***
Она чувствовала себя бродячей собакой. Голодной, облезлой, пахнущей грязью за версту. Той самой собакой, от которой шарахались женщины, уводя за руку своих маленьких несмышленых деток, а мальчишки могли бы с гордостью бросить в такую камень. Она шла, засунув руки в карманы. Так она создавала иллюзию того, что ей, в принципе, не так уж и холодно. От колких взглядов прохожих Змей закрылась капюшоном, но и он спасал очень сомнительно. Люди то и дело косились на чумазое чучело, бледное, все обсыпанное болячками. Впалыми красными глазами оно смотрело на них в ответ, а иногда даже изображало оскал. И никто не догадывался, что это должно было называться улыбкой. Только оказавшись совсем одна на улице, Змей начала потихоньку понимать: она не создана для подобного, не умеет так жить. Хотела научиться хотя бы не жить, а просто выживать, но ничего не получалось. Змей считала минуты до того, как сдастся, как окончательно осознает, что ни на что не способна в одиночку. Идя в толпе, она затерялась среди бесконечности одинаковых лиц, но так и не смогла надеть на себя такое же. Стайный зверь, который никак не поймет, что нуждается в стае. Улица кипела фонарями. Мимо проносились машины, натружено ревели двигателями. Ужасный запах выхлопных газов растворялся в бегущих куда-то людях, смешивался с ними. Шум, шум, запахи, люди и Змей, прислонившаяся спиной к фонарному столбу. Выжидающая нужного момента. Передний карман джинсов казался нестерпимо тяжелым. Он обжигал кожу, но, если снять ткань, никакого видимого следа на теле не останется. Но несмотря на это, он все же там будет, этот след, эта метка. Рука сама потянулась к карману, сначала ощупывая его снаружи. Осторожно, словно сканируя. И только потом рука скользнет вовнутрь, чтобы нащупать маленький клочок бумаги, выудить его в вечерний полумрак. Змей поднесла бумажку к глазам, вчитываясь в корявый, скачущий почерк, будто писал еще совсем ребенок.Самая нужная вещь — кофе. Чем больше кофе ты принесешь, тем благодарнее я буду. Еще захвати чай и не скупись на печенье, это тоже важно. Для поднятия настроения нашему Скряге запасись свежими журналами, малышу Бандерлогу можешь украсть у кого-нибудь серьгу, от этого он подобреет. Остальным возьми как можно больше сигарет, народ это любит. И про кофе не забудь.
Бумажка, список пожеланий новому Летуну, отправилась обратно в карман. Прошло столько дней, и, сколько бы Змей ни порывалась выкинуть, как ей казалось, ненужную бумажку, она никак не могла себя заставить сделать это. Просто пальцы от холода совсем не слушались, думала она. Наконец момент настал. Змей отлепилась от столба и устремилась по улице, точно следуя за своей жертвой. Молодой мужчина, только что вышедший из метро, на всех парах несся по тротуару. В правой руке он держал чемодан для документов, а левой периодически вытирал со лба пот. «Такое-то время, а ему жарко», — завистливо подумала Змей. Она еле поспевала за его быстрым шагом. Приблизиться к нему оказалось задачей сложной. Люди толкались и отжимали ее, и на какой-то момент Змею даже показалось, что она потеряла примеченного мужчину из вида, но спустя несколько секунд она все же смогла его разглядеть. Так они прошли уже не меньше квартала, и толпа начала постепенно редеть. Все больше и больше людей заворачивали в переулки, заглядывали в магазины или заходили в подъезды своих домов. А Змей все пыталась его нагнать. В конце концов это заняло около десяти минут — с момента начала неумелого преследования и до еще более неумелого проникновения в карман чужого пальто. Змею было страшно, до одури страшно попасться, и она затаила дыхание. Как только тонкие суставчатые пальцы почувствовали кожу бумажника, произошло то, чего она так боялась. Мужчина резко затормозил и повернулся к ней лицом. — Эй! Ты чего удумал, а?! — Змей дернулась, как от удара, когда влажные, потливые пальцы ухватились за ее запястье. Она сделала попытку вырваться, но совершенно в этом не преуспела. — Я сейчас милицию позову! На визгливые крики начали оборачиваться любопытные прохожие, некоторые из них даже замедляли шаги, а то и вовсе останавливались. Змей поняла, что очень крепко вляпалась. — Я-я... я не... — Грязный воришка! Ты... И шум в ушах. Змей не разбирала слов, только во все глаза смотрела на державшего ее и трепыхалась, как бабочка в сачке, — так же самонадеянно и бессмысленно. Кажется, ее куда-то потащили. Толпа облепила их со всех сторон и следовала за ними по пятам, не приближаясь и не укорачивая дистанцию. Змей и сама не поняла, как внезапно пустота в голове сменилась одной единственной мыслью: спасайся, идиотка! Это было мысленной пощечиной, и сработала она с тем самым отрезвляющим эффектом, которого сейчас Змею так недоставало. Она приготовилась. Это была всего одна секунда. Лишь на такой короткий срок хватка ослабла, но Змей успела. Дернулась из последних сил, выдавливая из себя всю резкость движений, на которую только была способна. Не ожидавший открывшегося второго дыхания Змея, мужчина разжал пальцы. И Змей побежала. — Эй, а ну стой, гаденыш! От холода и недоедания все движения оказались рваными, вполсилы, а столпившиеся зеваки тормозили еще сильнее. Кое-как преодолев барьер из людей и чуть не упав, в самом конце споткнувшись о чью-то ногу, Змей рванула по улице. С негодующими восклицаниями бегущий за ней мужчина, которого она так неосторожно попыталась обокрасть, затерялся где-то за поворотом, но Змей все продолжала бежать по меньшей мере два квартала. Она просто упала на четвереньки, ноги ее больше не слушались. Змея колотила мелкая дрожь, в глазах потемнело. Сбивчивое дыхание восстанавливалось чертовски медленно, с каждым неровным выходом выпуская облачко пара. Живот скрутил спазм, и Змея бы стошнило, если бы в желудке находилось хоть что-нибудь. Но там было пусто, так что она просто кашляла и плевалась собственными слюнями. Люди равнодушно проходили мимо. У всех свои жизни, свои дела, и в их список никак не входила помощь чужому, харкающему на себя самого слюнями мальчишку. Это сложно — быть добрым, когда на самом деле им не являешься. И зачем насиловать самого себя, если в итоге никто не узнает о том, что ты не помог тому полумертвому бродяге? Наконец немного придя в себя, Змей села, облокотившись спиной о холодную кирпичную стену. Насквозь вымокшая, изгвазданная одежда уже совсем не страшила ее. Главное, что ее не поймали. Змей с остервенением почесала щеку. И откуда она вообще взялась, эта отвратительно назойливо чешущаяся сыпь, распространившаяся почти по всему телу? Змей догадывалась, что подхватила какую-то заразу, пока разбирала содержимое помойки или пыталась внушить себе сон в вонючем подъезде, но раздражения от этого меньше не испытывала. Рука потянулась вверх, останавливаясь на груди, в том самом месте, где грелся под курткой змеиный клык. Осколок прежней жизни, к которой возврата больше нет. Змей попала во время, не принадлежащее ни прошлому, ни будущему, в своего рода временную дыру, когда надо просто дождаться, когда можно будет уйти вместе с братом. Через долгих полтора года. Издав звук, отдаленно напоминающий кряканье, Змей поднялась на ноги. Они были словно ватные, и ей приходилось изо всех сил стараться идти ровно. Получалось это у нее с трудом.***
Это был предрассветный час. Последняя полоса домов, справедливо названных Расческами, чернела на фоне светлеющего неба. Змей шла, еле волоча ногу, которую она подвернула двумя часами ходьбы ранее. Серый Дом выделялся даже в темноте. Одиноким кораблем в море он возвышался над пустырем, и хор неслышных людскому уху голосов манил Змея, заставляя забыть о больной ноге и идти быстрее. Осталось всего чуть-чуть. Вот уже сетка забора и куст, по которому Змей запомнила лаз. Кое-как раскидав маскировочные ветки и мусор, она пролезла на территорию Дома. Завалила лаз и только потом поняла, что так и не встретила местных бродячих собак. Она так и осталась сидеть у забора, обеими руками обняв почти пустой рюкзак. Внезапно Змея начала мучить совесть за то, что она так ничего и не принесла своим состайникам из Наружности. Ей стало ужасно стыдно за свою слабость и ложь, больше походившую на предательство. С земли она поднялась с трудом, хватаясь за ржавую сетку забора, чтобы не упасть. Идти удавалось с трудом, и приходилось уговаривать себя, что осталось совсем немного, нужно лишь совсем чуть-чуть потерпеть, и я смогу помыться, поесть и покурить. Дом встретил ее строгой тишиной. На первом этаже, казалось, не было даже теней. Все то ли спали, то ли затаились в самых дальних углах Дома, недоступных простому взгляду. И Змей как-то странно завидовала им, осознанно отгоняя подобные мысли. Лестница на второй оказалось препятствием, которое было не преодолеть. Змей даже пробовала по ней ползти, но силы после пробежки так и не восстановились, поэтому она просто осталась лежать там, где упала. Она уже совсем отчаялась и решила дождаться утра, чтобы кто-нибудь из взрослых нашел ее тело, больше напоминающее труп, и отнес в Могильник. Ей на все уже было плевать. Змей почти согрелась. Раньше ей и в голову бы не пришло, что камень осенью может показаться теплым, но она так пропиталась уличным холодом, что все становилось сродни затопленной печке. Мысли постепенно уплывали, растворяясь в тумане усталости. Змей впала в оцепенение, смутно напоминающее сон. Но даже в таком состоянии она услышала характерное цоканье. Цок-цок. Цок-цок. Змей встрепенулась, подняла голову. Цок-цок. Цок-цок. Из темноты первого выплыла высокая фигура с тростью. Цок-цок. Цок-цок. Это постукивание Змей не спутает ни за что и ни с чем. — Стервятник? — Голос Змея прозвучал так жалобно, что ей даже стало неловко. Фигура замерла в нескольких метрах от нее, громко дыша. Змей как наяву представила, как щурится Большая Птица. — Я думал, ты сбежала. — Я... хотела попробовать себя в роли Летуна. — Что ж, это был неудачный опыт. — Змея передернуло от его голоса. Почему-то она чувствовала себя еще более виноватой. Стервятник выдержал паузу, прежде чем позволил себе снова заговорить: — Зачем ты тут разлеглась? — Захотелось, — злобно пробубнила Змей. Послушав немного тишину, она прочистила горло. — Я ногу подвернула. — Не можешь встать? Она промолчала. Постояв с минуту над свернувшейся калачиком у подножия лестницы Змеем, Стервятник, пошатываясь, подошел к ней вплотную и сел рядом с ней на пол. Змей озадаченно вглядывалась в его горбоносый профиль, нечетко вырисовывающийся в темноте. Птица снова вздохнула. — Ты что, пьян? — Не пьян. У этого напитка немного другое действие. Змей хохотнула, хотя на самом деле звук больше напоминал икоту. Стервятник повернулся к ней лицом. — В Гнездовище у меня есть кое-что от болей в ноге. Может помочь, если дойдешь до него. Змей помолчала. — Я очень устала, Стервятник. Я не смогу. Стервятник закопошился, разбираясь в складках своей одежды. Где-то в закромах пару раз звякнула связка ключей. Наконец Стервятник поднялся на ноги и протянул Змею руку. Змей с удивлением уставилась на нее. Ни в одной из историй, которые она слышала, Стервятник никого не касался и никому такой вольности не позволял. Да и на ее памяти он ни с кем даже за руку не поздоровался. Возможно, напиток, который он выпил, и правда действует как-то странно. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы коснуться его. Затылок немного покалывало, волосы становились дыбом. Змей снова боялась его, хотя и понимала, что ему не за что причинять ей вред. Пришлось схватиться за плечо Стервятника, чтобы не осесть обратно на пол. Из-за ее маленького, почти гномичьего роста идти было жутко неудобно, особенно по лестнице. Почувствовав, как теплая рука покрепче прижала ее к себе за талию, Змей в ужасе сжала жилет Стервятника. Она никому не позволяла себя так касаться — никому, кроме брата, но сейчас передумывать было уже слишком поздно. Подъем на второй длился для Змея не короче вечности, а ведь им предстояло пройти еще почти через весь этаж. Змей громко сглотнула, когда вдруг вспомнила, что она, ко всему прочему, шла прямиком в Гнездовище.