***
— Надо позвать Тимоху, — сказал сам себе под нос Гена, когда уже шагал в школу. Он был на два класса выше этих двоих, из-за своей гениальности, готовился закончить школу экстерном, поэтому ему пришлось потрудиться, чтобы найти лучшего друга своего брата. Но это наверняка того стоило. Ему не пришлось звать сидевшего в кабинете Тимоху, тот сам тут же вскочил и выбежал к нему в коридор. — Где Дружок? Как он? — едва ли не хватая Гену за ворот свитера, встревоженно вопрошал он. — Сидит всю неделю в комнате и не выходит, а до этого он что-то вроде как признался мне, что влюбился, — ответил тот, — Наверное, его отшили. — А я так боялся, думал, он перевелся в другую школу… — сказал тихо он. — С чего бы это? — вздернул бровь, — Его избранница учится в нашей школе? — Типа того, — отвёл взгляд лучший друг Барбоскина. — Ты прийди к нам, поговори с ним, ну, после уроков, может, тебя послушается, — сказал Гена, прозвенел звонок и след его простыл. — Не думаю, — произнес тихонько оставленный наедине Тимоха, наблюдающий то, как все торопливо разбегаются по кабинетам. Но, вопреки своим словам, он пошел прочь из школы, не дожидаясь конца уроков.***
В прикрытые глаза неизменно лежавшего на постели Дружка больно ударил дневной свет. Он разлепил глаза полностью, недовольно проворчав и тут же оторопело уставился на источник света, вернее на того, кто этот источник создал. То был его друг, что стоял в дверном проеме, сжимая в лапе самодельную отмычку. Дружок, поджав губы, отвернулся от него. Вздохнув, Тимоха прикрыл дверь, закрыл её назад и шагнул к другу. Ему повезло, что дома никого больше не было, а ключ от дома у него был, потому что у его квартиры была такая же замочная скважина. — Дружок, — тихо сказал он, присев рядом, положив лапу на его спину. — Зачем ты приперся? — спросил тихо-тихо тот. — Ну, я… — растерялся он, затем выдохнул, — Выслушай меня, пожалуйста. И тишина. Она продолжалась неизвестно сколько, могла бы быть, пожалуй, вечной, но вот наконец лежащий к нему спиной повернулся и с немой покорностью посмотрел на него. — Ты хочешь сказать, что нашей дружбе конец, да? — спросил он тихонько. — Нет, — прошептал тот и положил дрожащую лапу на прохладную, но мягкую и даже пушистую щеку друга, тот тут же зарделся и она стала горячей, как и вторая щека. Выдохнув, Тимоха осторожно провёл по щеке лапой, отведя взгляд. Дружок молчал, нервно кусая губу. — Хотя, да, нашей дружбе конец, — сказал наконец он. — Я так и знал… — с горечью в голосе, но очень спокойно произнес Дружок, — Ну, значит, прощай. Тимоха тяжко вздохнул, поднялся, но тут же замер, помотал головой и сел назад. — Нет, не п… прощай, не прощай, — произнес он ужасно дрожащим голосом, — За неделю я точ… точно понял кое-что, что-то, что хотел тебе сказать, как только ты вернешься в школу… Но ты не приходил… а сегодня Генка нашел меня и сказал, что с тобой… по… поговорить нужно, вот я и решился… — Ты все уроки сегодня прогуляешь, — сказал тихо Барбоскин. — Не важно, — сказал тот твердо и снова положил лапу на щеку Дружка, нелепо её поглаживая. — Говори, — кусая губу, прошептал он. Тимоха выдохнул и, опустив глаза заговорил вновь: — В тот вечер я думал, что заново влюбился в Розу, что стала совсем новой, но, когда ты всё рассказал, то я понял… — Что? — вздернул бровь Дружок, ибо Тимоха замолк, покраснев. — … я… я понял, что по уши влюбился в лучшего друга, — прошептал он, опустив голову ещё ниже. Барбоскин дрогнул и его морду залила точно такая же краска, что и была у Тимохи. Он, всхлипнув, уткнулся в грудь друга носом, обняв его нелепое, но такое мягкое тело лапами. — У тебя голос очень красивым стал, — сказал тихо Тимоха. Если бы одному из них или обоим сразу недели две назад сказали, что они будут жаться вот так вот, то они в морду такому шутнику посмеялись бы или же ему было бы, мягко говоря, худо.