Чёрное на чёрном

Кардинал позвонил в серебряный колокольчик и велел секретарю сварить шадди. Рокэ, сидевший напротив, молча разглядывал интерьер кабинета. Маршал пребывал в странно-меланхолическом настроении: то есть не требовал войны, не порывался никого убить и не ходил по лезвию. — Сегодня только и говорят, что о вашей вчерашней игре с герцогиней Окделл. — Занимательная была игра, — согласился Алва и улыбнулся, словно вспомнил что-то забавное. А вот кардиналу было не до веселья. Рокэ не бывает серьезен практически никогда, но эта безмятежность в отношениях с собственной жизнью, кажется, беспокоила всех, кроме владельца оной. На приснопамятном карточном вечере кардинал не присутствовал, но, когда ему доложили о том, что герцогиня Окделл во всеуслышание потребовала жизнь Первого маршала, изумления не сдержал. Девица вела себя крайне неосмотрительно. Дорак спрашивал себя: что это — откровенная глупость или граничащая с сумасшествием смелость? Он мог ожидать от неё закулисных интриг и шпионажа (чем герцогиня и занималась, судя по паре визитов, якобы для исповеди, к некоему отцу Джерому), но вот так открыто объявить о своей ненависти к Ворону? Безумица! — Рокэ, вы же понимаете, чего добивалась дочь Эгмонта Окделла? — Сильвестр сделал практически отчаянную попытку вразумить Ворона. — И что? — равнодушно осведомился Алва. — Вы думаете, меня может испугать какая-то девчонка, возомнившая себя карающей дланью Создателя? Хотя… — маршал лёгким жестом стряхнул несуществующую пылинку с рукава, — должен признать, что она прекрасно играет в вьехаррон. Вошёл секретарь с подносом, на котором дымились две белоснежные фарфоровые чашки. Густой и тёмный аромат шадди за мгновения окутал комнату. Кардинал даже не взглянул на любимый напиток, который поставил перед ним помощник, в то время как Рокэ продел тонкий палец в фигурную дужку и поднёс казавшуюся невесомой чашку к губам. Солнечные блики играли на её белом глянцевом боку и подсвечивали тонкий золотистый ободок, пущенный по краю. Сильвестр невольно залюбовался. Что бы ни держал в руке Алва — шпагу, карты, бокал или чашку — это всегда красиво и изящно. — Прекрасно играет… — задумчиво повторил кардинал, — но не лучше вас? — Вынужден признать, что лучше, — усмехнулся Алва, сделав глоток. Кардинал оторвал взгляд от чужой чашки и взялся за свою. Шадди был неплох, но в доме Ворона уж точно варят лучше. Именно отец Рокэ — соберано Алваро — пристрастил Сильвестра к «усладе шаддов». — При сорока четырёх против ваших сорока пяти? — усомнился Дорак. — Ваша победа поразила всех, как и выигрыш. Что всё-таки было на кону? — непринуждённо осведомился кардинал, взглянув на Рокэ поверх края чашки. Герцог лишь загадочно улыбнулся, обдав собеседника синью смеющихся глаз. — Не скажете? — уточнил Сильвестр. — Честь дамы превыше всего. — Не вам оберегать честь этой дамы! — фраза прозвучала чересчур эмоционально, и Дорак удивился своей несдержанности. Раньше подобного с ним не случалось. Но Ворон доведёт до белого каления кого угодно. — После Излома будет объявлено о её помолвке с Леонардом Манриком. — Определённо, судьба в последнее время благоволит генералу, — констатировал Алва, усмехнувшись. Кардинал начал терять терпение. Если Ворон не хочет говорить, добиться от него чего-либо невозможно. Но всё же предпринял ещё одну попытку: — Это всё, что вы можете сказать? Рокэ равнодушно пожал плечами, и кардинал понял, что ни о герцогине, ни о своём выигрыше маршал более распространяться не намерен. — Триада — очень редкая комбинация. Как вам удалось? — Герцогиня собирала колоду на «Молнии» и, неожиданно для самой себя, весьма успешно. Пришлось схитрить. — Вы шутите? — не поверил Сильвестр. — Ничуть, — безмятежно заверил его Алва. — Когда я подходил к даме, чтобы озвучить ставку, все смотрели на наши лица, и никто — на исчезнувшие в кружевном манжете карты и появившиеся из другого три Сердца. — Рокэ, вы соображаете, что делаете?! А если бы у неё на руках оказалось одно из ваших Сердец? — Не раскрывая карт, признал бы поражение и пустил себе пулю в лоб, — беспечно ответил Алва. — Карточные долги — это святое. — Для вас нет ничего святого, — раздражённо заметил кардинал. Сделав ещё глоток, маршал поставил чашку на столик и откинулся на спинку кресла. Несмотря на внешнее спокойствие и, как показалось кардиналу, весьма искусно деланное равнодушие, в собеседнике чувствовалось внутреннее напряжение. Именно сейчас герцог напомнил Сильвестру хищную чёрную птицу, что красовалась на гербе Повелителей Ветра. Птицу, которая, готовясь к полёту, расправляет крылья и взъерошивает перья. — Не волнуйтесь, Ваше Преосвященство, я не претендую на этот северный цветок, — уголки рта Рокэ приподнялись в ленивой усмешке, но в сапфировых глазах вспыхнул странный блеск. — Это была всего лишь игра. Вы же знаете, без войны я скучаю. — Смотрите, чтобы ваши игры не зашли слишком далеко, — вновь не сдержался кардинал, но тут же пожалел о сказанном. Предупреждать о чём-либо Кэналлийского Ворона было по меньшей мере бессмысленно. Этот упрямец, постоянно лезущий на рожон, всё равно поступит по-своему.

***

— Наконец, этой Надорской выскочке указали на её место, — злобно прошипела Колиньяриха, и Риченде стоило усилий заставить себя перешагнуть порог столовой. Супруга обер-прокурора и сидящие рядом с ней баронесса Мэй и Моника Заль не сдерживали своего торжества. После скандального карточного вечера прошло три дня и Дана попала в опалу. Катарина словно не замечала её: не приглашала с собой в аббатство, не просила почитать и не учила игре на арфе. Если раньше во время прогулок Её Величество держала девушку под руку, то теперь Дана шагала позади и в одиночестве. Никто с ней не разговаривал, всё, что слышала Риченда — протокольные приветствия и прощания. Дана злилась на себя за неосмотрительность, но больше на Алву. Этот ужасный человек напрочь разрушил её репутацию, в кулуарах дворца только и говорили, что о той злосчастной игре. Слухи о том, что именно проиграла Первому маршалу герцогиня Окделл, обрастали всё новыми и новыми скандальными подробностями. Сплетни были более чем неприятны, но Риченду беспокоило другое — она потеряла свою единственную подругу, и теперь и без того безрадостная жизнь во дворце стала настоящей пыткой. Её Величество вышла к ужину бледнее, чем обычно и пожаловалась на то, что аппетита у неё нет. Заняв место во главе стола, она поковыряли вилкой в салате и отложила приборы. На Риченду, сидящую на противоположной стороне, Катарина даже не взглянула. Придворные дамы попытались развлечь королеву беседой, но та лишь рассеянно кивала в ответ. Дана чувствовала себя виноватой, понимая, что Катарина расстроена из-за недостойного поведения своей фрейлины. Если бы Катари позволила ей объясниться, Дана бросилась бы вымаливать прощение, но королева всем своим видом выказывала своё нежелание разговаривать с опальной герцогиней. После ужина королева и её свитские по своему обыкновению проводили время в гостиной. Тусклый вечерний свет падал из незашторенных окон, отражаясь в позолоте и меди картинных рам и канделябров. Катарина, кутаясь в шаль, восседала в кресле у камина, рядом с ней сидела Отилия Дрюс-Карлион и монотонно бубнила что-то из Книги Ожидания. Прочие дамы и девицы, рассевшись по диванам и креслам, вышивали. Риченда то и дело отрывала взгляд от цветочного узора и посматривала на королеву. Та сидела неподвижно, чуть склонив голову на бок, глаза её, полные неизъяснимой грусти были обращены к окну, а мысли — далеко от этой комнаты. Спустя час Её Величество велела начать приготовления ко сну. Раньше, чем всегда. Разоблачение, умывание, расчёсывание волос — на всё это потребовался ещё час. Когда Катарина наконец оказалась в постели, а большинство свеч были погашены, дамы, пожелав королеве добрых снов, начали покидать спальню. Дана не выдержала и, задержавшись, обернулась. Катари полулежала на кровати, её густые волосы были собраны под ночным кружевным чепцом, глаза прикрыты. — Ваше Величество, умоляю вас уделить мне несколько минут. Королева открыла глаза и, кажется, первый раз за день обратила внимание на фрейлину. — Герцогиня Окделл, — тут же подоспела Урсула Колиньяр, — Её Величество устали и вы не должны беспокоить. — Мы выслушаем вас, герцогиня, — согласилась Катарина, и супруге обер-прокурора ничего не оставалось как, поклонившись, удалиться за дверь. Риченда бросилась к королеве, опустившись на колени перед постелью, осмелилась дотронуться до руки Катари: — Ваше Величество, умоляю вас простить меня! Мне так стыдно за своё недостойное поведение. Но больше я виню себя за то, что огорчила Ваше Величество и потеряла ваше расположение и дружбу. — Вы не потеряли её, — к радости Риченды тихо проговорила Катарина, — но то, что произошло, очень меня расстроило. Дана, вы мне не безразличны, я — ваша патронесса и несу за вас ответственность. И пятно на вашей репутации ложится и на меня. — Простите, мне так жаль, — девушка едва сдерживала слёзы. — Это было так опрометчиво с вашей стороны. Я предупреждала вас об Алве, но вы не вняли моим словам, — голос королевы был как никогда строг. — Этот человек погубит вас, для него растоптать чужую жизнь — что выпить бокал вина. — Обещаю, что впредь буду осмотрительнее, — заверила её Риченда. Подавшись вперед, Катари мягко улыбнулась. — Я не могу на вас долго сердиться, хотя должна бы. Ах, дорогая моя Дана, как я переживаю за вашу судьбу, — тонкие пальцы королевы пробежались по раскрытой ладони Риченды, поднялись вверх и слегка сжали запястье. — Ваше Величество, — Риченда всё еще не осмеливалась назвать Катарину по имени, — я ценю вашу заботу превыше всего на свете. Катарина укоризненно покачала головой: — Только по имени, — напомнила она. — Вы обещали. — Простите, Катари. — Так гораздо лучше, — улыбнулась Катарина, касаясь кончиками пальцев пульсирующей жилки на запястье. — Какие у вас изящные руки… А кожа — нежная и шелковистая, словно лепестки розы… Риченда смутилась, но не возразила, когда тёплая ладонь Катарины заскользила вверх по руке девушки, приподнимая рукав платья. — Юноши в Агарисе должно быть добивались вашей благосклонности? Альдо Ракан? Дана отрицательно покачала головой. — Неужели никогда? — рука взлетела вверх, и Катарина осторожно прижала ладонь к щеке Даны. — Никто не пытался сорвать поцелуй с этих прелестных губ? Вы бы рассказали мне о своей сердечной привязанности? Не стали скрывать от своей подруги? — Нет… — прошептала Дана. — Я ни к кому не испытываю подобных чувств.  — Отчего же? — Любовь стала бы разочарованием, раз мне суждено выйти замуж по воле кардинала. — Ваши суждения серьёзны не по годам, — похвалила её королева. — И вы правы, дорогая: любовь — это лишь боль и разочарование. Никогда не влюбляйтесь. — Катари встретилась с ней взглядом и, все ещё держа в плену прикосновений, ласково погладила по щеке. — Что случилось, милая? Вам неприятно? — Приятно… я не знаю… — сбивчиво произнесла Риченда. В их семье не были приняты ласки и нежности. Даже когда она была ребёнком, матушка не позволяла себе никаких проявлений мягкости, и потому сейчас Дана растерялась, не зная, как вести себя. — Тогда давайте обнимемся и пожелаем друг другу спокойной ночи. Девушка робко обняла подругу: — Спокойной ночи, Катари. — Вот и замечательно, — улыбнулась Катарина, её глаза лучились добром, а на щеках появились две очаровательные ямочки. — А теперь ступайте спать, дорогая. Увидимся завтра.