Змей

У каждого есть свои тайны. Свои скелеты в шкафу, знать о которых никому не стоит. Иногда эти скелеты бывают просто неприятными, с клочками плоти на костях. Такие секреты лучше хранить от посторонних глаз, но, если они раскроются, ничего страшного не случится. Поболит немного, и все. Но встречаются и другие, и хранятся они в совершенно других шкафах, в абсолютно отличных комнатах. Эти комнаты давно заброшены, и посещают их лишь хозяева дома. Когда хозяева идут, на шеях у них тихо, еле различимо позвякивают ключи от скрытых по углам шкафов. Они долго и настороженно оглядываются, прежде чем вставить ключ в замочную скважину, подобно тени скользнуть в робко открывшиеся двери. И исчезнуть, затеряться там навсегда. Змей хранила свои секреты особенно бережно. Она знала, что, если потеряет бдительность, хоть на секунду отвлечется от сохранения своей тайны, забудет на мгновение про ключ на своей шее, он пропадет. Упадет на пол, только искать его будет уже бесполезно. Кто-нибудь любопытный и догадливый обязательно подберет его, найдет дверь, которую он запирает. Откроет ее — и пиши пропало. В спальне Четвертой собралось необычайно много народа. Помимо состайников, по всей комнате расположились гости и из других стай: Рыжий, Валет, Красавица и Стервятник. Змей отсела от последнего как можно дальше, сама не особенно понимая зачем, но расстояние между ними приносило ей подобие успокоения. По крайней мере, так она пыталась себе внушить. Стоял гомон, все что-то обсуждали или как минимум находились в числе внимательных слушателей. Отдельно сидели только Черный (как и положено главному антагонисту), регулярно фыркающий, и Змей. Змей, в отличие от Черного, хоть и не участвовала в общих обсуждениях, но слушала говорящих с интересом. В руках она держала чашку с неизвестным пойлом, принесенным Стервятником, и периодически делала небольшие глотки. Она уже начала понемногу привыкать к странным напиткам и необычным разговорам, ярким одеждам и таинственным песням, понять смысл которых было возможно только при наличии острого желания и развитого воображения. — И все же сколько бы полезных для хозяйства вещей они ни приносили, я никак не могу понять, как они так спокойно выходят в Наружность. — Табаки потянулся вперед за своей кружкой, отчего верхняя жилетка, увешенная блестящими нашлепками, резанула по глазам. Змей моргнула. — Лично меня все устраивает, — пожал плечами Горбач. Спикировавшая на пол с верхней полки Нанетта деловито заглянула в тарелку с бутербродами. — Я и не говорю, что мне что-то не нравится. Сидевший в углу Волк что-то тихо бренчал на своей гитаре, а расположившиеся рядышком Сфинкс и Стервятник так же тихо и самозабвенно пели, прикрыв глаза. Змею хотелось послушать слова, но подсаживаться ближе ей все еще казалось не лучшей идеей. Из-под кровати неожиданно выполз Джек. Поймав напряженный взгляд Горбача, рукой оттолкнувшего Нанетту в сторону, Змей схватила своего питомца. Вокруг руки тут же обвилось тонкое змеиное тело, скользкими чешуйками приятно холодя кожу. Змей поднесла Джека к глазам. — Тише, тише... — шелестела она, ощущая на себе внимание близсидящих. — Если он когда-нибудь причинит вред Нанетте... — Когда-нибудь он поймает крысу, — огрызнулась на Горбача Змей и продолжила успокаивающе нашептывать. Соскользнув с кровати, Змей добрела до противоположной стены. На полу грязным стеклом поблескивал террариум, обитатель которого все еще опутывал руку хозяйки. Террариум был непростительно грязным, пыльным и загаженным ошметками несъеденных мышиных трупиков. В таком состоянии Змей принесла его из Наружности. Чистоплюйством она никогда не отличалась, грязь ее не пугала. К тому же Джек почти всегда ползал, где ему вздумается, так что, по мнению Змея, необходимость соблюдать чистоту отпадала окончательно. Запустив Джека в террариум, Змей закрыла крышку, чтобы он не выполз наружу, и вернулась на свое прежнее место. К тому моменту кто-то беспардонно стащил ее стакан, и она с молчаливым раздражением перебирала взглядом всех присутствующих в попытке найти вора. Ее встретил взгляд Сфинкса. Что-то кошачье было в нем. Что-то кошачье проскальзывало в его поведении — грация и осторожность. Несмотря на его увечье, он оставался очень аккуратным и мягким, или так только казалось. Понять это для Змея оказалось сложным. Неловко отведя взгляд, она пошарила по карманам в поисках сигарет. — А кто ходил в Наружность? — Змей почувствовала легкое смущение, когда на нее посмотрела по меньшей мере половина присутствующих. — Имя им Летуны, — подал голос из своего угла Волк. — Чудные, бесстрашные создания, несут они дары из черных мест. Змей повела бровью. Как она ни старалась с пониманием относиться к периодическим странностям Волка, она так и не научилась. — И как их определяют? — Определяют? — Ну, кто Летун, а кто — нет. Расположившийся за спиной Змея Валет хмыкнул, да с таким выражением, будто вопросы задавал маленький несмышленый ребенок, совершенно ничего не понимающий в мироздании. — Это не так работает. Их никто не определяет и не заставляет выходить за пределы Дома. Они сами так решают. Глаза Змея возбужденно загорелись. У нее в голове родилась идея. Возможно, ей представится шанс выйти из этих жутких стен, сбежать, сбежать, сбежать, затеряться в незнакомом городе, надеть новую, еще не испробованную маску, слиться с толпой... Просто бы выбраться уже из тянущей скорлупы этого места, сбежать от острых взглядов и постоянного страха быть раскрытой. Только бы ей разрешили, только бы ей позволили. Мысли так плотно забивали голову, что думать уже не оставалось сил. Змей уже забыла обо всем и вся, что она потеряет, уйдя из Дома. Забыла про Глеба. Забыла про то, что некому ее содержать, а с липовыми документами далеко не уедешь. В голове пульсировало лишь желание выбраться, выбраться, выбраться... Змей с надеждой посмотрела в глаза Валету, кажется самому обыкновенному из всей этой большой необыкновенной компании. — А я могу им стать? С тенью неуверенности покосившись на притихшего Шакала, каждой клеточкой своего существа впитывающего разговор, Валет отпил из своего стакана. У Змея мелькнула мысль, что, возможно, пару минут назад этот стакан был ее. — Да, пожалуй. Змей улыбнулась. Впервые за долгое время, проведенное в Доме, она улыбнулась, искренне, тепло. И от осознания этого ей самой стало чуточку лучше.

***

Ожидание убивало и калечило, заставляло извиваться, биться в конвульсиях, но все же должно было быть надежно упрятано, скрыто от внимания окружающих. Никто не должен был знать, как сильно Змею хотелось свободы. И Змей молчаливо страдала, ожидая долгие четыре дня. Впереди шла темная, сутулая фигура, слишком угловатая и уродливая, чтобы называться человеком. Она быстро ковыляла, а под ее ногами раздраженно шуршали опавшие листья. Змей изо всех сил старалась не отставать от Горбача. Ее короткие ножки еле поспевали за его огромными метровыми рывками, отчего Змею становилось некомфортно. Сумерки только начали подходить к городу, только коснулись крыш его домов, только чуть-чуть затемнили дневные краски. Люди, жившие поблизости от Дома, потихоньку начали запираться в своих квартирах, неосознанно пугаясь сгущающихся теней. В окнах загорался свет, словно глаза огромного чудища, подмигивая запоздавшим прохожим, торопя их. Резко затормозивший у огромного куста Горбач закопошился с металлическим листом, прикрывавшим дырку в заборе у самой земли. С другой стороны забора заливисто зашлись собаки, и в наступающем вечере их лай был слышен особенно громко, отдаваясь звонким трепетом в возбужденной душонке Змея. Змей поежилась, сжимая в руках пакет со вчерашними котлетами, украденными со стола. Она боязливо оглянулась: не выглядывает ли из окна какой любопытный воспитатель, не крадется ли вдоль стены чья-нибудь тень? Горбач тактично откашлялся. — Вот, лезь здесь. — Он указал на разорванную в самом низу сетку, отчего Змей невольно нахмурилась: ей совсем не улыбалось возиться во влажной после недавнего дождя земле. — А через ворота точно никак не выйти? Горбач лишь устало покачал головой. — Ладно. Шуршание пакета утонуло в лае собак, узнавших Горбача и выжидающе виляющих хвостами. Змей стянула с плеч рюкзак, одолженный у внезапно расщедрившегося Лэри, и опустилась на колени. Опасливо покосившись на разбушевавшихся собак, она достала из пакета котлету и протянула ее под сеткой. Она врала сама себе, думая, что ей абсолютно не страшно кормить собак, лезть под забором, бежать совершенно одной по улицам незнакомого города, жить... Огромный, возможно некогда белый, пес осторожно слизнул котлету с руки. Шерсть его свалялась и пожелтела, и похож он стал на дряхлого старика, по праву старшинства принимающий подачки первым. «Совсем как у людей», — подумала Змей, доставая вторую котлету и ломая ее на две равные части. — Подожди. Ты им уже показал, что ты не враг, теперь они тебя не тронут. Сначала лезь, а потом отдашь им остальное. Змей нервно облизала губы, мысленно уже проклиная себя за эту идею. В нерешительности бросила взгляд назад, на серые стены. Вперед — на улицу и мерцающими окнами дома. Снова назад. Змей вспомнила про Глеба. Что же будет, когда однажды он приедет и узнает, что она сбежала? Как он поступит? Что почувствует? Она тряхнула головой в попытке выкинуть неуверенность. Почти получилось. Пролезть под забором оказалось довольно непросто. Концы проволоки цеплялись за одежду и вырывали волосы, затрудняя движение. Оказавшаяся по другую сторону забора Змей потерла плечо и протащила пакет и свой рюкзак. Собаки снова заголосили, и она поспешила отдать им остатки котлет. Змей подняла глаза на Горбача. — Список при тебе? Змей кивнула, достав из переднего кармана джинсов маленький засаленный клочок бумаги. — Тогда удачной дороги тебе, Летун. — Горбач вымученно осклабился. Змей снова кивнула. Она и так уж провела с Горбачом слишком много времени, да и нужды в этом их разговоре уже не было. Подхватив с земли рюкзак, Змей быстро зашагала по тропинке на свет города. Сжав в руке бумажку, Змей улыбнулась. Она пробыла в этом месте почти три недели, и больше сюда она никогда не вернется.