Чёрное на чёрном

Ты счастлива, — и я бы должен счастье При этой мысли в сердце ощутить; К судьбе твоей горячего участья Во мне ничто не в силах истребить. Он также счастлив, избранный тобою — И как его завиден мне удел! Когда б он не любил тебя — враждою К нему бы я безмерною кипел! Прощай! Пока ты счастлива, ни слова Судьбе в укор не посылаю я. Но жить, где ты… Нет, нет! Иль снова Проснется страсть мятежная моя. Воспоминанье прочь! Скорей рассейся Рай светлых снов, снов юности моей! Где ж Лета? Пусть они погибнут в ней! О сердце, замолчи или разбейся!* Сонет получился чересчур патетичным. Леонард отложил перо. Пламя свечи затрепетало и погасло, но темнее не стало. Он и не заметил, что утро уже наступило, и комната наполнилась прозрачным светом зари. Леонард взял в руку чашку с давно остывшим шадди, покрутил в ладонях и вернул на место. Всё давно решено, но неприятное чувство растерянности и собственного бессилия напомнило ему о прожитых годах. О своей слабости. Ему хотелось откинуть эти воспоминания, но он не смог. Побег от прошлого не удался… От себя не убежишь. Хотя некоторое время ему казалось, что это возможно. Смысл в его никчёмной, пустой жизни появился с прекрасным именем — Риченда, дивным взглядом дымчатых глаз и водопадом струящихся светлых волос. Но герцогиня замужем, она ушла, унеся с собой мечты, надежды и стремления. Так зачем нужна такая жизнь?.. Манрик поднялся из-за стола, подошёл к незашторенному окну. За ним медленно поднималось солнце, окрашивая белоснежный пейзаж парка пурпурными и лиловыми оттенками. — День обещает быть солнечным. Какая нелепость... Второй день зимних Волн действительно выдался ясным и морозным. Снег звонко скрипел под его ногами, когда Леонард шёл мимо перестроенного главного храма Нохского аббатства. Часы на Карловой башне показывали без четверти семь, и Манрик прибавил шагу. Не хватало ещё опоздать на дуэль, которую сам и затеял. И зачем только он пошёл кружным путём?.. Уж явно не за тем, чтобы продлить минуты жизни и бессмысленных терзаний. Старая калитка отворилась с протяжным скрипом. Леонард вошёл внутрь и оказался на вымощенной каменными плитами площадке. Секунданты, стоя в несколько шагах друг от друга, терпеливо дожидались непосредственных участников дуэли, притоптывая на месте, дабы не замёрзнуть. У Леонарда не было ни друзей, ни даже приятелей — капитан Мевен раздражал меньше других, потому он и позвал его в секунданты. Виконт хоть и принадлежал к Дому Волн, но и к «новой» аристократии относился весьма миролюбиво. Чего нельзя было сказать о Савиньяке. Капитан личной королевской охраны холодно кивнул подошедшему Леонарду, и вновь сосредоточил всё своё внимание на выщербленных плитах под ногами. Манрик поздоровался с Мевеном. Вялая беседа о погоде быстро сошёл на нет. Разговаривать не хотелось и, глубоко вдохнув морозного воздуха, Леонард поднял взгляд на облака. Засмотревшись на безоблачное, голубое небо, он не услышал, как подошёл Алва. — Доброе утро, господа, — поприветствовал Ворон собравшихся, и в этот момент часы на башне пробили семь. — Господа, предлагаю закончить дело миром, — соблюдая дуэльный кодекс, произнёс Лионель Савиньяк, но без энтузиазма. Не удивительно. Какая дуэль Алвы заканчивалась ничем? Иоганн-Йозеф взглянул на Леонарда и, когда тот покачал головой, ответил: — Нет. Примирение невозможно. — В таком случае, в позицию, господа. Алва, всё это время стоявший чуть в стороне, будто происходящее его не касалось, снял шляпу, бросил её вместе с плащом и перчатками на землю и, не говоря ни слова, прошёл к центру площадки. Манрик последовал его примеру, но прежде, чем вынуть из ножен шпагу, сказал: — Обещайте, что позаботитесь о Риченде. Леонард ожидал, что Ворон сейчас в свойственной ему язвительной манере заявит, что его — Леонарда это не касается, но гневной тирады не последовало. Губы Алвы тронула грустная усмешка, словно он что-то вспомнил. — Однажды я уже давал подобное обещание, — после недолгой паузы сказал он. — Что ж… повторю еще раз: я позабочусь о ней. — Благодарю, герцог. Приступим. Прошелестел вынимаемый из ножен клинок и через мгновение рассёк воздух. Все свои умения Леонард вложил в первый выпад, но уже через несколько секунд понял, что замысловатые арабески, выписываемые его шпагой, если и могли кого-то ввести в заблуждение, то только не Ворона, который с лёгкостью читал каждое его движение. Контратака не заставила себя ждать. Пару раз лязгнула стукнувшихся друг о друга эфесов сталь, и Леонард вынужден был уйти в глухую защиту. У него не было ни единого шанса достать Алву. Движения герцога были лёгкими, но уверенными, казалось, что шпага является продолжением его руки. Неуловимым движением кисти, он вышиб клинок из рук Леонарда и отправил в полёт. Холодное, острое лезвие молниеносно упёрлось в горло командующего Резервной армии и замерло... «Вот и конец», — подумал Манрик, но Алва неожиданно отступил назад, опустив оружие. Герцог кивнул в сторону отлетевшей на несколько бье шпаги. Леонард поднял её и вернулся в центр площадки. …Шпага в третий раз взмыла в воздух, и Леонард поплёлся её поднимать, думая о том, что большего унижения испытать невозможно. Хотелось покончить с этим поскорее, но Ворон словно нарочно затягивал понятный всем финал. Алва откровенно издевался над ним, но ничего противопоставить обидчику Манрик не мог. Собственное бессилие злило, хотелось немедленно сделать хоть что-то. Леонард вновь встал в позицию и попытался атаковать. На этот раз оружие не вылетело из рук, но остриё шпаги Ворона прошлось по пальцам. Защипало. Кровь закапала на эфес. — Алва, прекратите эти игры! — не выдержал Манрик. — Как вам угодно, — ответил Ворон и через мгновение последовал ложный замах с переводом направления удара. Неожиданная за ним пауза дезориентировала Леонарда, вынудив на ответное действие. И это стало ошибкой. Реальную атаку Ворона он пропустил. Лезвие легко, будто нож в масло, вошло в левое предплечье, обжигая болью. — Полагаю, на этом мы можем закончить, — констатировал Первый маршал, лениво окидывая взглядом свою работу и опуская шпагу. — Нет! Я могу продолжать, — остановил его Манрик, стараясь не думать о боли в руке. — Дерёмся до смерти. — Не глупите, Леонард, — голос Ворона был тих и спокоен. — Вы не худший из Манриков. Я не хочу вас убивать. — Вам придётся это сделать, потому что клянусь честью: я буду стоять на вашем пути до тех пор, пока один из нас не умрет! Леонард понимал, что шансов у него нет, но бросился атаку. «Восьмёрка» с резким выходом на удар вышла сносно, шпаги, звеня, столкнулись. В синем взгляде напротив промелькнуло что-то похожее на сожаление, и Леонард скривился от внезапной боли, пронзившей грудь. Пальцы разжались, оружие со звоном упало на каменные плиты. Мир вокруг качнулся, в глазах потемнело, и Леонард повалился на землю. Он лежал на сырых, холодных плитах Нохи, а серое небо над ним чернело с каждой секундой. Рассудок заполнился паникой и страхом, а боль во всём теле стала ещё сильнее. Она сводила с ума, лишая возможности думать. Мир начал исчезать, словно его затягивало дымкой, и вскоре не осталось ничего, кроме темноты и нестерпимой боли, исходящей, теперь, кажется, из каждой клеточки его тела. Это было невыносимо, и Леонард закрыл глаза, позволяя ей заполнить его целиком. Он не сопротивлялся, принимая её, разрешая увлекать во мрак всё глубже и глубже. «О, сердце, замолчи или разбейся», — пронеслась последняя мысль в его измученном болью сознании, и беспросветная тьма сомкнулась над ним…

***

Гряда величественных гор тянулась докуда хватало глаз. У их подножия — пестрела цветами живописная долина, и широко распростёрлось озеро. Слабый ветерок путался в кронах высоких деревьев, колыхал зелёный ковер травы и создавал на прозрачной водной глади лёгкую, переливающуюся рябь. У самого берега, отражаясь в зеркальной поверхности озера, стоял одинокий фламинго. Мир вокруг казался спокойным и тихим… Но вдруг странный, тревожный звук заполнил пространство, поднялся ветер, по воде побежали волны. С берега стремительно пополз вязкий серый туман, готовый через несколько мгновений накрыть птицу, но фламинго даже не двинулся с места, покорно ожидая конца. Он не издал ни звука, когда туман сковал его в свои сети и потянул на дно. Поверхность воды окрасилась в багровый, вспенилась и забурлила… Риченда пошевелилась, почти очнувшись от беспокойного сна, открыла глаза и удивилась. Вчера она уснула далеко за полночь и ожидала, что проснётся не раньше полудня, но в спальне по-прежнему царствовал сумрак. Девушка перевернулась на другой бок, но сон больше не шёл, и теперь она просто лежала, всматриваясь в темноту. Разум постепенно вытеснил странные ночные видения, и мысли вернулись к вчерашнему вечеру во дворце. Всё прошло блестяще, даже лучше, чем она могла надеяться. Рокэ, как и обещал, был рядом, и это придавало ей уверенности. Риченда чувствовала себя победительницей, но сегодня что-то, какая-то неясная тень тревоги поселилась в её душе. Дана попыталась понять её причину, в голове замелькали обрывки воспоминаний. Её эффектное появление под руку с герцогом, танец с королем, с мужем, объяснение с эром Августом и попытки Катарины задеть её. После Алва отвёз её в особняк, где она, едва коснувшись головой подушки, провалилась в сон. Он был странным: безмятежность, а потом нахлынувший туман и… там была птица — одинокий фламинго на берегу… Розовый фламинго на изумрудном поле — герб Манриков. Леонард Манрик — вот о ком она забыла. Вчера он очень странно смотрел на неё, всматриваясь в её лицо так, словно хотел запечатлеть в памяти каждую чёрточку. Так смотрят, прощаясь. Словно он знал, что больше никогда её не увидит. Никогда не увидит… Тревожные мысли понеслись, обгоняя друг друга. Если Манрик, посчитав себя оскорблённым, вызвал Алву на дуэль… Риченда уже видела, как убивает Ворон — хладнокровно, без сожалений. Сердце зашлось во внезапно нахлынувшем страхе, и девушка, вскочив с постели, помчалась в спальню супруга. Комната оказалась пуста, подтвердив худшие опасения герцогини. Вернувшись в свои покои, Дана бросилась в гардеробную. К счастью, рубашка, куртка, штаны и сапоги для верховой езды нашлись быстро. Спустя несколько минут Риченда ворвалась в конюшню: — Коня! Живо! Растерянный Пако не осмелился возразить герцогине, но на пороге появился Диего, назначенный ей в телохранители. — Прошу прощения, дора, но я не могу отпустить вас в город одну. Приказ соберано. — Значит, поедешь со мной, — бросила ему герцогиня, выхватывая поводья у конюха. …Дома мелькали перед глазами Риченды, редкие горожане, уже появившиеся на улицах, испуганно шарахались в стороны от несущихся во весь опор лошадей. До слуха Даны доносились гневные выкрики, но она не обращала на них внимания, лишь подстёгивала коня, не позволяя ему сбиться с галопа. Только бы успеть! И не ошибиться в выборе места. Герцогиня знала, что дуэли обычно проходили во дворе Нохи — бывшем эсператистском аббатстве на севере столицы. Жёлтая площадь осталась позади, и взмыленные лошади влетели в распахнутые покосившиеся ворота древней обители. Во внутреннем дворе было тихо. Риченда сразу заметила Рокэ. Он стоял боком к ней, вытирая лезвие шпаги белоснежным платком. Девушка повернула голову и замерла… Манрик неподвижно лежал на серых, припорошенных только что пошедшим снегом, плитах. Она опоздала! Отчаяние с новой силой охватило её, к нему добавилась боль, сковывая грудь так, что стало трудно дышать. Риченда сползла с лошади и на негнущихся ногах сделала несколько шагов. Алва подбежал к побледневшей жене и заставил отвернуться: — Идёмте, сударыня. Риченда бросила последний взгляд на лежащего на земле Леонарда и позволила себя увезти. Рокэ усадил её в седло перед собой и пустил лошадь в кентер. В дом он внёс её на руках. — Позвать лекаря для доры? — спросил появившийся на пороге Хуан. — Нет. Принеси успокоительное. В спальне он бережно опустил её на кровать. Дана дрожала, плечи тряслись, по щекам текли слёзы, оставляя влажные дорожки на коже. Перед глазами стояла картина с распростёртым на земле телом, а в голове стучала только одна мысль: Леонард Манрик мёртв, и в этом виновата она. Расширенными от ужаса глазами она посмотрела на мужа. Голос не сразу подчинился ей, и Дана с трудом проговорила: — Зачем… — срывающимся в истерику голосом прошептала она, — зачем вы его убили? Да, он был ничтожным «навозником», но смерть… Создатель! Он был чьим-то сыном, братом, — её голос упал до шёпота, почти до спазма, слёзы застилали глаза, подступившее к горлу рыдание не давало возможности говорить. — Вы не понимаете... Да и откуда ему понять? У Ворона не было близких. А она знает, что значит терять родных. Голова девушки закружилась. Дана не заметила, как оказалась лежащей на постели. Кажется, Алва снял с неё плащ и обувь, и укрыл одеялом. Откуда-то появился Хуан и также быстро исчез. — Выпейте это, — сказал Рокэ, поднеся к её губам бокал. Резкий запах каких-то трав ударил в нос, и Риченда сделала глоток. Вкус оказался таким же отвратительным, как и запах. — Сейчас ты согреешься и успокоишься. Дана уткнулась лицом в подушку и исступлённо разрыдалась: — Он любил меня, а сейчас мёртв. Это я виновата, только я! Сколько смертей... Жестоких, бессмысленных, они будут преследовать меня всегда. Я словно проклята… — Ш-ш-ш, — Рокэ сгрёб девушку вместе с одеялом и прижал к себе. — Нет никакого проклятия, ты просто устала и расстроена. Выпьешь ещё? Дана отрицательно покачала головой. Рокэ медленно провёл по страдальчески вздёрнутым бровям, осторожно коснулся подушечкой большого пальца щеки, стирая слёзы: — Постарайся уснуть. На спор не было сил, как и на то, чтобы вырваться из его объятий. Ресницы слипались от слёз, и Риченда послушно закрыла глаза, прижавшись мокрой щекой к его плечу. Слёзы принесли облегчение или травяной настой подействовал, но напряжение спало и Дана, всхлипнув в последний раз, затихла. Последнее, что она помнила прежде, чем провалиться в спасительный сон — тихий голос, обещающий, что всё будет хорошо и прикосновение тёплых губ ко лбу. *Д. Байрон «Ты счастлива»