неба слегка рассеялась, но было удивительно сыро, и землю затопил густой туман. Миливия накинула черный плащ поверх серого платья и спустилась вслед за Зойсайтом вниз, к карете. Коротко поприветствовав друг друга сухими кивками, молодые люди уселись, и экипаж тронулся, тревожа вязкую тишину конским топотом и скрипом колес. В полнейшем молчании Маги добрались до невысокого, но большого дома, огражденного кольями, и карета остановилась. Магичка неуверенно вышла на улицу, уже налившуюся духотой. Жди грозы. — Удачи. Я приеду за тобой вечером, — коротко попрощался с ней Зойсайт, и Миливия потерянно кивнула. Ей было страшно, постыдно страшно. Но говорить об этом нельзя. Она сама напросилась, сама умоляла довериться и обещала помочь. Так как обмануть эту надежду на ее помощь? Нет, терпи. Терпи, Миливия. Экипаж тронулся, и девушка еще несколько секунд смотрела ему вслед. Решившись, синеглазая одолела калитку и коротко постучалась в черную деревянную дверь. Открыла старая тучная негритянка с усталым, отупелым от переутомления лицом: — Леди Миливия? — Да. — Проходите, госпожа, — негритянка посторонилась, и Магичка зашла в тихий дом. Складывалось впечатление, что хозяева просто спали, и нет ничего страшного в этом месте. Но Миливия прекрасно знала, как ошибается. Негритянка махнула ей рукой, безмолвно прося идти следом, и провела ее в длинный коридор, по правую и левую сторону от которого шли комнаты. Комнаты, от которых тонко и сладко тянулся запах гнили, спирта и запекшейся крови. — Вам нехорошо? — равнодушно спросила негритянка, глядя на побледневшее лицо Мигачки. — Все в порядке, ведите, — выдохнула Мил, которую замутило. — Уже привела, — тихо ответила негритянка. — Лекарства доставлены. Я помогу вам. Мое имя М’денга. Так много… так страшно! Господи, милосердное небо, помоги ей! М’денга пошла к самым дальним комнатам, и Магичка последовала за ней. Помещение было довольно большим, опрятным и крепким, но серым и унылым, как самая захудалая больница. Вдоль стен тянулись однотипные кровати, накрытые одинаковыми бордовыми одеялами. Дети. Около двадцати малюток лежало в комнате, и сердце Магички едва не остановилось. — Им уже не помочь, — спокойно и громко, не скрываясь, сказала негритянка, но никто не проснулся и не вздрогнул от ее слов; здесь уже не ждут спасения, не ждут чуда. В том числе и дети. — Однако господин велел лечить их. — Я сделаю все, что могу, — горячо и взволнованно прошептала Магичка, душа в себе желание расплакаться. — Пожалуйста, принесите холодной воды, тряпок и все лекарства. М’денга повиновалась и вышла, а Миливия прошла к самой дальней кровати, где тихо лежал чернокожий мальчишка лет пяти. Он посмотрел на севшую на его кровать Магичку своими черными глазами-бусинами и протянул к ней тоненькую слабую ручку, пораженную зеленоватыми сыпными пятнами. Миливия взяла его ладошку в свои руки, и мальчик что-то прошептал растрескавшимися губами на непонятном Мил языке. В уголках губ скопилась кровь, значит, уже открылось внутреннее кровотечение. Ему не осталось и дня. Даже дня. Магичка с трудом проглотила рыдание и смочила головку ребенка водой, принесенной M'денгой, протерла спиртом язвы и намазал их мазью, чтобы хоть чуть-чуть облегчить страдания ребенка. Мальчишка завороженно смотрел на нее, и Миливии казалось, что он слабо улыбается, будто в бреду. Вот бы еще понять, что он так яростно шепчет, всего два коротких слова, но таких благодарных и жарких. — Что он говорит? — обратилась к молчаливой негритянке Магичка, укладывая мальчика в постель и накрывая его одеялом. — Он спрашивает, — пояснила негритянка, — не ангел ли вы. Миливия нагнулась к мальчику и легко погладила его по голове, глядя в затуманенные глаза-бусины. — Скажите ему, что я ангел, — тихо попросила она. — Скажите, что я его не брошу. И негритянка исполнила ее просьбу, сказав что-то на рокочущем языке. Мальчик улыбнулся, и Миливия заставила себя подняться с кровати. Ее ждали и другие дети. Им тоже нужен был ангел. Ангел, который останется с ними и уменьшит боль. Несмотря на свою собственную. Миливия переходила от кроватки к кроватке, и ее материнское сердце разрывалось при виде израненных, измученных болезнью детишек, всех в сыпи и струпьях, обессиленных, умирающих прямо на ее глазах. Умирающих медленнее и мучительнее, чем ее собственный сынишка. И девушка старалась в последний раз приласкать их перед тем, как они отправятся в короткий путь на небо и станут ангелами. Сядут на соседнее от Антони облачко и будут смотреть на нее… и светло улыбаться, прямо как на старинных изящных вазах. Все будет так. Все обязательно будет так. Время тянулось нескончаемо, как и ряды детских кроватей. Магичка переходила из одной комнаты в другую и старалась ободрить детей, доверчиво и измученно глядящих на нее. М’денга молчаливо следовала за ней, чтобы выполнять мелкие поручения и приносить вовремя нужные травы и лекарства. Когда девушка была где-то посередине коридора, привезли еще двенадцать ребят. Один умер по дороге, и его снова увезли, и Миливия прекрасно знала, куда. На окраину, почти что за город, чтобы сжечь вместе с остальными мертвыми, носящими в себе тень заразы. Слава небу, не все ребятишки были так безнадежны. За некоторых Миливия была готова ручаться, что они поправятся и окрепнут, если за ними ухаживать. Но ощущение смерти не покидало ее, как и запахи гноя и крови. Тонкие, тошнотворные, страшные. Колкие. Непоправимые. — Госпожа, это все, — сказала М’денга, когда Магичка, обессиленная, вышла из последней комнаты. — Вы можете ехать домой, у вас усталый вид. — Я дождусь милорда, — покачала головой синеглазая, — и подежурю с вами. — Тогда хотя бы поешьте. Вы не знали отдыха, — негритянка поманила Магичку пальцем, и они вышли к кухне; женщина достала из огромной печи горшок и налила туда какой-то горячей похлебки. Миливия с трудом заставил себя взять ложку. — А дети ели? — встрепенулась она, и М’денга кивнула: — Конечно, их кормят служанки, которые отправил лорд, до них это делала я. Магичка посмотрел на негустую, не сытную водицу с какими-то травами и овощами и тяжело вздохнула. — Ешьте и не тревожтесь, на всех сердечка не хватит. И Миливия принялась есть. Когда приехал Зойсайт, девушка с трудом держалась на ногах. Она была так измучена, так выжата от горя, что едва ли попрощалась со своей помощницей. Надев плащ, девушка вяло вышла на крыльцо. Но не успела она сесть в карету, как тут же подъехала патрульная телега, на которой лежали тела, прикрытые черной рогожей. Миливия видела их скрюченные руки и ноги, и озноб бежал по ее спине. Вышла M'денга. На ее руках был мертвый ребенок. Тот самый, который назвал ее ангелом. И его глаза-бусины тускло смотрели в пространство, больше не выражая ни боли, ни страданий. Миливия прикрыла их легким движением ладони и сбежала с крыльца. На небе глухо и угрожающе заворчал гром. *** Подруга детства и правда была не узнаваема. Рыжие кудряшки распрямились, подростковая угловатость сменилась мягкими изгибами, вечно обгрызенные ногти сейчас украшал аккуратный маникюр. Но все это Лита заметит позже при ярком свете камина, в комнате подруги. Сейчас же перед ней восстал призрак прошлого. Нару — соседка, напарница в проказах, близкая подруга, давно канула в Лету. Она просто исчезла. Кто-то говорил, что ее поглотила спустившаяся лавина, эти люди клялись, что видели, как девушка, поругавшаяся с родителями, убежала в горы. Она так и не пришла домой, а ночью спустилась лавина. Белоснежные волны летели с покатых хребтов, снося на своем пути все живое. Стихия перемалывала в своем холодном жерле все, что было ей не по нраву. У Нару просто не было шансов спастись. Ее долго искали. Пришли много добровольцев с соседних селений, Маги как могли пытались растопить лед, люди копали, приводили собак. Но все было напрасно… Родители не верили в смерть единственного ребенка, но все их старания были тщетны, был только один выход, который мог дать спокойствие матери с отцом — Иллюзия. Они были уверенны, что их дочь просто сбежала, что она вернется, и, чтобы подпитать свою веру, они заложили дом; на вырученные деньги они выписали из столицы самого дорогого Мага-поисковика. Маг оказался последним подлецом, он кормил их несбыточными надеждами, говорил, что девочка жива, но для ее поисков ему нужно еще денег. Потом, через несколько лет судьба свела Литу с этим мерзавцем, он оказался обычным жуликом, готовым за деньги перевоплотиться в кого угодно. Его не тревожили моральные аспекты, единственная цель его жизни была нажива любыми способами, любой ценой. Он выкачал из обезумевших от горя родителей последние деньги. Но так и не рассказал, где девочка. Все считали Нару мертвой… И вот она хрупкая, как фарфоровая статуэтка, укутанная в белую шаль стоит из плоти и крови перед Литаврой. Магичка пыталась что-то сказать, но вместо слов вырывался хрип. Нару казалась нереальной, как луч света, появившийся из прошлого, готовый помочь, успокоить. Овладев собой, Лита второй раз попыталась произнести забытое имя. — Нару?! — дрожащим от волнения голосом спросила девушка, хотя и сама знала ответ на вопрос. — Это точно ты? — Лита, милая, как непростительно не узнавать старых друзей! Крепко, до хруста в костях, как в прошлом, обняв ошеломленную подругу, Нару притворно обиженным голосом сказала: — Вот я тебя, Незабудка, сразу узнала. И была очень удивлена, увидев тебя в свите Нефрита. Магичка, словно завороженная, слушала монолог подруги и никак не могла поверить своему счастью. Она послушно дала Нару увести себя в ее комнату и усадить у тепло натопленного камина, налив Лите теплый травяной чай. — Я смотрю, ты от нашей встречи дар речи потеряла, да еще и превратилась в ледышку. Лита маленькими глотками пила чай, ее пустой взгляд блуждал от ярких языков пламени до подруги, которая присела в соседнее кресло. Лита долго останавливала взгляд на Нару и пыталась понять, насколько та изменилась, сопоставить девчушку подростка из прошлого и элегантную девушку в настоящем. Подруга превратилась в статную красавицу с величественной осанкой и лукавым прищуром карих глаз. — Лита, так пристально рассматривать неприлично, — рассмеялась девушка. Магичка не поддержала веселый лад разговора и тихо произнесла: — Мы думали ты умерла. — Я и сама так и думала, но ты же видишь, я жива и вполне довольна своей жизнью. — И я этому безумно рада. Знаешь, мне казалось, что я больше никогда не услышу, чтобы меня называли Незабудкой. — Тогда я буду тебя только так называть. До сих пор вспоминаю тот день, когда к тебе прицепилось это прозвище, — весело щебетала Нару. — Ты тогда была маленькая, но вредная. Это же надо было поспорить с здоровыми парнями на то, что ты зимой на голом поле высадишь пшеницу. Ты тогда еле могла управляться своей силой. И, видно, не так направила поток. — Да, — вторила ей Лита, — надо было видеть их лица, когда вместо колосящегося поля они увидели голубое море незабудок. Как их перекосило, когда они поняли, что мы убежали, а староста их застукал. Они потом еще долго отрабатывали наказание. — А ты сама оказалась очень настырной и следующей зимой сама уже заключила с ними пари, они тогда высмеяли тебя. Мол, тебе еще и семи нет, куда уж там такая сильная магия. Как ты их тогда обскакала. На поле колосилась золотая пшеница, а у них на головах появились венки из незабудок. И ты, такая гордая малявка, подошла к ним и показала язык со словами «Я не чего не забываю!!!» Смех становился все громче, нарастал и перекатывался по комнате, Лита, забравшаяся с ногами в кресло, пыталась заглушить его, но ничего не выходило. — Я тогда была слишком пафосна, — уже в голос смеялась Магичка. Первый шок от встречи прошел, Нару была принята душой Литы, и теперь пришло время расспросов. — А как ты здесь оказалась? — обвела взглядом богато обставленную комнату и полюбопытствовала Магичка. — Я сначала подумала, что ты служанка, твой скромный наряд ввел меня в заблуждение. — Незабудка, я путешествую с тобой уже второй день. Заметив озадаченное лицо подруги, она звонко рассмеялась. — Ты прожгла меня таким ненавистным взглядом в день отъезда, а сейчас даже не помнишь. — Так ты и есть высокопоставленная спутница лорда? — Да, Незабудка. Я потом тебе расскажу об этом, сейчас не время. Лучше ты поведай мне, как ты умудрилась связаться с этим демоном. Я очень прошу тебя, не верь ему и будь с ним настороже. Он мягко стелет, но жёстко спать. Магичка молчала, взвешивая все за и против. Рассказать правду или ограничиться ложью, которую знает Нефрит? Бросив взгляд на окно, Нару решила поторопить подругу, уже светало, совсем скоро они отправятся в путь. — Ну же, ты можешь довериться мне, я все та же. Отвернувшись от подруги, Лита сфокусировала свой взгляд на безвкусной картине, висевшей над камином. — Дороги судьбы неисповедимы, Нару. Я пришла к Нефриту, чтобы отомстить ему, причинить ему боль, уничтожить его. Но вместо этого я спасла жизнь его сестре. Теперь я совершенно запуталась и не представляю, что делать. — О чем ты говоришь, Лита, я не понимаю? — качала головой подруга, словно пытаясь отогнать услышанные слова. — Какая месть, за что? Литавра молчала, вспомнить все еще раз было слишком больно, тем более, рассказывать все это близкому человеку. — Незабудка! — ласково позвала Нару, крепко сжимая ладони Магички. — Ты можешь мне все рассказать, что он сделал тебе. Выскажись, тебе станет легче. — Ты же знаешь, нашу страну захватили. Тогда и погибла Кора, от рук его гвардейцев. Она пыталась защищаться силой… она была слишком слаба… они убили ее… кровь Коры и еще сотни наших граждан, на его руках. Воспоминания давались с трудом, но ни единой слезинки не скатилось из глаз девушки. Она должна быть сильной, чтобы план удался, чтобы мир опять наступил на несчастной земле. Нару была поражена; малышка Кора, всегда весёлая, добрая, мечтательная, умерла. Она больше не будет ходить по лесам, бегать на перегонки, она никогда не узнает, что такое создать свою семью, что такое полюбить. Планета крутится, время идет вперед, а Коры больше нет… Переведя взгляд на подругу, Лита прошептала: — Я ненавижу его всем сердцем. Точней, ненавидела… чувство мести выжигает изнутри и я устала от этого. Теперь я просто опустошена и пытаюсь найти новый ориентир для жизни. *** Бессонная ночь воспоминаний и ранний выезд совсем выбили Литавру из сил. Как только она оказалась в карете, уставшие глаза прикрылись, и Магичка провалилась в пучину воспоминаний. Картинки счастливого босоногого детства на полях и в горах сменялись теплыми воспоминаниями о пансионе. Улыбающиеся, печальные, провинившиеся и счастливые лица подруг и знакомых сменялись друг другом, унося девушку в самые счастливые годы жизни. Литавра улыбалась и во сне, и наяву, с кем-то подолгу разговаривала, с кем-то просто смеялась. Она переживала свое детство и отрочество, видя, как была безгранично свободна и счастлива. Тогда она была любимой, беззаботной девчонкой, верящей в лучший мир. Знающей, что Судьба ей улыбнется, а Фортуна раскрутит свое колесо только для нее. Из теплых воспоминаний, ее вырвал беззлобный смех, раздававшийся совсем рядом. Взглянув из-под ресниц, она заметила Нару. Подруга посмеивалась в кулачок, ее карие глаза озорно блестели, и плечи подрагивали от еле сдерживаемого смеха. — Ты бормотала во сне. Что ты, выросла выше меня, а детские привычки остались? Поудобней сев, Магичка раздвинула шторки. Солнце было спрятано в грозовых облаках, поля еще не собранного подсолнечника ярко желтели на сером фоне неба и качали тяжелыми головами при дуновении слабого ветерка, словно приветствуя путешественниц. — Можешь ехидничать, сколько влезет. Но я рада, что мы встретились. — Так и я рада этому. Но знаешь, было весело наблюдать за тобой и чувствовать твою ненависть. Громко фыркнув, Лита бросила в подругу подушкой. — Такого не было, не лги. — Да! Ну, тогда спишем это на твою ненависть к Нефриту. Вздрогнув от имени лорда, Магичка наклонилась к Нару. — А что ты тут делаешь, разве он не кружит во круг тебя, словно павлин? — прищурившись, с издевкой поинтересовалась Лита. — Нет, он ускакал еще до зенита солнца. Сказал, что мы слишком долго едем. — Ну и скатертью ему дорожка. В дружеской обстановке Нару расслабилась, облокотившись о мягкую спинку, она по-ребячески улыбалась Магичке. В полутьме кареты она выглядела все тем же сорванцом, вечно подбивающим Литу на шалости, за которым им обеим потом крепко доставалась. Это Нару, на три года старше Литы, учила ее, как правильно наносить сурьму. Тогда это ребячество смотрелось весело, непринужденно. Они накрасились, вытащили старые платья мамы Нару. И заходили в гости к соседям, строя из себя светских дам. И если у Литы и должно было быть такое будущее, то у родителей Нару еле хватило денег для начального образования дочери. Они были похожи, но в тоже время слишком разные. Магичка, имея многое, умела довольствоваться малым. А подруга всегда жаждала большего, чем могли дать ей ее бедные родители. Нару любила их, но часто устраивала ссоры и убегала ночевать к Лите. Теплыми ночами они уходили на поляну у подножия горы и, смотря в звездное небо, мечтали, делились самым сокровенным. Когда подросла Кора, она тоже присоединилась к их компании. Тогда они были счастливы в своем неведении мира. Три юных девушки тогда не знали, что беда и горе стоят за их порогом. — Нару, — тихо позвала Магичка. Подруга, не отрывая взгляда от пейзажа, проносившегося за окном, только качнула головой, дав знак, что слушает Литу. — Что произошло на самом деле? Мы все думали, что ты умерла. — Помнишь, к нам приехал бродячий цирк? Мы тогда еще все вместе пошли смотреть представления. Я была так очарована их вольной жизнью, их возможностями, их знаниями. Я хотела поговорить с ними… — оторвавшись от окна, она печально взглянула на Литу. — И поговорила; я сбежала из дома ночью и пришла к ним. Я была так глупа, наивна… Они опоили меня своими рассказами и алкоголем. Последнее, что я запомнила, это как они спустили шатер, собравшись в дорогу. Я не хотела уходить с ними из дома, даже не думала об этом. Мне просто нужно было узнать, что было за границей нашего городка и моих знаний. Это ты жила в столице, видела нашу страну, общалась с умнейшими людьми, а я? У меня и образования-то не было. Лита, ты единственная, кто расширял мой круг знаний, кто тянул меня наверх. Но эти циркачи видели и знали больше, так мне тогда казалось… — тоненькие паутинки слез потекли по щекам девушки. — Они увезли меня против моей воли, они просто похитили. Какой же глупой я тогда была, вместо мира я увидела закулисье цирка и душ людей. Вся гниль и мерзость мира этими циркачами были брошены к моим ногам, и сама я была брошена в эту грязь. Все это было просто ужасно, я уже думала, что легче покончить жизнь самоубийством, чем так жить. Но… — Нару счастливо улыбнулась своим воспоминаниям. — Но в моей жизни встретился удивительный человек. Он мыл морграфом восточных земель Евразии. Он спас меня, дал дом, тепло, заботу и любовь. Пускай он был старше меня, но эта разница была мне только дорога. Он стал моим учителем и мужем. Я была так бессовестно счастлива, что и забыла обо всех на свете. Я была окружена заботой и теплом. Но счастье не может длиться вечно, мой муж умер два года назад… Я заняла его место в совете Евразии. Мне тяжело управлять своими землями, я пытаюсь делать все так, как бы сделал мой муж. Тяжело вздохнув Нару, откинула завитые локоны за спину. — Вот такая у меня история, Незабудка, не печальная и невеселая, как и сама жизнь. Карета неслась вдаль, унося в перед двух девушек, успевших в своей короткой жизни познать слишком многое… Они были связанны прошлым и не знали, что ждет их в будущем. *** Когда они с Зойсайтом приехали в гостиницу, лорд предложил им вместе поужинать, но девушка отказалась, сославшись на усталость, и поспешила к себе в комнату. Есть хотелось, даже очень. Почти пустая похлебка мало давала утоления. Но сидеть сейчас за изысканным столом, обсуждать все то, что произошло за этот день, не было никаких сил. Да и как ей выразить всю ту боль, весь тот ужас, который она испытала? Лучше остаться одной, попробовать зализать раны, чтобы суметь завтра встать с постели и снова отправиться в это логово детской смерти. Совершенно измотанная, девушка тяжело села на свою кровать и глухо разрыдалась, не жалея слез и кусая губы. Она плакала обо всей несправедливости, творящейся на земле, обо всех невинно погибших и замученных мором. И о себе. О своей горестной судьбе, подстроившей все так, чтобы она видела гибель не только своего ребенка, но и других несчастных детей. — Миливия? Магичка подняла глаза. В проеме стоял Зойсайт. И не было никакого желания вытирать слезы и прятать лицо. Пусть смотрит. Пусть видит ее чувства. Да, вот такая вот она слабая. Зойсайт медленно подошел к ней и сел рядом на кровать. Каким серым и болезненным было его красивое лицо! И глаза больше не были искристыми. Что такого он видел за этот день? Где был? — Плачь, Миливия, плачь, — он нагнулся и по-отечески поцеловал ее чистый лоб, словно благословляя на эти откровенные слезы. — Плачь; значит, есть чему плакать. И тут Миливию как будто прорвало, слезы водопадом брызнули из глаз, тяжелый полустон-полувсхлип вырвался из груди. Ей так хотелось рассказать про чернокожего мальчика, признавшего в ней ангела, про умершего по дороге в приют ребенка, про пустую похлебку и запахи смерти. Никогда еще боль так не рвалась наружу, желая превратиться в бессвязные слова. Ее трясло хуже, чем в лихорадке. И Зой с трудом пытался прижать ее хрупкое тело к себе. От него пахло дымом и сырой древесиной, как и раньше; но теперь его зеленый китель отдавал чем-то знакомым… отталкивающим и притягивающим одновременно. — Ты пил? — с трудом спросила Магичка, отрываясь от его плеча, понимая, что уловила запах не дорого вина, а разбавленного спирта. — Пил, — глухо отозвался Зойсайт. И ясно, что не от хорошей жизни, не от счастья. От желания все забыть и провалиться в спасительный пустой сон. — Не пей больше, — попросила Миливия, — лучше расскажи… расскажи все мне. — Зачем тебе? — криво усмехнулся Зойсайт, не выпуская ее из рук; его объятия имели мало личного или интимного. Скорее, это была отчаянная попытка задержать чужое спасительное тепло среди холода и ужаса. — Ты видела сегодня предостаточно, твое горе и так переполнило тебя до краев. Лучше позволь мне остаться у тебя. — Останься. Я сама прошу тебя об этом. Они погасили свет и молча легли спать на большую кровать. Мысли обоих были далеко-далеко друг от друг, от грозы за окном и смертельной болезни. И никто из них не думал о том, что они чужие мужчина и женщина, решившие провести вместе ночь, никто не вспоминал признаний и обещаний. Сейчас они были просто людьми. Измученными, настрадавшимися, испуганными, вернувшимися из самого пекла ада. Людьми, которые просто нуждались в покое, тепле и забвении. Хоть в ком-нибудь из другого мира. Мира жизни. *** Прибыв в Речной край, Нефрит был взбешён увиденным. Всегда цветущая местность, утопающая в изумруде растительности и сапфире вод, сейчас была словно после войны. Буро-зеленая застоявшаяся жижа издавала зловоние и затягивала все больше сухой земли. Натянув поводья Демона, лорд поехал совсем медленно по улицам самого крупного города Речного края. Солнце клонилось к закату, оборванные дети блуждали по улицам, люди пытались отчистить дома и лавки от тягучей тины, впитавшейся в стены. Везде был виден упадок и отчаяние людей, но нигде, как не заглядывал Нефрит, он не заметил людей, которых отправил на помощь. Ему не хотелось думать, что творится в других районах края, если уж этот город, находящийся на возвышенности, так пострадал. Ливни закончились четыре дня назад, а вода так и стояла на главных улицах, под ее мутными толщами были скрыты дома и поля. По мере продвижения по улицам, заполненным слякотью и спертым запахом тины, лорд все больше терял контроль над своими эмоциями. Объехав нижний придел города, он через базар направился в верхний. На большой рыночной площади были сваленные пожитки людей, последние лучи закатного солнца пытались высушить пропитанные водой одежду и утварь, которую удалось спасти жителям. Минув удручающую картину отчаянных попыток вернуть прошлую жизнь, Нефрит поднялся в верхний предел. Там он наконец увидел одного из своих советников, ответственного за подачу продовольствия пострадавшему региону. Советник в рупор подгонял разномастную толпу к одному из уцелевших домов; внутри, как смог заметить лорд, выдают провиант и одежду, влажную и залатанную. Советник раздавал рекомендации, говорил что лорд Нефрит приедет только утром, к этому времени люди должны высушить одежду, искупаться (где — это уже их проблема) и радостными и счастливыми высыпать на улицу встречать своего сюзерена. Зло усмехнувшись, Неф пришпорил коня и вмиг оказался перед советником. Ему доставило удовольствие смотреть, как этот напыщенный своим достоинством индюк сразу сдулся и начал что-то шептать невпопад. Подняв руку, лорд прекратил бессмысленный поток слов. — Заканчивайте этот цирк и отправляйтесь в Путевой дворец, прихватите с собой весть штаб, ждите меня. Встретившая его знать гордо (еще не ведая о настроении лорда) отрапортовала, что его Путевой дворец готов. В то время как бедные люди, потерявшие кров, были вынуждены спать под открытым небом, не имея минимальных условий для жизни, большинство министров и советников, направленных для координации действий по устранению последствий наводнения, жили в свое удовольствие. Зло взглянув на министров, он отдал несколько распоряжений по встрече гостей, которые должны были вскорости прибыть. Сам он, как стемнело, направился смотреть, расселили ли пострадавших. Пройдя с инспекцией по временным пристанищам, он был готов своими руками удушить чванливых чиновников. Антисанитарию и голод не могли скрыть даже наспех приодетые и отмытые люди. Старики и малые дети вперемешку спали в сыром сарае, в то время как мужчины и женщины только возвращались с работ. Они пытались спасти все, что осталось от их имущества. Нефрит догадывался, что здесь не все так радужно, как описывалось в отчетах, но то, что все достигнет такого ужасного масштаба, он не думал. Совсем старые, немощные люди пытались укутать малышей, ночи были студеные, да еще и от сырого сена тянула холодом, обещавшим стать воспалением легких. Посещения только одного такого барака хватило мужчине, чтобы вызвать всех ответственных среди ночи. Сборище жалких прихлебателей, не пускавших в свои ряды достойных людей, со страхом смотрело на лорда, он знал, что каждый из них с радостью предаст его, дай только слабину. Для них важна нажива и спокойная жизнь, обеспеченная статусом. Сколько раз Неф пытался очистить верхний эшелон власти, но ничего не получалось, большинство из них были ставленниками Нехелении, а верные советники и министры были смещены после смерти отца, они помогали Нефриту, но политической власти уже не имели. — Значит так, вы сейчас живете в приличных домах, не затронутых наводнением, а бедные люди ютятся в ужасающих условиях. Кто-то попытался возразить, но Лорд пресёк эту попытку. — Не надо мне сейчас рассказывать, как вы тут выбиваетесь из сил, помогая бедному населению, -бросив на всех тяжелый взгляд, он приказал. — Сейчас же вы собираете свои пожитки и переезжаете под крышу Путевого дворца, в ваши дома вселяются люди, наиболее пострадавшие от наводнения. Я, как и вы, освобождаю все свои апартаменты во дворце и со своими приближенными буду жить на верхнем этаже. На вселение людей я вам даю ночь, — услышав возмущенный ропот, Нефрит дополнил: — И меня не интересует ваш радикулит, Советник Перном. Я сегодня прекрасно увидел, как вы работаете. *** Стоя на внутреннем балконе, выходящем в холл, Нефрит наблюдал за переселением людей. Они были такими измученными, запуганными, что не верили, что теперь будут жить во дворце. Многие просто останавливались в холле и говорили, что дальше не двинутся, им не хотелось навлечь на себя гнев лорда. Чтобы развеять их опасения, Нефрит каждой новой партии переселенцев объяснял, что сам разрешил здесь жить, пока их дома не будут приведены в порядок. Люди зачастую не верили своим ушам, они привыкли жить в страхе перед лордом, которого видели раз в год. О его гневе ходили легенды. День был долгий и тяжкий, солнце уже давно скрылось за горизонтом, уступив место на небосклоне месяцу. Адреналин вырабатываемый злостью, медленно испарялся, усталость накатывала на мужчину. Монотонный гул, поднимающийся снизу, вводил Нефрита в транс; чтобы хоть как-то связать себя с внешним миром, мужчина выбивал медленную дробь пальцами по розовому мрамору и наблюдал за потоком людей, двигающимся от парадных дверей к лестнице. Люди шли медленно, боясь поднять глаза и столкнуться с ним взглядом. Они до сих пор не верили тому, что происходит, и были готовы в любую минуту сорваться и убежать из мраморного плена. Только дети, маленькие, свободные, издавали восхищенные звуки и радостно катались по отполированному полу. Они без страха проявляли свои эмоции и чувства, были честные и открытые миру. Наблюдая за вереницей людей, краем глаза Нефрит заметил движение рядом с собой, и это не был кто-то из его помощников. Не отрывая взгляда от лестницы, он почувствовал, что чужак не излучает агрессию, и спокойно пропустил его. Это оказался мальчик, ровесник Фиры. Он безотрывно смотрел на лорда снизу вверх и протягивал ему неаккуратно сложенный листок. Недалеко стояла мама малыша и громко, чтобы слова преодолели разделяющее их расстояние, сказала: — Большое спасибо. Нефрит только кивнул, наклонился к пареньку, взял лист и крепко пожал вспотевшую детскую ладошку. Развернув рисунок, лорд увидел звездное небо. Неровные линии синего карандаша штриховкой перекрыли сероватый лист, на их фоне ярко выделялись желтые звезды с полной луной, обведенные по контуру твердой рукой. Ночной небосвод всегда был для жителей Евразии хранителем и мудрым помощником. У коренного населения по жилам текла связь со звездами, чаще всего не магическая, но такая крепкая, что и Нехелении было не под силу разорвать ее. В беде и в счастье люди обращались к небосводу с благодарностью или с прощением, все мысли, все эмоции были обращены к Небу. Покровителю, защитнику, утешителю… Без лишних слов было понятно, что это выражение благодарности. И именно в ней он не нуждался, Нефрит просто выполнял свой долг. Лучше бы люди боялись его. Страх подчиняет, дает возможность контролировать, а благодарность расхолаживает, выявляет слабость.