***
Второй раз в пещеры Лаврус полез с меньшим энтузиазмом. Подсвечивая дорогу найденным фонарем, он снова доверился носу, чтобы отыскать нужный проход. Организм яростно противился этой прогулке. Дрожали руки, временами подгибались колени, тяжелым мешком на плечи навалилась усталость. Добравшись до места назначения, он обшарил каждый камень. Пачка стерильных салфеток, скальпель, флакончик с антисептиком, разбитый об камни станнер. Всё, что ему удалось найти. Действительно, нужные вещи. Все, кроме последней. Обратный путь занял ещё больше времени. К букету недомоганий у него появилась одышка и цветные пятна перед глазами. Пришлось даже останавливаться, чтобы передохнуть. Добравшись до базы, он уже был готов завалиться хоть на каменный пол, хоть на жесткую кушетку, к которой был привязан долгое время. Но шум борьбы и вскрик Талины заставил турианца позабыть об усталости. В её голосе он уловил нотки отчаяния. Инстинкт шепнул об опасности, явно грозившей девушке. И как бы он ни устал, чувство ответственности подтолкнуло его к действиям. Он влетел в палату и на мгновение застыл, оценивая ситуацию. Один из очнувшихся турианцев пытался придушить его нового союзника. Несмотря на состояние, у него это почти получилось. Но в планах Лавруса девушка занимала весомую роль. Лишаться врача в данной ситуации ему не хотелось. Не после всех тех усилий, что он потратил, пытаясь переманить её на свою сторону, пускай даже временно. Ещё рывок — и он хватает Талину за одежду на спине, а другой перехватывает душащее её запястье. Укол когтем в болевую точку заставляет турианца разжать пальцы и выпустить девушку на свободу. Она валится ничком на спину и отключается. Лаврус делает пару глубоких вдохов, чтобы выровнять собственное сердцебиение и разогнать туман перед глазами. Он устало присаживается рядом с ней под пронзительным взглядом очнувшегося соплеменника. — Она врач, — сообщает он ему, не поворачивая головы. Снова приподнимает её, отмечая, что она уже в сознании. — Она человек, — рычит турианец категорически. От его голоса девушка содрогается, окончательно приходя в себя, отталкивает руки лейтенанта и пытается отползти под прикрытие стола. — Других врачей сейчас нет. — Лаврус тяжело поднимается на ноги. — Придётся довольствоваться тем, что есть. Турианец фыркает и осматривается вокруг. Лаврус хорошо понимает его чувства. Дезориентация, боль, мрачное подземелье, стоящий рядом человек с неизвестными намерениями. От этой картинки при пробуждении не возникнет хорошее настроение. Впрочем, у него было не такое завидное положение. Солдату повезло гораздо больше. Было бы неплохо узнать его имя. — Меня зовут Лаврус Онден, лейтенант-коммандер первого батальона, третьего полка, отдел техники безопасности личного состава, — представился он турианцу, в ожидании, что тот назовётся в ответ. Турианец, потирая голову, забинтованную по самый гребень, внимательно осмотрел его и нехотя не по форме ответил: — Капитан Ветан Горн, разведка. Что за место? Где мы? — поинтересовался он уже более спокойно, расстёгивая фиксационный пояс и освобождаясь от катетеров. — В подземном хранилище людей. — Это я заметил. — Разведчик бросил взгляд на девушку, зыркающую из своего угла. — Неужели я так долго валялся в отключке, что война уже закончилась? — Не настолько долго. Предположительно, аванпост колонии был захвачен, но силы сопротивления ещё не подавлены. Мы заперты здесь, отрезаны от основных подразделений. Более полной информации у меня нет. Ветан сел на койке и снова потёр лоб. Его мыслительному процессу явно мешала головная боль, постоянная спутница любых травм головы. — Что здесь всё-таки происходит? Кто эта землянка? Лаврус с минуту думал над ответом. Ситуация была слишком запутанной. Он сам не сразу поверил во всё это. — Люди здесь проводили над нами опыты, пока их военные хоть как-то контролировали положение. По разговорам персонала я подозреваю, что аванпост сдали этим утром. Они спешно покинули базу несколько часов назад, бросив нас и часть оборудования. — А эта? — Она осталась и освободила меня. Сказала, что её бросили. Я обещал, что помогу ей выбраться, в обмен на это она продолжит лечение. — Лейтенант, ты понимаешь какую чушь несёшь? — хмыкнул Ветан. — У неё явно что-то на уме. Люди не могли просто так взять её и бросить. Либо у неё какое-то задание, либо совершила какое-то преступление, за что свои же и заперли. Его слова заставили лейтенанта ещё раз вспомнить все те фразы о врачебном долге и гуманизме, что не раз мелькали в её разговорах. Говорила она убедительно и, кажется, даже верила в это. Хотя он не настолько хорошо знал людей, чтобы до конца поверить даже ей. Но пока её действия не шли в разрез со словами, потому в этом вопросе он был спокоен. — У меня была возможность следить за ней несколько дней. Из всех сородичей к ней у меня больше всего доверия. — Доверие, — бросил раздраженный разведчик, снова осматривая окружение: стены, койку, болтавшиеся на скобах разомкнутые наручники. — Как ты можешь ей доверять? Она враг. Что если ей заблагорассудится перерезать нас во сне? Лаврус удовлетворенно хмыкнул, потер шею, взглянул на растерянную девушку, жавшуюся в углу, и ответил: — Эта не перережет. У неё был шанс, и она им не воспользовалась. Послышался грохот. Взгляд Лавруса метнулся к койке. Ветан также не пожелал разлёживаться и, не рассчитав свои силы, растянулся на полу. — Да что же такое сегодня происходит? — вздохнул он и подошёл помочь. Но поднять его с первого раза сил не хватало. Лейтенант взглянул на девушку и поманил её пальцем. Она настороженно смотрела на него и не спешила с помощью. На её горле красовались синие пятна в форме турианской руки. Пара глубоких царапин алели бусинками выступившей крови. Напоминание ему о том, что действия следовало согласовать заранее. Из-за своей недальновидности он едва не лишился врача и снова утратил её доверие. Поднапрягшись, он вернул разведчика на койку. Тот откинулся на подушку и простонал: — Духи, я почти не чувствую ног. — Через какое-то время пройдет, — обнадежил его Лаврус. У него были такие же проблемы, хоть перенёс он их гораздо легче. Он всё-таки очнулся раньше и ограниченно, но двигался. В бытность его работы инструктором, к нему несколько раз приводили солдат для реабилитации в похожих случаях. Умеренные нагрузки быстро поставят Ветана на ноги. Если голова не подведет. Кажется, при падении он стукнулся ею об пол. Теперь, обхватив её руками, стонет, явно мучаясь от приступов мигрени. — Эй, ты, — окликнул он Талину, — есть что-то от головной боли? — Она нас не понимает, — ответил Лаврус вместо неё. — Глухая, что ли? — не понял Ветан. — Нет, не знает наш язык. — У неё нет переводчика? А как же вы с ней договаривались? — насторожился разведчик. — Жестами, рисунками, — пожал плечами лейтенант. — Было довольно сложно, но как видишь, она поняла. — Жесты, рисунки, будто в каменный век попал. — Ветан поморщился, напрягая память. — Сейчас, как там это по-вашему, по-человечьему? Он перевёл свою фразу на английский, наплевав на правила грамматики. — Ты знаешь их язык? — перебил его Лаврус. — Немного, — отмахнулся он. — Надо же было их поначалу как-то допрашивать? Мы-то быстро рассчитали алгоритм их языковой матрицы. А люди переводчиками почти не пользуются. Ветан снова повторил вопрос застывшей девушке. Но всё так же безуспешно. — Землянка точно не глухая? — уточнил он у Лавруса. — Она тебя боится. Ты её только что чуть не придушил, — объяснил он. — И что? — огрызнулся разведчик. — Мне теперь прощения попросить? — Скажи, что ты всё понял и больше не причинишь ей вреда. Было не самой лучшей идеей учить старшего по званию офицера, терзаемого головной болью. К тому же весьма вспыльчивого. — Иди в задницу, лейтенант. Я не стану перед ней кланяться. Лаврус поднял ладони в миролюбивом жесте. Ссориться он ни с кем не собирался. — Только она знает, где лежат обезболивающие, — сказал он и присел на стул, давая отдых уставшим мышцам. Ветан рыкнул и провёл ладонями по лицу. Мигрень всё-таки переборола гордость и, добавив голосу миролюбивости, он обратился к девушке на её языке: — Ладно, я тебя не буду трогать. Но только сделай что-нибудь с болью. — Сдвинулась она с места только после того, как он добавил: — Прошу. — Мне нужно провести осмотр. Только после этого я смогу назначить лекарства. — Как унизительно, — бормотал он, кое-как снося прикосновения к себе пальцев девушки. — Чтобы меня, офицера турианской армии, лапала какая-то примитивная самка за таблетку. Фу, срам какой-то. Выдали бы хотя бы какую-нибудь одежду. Холодно, между прочим. Лаврус со своего места тоже наблюдал за осмотром. Возмущения разведчика были ему понятны, но к этому моменту он знал точно — для уровня развития своей расы Талина была профессионалом и даже очень хорошим. У него была возможность в этом убедиться лично. Закончив, девушка зарядила в инъектор препарат и сделала Ветану укол. — Может возникнуть тошнота и сонливость, — предупредила она его. — А другого, не бракованного, не было? — Нет, — сказала она довольно жёстко. — Это всё, что осталось. Остальное, пригодное для вас, забрали. — А когда обед? Что с едой? Её тоже забрали? — Обеда не будет. Питание только внутривенное, — ответила девушка, скрестив руки на груди, немного стушевавшись под пристальными взглядами обоих турианцев. — Лучше бы дали сдохнуть, — фыркнул Ветан на своём языке, отвернулся, улёгся на кушетку и накрылся простынёй с головой, ждать облегчения от боли. Девушка неодобрительно покачала головой и подошла к молодому турианцу, всё ещё пребывающему под наркозом. Он тоже подвёргся обследованию. Так как вёл он себя примерно, она с ним справилась минут за двадцать. После того, как она закончила, настала очередь Лавруса. Он удивился, но не стал противиться, так как к этому времени чувствовал себя уже настолько паршиво, что едва держался на ногах и даже позволил увести себя и уложить на ненавистную койку. — Тахикардия, слизистые бледные, температура конечностей снижена. Эй! — она помахала перед его носом ладонью. — Ты хорошо себя чувствуешь? Кажется, он даже кивнул, прежде чем скатиться в холодную тьму.***
Талина довольно быстро поняла, из-за чего первому очнувшемуся турианцу стало плохо. Его свалил в обморок обычный голод. Дело поправит капельница с питательным раствором. Беда в том, что при внутривенном кормлении питательные растворы подавались в вену в течении многих часов. Капаться приходилось большую часть суток. А турианцы смирно лежать не собирались. Вживив новый катетер, она подключила его к системе, проверила скорость введения препарата и вернулась к контуженному. Тот всё-таки вылез из-под покрывала. Её радовало и одновременно удручало открытие того, что этот пациент знает её язык. Теперь не придётся общаться на пальцах, но сам турианец был не слишком дружелюбным и относился к ней довольно настороженно, если не сказать — враждебно. — Мне нужно поставить тебе капельницу, — обратилась она к нему, всё ещё соблюдая дистанцию. Он хмуро покосился на неё. — Ненавижу иглы, — бросил он тихо. — По-другому никак нельзя? — К сожалению, нет, — покачала головой врач. Она бы и рада предложить альтернативу, но вариантов, увы, не было. Он тяжело вздохнул, высвободил руку и уставился на Талину. Вспышка злости уже прошла, но было бы глупо ждать от него слов прощения и благодарности. Ей попадались и не такие капризные пациенты. А если считать, что его здоровье — это её ключ к свободе, то действовать надо было ещё более решительно, не ожидая одобрения и снисхождения. — Я ставлю постоянный катетер. И если его не выдирать каждый раз из вены, то можно избежать лишних уколов. — Побыстрее, — только и ответил он, больше ничем не выразив своё негативное отношение к ситуации. Она быстро справилась с привычной процедурой. Ей не хотелось лишний раз мозолить ему глаза и нарываться на «комплименты». Но, к счастью, он пока не доставлял существенных хлопот и больше не стремился придушить. Она видела многих турианцев, но тесно общаться пришлось лишь с несколькими учёными. Подавляющее большинство, как правило, мужчины выполняли более простые функции охраны и переноски тяжестей. Чаще всего стояли, застыв хмурыми соляными столбами у дверей лаборатории. Но, как и учёные, сбросив гордость и предубеждение, они оказались совершенно разными по характеру. Совсем как люди. И как люди ругались на условия содержания и даже стеснялись собственной наготы. Ей пришлось перерыть запасы в поисках одежды для турианцев. Что хоть как-то могло сойти за больничные балахоны. Найденные вещи она бросила в стиральную машину. Позднее она их продезинфицирует. Закончив со стиркой и приготовив на вечер необходимые растворы и перевязочный материал, она вернулась в палату, чтобы обнаружить отошедшего от наркоза третьего турианца. Он сидел, осматривая забинтованную культю и перебрасываясь фразами с контуженным. Разведчик, наплевав на её распоряжение, не пожелал лежать, также сев на койке. Когда она вошла в помещение, последний кивнул в её сторону, привлекая внимание собрата. На неё уставилось две пары глаз, буквально пригвоздившие её к косяку. — Не бойся, этот не сожрёт. Я его предупредил, — бросил разведчик, обращаясь к ней на английском, заметив её нерешительность. Его произношение было настолько ужасным, что она понимала его практически интуитивно. Он картавил, часто путал синонимы и времена. Хорошо, что английский для неё был таким же родным, наравне с китайским. Еще одна прихоть родителей, выходцев из разных концов света. Турианец хоть и владел неплохим словарным запасом, но переводчик из него был так себе. Девушка ещё раз недоверчиво смерила взглядом своё пополнение на предмет кровожадных и членовредительных мыслей. Но его лицо не выражало привычной злобы, которая не раз читалась у первого пациента, и желания прикончить — у второго. Он смотрел на неё с любопытством, возможно, с толикой благодарности. Вероятно, он припомнил, кто помог ему, утихомирив боль. Её губы тронула улыбка, и она нерешительно приблизилась к турианцам, не перестававших наблюдать за ней. Она привыкла к вниманию своих пациентов. Некоторые были чересчур навязчивы, пытаясь выпросить для себя как можно больше заботы к своим болячкам. Но эти были совершенно иными. И дело было не в том, что они были врагами, воюющими с её расой. А в том, что они были иные. Непонятные и загадочные. Прямо сейчас она чувствовала, как сталкивается и переплетается их взаимное любопытство. Раньше она могла изучить лишь их тела, но не культуру и психологию. Возможно, эти пару дней ей повезёт понаблюдать за ними. Узнать их традиции и привычки без опасения быть покалеченной или убитой. Всё-таки она была им нужна. До определенного момента… Девушка остановилась в шаге от кушеток. Сидящие турианцы были заметно выше и массивнее неё. Изящные головы, украшенные длинными гребнями, обнаженные, закованные в костяную броню торсы, крепкие жилистые руки с переплетением мышц под плотной кожей. Такие непривычные. Было нечто притягательное в их силуэтах. Дикое и грациозное. Хищное. С первого взгляда было сложно даже предположить, что их цивилизация в техническом плане более развита. Впечатление портили медицинские пластыри и катетеры с подсоединенными к ним системами. Для дальнейших манипуляций следовало их снова уложить. Вот только… Будут ли они, находясь в полном сознании, слушаться её наставлений, терпеть довольно болезненные процедуры, лежать часами без движения? Или пошлют к чертям со своими иголками? Её первый пациент контактировал с ней гораздо дольше. С ним уже сложилась какая-то связь. Пусть довольно призрачная, но достаточная, чтобы они могли договориться. Характеры этих двоих были пока не изучены. Они могут не принять её помощь по личным соображениям безопасности или гордости. Контуженный вроде отошёл, но дружелюбнее так и не стал. А вот тот, что моложе… Он понял её разъяснения и охотно принял горизонтальное положение сам, тогда как разведчика пришлось укладывать насильно, уперев руку ему в грудь. Он перехватил её кисть и, нахмурившись, оттолкнул руку, будто брезгуя её прикосновением. — Я сам, — сказал он и лёг. — Долго ещё? — Долго, — ответила Талина, проверяя уровень раствора в системе. — Как минимум столько же. Ещё мне надо вставить мочевой катетер. Ходить в твоём состоянии категорически запрещено. — О, нет. Никаких больше катетеров. Хоть на коленях, но мочиться ходить я буду в сортир, — раздражённо дернул мандибулами турианец и уже на своём добавил, чтобы его смог понять только собрат: — К своему члену я допускаю только нежные губки азарийских шлюх. Молодой турианец озадаченно повернулся в его сторону, явно не оценив шутку. Разведчик разочарованно покачал головой и, фыркнув, прикрыл глаза. Сменив баллоны в системах пациентов, Талина вернулась к «своему» турианцу. Он уже пришёл в себя и мрачно смотрел в потолок. Заслышав её шаги, он повернул голову. Его взгляд выражал обычную усталость. Без единого намёка на злость. Девушка без опасений приблизилась к его койке, чтобы сменить раствор и ему. В его обществе ей почему-то было намного комфортнее. Спокойнее. Он без единого замечания вытерпел короткий осмотр, чтобы она могла убедиться, что всё в порядке. Выслушал её наставления, подтвердив коротким кивком, что всё понял. Молчал всё то время, пока она заполняла бумажные карты на своих подопечных. Идеальный пациент. Уже который раз желудок урчанием напомнил девушке о насущной проблеме. Закончив с работой, она поняла, что последний раз ела часов десять назад. С тех пор она даже не заглянула на кухню. К счастью, продуктовые шкафы оказались набиты полуфабрикатами длительного хранения и консервами. С утра осталось полбулки подсохшего хлеба. Чайник мелодично дзинькнул, сообщив о готовности кипятка. Пару минут — и на столе перед девушкой дымился ароматный чай и два горячих бутерброда с ветчиной и сыром, недоеденных за завтраком. Достойная награда за дневные труды и нервотрёпку. Она откусила от одного из них, отхлебнула чай и прикрыла глаза от удовольствия, чувствуя, как тело приятно ноет натруженными мышцами и наполняется пищей. «Всё-таки ещё не всё потеряно, — усмехнулась она мысленно. — Возможно, отсюда всё же есть какой-то выход».