Чёрное на чёрном

Аббатство святого Торквиния, в котором обитал глава ордена Истины, было таким же серым и безликим, как и монах, провожающий герцогиню в кабинет магнуса. Переступив порог мрачной комнаты, больше похожей на подвал с крошечными окнами, девушка поёжилась, словно попала в каменный мешок, из которого хотелось поскорее выбраться. Низкие сводчатые потолки давили своим равнодушием и непобедимостью, воздуха не хватало, и отчаянно хотелось бежать прочь. К яркому согревающему солнцу, голубому высокому небу, к жизни. Хозяин кабинета-склепа полностью соответствовал окружающей его обстановке. Серые пронзительные глаза Клемента, обрамленные глубокими морщинами, взирали холодно и сурово. Дана смотрела в жёсткое, напрочь лишённое благодушия лицо служителя церкви и почти физически ощущала, как дикий, животный страх поднимается в ней, сжимая горло и сковывая тело. Девушка зябко передёрнула плечами и подошла к высокому деревянному креслу, на котором сидел глава ордена, преклонила колени. — Будь благословенна, дочь моя, и да не хранит сердце твоё тайн от Создателя нашего, — сухому, шелестящему голосу «истинника» вторило негромкое эхо, отчего казалось, что он доносится сразу со всех сторон, окружая, обволакивая, лишая воли. Магнус протянул руку и коснулся лба девушки тонкими холодными пальцами. Переборов неприятные ощущения, Риченда ответила заученной с детства фразой о том, что сердце её открыто, а мысли чисты. Хотя давным-давно сердце открыто разве что для ненависти, а мысли донельзя запачканы. — Присядь, дочь моя, — Его Преосвященство указал герцогине на стоящий напротив стул. Риченда села, сцепив пальцы. О чём с ней будет говорить глава ордена? Мысли о предстоящем разговоре с магнусом пугали не меньше обступивших зловещих стен. От камней, по крайней мере, не ждёшь подвоха. Максимум, что может в них скрываться — потайная дверь. — Вижу ненависть в твоём сердце, дочь моя, — всё тем же замогильным голосом произнёс «истинник», и девушка внутренне содрогнулась от этих слов. Видит? Скорее уж тайна исповеди больше не является таковой. Риченда была воспитана в эсператистской вере, посещала церковь и исповедовалась в неподобающих, грешных мыслях, одолевавших её, не скрывая от святого отца ничего. Видимо, зря. — Не стыдись, дочь моя, ибо желать смерти еретика — не есть зло. Придёт время, и нечестивец отправится в Закат, где ответит за грехи свои, коих незримое множество, и где будет гореть он вечно в Закатном пламени. Изумлённая девушка ошарашенно смотрела на «истинника», не зная, что сказать. Она ослышалась, или он действительно говорил об убийстве Первого маршала Талига? Вот тебе и служитель Создателя. — Создатель милосерден к душам праведников, очищающих свет от скверны, — продолжал магнус, — и дарует Он им всепрощение, а душам их будет открыта дорога в Рассветные сады. А теперь скажи, дочь моя: готова ли ты исполнить то, что предначертано, дабы пресечь распространение зла на этой земле? — Я готова на всё, лишь бы свершилось возмездие, — честно ответила Риченда. Если «истинники» могут помочь ей покончить с Вороном, она согласится на любые их условия. Сейчас она не отказалась бы даже от помощи Леворукого. — Твои стремления похвальны, но достанет ли сил в теле твоём и решимости в сердце, дабы исполнить волю Создателя? — продолжал испытывать её Клемент. — Да, — твёрдо ответила девушка. Магнус удовлетворённо кивнул, бесцветные губы сжались в тонкую линию, отчего жёсткие складки вокруг рта стали ещё заметнее. — Риченда Окделл, завтра ты отправляешься в Талиг, чтобы стать фрейлиной королевы Катарины, — Его Преосвященство более не походил на духовное лицо, голос его стал властным и бесцеремонным. Герцогиню уже не удивляло то, что магнус знает и о письме из Талига, и о вызове ко двору. — Но главная твоя миссия будет состоять в том, чтобы стать нашими глазами и ушами при Олларском дворе. В столице ты найдёшь помощь в лице клирика храма Святого Фердинанда — отца Джерома, через него будешь получать распоряжения и ему же передавать сведения. Распоряжения, сведения… Слова не магнуса, а главы прознатчиков. Он хочет, чтобы она шпионила для них? Она — дочь Эгмонта Окделла, потомок Алана Святого, наследница Надора!.. Создатель, во что она ввязалась?! Но рассуждать было уже слишком поздно. — Я сделаю всё, что в моих силах, Ваше Преосвященство, — пообещала герцогиня. Ей предстояло стать внимательным наблюдателем, смотреть, слушать, запоминать. Истинника интересовали любые сведения, которые Риченда могла получить во дворце: кто с кем встречается, о чём говорит, куда ездит. Сама мысль о том, чтобы подслушивать под дверью, читать чужие записки и бегать к «святому отцу Джерому» с докладами, была омерзительной. Но чего не сделаешь ради достижения цели? Ещё четверть часа магнус объяснял ей, что именно от неё ждут, а потом протянул руку для благословения, давая понять, что аудиенция закончена. Риченда снова опустилась перед ним на колени. — Я отпускаю все грехи, в кои придётся тебе впасть, дабы исполнить то, что угодно Создателю, ибо всё это во имя веры. Ступай, дочь моя, и да пребудет с тобой благословение Его. С этой минуты судьба Риченды была решена, и она приняла её. Но сделала это не ради веры, «истинников» или Великой Талигойи, а ради себя самой. Потому что не сможет спокойно жить, пока Рокэ Алва ходит по этой земле. Возвращаясь в особняк Раканов, Риченда думала о том, что Агарис она покинет без сожалений. Для него в сердце просто не оставалось места — этот город и эти улочки были ей чужими. Да, Святой Престол приютил её, но не принял, как и она не принимала такой вот «веры». Впереди её ждал путь домой и долгожданная возможность вновь увидеть матушку и сестёр. Труднее расстаться с теми, кто за эти четыре года стал для неё новой семьей: внимательная Матильда, беззаботный Альдо и молчаливый Робер. Особенно Робер. Риченда хорошо помнила свою первую встречу с ним. Ещё до того, как ей представили маркиза Эр-При, она уже знала, кто перед ней. Фамильные черты Эпинэ прослеживались в овале лица и рисунке скул. Робер был удивительно похож на своего старшего брата Арсена. Те же карие, тёмные глаза, добрые, вызывающие доверие, но, Создатель, сколько же в них было боли! Она словно смотрела в своё отражение. Его потери были столь же невосполнимы, как и её. — Очень приятно, герцогиня, — вежливо сказал наследник Дома Молний и улыбнулся. Но это не была улыбка радости, а лишь грустный изгиб губ, в которых затаилась горечь. И она была во всём: в глазах, в усталой позе, и Дана поняла, что такая улыбка касается его уст всякий раз, когда, появляясь на людях, он совершает своё очередное превращение в живого человека. Вот уже несколько месяцев дочь герцога Окделла делала то же самое. Но если образу дамы печаль даже к лицу, то кавалеру и мужчине она непростительна. Со временем именно Робер, а не Альдо, в жёны которому она была обещана с детства, стал для неё самым близким человеком в Агарисе. Жених был вежлив, учтив, порой они неплохо проводили время за пустопорожними разговорами — тогда Риченда отвлекалась от собственных размышлений и боли, изо всех сил стараясь поддержать беседу, — но ему никогда не было до неё дела. Молодого принца всегда занимала лишь собственная персона. Вопрос будущей женитьбы на герцогине Окделл Альдо никогда не поднимал, из чего Риченда сделала вывод, что свадьбы этой он не желает. Впрочем, как и она. Робер был другим. Молчаливым, замкнутым, но только он понимал её. Осознание этого пришло к ней прошлой зимой, когда воздух стал пронзительным, а солнце холодным, хотя и светило по-прежнему ярко. В тот день Риченда отправилась к морю. Долгие прогулки по побережью уже давно вошли у неё в привычку. Ей нравилась эта впечатляющая мощь тянущегося до самого горизонта водного пространства, голубовато-зелёные волны, качающие водоросли, солёный запах морской воды и резкие крики чаек, кружащих над зеркальной поверхностью. Она издали заметила одинокую фигуру на пустынном побережье. Он стоял лицом к морю и смотрел вдаль, а прохладный ветер трепал его каштановые волосы. По влажной хрустящей гальке Дана подошла к Роберу и встала рядом. Подставив лицо морскому ветерку, она слегка улыбнулась то ли мужчине, то ли собственным мыслям. Не было ни положенных в таких случаях приветствий, ни дежурных фраз о погоде. Они оба понимали, что сейчас всё это ненужно и бессмысленно. — Я часто прихожу сюда, — начала рассказывать она, вглядываясь туда, где горизонт сливался с водой, и невозможно было различить, где заканчивается море и начинается небо, — просто стою и смотрю на прибой… на то, как волны с мерным шумом бьются о берег, на гладкие прибрежные камни, на ракушки, которые выбрасывает море. Наверно, — её взгляд погрустнел, — это единственное место в этом городе, где мне приятно быть. Робер провёл рукой по волосам, откидывая с лица мешающие пряди. — Вам не кажется, что облака плывут в какую-то иную жизнь? — мужчина мечтательно и вместе с тем тоскливо посмотрел вверх. Девушка запрокинула голову. Прямо над ней по высокому полупрозрачному небу плыли белёсые взъерошенные облака, похожие на вспенивающиеся волны.  — Вам хочется уехать отсюда. Это было более утверждение, чем вопрос, но он почти неслышным шепотом ответил: — Всегда. Риченда опустила голову и снова посмотрела на плещущиеся у ног волны, которые то накатывали на берег, накрывая прибрежную гальку, то вновь отступали, обнажая её. Она чувствовала, что им обоим необходимо что-то сказать друг другу. Что-то невысказанное никогда и никому ранее, томящееся в душе, терзающее сердце, но они продолжали стоять рядом молча, поглощённые собственными мыслями, потому что слова были не нужны — думали эти двое об одном и том же. Дана вдруг ощутила удивительную лёгкость, будто этот человек взял на свои плечи часть её печали и боли. Девушка взглянула на Робера и улыбнулась, почувствовав, что и он сейчас испытал такое же облегчение. Как порою странно устроен мир. Она и подумать не могла, что, уехав за сотни хорн от дома, встретит настолько близкого и понятного ей человека. Он не был ни её братом, ни возлюбленным, но при этом единственным в этом мире, кто понимал её без слов и с кем можно было просто молчать. А теперь предстояло расстаться ещё и с ним.