Исцеляющий сердца

      Обыденность: те же самые тренировки, которые проводились в лагере от зари до позднего, одинаково багровеющего заката, споры и гам — всё это вмиг исчезло, и взгляды уставших, но чем-то развеселённых солдат обратились на Тоффи. Ящеру не нужно было впадать в глубокие раздумья, чтобы догадаться, по поводу чего такая оживлённость. Все ждали его. И Мун Баттерфляй. Этак и место в сарае очистили для пленницы! Непонятно почему, но эта мысль, ранее казавшаяся правильной и даже приятной, стала медленно раздражать. Всё выше и выше подбиралась к его горлу пробудившаяся ярость, так и норовившая вылететь в виде нескольких едких слов. И тоже было непонятно — откуда она взялась в нём?       — А где… — Растикор остановился посреди поляны и встревоженно оглядел вернувшегося воина. — Где Мун Баттерфляй?       Гибкий ум, плавность мысли и обаяние перед соплеменниками улетучились, поселившись где-то за створкой души.       «Как я мог… прийти без неё?»       Глаза Тоффи упорно рассматривали запылённые носки своих некогда чёрных сапог. Что ему ответить? Не сможет же он сказать им всю правду! Или… В любом случае, для начала нужно было разобраться в самом себе. Но, к его горю, правила гласили иначе, и теперь воитель должен был отчитаться перед командиром за невыполнение приказа.       — Я не смог, потому что… я не…       Всё внутри Септарсиса совершило бешеный кувырок, и голова начала раскалываться от тяжести и подступающего жара.       — Вероятно, всё дело… — Тоффи зажмурился и вдруг бойко поднял глаза на замерших в ожидании его ответа воинов. — Всё дело в… магии. Да! У неё была с собой семейная реликвия, и я не стал рисковать…       — То есть решил просто за ней проследить? — подытожил Растикор, «набочинившись», как и остальные сослуживцы.       — Да, — облегченно выдохнул Тоффи. Растикор сказал за него всё то, что было нужно, и даже пояснять не пришлось.       Дисастервейн устало потёр ладонью лицо и вздохнул:       — К твоему счастью, сегодня всем будет не до тебя и даже не до мьюнианца, свободно гуляющего по территории лагеря… — он исподлобья зыркнул на присевшего в тени хижины Чарли Авара.       — В чём же тогда дело?       — Видишь ли… — совсем разморившись на солнце, Растикор сладко зевнул. — Зря я надеялся, что так просто избавлюсь от кошачьих. Нет! Сегодняшним утром их привалило аж с целый отряд!       «Что?!»       — О чём ты говоришь?       — Весточка о смерти Нут мгновенно разлетелась по её родной деревне, и теперь жители желают забрать тело своей родственницы. Да только потом мы договорились, что проще будет похоронить Нут здесь. И, конечно же, этому не бывать без специального обряда…       Закончив негодовать по поводу «ненужных традиций», Растикор подловил на улице Сараби. Она выглядела изрядно уставшей и измотанной в связи с суматохой. Чувствовалось, что подготовкой похорон кошечка занялась ещё с ночи, как раз в то время, когда Тоффи уходил на задание. Получается, что уже тогда она набралась сил и мысленно сообщила всем сородичам о случившемся с Нут.       — Отойдём на минуту… — с заметным хрипом в голосе обратилась она к Тоффи и кивнула, зовя за собой.       Направлялись они прямиком к постоялому домику, и, выйдя на широкую протоптанную межу, ящер поразился, заметив, какое множество кошачьих шкур разбавляло их привычный лагерь. Видимо, церемония будет намного масштабней, чем он мог предположить.       Солнце палило и не щадило уставших бойцов, занятых хлопотами. Растрёпанная, взмокшая шерсть мелькала повсюду, из-за чего в глазах рябило и самому становилось необычайно жарко.       Несмотря на сумасшедшую толчею вблизи домов, Тоффи с Сараби всё-таки удалось быстро протиснуться в хату. В ней было прохладнее и свежее, чем снаружи, а вокруг разносился аромат чего-то съестного.       Тоффи замер посередине комнаты, служившей солдатам своеобразной «кухней», когда увидел нечто, вертящееся у стола, где была сложена пойманная им добыча. Знакомая тёмно-бурая шерсть встрепенулась, и вскоре показалась мордочка «нахала», посмевшего тронуть имущество ящера, — тот был изумлён не меньше.       — Сараби, у тебя есть брат?       — И не один, — кошечка повеселела, смахнув с себя груз усталости. — Знакомьтесь. Это… Али́ше. Алише, это Тоффи Септарсис.       Котик вытянулся в струнку, спрятав испачканные лапки за спиной.       — Хозяйственный… — неловко обронил Тоффи, всё ещё не свыкшись с присутствием гостя. Однако вскоре оно его порадовало, так как мысли о Баттерфляй можно было отложить. Спрятать до удобного времени, как книгу, которую не разрешали читать, а потом вернуться за ней и решить, как поступить правильней.       Не желая растягивать паузу, Сараби похлопала Тоффи по плечу и снова обратилась к братцу:       — Алише, побудь здесь и убери всё оставшееся тесто. Заодно пообщаетесь с Тоффи. Он… очень хорошо знал Нут.       «Не так уж и хорошо, ежели и после её смерти остались тайны…»       Она ушла, больше не обернувшись, и Тоффи с какой-то горечью понял, что воительница не стремится скрывать от генштаба своё тоскование по матери. Если и замнёт она его когда-то, то не укроет от Тоффи.       — Значит… вы пришли сюда только под утро? — попытка начать разговор оправдалась.       Алише, как стало видно, ждал подобных расспросов и слабо качнул головой.       Септарсису чем-то понравился этот не годовалый котёнок. Он умел молчать, когда требовалось, и говорил, планомерно отвечая на задаваемые ему вопросы. Видок у него, признаться, был не лучшим, но в то же время вселяющим уважение. Маленькая гимнастёрка измялась и в некоторых местах была порвана; бока котёнка впали, словно приклеившись к тощей спине, где поселился изголодавший со временем желудок, и поношенная форма из-за этого висела на нём свободно, как если бы это был пустой мешок.       К сожалению, война не выбирает, по кому наносить удар, и Тоффи это понял давно.       — А ты… часто разговаривал с нашей матерью? — вдруг прошептал Алише. Глаза его ненадолго загорелись и сразу же померкли.       — Честно говоря, нет. Она покинула штаб, когда я был ещё совсем юным ящерёнком… а вернулась несколько дней назад.       «Подумать только! За эти несколько дней я успел её заново обрести и потерять окончательно!»       — Ясно, — спокойно ответил гость и принялся убирать со стола остатки теста. Прилипшие комочки он ловко отковыривал, цепляя их за края коготками, а затем сгребая всё в одну кучу, и звонко при этом посвистывал. Он словно не был огорчён разговором о матери.       Тоффи осторожно нагнулся к нему:       — Ты скучаешь по ней? — участливо спросил он, тоже вспоминая свою матушку, Омелию.       — Да, — так же твёрдо, как и перед этим, прозвучал ответ.       Старшего воина передёрнуло.       — И тебе совсем не больно вспоминать о ней?       — Нет, потому что я знаю один секрет, — Алише поднялся на цыпочках и зашептал, коснувшись тёмных волос Тоффи. — Смерти не существует…       Да… знал бы септарианин раньше этот секрет, многое было бы сейчас по-другому.

***

      Тоффи не мог вообразить, какие ещё мудрости успел впитать в себя Алише, взрослея среди войны и теряя близких одного за другим. Тем не менее он заставил ящера о многом задуматься, в том числе и о своём прошлом. Стыд мелкой дрожью пробежался по спине. Алише! Этот маленький, не окрепший как следует котёнок оказался выносливее его. Как такое может быть?       Холодные, сцепленные вместе пальцы легли на глаза, прогоняя из них усталость. Немного отдохнув, Тоффи заскользил взглядом по неровному отверстию окна, на котором отражались лучи солнца, и вздохнул, заметив готовящуюся церемонию.       «Интересно, а Сараби знала про тот секрет? Если нет, то кто рассказал его Алише?»       Тоффи ужасно хотелось вернуть прежнюю Саби, которая умела радоваться жизни и её трудностям. Она была солнцем военного лагеря и поднимала на ноги даже тех, кто, казалось бы, давно распрощался с жизнью. Её самообладание вызывало зависть. А теперь… его нет и в помине. Вместе с матерью умерла и сама кошка.       «Дальше этому продолжаться нельзя!»       Утихло волнение по поводу Баттерфляй, и в голову залегли новые думы. Вернуть жизнелюбие Сараби. Подарить Алише новую гимнастёрку. Устроить проводы, достойные Нут. Разобраться с положением Чарли Авара…       — Ну что, ты готов? — через окно мазанки просунулась голова Растикора.       То ли он тоже почувствовал атмосферу чего-то уходящего и грустного, то ли в очередной раз подыграл собравшейся публике, выражая всем своим видом печаль. Тоффи этого не понял, однако не пожелал больше задерживаться в пустующем доме.       — Да, я уже иду, — вполголоса ответил он и поискал взглядом Алише. — А ты не видел маленького брата Сараби?       Глаза Растикора замерли, странно вспыхнув где-то в глубине.       — А! Этого… видал. Ты представляешь, — давя раскатистый смех, воскликнул воин. — Он умеет печь хлеб! Небось тоже видел?       «Тесто…»       — Из теста?       — Из теста, из теста. Мьюнианские штучки. И где он только выучился?       Словно получив ожог, Тоффи резко дёрнулся, но потом вернул глазам исходное выражение и отогнал лезущие мысли прочь. Мысли о том, что Алише мог быть…       — Наверняка он научился этому у мьюнианцев, находясь в плену, — парировал ящер, между тем улыбаясь Растикору.       Казалось, голова старшего воина навсегда поселилась в оконном проёме и не спешила оттуда исчезать. Наконец Растикор сморгнул возникшую между ними неловкость и снова выжидающе посмотрел на брата, напоминая ему о вечерней обязанности.       — Пойдём, — зевая, согласился Септарсис и легонько пихнул морду Растикора, чтобы самому вылезти через окно.       — А после церемонии ты отчитаешься мне насчёт мьюнианской принцессы. Мне и главнокомандующему.       Гнёт этого события сильнее сдавил сердце Тоффи. Зря он успокоился, понадеявшись на лёгкую отговорку! Теперь придётся либо фантазировать масштабнее… либо просто сказать правду. Но в чём же она заключалась?       — Пора!       Поток голосов и звуки бурчания объединились во что-то одно. Началось. Так рассудил ящер, когда вышел на главную поляну и окунулся с головой во всеобщую беготню и спешку. Там же он увидел Сараби, сменившую старую юбку и прочие детали боевого костюма на вычурный балахон. Вроде бы, он был прост по своему фасону, но всё же его белый цвет показался Тоффи слишком праздным для похорон.       «Белый — это цвет мира. В конце концов, жизни…»       Он не стал долго задерживаться глазами на кошке и белом пятне, привлёкшем его внимание. Воин огляделся по сторонам, оценивая обстановку грядущей ночи и красочной церемонии, раскинувшейся по периферии генштаба. Окраины начинали светиться. Тоффи с холодным любопытством посмотрел себе под ноги, на траву. В ней оказались запрятаны деревянные банки, через отверстия которых распространялось мерцание.       «Клюсвет?»       — Светляки, — поправил его знакомый, холодноватый голос.       Алише аккуратно поднял одну из банок и поднёс её к глазам ящера. Внутри билось нечто огромное и жужжало…       Когда Тоффи потерял интерес к лесной диковинке, то с неудовольствием заметил виденный давеча балахон, который висел на котёнке похуже изношенной гимнастёрки.       — Алише, и что это у вас за обычаи? — хотелось всплеснуть ящеру руками, намекая тем самым то ли на балахон, то ли на всю церемонию в целом.       Не успел котик ему ответить, как светляки, ранее томившиеся в своих «маленьких мазанках», были выпущены на свободу. Они по-прежнему гулко звенели, выражая недовольство и как будто бы собираясь объявить забастовку, но вскоре укрылись в тёмных зарослях на поляне и стали испускать оттуда зелёный свет. Это временно сказалось на Тоффи. Он, как и Алише, умолк, очарованный зрелищем.       А потом… принесли её. Ту, что скоро пригреет к груди земля и кости которой она заберёт на столетия.       — Прощай, мама… — Сараби шептала под ноги, не желая смотреть перед собой. — Прощай!       Тоффи не сразу почувствовал, как она приблизилась и обняла его.       — Я не буду скучать! Я не буду… — кошечка больно уткнулась в плечо воина, пряча там свои глаза от мира.       Септарсис обхватил её рукой, погладив по шерсти, а затем вдруг резко поставил на ноги.       — Пожалей младшего брата. Не себя, — он настолько твёрдо обратился к ней, что Сараби даже расправила плечи.       — Ты прав. Алише… — она потянула задумавшегося котика вперёд, туда, где зияло чёрное отверстие. — Мы должны попрощаться с матерью.       Тоффи тоже поспешил к могиле — холодной яме, в которую опустили Нут.       Кошачий народ расступался перед ними, и в глазах его, всегда глубоких и таинственных, горело сочувствие. Страдание. То, что сейчас называют сожалением.       Когда погребальня замаячила в нескольких шагах, Тоффи стал медлить. Нет! Он не сможет на неё взглянуть в последний раз!       «Почему ты тоже меня покинула?» — такой бы вопрос он ей задал. И какая же горечь его укусила, когда он понял, что теперь не сможет сделать даже этого…       Яма оказалась неглубокой и уложенной на дне травами. Они заглушали запах смерти. Однако и Тоффи, и Сараби с братом покрылись мурашками, стоило только увидеть тело. Это казалось нелепым и невозможным! Лапы закостенели и были аккуратно уложены под грудь, которая больше не шевелилась. Такой посторонней казалась фигурка Нут, опустевшая в глубине…       — Глаза были красивыми… — подал голос Алише, посмотрев на опущенные веки матери. Никто из присутствующих не стал нарушать тишину, наступившую после его слов.       «Когда я был в пленном пункте, то их первыми и увидел», — напомнил себе Тоффи, от чего стало ничуть не легче.       — Ладно… настал и мой черёд.       Тоффи поначалу испугался, что Сараби окончательно потеряла рассудок и решила лечь в могилу заживо, однако облегчённо присвистнул воздухом, когда кошка села у «изголовья». Она коснулась носом неподвижного лба Нут и так замерла.       — Ещё один обряд? — перестав удивляться, шёпотом спросил Тоффи.       — Да, теперь она возьмёт от нашей матери самое главное — воспоминания.       — Это возможно?!       — Я бы сказал, что это в порядке вещей и жизни нашего рода, — пожал плечами Алише.       Ситуация, происходившая потом, не могла найти в разуме Тоффи объяснения. Подходящего, здравого объяснения о том, как можно было забирать чужие мысли и воспоминания!       Поляна наполнилась невидимыми фибрами, которые то и дело хлестали Септарсиса по голове. Он сконцентрировался взглядом на Сараби, однако ничего необычного не заметил. Вокруг горели светляки и было тихо. Никакой магии и чего-то сверхъестественного. Всё происходило сугубо между мёртвой кошкой и её живой дочерью.       Тоффи затаил дыхание, дожидаясь, когда Сараби вылезет из ямы и вернётся в тесные ряды. И наконец, разношёрстное море заволновалось, двигаясь назад. Из могилы выходила кошка.       — Сараби! Я уж испугался… — Тоффи резко прикусил язык и сжал маленькую лапку Алише. — Это… что?       Над головами всех присутствующих появились блёклые очертания. Растаяли они так же быстро, как и возникли. Но ящер готов был поклясться, что видел в этих дрожащих лучах света её. Нут. Следом за ней выбралась и Сараби. Однако матери она не успела застать. Воительница поправила белую ткань на себе, которая слегка позеленела от трав, и неуверенно ступила вперёд.       — Что ты видела?       Зелёные глаза замерли на Тоффи и посмотрели сквозь него. Сараби не проронила ни слова и стала дальше протискиваться через толпу, чтобы выйти в селение.       — Прокфа ждёт тебя в генеральском доме, — откуда ни возьмись из общей массы вынырнул Растикор. — И мне кажется, он настроен не очень хорошо, даже несмотря на своё предсмертное состояние.       Внутри всего тела разразился гром, и только сейчас ящер смог до боли в глазах впиться в белеющий балахон, почти скрывшийся из его поля зрения, и в то, что на других котах были точно такие же наряды, но он этого почему-то не замечал; Тоффи услышал их песни, которые до этого тоже не мог воспринять, и увидел движения, подобные взмаху крыльев. Перед его глазами были не поминки, а праздник. Прощание с соплеменницей, которая обрела новую жизнь. Наконец, он опустил взор на руку Алише, которую долго не выпускал, но затем поспешно высвободил, и…       «…— Я хочу попробовать клюсвет! Вы сможете прийти вечером на это же место?..»       — Растикор! — Тоффи впился когтями в плечо собрата. — Я ухожу.       — Что? На ночь глядя? Да что с тобой…       — Я выполню свой долг и вернусь с головой Мун Баттерфляй.       Не дав Растикору прийти в себя, ящер бросился к воротам деревни.       «Пора вернуться в реальность! Из-за Баттерфляев умерла Нут! Из-за них страдают Саби и Алише!»       Покидая генштаб, Тоффи в последний раз обернулся, ещё не до конца понимая, зачем он задерживает себя такими мелочами. И остановился.       Рядом с ямой возник долговязый кот, которого воин принял за старосту, и прокричал что-то на незнакомом кошачьем диалекте. Тоффи не смог вникнуть в смысл его фразы, но только потом яму подожгли…