Чёрное на чёрном

Барабанит по стеклам Дождь, как будто живой, Ты опять одинока, Открой, открой, открой. Жизнь идет где-то за стеною, А ты в плену пустоты. О, как жаль, но всему виною Мечты, мечты, мечты гр. Ария, «Мечты»

Осенний Надор был таким, каким она помнила его: пасмурным и сырым. Нудный дождь сопровождал герцогиню Окделл в течение всего месяца, что она провела в дороге. За четыре года в Агарисе северянка привыкла, даже полюбила мягкий южный климат и свежий морской воздух. Но если в Агарисе осенняя пора радовала яркими красками, безоблачным небом и лёгким бризом с Померанцевого моря, то осень в Талиге встретила Риченду серым сумраком дня, бесконечным дождём и отсутствием свежих красок. Дождь лил не переставая, стуча по крыше чёрной кареты, медленно катившейся по раскисшему тракту. Герцогиня отодвинула тяжёлую бархатную занавеску и попыталась хоть что-то разглядеть через мокрое стекло. Всё, что угадывалось сквозь пелену дождя — серое, словно покрытое дырявой шалью небо, а под ним — грязная и чавкающая, как болото, земля. Риченда вдохнула сырой воздух Талига и опустила занавеску. Странно, в Агарисе изгнаннице казалось, что вернись она вновь домой — хотя бы на миг — слаще промозглого, пахнущего сырыми листьями, воздуха Родины не будет ничего. А на поверку оказалось, что солёный прибрежный бриз намного приятнее. На душе девушки было так же тоскливо и слякотно, как за окном, а знакомые места, по которым она ехала, пробуждали печальные воспоминания, которым она отдавалась сейчас с каким-то меланхоличным отчаянием. Эта серая, безрадостная, погружённая в какую-то непроходимую тоску земля — её дом, за который нужно было отдать все. Даже свою жизнь. К вечеру дождь закончился, на смену ему налетел снег и завывающий, пронизывающий ветер. Он гнал на север угрюмые серые тучи, поднимал в воздух снежные змейки. Колючее дыхание приближающейся зимы ощущалась всё сильнее. Риченда с грустной усмешкой смотрела на кружащий в бешеном вихре мелкий снег и думала о том, что было бы, если бы четыре года назад отец победил. Тогда в Надоре дела бы шли куда лучше. Тогда даже унылая осень не навевала бы таких паршивых мыслей и чувств. Тогда ей не пришлось бы убегать и возвращаться. Слишком много «бы». Росный лес остался позади. Карета остановилась у трактира «Надорский герб», где Риченду уже ждал Эйвон Ларак. Герцогиня выбралась из салона, порыв леденящего ветра обжёг холодом лицо и едва не сбил девушку с ног. Она совсем отвыкла от сурового северного климата. Конечно, и на море тоже бывал сезон штормов, но там всё было совсем иначе. Или здесь? — Дана! — раскрыл объятия заметно постаревший граф. — Как ты выросла, дорогая. — Я рада видеть вас, дядюшка, — улыбнулась Риченда, почувствовав облегчение. Её здесь ждали. Оставшуюся часть пути до замка они проделали верхом. Дана ёжилась от безжалостных порывов ветра и пыталась удержать поводья заледеневшими руками. Впрочем, Баловник был смирным конём и дорогу знал куда лучше хозяйки. Когда из-за поворота показался возвышающийся на горе замок, Риченда ахнула. Картина, представшая перед её глазами, была беззастенчиво тоскливой. Осыпающийся, пошедший трещинами фасад, отвалившиеся куски серого камня, покрытого мхом. Всего над одной трубой, вероятно — кухонной, курился слабый дымок, сразу же сдуваемый безжалостным ветром. На верхушке Гербовой башни Риченда с удивлением заметила силуэт проросшего деревца. Ставни, защищающие жилище Окделлов от суровых зим и злых ветров, даже не закрыты — заколочены. Тусклый свет горит лишь в нескольких окнах в правом крыле. Дана направила Баловника к распахнутым кованым воротам, над которыми застыла ржавая решётка. Во дворе герцогиню встречала немногочисленная прислуга, кутающаяся в натянутые наспех плащи: привратник, конюхи, три служанки. Риченда узнала капитана Рута — коменданта Надорского замка. — С возвращением домой, герцогиня, — поприветствовал её старый ветеран, когда Риченда оказалась на земле. — Как поживаете, капитан Рут? — вежливо отозвалась Дана. — Создатель всем нам в помощь, — устало и даже как-то обречённо ответил комендант. Риченда поплотнее запахнула плащ и вновь подняла глаза. Вблизи замок производил ещё более удручающее впечатление. Но хуже — слуги. Более тусклых, уставших от жизни людей она не встречала даже в Агарисе. А туда все, мягко говоря, не на отдых приезжали. — Пойдём в дом, дорогая, — Ларак взял её под руку и повёл к крыльцу. И хорошо. Сама бы она не отважилась войти в полуразрушенный, полузаброшенный дом Повелителей Скал. Поднимаясь по припорошенным снегом ступеням, девушка с опаской покосилась на кое-где обрушившиеся перила. Капитан Рут не без труда отворил тугую скрипучую дверь, и герцогиня с волнением переступила порог дома, о возвращении в который так давно мечтала. Как ни надеялась Дана на лучшее, но внутри замок производил то же впечатление, что и снаружи. Риченда сделала несколько несмелых шагов по скрипучим рассохшимся половицам и остановилась посреди полутёмного холла. Тусклые витражи окон почти не пропускали света. Девушка огляделась. На потолке зияли трещины, краска на колоннах давно вздулась и облупилась, деревянные панели отошли, шпалеры на стенах и гардины на окнах выцвели. Что и говорить, замок находился в упадке. Надор доживал свой век. — Что стало с замком? — ужаснулась герцогиня, глядя на вытертый до основания ковёр, застилающий ступени некогда парадной, а теперь покосившейся лестницы. — Солдаты, — пояснил Ларак. — После вашего отъезда они налетели, как стервятники. А потом налоги подняли так, что ни на ремонт, ни на что другое средств не стало. Переполненная бессильным гневом, Риченда сжала кулаки. Она и предположить не могла, что дела в Надоре обстоят настолько скверно. Нет, конечно, из скупых материнских писем было понятно, что Окделлы живут более чем скромно, но Дана даже не думала, что положение настолько бедственно. — Это ужасно, — прошептала герцогиня, блуждая взглядом по запущенному залу. Она помнила эту комнату совсем другой. Светлой, наполненной пятью десятками гостей — шумными, радостными в преддверии первой весенней охоты. В тот день Дане исполнилось четырнадцать, и отец позволил ей принять участие во взрослом развлечении. Это был замечательный день! Она неслась на Баловнике во весь опор, стараясь ни на бье не отставать от отца. А вечером он подарил ей её первую настоящую драгоценность — перстень с чёрным карасом — родовым камнем Окделлов. Сейчас воспоминания о счастливом времени сделали её ещё мрачнее. Они причиняли невероятную боль. Как жаль, что нельзя просто взять и выбросить память, как этот ненужный ковёр. Но другого всё равно нет — ни ковра, ни прошлого. — Где матушка? — спросила Риченда Ларака, не желая, чтобы тот заметил её подавленное состояние. — В часовне. После кончины вашего батюшки, она находит утешение в молитвах. — А девочки? — Они с ней. Вы увидите герцогиню за ужином. Он подаётся в то же время. А пока отдохните с дороги. Ваша комната приготовлена. Переступив порог полутёмной нетопленой комнаты, которая когда-то давно была её, Дана зябко поёжилась: — Как холодно. — По распоряжению Её Светлости топят только с утра, — пояснила служанка. Умывшись ледяной водой, Риченда переоделась в тёмно-бордовое бархатное платье. Все остальные её наряды были либо яркими, либо шёлковыми — холодно и недостаточно траурно. Оставшись одна в своей старой комнате, Дана присела на край постели и обхватила себя за плечи. Холод, усталость и отчаяние накрыли её, словно мокрый плащ. Но самым ужасным было чувство собственного бессилия. Надор погибал стремительно и неотвратимо, но Риченда не знала, что предпринять, дабы помочь своей семье. Тиканье старых часов на каминной полке было единственным звуком, нарушавшим тишину столовой. Риченда с трудом прожевала жёсткий кусок говядины и потянулась к бокалу с белым надорским вином. Раканы жили не богато, мясо к столу подавали не каждый день, но оно всегда было хорошего качества. А картофельное пюре готовили на молоке и масле, и оно совсем не напоминало ту желтоватую жижу, что сейчас была размазана по её тарелке. И при этом — это был праздничный стол в честь её возвращения. Ну его к кошкам, такое пиршество! Дана сделала глоток кислого вина и взглянула на матушку, восседавшую во главе длинного, покрытого посеревшей скатертью, стола. Их встреча вышла холодной. Мирабелла Окделл ничуть не изменилась — та же суровость во взгляде и строгость в голосе. Добавилась только вселенская скорбь и ещё большая озлобленность на весь мир. Матушка будто бы не старшую дочь встречала, а далёкого, полузабытого призрака — неприятного и нежданного. Справа от вдовствующей герцогини сидел замковый священник отец Матео и чета Лараков, слева — младшие дочери. Вид болезненно-бледных, худеньких девочек поверг Риченду в шок. В одинаковых шерстяных платьях, с заплетёнными в косы волосами они походили на испуганных замёрзших мышек. Более-менее жизнеспособно выглядела лишь Айрис, но в ней Риченда видела отчужденность и злость. Риченда находилась в замке лишь пару часов, но ей казалось, что она уже успела продрогнуть до костей. О том, каково приходится сёстрам, живущим в этом сыром, холодном доме годами, Дана думала с ужасом. Теперь изгнание казалось не таким уж и тягостным. — Когда вы сняли траур? — спросила Мирабелла, остановив уничижительный взгляд на наряде старшей дочери. Гардероб Риченды не был изысканным, отнюдь, но даже самое скромное платье казалось вычурным и неуместным на фоне обшарпанных стен, простых тёмно-коричневых платьев младших сестер и траурных лиц. — Через год, матушка. Бесцветные губы Мирабеллы сжались в тонкую линию, уголки рта опустились. Весь её вид выказывал недовольство. — Вы разочаровали меня, — холодно проговорила та. — Герцог выделял вас больше других своих детей, и я не предполагала, что вы забудете о нём так скоро. — Я не забыла, матушка, — Риченде хотелось плакать от несправедливых упреков. — И никогда не забуду. Мирабелла многозначительно промолчала. — Это похвально, дочь моя, — подал голос Надорский священник, — Вы должны помнить, кто вы есть. Особенно сейчас, когда вам предстоит жить во дворце узурпатора. — Если бы Риченда не приехала, приглашение ко двору получила бы я, — обиженно сказала Айрис. — Моя дочь не отправится в этот рассадник порока и ереси, — сохраняя суровое выражение лица, сообщила вдовствующая герцогиня. Дана, едва сдерживая возглас негодования, вскинула глаза на мать. «Моя дочь», — а она тогда кто? То, что Риченде вынуждено пришлось покинуть Талиг и Надор, не говорит о том, что она предала дело Раканов, предала память отца и других погибших героев. Да она была намного ближе и к принцу, и к героям восстания в лице Робера. А они. Они… Девушка чувствовала, как захлёбывается в таких же несправедливых упреках. Матери и сёстрам тоже пришлось нелегко. Но и ей не лучше. Всем опальным членам семьи пришлось худо. — А Риченде, значит, можно? — не унималась Айрис. — Это её долг, — отрезала Мирабелла, даже не взглянув на дочь. — Почему всё всегда достается Риченде: помолвка с принцем, место фрейлины? Все эти четыре года она нежилась на солнышке в Агарисе, в то время как мы здесь… — Айрис тяжело задышала, и Риченда испугалась, что у сестры начался приступ грудной болезни. — Замолчи и выйди вон, — прикрикнула на дочь герцогиня. Айрис вскочила с места, деревянный стул с высокой спинкой с грохотом опрокинулся на пол. Сестра выбежала из комнаты, с силой хлопнув дверью, но мать даже глазом не моргнула. — А вы, — герцогиня посмотрела на Риченду, — идите собираться. Завтра вы отправляетесь в Олларию. Граф и графиня Ларак сопроводят вас во дворец. Дана отложила покрытые патиной столовые приборы, встала из-за стола и, подойдя к матери, коснулась губами протянутой руки. Семейный ужин стал настоящей пыткой, и сейчас она была рада покинуть похожую на склеп столовую и людей, застывших в своей злобе и несчастье, словно мраморные изваяния. — Доброй ночи, матушка. Прежде чем пойти в свою комнату, Риченда заглянула к сестре. В детстве они были близки — сказывалась небольшая разница в возрасте, но теперь сестрёнка Айри чувствовала в Дане соперницу. Причём по какой-то неведомой причине соперницу более удачливую. Вот глупышка. — Айрис, можно к тебе? — тихо спросила Риченда, приоткрыв дверь. — Уходи! Не хочу тебя видеть. Дана всё же вошла. Сестра сидела на кровати, обхватив руками колени. В её хрупкой фигуре было столько отчаяния и боли, что у Риченды сжалось сердце.  — Как ты себя чувствуешь? Айрис резко вскинула голову, зло сощурила глаза. — Можно подумать, тебе есть до меня дело. До всех нас! Риченда присела на край постели и попыталась взять сестру за руку, но та не позволила к себе прикоснуться, лишь отодвинулась. — Айри, клянусь, я не знала, что здесь всё так… ужасно, — Дана чувствовала, что слишком быстро и сбивчиво говорит, но остановиться не могла. — Матушка ничего не писала мне. Я очень тебя люблю. И Дейдре, и Эдит. Я пока не знаю, чем могу помочь, но я обязательно что-то придумаю. — Зачем ты приехала? Отправлялась бы сразу в Олларию, — вроде бы успокаиваясь буркнула Айрис. — Все эти годы мне вас так не хватало, я очень скучала. И я привезла вам подарки, — неловко улыбнулась старшая Окделл. — Ткань на новые наряды. У меня не слишком большой гардероб, но я оставлю для тебя пару своих самых новых платьев. Их можно будет немного ушить и… — Мне не нужны твои подачки! — вскинулась сестра. — Айри, послушай меня… — Нет! Я тебя ненавижу! Ты всё у меня забрала! — Я обещаю, что увезу тебя отсюда. — Я тебе не верю. Уходи! Лучше бы ты не приезжала! Разговора с сестрой не получилось. Айрис ничего не желала слушать, и Риченда вынуждена была уйти. Совсем не таким она представляла своё возвращение домой и воссоединение с семьей. Ночь герцогиня провела в безрадостных размышлениях, а утром больше часа пробыла в семейном склепе, где пролила немало слёз над могилой отца. Наспех проглотив скудный завтрак, состоящий из сваренной на воде овсянки, Дана вновь покинула отчий дом. Айрис даже не вышла её проводить, матушка же бросила на прощание лишь холодное: «Храни вас Создатель». Впервые за всё время после восстания её посетила мысль: «Лучше бы вообще не возвращалась».