Чёрное на чёрном

Бакрия. За стенами сарая занимался болезненно бледный рассвет, и смертельная тоска сжала сердце Робера: скоро, совсем скоро всё закончится. В полдень, с соизволения местного божка, именуемого Великим Бакрой, герцог Алва пристрелит маркиза Эр-При. Робер горько усмехнулся. Как рьяно он рвался из Агариса шесть месяцев назад, с какой неудержимой решительностью хотел что-то изменить в своей жизни и чем всё обернулось в итоге? Он ехал в Кагету добывать корону для Альдо, а нашёл свою смерть. Похоже, Ворон станет камнем преткновения для всех Людей Чести. Но Эгмонту повезло больше — Повелителя Скал Алва убил на дуэли. Только вот Ворон своих выходок не повторяет, и потому несостоявшийся Повелитель Молний умрёт без оружия. Его просто пристрелят, как бешеную собаку. Робер сделал несколько шагов по неровному земляному полу, тяжело вздохнул и опустился на козью шкуру, брошенную в углу. Прислонился спиной к холодной стене, устало прикрыл глаза. Утомлённое за день солнце раскраснелось и тяжело опускается за цепь низких зелёных холмов, между которыми тонкой жемчужной полоской вьётся река. Лёгкий летний ветерок раскачивает огненно-красные головки маков, тёмные силуэты которых чётко видны, несмотря на расстояние в сотню бье… Правду говорят, что перед смертью люди вспоминают самое дорогое. Эгмонт Окделл в ночь перед дуэлью рассказывал о родном Надоре, несокрушимых скалах и дикой вишне. Вспоминал о своей первой и единственной любви — девушке Айрис, на которой хотел жениться, но она была дочерью какого-то «навозника», и семья решила иначе. Бедный Эгмонт, кажется, потом он назвал в её честь свою вторую дочь. Странно, что не старшую. Риченду могли бы звать Айрис. Риченда… Он никогда не забудет её трогательных глаз пугливого жеребёнка, больших, выразительных, в которых отражалась сама её душа; не забудет тихого смеха, мягких светлых волос, пахнущих вереском — то ли потому, что она часто говорила о нём, вспоминая свои любимые северные пустоши, то ли потому, что впитала их запах навеки. Риченда легко вошла в его жизнь и, очевидно, с такой же лёгкостью сейчас окончательно уходила из неё. Робер покачал головой: именно в такие минуты начинаешь ценить чудо жизни и понимать, какой бесценный дар ты получаешь и как бездарно им распорядился. Ему не хотелось думать о прошлом, но за прошедшую бессонную ночь, последнюю в его жизни, он делал это уже бесчисленное количество раз, снова и снова раскручивая цепочку драматических событий и фатальных ошибок, которые послужили причиной того, что в конце своего пути, он оказался на этой, мягко говоря, не самой комфортной постели. В столицу Кагеты — Равиат Робер Эпинэ въехал в сопровождении гогана-переводчика и двух знатных кагетов, сопровождавших его всю дорогу от границы и без умолку болтавших о кагетском гостеприимстве. Последнее, надо сказать, Робер вкусил в полной мере на первой же остановке. Не знающими меры ни в еде, ни в вине, ни в удовольствиях кагетами Робер уже через три дня был сыт по горло. Кроме того, казар Адгемар предоставил агарисскому гостю почётный эскорт в два десятка черноусых бириссцев из своей личной гвардии. Барсы производили неприятное впечатление. Злые тёмные глаза, бесстрастные лица — горные жители Сагранны были горды и жестоки, не знали жалости и презирали всех, включая того, кому служили. Но это был взаимовыгодный союз: Кагете нужны были бирисские воины, чтобы защищаться от соседей — Холты и Нухутского султаната, а барсы в свою очередь получали деньги, на которые покупали гайифское оружие, чтобы воевать, а не пасти коз в Сагранне. Казар Адгемар, как и подобает правителю суверенной державы, выглядел подобающе своему положению. Дорогие ткани, белые меха, драгоценные камни, золото. Вся его фигура была преисполнена величавого достоинства. Он мягко улыбнулся Роберу, чуть склонив увенчанную благородной сединой голову и, приветствуя дорого гостя, начал с заверений в искренней дружбе и своём расположении к Альдо Ракану и будущему герцогу Эпинэ. Робер не верил ни единому слову правителя Кагеты, не зря же казара прозвали Белым Лисом. Мало кому родовой герб так соответствовал, как хитрому и расчётливому Адгемару. Посоперничать с ним мог бы разве что Ворон, но тот хотя бы не скрывал своей чёрной натуры. Робер прекрасно понимал, что Адгемар помогает им отнюдь не из благости и любви к «брату своему Альдо», причиной тому было гоганское золото и желание возвысить Кагету, которая сейчас прозябала на задворках Золотых Земель. За своё, пока ещё недолгое, пребывание в стране Робер уже успел заметить, что крестьяне здесь жили до безобразия бедно, а дворяне, называющиеся казаронами, находились всех мастей: от богачей, кичившихся богатством, до полунищих. Однако все казароны, независимо от благосостояния, мнили себя родовитыми вельможами и жаждали власти. Чванство, высокомерие, показная роскошь, а рядом с ними — кромешная нищета, вонь и грязь. Эпинэ находил Кагету отвратительной, но союзников выбирал не он. Робер удостоился встречи наедине, Адгемар прекрасно говорил на талиг, и переводчик им не требовался. Казар говорил о Кагете и её проблемах, главную из которых видел в том, что казароны пекутся лишь о своём благе, а не о стране. Адгемар желал величия не только для себя, но и для казарии. Для этого ему нужны деньги, которые он и берёт у гоганов в обмен на то, что отправит бириссцев разорять Варасту. Адгемар был откровенен, но лишь в том, что положено знать Роберу. Под конец беседы казар предложил ему руку своей дочери Этери. Разумеется, в случае победы Ракана. Робер не спешил отказывать вынужденному союзнику, тем более, что до воцарения Альдо ещё очень далеко. На следующий день Адгемар отбыл в Агарис на церемонию избрания нового Эсперадора, а Робер, приняв предложение познакомиться с Кагетой, отправился в Сагранну. …Солнце величаво поднималось из-за вершин, заливая округу ярким светом. Окружающий пейзаж покорял с первого взгляда. Всё здесь — от неприступных скал, громоздившихся одна на другую, до мельчайшего камешка под ногами дышало красотой и величием. Дно ущелья, в котором он находился, покрывал твёрдый белый песок, а справа и слева отвесно нависали стены узкой долины. На голых каменистых склонах, испещрённые чёрными проломами, кое-где укоренились перекрученные ветрами серебристые деревья, похожие на сосны, да рваными лоскутами разросся коричневато-зелёный мох. В узких расщелинах и трещинах камней белели островками камнеломки. Откуда-то издалека слышалось журчание горного потока, которого, однако, не видно было — так глубоко было его ложе. По обе стороны дороги, некогда бывшей крупнейшим торговым путём, высилась огромная сплошная скала. Знаменитое Барсово ущелье. Две сотни лет назад в ущелье возвели мощную стену, названную Барсовыми Вратами. Сейчас это была неприступная крепость с гарнизоном и соответствующим оснащением. Именно в этой каменной цитадели, возвышающейся над скалой и словно бы парящей в синем небе, Робера и застала война. …В окованные медью ворота бились рогами два здоровенных горных козла, к спине одного из них был привязан бритоголовый барс, а на другом стояла клетка с таким же полностью обритым лисом. Кто-то прислал весьма понятную угрозу, показывающую, что ждёт бириссцев и их хозяина — Белого Лиса. На шее козла болтался футляр, в нём обнаружилось письмо на талиг. Роберу хватило пары секунд, чтобы узнать почерк Рокэ Алвы. Ультиматум, хоть и был написан Алвой, но содержал требования некоего бакранского короля — Бакны Первого. Роберу объяснили, что бакраны это племя, которое бириссцы загнали высоко в горы и держали в страхе. Однако о том, что вождь немногочисленных козопасов стал королём, никто не слышал. Бакна Первый требовал от Адгемара изгнать бириссцев из Кагеты, а в случае отказа грозил войной. — Войной? — удивился комендант крепости Машир. — Но у бакранов нет армии. — Зато она есть у Талига, — сказал Робер. — Согласно Золотому договору, любой народ Сагранны в случае агрессии может призвать для защиты кого-то из стран-участников Договора. Бакна призвал Талиг в лице Рокэ Алвы. — Робер ещё раз перечитал послание, в котором говорилось, что Барсовы Врата будут взяты до отлёта голубых журавлей. После этого через Дарамскую равнину Алва планировал пройти во внутреннюю Кагету и дальше до самого Равиата. — Не беспокойся, — поспешил успокоить его Машир, — эти Врата неприступны. Талигцы налетят на них, как коса на камень, и разобьют себе лбы. Это сродни безумию. Робер не разделял уверенности Машира. Ворон и был безумцем. Болотистая Ренкваха тоже считалась непроходимой, но Ворон её прошёл, подавил восстание и стал Первым маршалом. После полученного ультиматума они ожидали штурма, но его не последовало ни на следующий день, ни через неделю, ни даже спустя месяц. Алва встал лагерем у Польворы и ничего не предпринимал. Заманив в ловушку и уничтожив большой отряд бириссцев, Ворон, казалось бы, успокоился. Барсы продолжали грабежи варастийских деревень, но талигская армия за ними не гонялась. Робер не понимал, чего выжидает Алва, и это раздражало. Как и необходимость спать в одежде и постоянно быть начеку в ожидании удара. На исходе второго месяца воины цитадели заметно расслабились. Они снова крепко спали, много пили, караулов стало меньше, орудия вновь никто не стерёг. А вот Адгемар к полученным угрозам отнёсся серьёзно. Правитель Кагеты собрал многотысячное ополчение. Казароны со своими дружинами стекались к Дараме, и сейчас там стояла огромная армия, готовая дать отпор талигцам. Вот только прорыва они ждали не со стороны Барсового ущелья, а с трёх других горных перевалов. Но Алва обещал пройти именно через Врата, и Робера не могло это не беспокоить. …В ту ночь Эпинэ не спалось, он стоял на стене, облокотившись о ствол гайифской пушки и гадал, что и когда предпримет Ворон. Робер видел лишь одно уязвимое место в цитадели — обходную тропу, но она была столь узкой и петляющей по горному склону, что пройти по ней не то что армии, но и одному отряду не представлялось возможным. Кроме того, против целого гарнизона крепости одного отряда было бы недостаточно. Робер огляделся. Высоко над головой сияли звёзды, но вокруг было темно и тихо, лишь откуда-то снизу доносились слова незнакомой печальной песни, которые напоминали об одиночестве и Риченде. В последнее время он часто думал о ней. Возможно, тому способствовало незримое присутствие где-то рядом Алвы, чьей женой она сейчас была. Робер глянул вниз: от земли и до половины своей высоты ворота тонули в густом, клубящемся тумане. И в этот момент раздался грохот. К Роберу подлетел откуда-то взявшийся Машир: — Началось! Готовь пушки! От прибежавших на подмогу гайифских артиллеристов он узнал, что талигцы появились буквально из ниоткуда и тихо, без единого выстрела, вырезали все посты. Скорее всего, влезли по скалам. Одновременно с этим со стороны обходной тропы появились рогатые демоны со своими седоками. Прирученные горные козлы — вот для кого тропа оказалась лёгким препятствием. В крепости царил хаос. Кагеты метались по двору, натягивая одежду и хватая оружие. Робер наравне с артиллеристами заряжал мортиры и стрелял. Но недолго. Три козла, навьюченные, но без всадников, влетели в стену и раздались три взрыва. Груды камней полетели вниз, сметая всё на своём пути — людей и орудия на нижнем ярусе. Изобретательности Ворона стоило отдать должное. Его люди влезли на самый верх крепости по скалам, а козлы принесли по горной тропе порох и взрывающиеся сейчас повсюду снаряды. Робер перегнулся через стену, из-за дыма и тумана он не видел, что происходит на дороге перед разрушенными воротами, но отчётливо слышал топот тысяч лошадиных копыт. — Огонь! — скомандовал Эпинэ, и на мгновение всё вокруг озарила яркая вспышка. Они палили по коннице, не целясь. На другом конце батареи стало тихо, Робер бросился туда, и это стало спасением. Ядро, просвистев над головой, разорвалось как раз на том месте, где он только что стоял. Следующим мощным взрывом Эпинэ отшвырнуло к дальней стене. Через пару минут орудий на стене не осталось. Как и людей. Крепость была захвачена. Робер с трудом поднялся и бросился к дальней лестнице, примыкавшей к стене ущелья. Ему повезло выбраться на горную тропу и спуститься по ней вниз. Там он нашёл немногочисленных спасшихся катетов и вместе с ними пошёл к Дараме, где талигойцев уже ждал Адгемар. У Алвы было не больше десяти тысяч, а у Адгемара одна регулярная армия составляла все двадцать плюс ополчение из казаронских дружин, общей численностью в восемьдесят тысяч. Робер подумал, что Ворон точно спятил, если сунется туда. Но он пришёл. Пришёл и изрядно потрепал Белого Лиса. Причины поражения Робер видел в отсутствии дисциплины разношерстного ополчения, в котором кого только не было: и расфуфыренные казароны на раскормленных и оттого медленных лошадях, и крестьяне на тощих клячах. Но главное — неверная тактика и стратегия. Адгемар отправлял в бой части ополчения, и Ворон легко разбирался с каждой. Алва использовал и старые приёмы: шесть лет назад у Альтхекс Эпинэ уже видел, как Ворон погнал дриксенскую конницу на их же пехоту. Робер рассказал Адгемару о возможных действиях, которые может предпринять противник, но казар поступал по-своему. Робер не понимал, зачем Адгемар так бестолково бросает на смерть своих подданных, от которых на поле не было никакого толку. Почему не пустит в ход обученную регулярную армию, превосходившую силы Ворона в два раза? Конный строй раз за разом яростно, но безуспешно атаковал выстроившуюся в каре пехоту и погибал сотнями. Нужна была не кавалерия, а пехота, но Адгемар не желал никого слушать. В какой-то момент Робер даже решил, что казар доволен происходящим. И вот тогда Эпинэ понял: Адгемар не выжил из ума. Желая абсолютной власти, которую бы никто не оспаривал, он посредством Алвы решил избавиться от многочисленных неугодных ему казаронов. К удовлетворению Адгемара, закончилось всё тем, что умело используя низкую боеспособность ополчения, Ворон в итоге разгромил разномастную толпу казаронов. Адгемар в очередной раз подтвердил своё прозвище. Старый Лис был хитёр и опасен. У него остались те, на кого он мог положиться — шеститысячная конница и десять тысяч воинов пехоты. Плюс артиллерия в сотню пушек. Всё это он собирался бросить на Ворона, в распоряжении которого людей было почти в три раза меньше. Казар вёл свою игру и был пусть и вынужденным, но союзником, но смотреть, как гибнут талигойцы, Роберу было тяжело. Алва не стал ждать атаки регулярной кагетской армии, он внезапно ударил по ней лёгкой передвижной артиллерией. Небольшие орудия возили по полю параконные повозки — подобного Роберу ещё не приходилось видеть. Тяжёлые стационарные орудия катетов не успевали реагировать на передвижения талигойцев. Ворон в очередной раз продемонстрировал ошеломляющую изобретательность. В лагере царил полный хаос — повсюду рвались снаряды, пожар вспыхивал за пожаром, на опалённую землю падали мёртвые люди и лошади. И вот тогда Адгемар по-настоящему испугался и наконец отдал приказ выступать коннице. Но талигойское каре отражало все атаки, а артиллерия расстреливала гвардию Казара. Численное преимущество давно было потеряно, а с ним проиграно и сражение. И виноват в этом был лишь один человек — Белый лис перехитрил самого себя. Не пожелай он извлечь личную пользу там, где нужно было в первую очередь разбираться с внешним врагом, и всё обернулось бы иначе. Бириссцы повернули назад, но Алва бросил им вслед свежую кавалерию. Адгемар отдал приказ выступать десятитысячной пехоте. Робер больше не мог оставаться в стороне, понимая, что за их с Альдо амбиции расплачиваются другие. Эпине ринулся в бой, в противном случае он бы окончательно перестал себя уважать. Конницу Ворона сменила пехота. Эпине со шпагой в руке шагал навстречу тем, с кем когда-то шёл в одном строю. Он уже ничего не понимал. Рядом с Робером погибали и свои, ставшие сейчас чужими, и чужаки, которые стали своими. Алва вернул на поле кавалерию и артиллерию, ситуация стала безнадёжной, и им пришлось отходить. Ворон, сохраняя силы, не стал их преследовать. К тому же Алва не мог не понимать, что чем глубже он зайдёт в Кагету, тем проще с ним будет справиться. Воспользовавшись передышкой, Адгемар с остатками гвардии и бириссцев отступил в сторону Равиата. Лязг открывающихся замков растянулся на несколько долгих секунд, показавшихся Роберу вечностью. Казнь перенесли на утро или всё же решили накормить перед тем, как вести на убой? Когда дверь, наконец, распахнулась, на пороге появился Первый маршал Талига собственной персоной. — Доброе утро, маркиз, — поздоровался Алва. «Доброе?» — усмехнулся про себя Робер. — Погода на самом деле мерзкая, — продолжал Ворон светскую беседу, взглянув в сторону узкого окна, за которым висела туманная дымка. — Пришли позлорадствовать напоследок? — Вам полагается полчаса на завещание и личные письма. — А мне есть, что и кому завещать? Ваш кардинал уже решил, кто станет следующим хозяином Эпинэ. Что касается писем… — писать матери, прощаться и рвать без того безутешное сердце? — Нет, благодарю. Он хотел бы написать Риченде и попросить прощения, но Алва никогда не допустит, чтобы послание попало к герцогине. — Ваше право, — безучастно пожал плечами Ворон. Робер не сомневался: с точно таким же безразличием Алва принимал решение взорвать озеро и стереть с лица земли поселения долины реки Бира. Женщины, дети, рабы — большая часть из которых захваченные в плен талигцы. В тот жуткий день погибло несколько сотен человек. По пути в Равиат они остановились лагерем у одного из крупных селений на берегу реки Биры. В ту ночь всё было не так: встревоженные кони, воющие собаки, Клемент и вовсе вёл себя странно — верещал и скалился. Маленького крысёнка Робер подобрал в Агарисе, спасая его от кошки. С тех пор крыс, названный Клементом в честь магнуса «истинников», повсюду сопровождал Иноходца. Робер осознал, что вдруг стало очень тихо, иссякла и молчала всегда бурлящая горная река. А потом откуда-то стал слышен всё нарастающий шум. Шестое чувство подсказывало — отсюда нужно убираться и как можно быстрее. Ему удалось поднять людей, всадники и пешие бросилась к холмам. Успели далеко не все. Когда Робер обернулся — долину, где они только что находились, накрыл мощный грязевой поток, несущий камни и стволы деревьев. Сель летел с бешеной скоростью и сметал всё на своём пути: дома, животных, но самое страшное — людей. О том, что это не разгул природы, а дело рук Ворона, Эпинэ узнал уже в Равиате. Казар лицемерно вещал о невосполнимых потерях и утратах, но в скорбь Адгемара Робер не верил. Потом Лис протянул ему письмо. И вновь знакомый почерк и ультиматум на этот раз лично от Алвы. Он требовал от Адгемара признать за бакранами земли, исконно им принадлежавшие и разорвать союз с Гайифой и Агарией. В случае отказа Алва обещал вслед за озером, обрушившимся на долину Биры, взорвать берег другого — Змеиного Ока и покончить на этот раз уже с Равиатом. Робер не верил своим глазам. Чудовищный поток, унёсший сотни жизней, устроил Алва. Немыслимо! — В таком случае, не смею вас больше задерживать, — Алва попрощался небрежным кивком и, натягивая перчатки, направился к двери. Эпинэ с ненавистью посмотрел ему вслед. — В вас нет ничего человеческого, Алва. Ворон повернулся вполоборота, но ничего не ответил, лишь улыбнулся своей некогда ироничной, ставшей с годами циничной, ухмылкой. — Вы видели долину, на которую спустили сель? — не выдержал Эпинэ. У него до сих пор стояли перед глазами искорёженные, вымазанные грязью и кровью тела. Но разве Алве есть до этого дела? До того чудовищного безумия, что он учинил? — Видел, — без единой эмоции произнёс Ворон. — И могу вас заверить, что зрелище затопленной долины не сильно отличается от вида сожжённых Варастийских деревень, вырезанных под корень до последнего младенца. Их я тоже видел. — По крайней мере Люди Чести не воюют с женщинами и детьми. — Разумеется, нет, ведь за них это делают другие, — ответил Алва. — Например, бириссцы, которых спустил с цепи ваш недавний союзник Адгемар. Услуги которого в свою очередь оплатили ваши гоганские друзья. А совесть Людей Чести осталась чиста. — Не вам рассуждать о совести. У таких, как вы — её и вовсе нет. — А я и не утверждаю обратного. Эпинэ едва не передёрнуло от отвращения. Ворон оставался верен себе — язвителен, высокомерен и безжалостен. После угрозы Алвы и сообщений разведчиков, что талигцы минируют берег Змеиного Ока, Адгемар поджал хвост и, желая доказать лояльность Талигу, решил выдать виновных в нападениях на Варасту. Робер не мог позволить казару расплачиваться головами тех, кто лишь выполнял приказы. — Я готов взять на себя ответственность за разорение провинции. Выдайте Ворону меня, — предложил Эпинэ, прекрасно понимая, что ждёт его дальше — дорога в Олларию, Багерлее, суд и Занха, но поступить иначе было невозможно. Адгемара даже уговаривать не пришлось, он быстро принял план Робера, согласно которому именно он подкупил бириссцев, а правитель Кагеты как-будто ничего об этом не знал. В обмен Робер попросил лишь об одном, чтобы больше никто не пострадал. Лис дал слово. …День выдался пасмурным, казалось, что серое небо лежит на плечах. Холодный, пронизывающий ветер обжигал лицо, вызывая невольную дрожь и заставляя слезиться глаза. Адгемар уже четверть часа елейным голосом говорил о своей непричастности к произошедшему, называл имена и бросал к ногам победителей головы виновных. Вероломный Лис не пощадил даже собственного племянника, он продолжал методично избавляться от тех, кто мог угрожать его власти. Последним и самым главным виновником он назвал агарисского шпиона Робер Эпине и торжественно передал пленника Талигу. Закончив свою лживую речь, Адгемар замолчал в ожидании ответа Ворона. Последний раз Робер видел Алву шесть лет назад, ещё до восстания. В то время Ворон был ироничным красавцем, любителем войны и женщин. Где бы не появлялся Рокэ, он неизменно притягивал внимание окружающих. Алву или любили до самозабвения, или ненавидели, а вот равнодушных к нему трудно было отыскать. Робер, как и Рокэ, участвовал в Торкской компании, но, разумеется, такой славы, как Алва, не снискал. Они редко пересекались, вращаясь в разных кругах — Люди Чести сторонились любимчика Дорака и Оллара. Сейчас перед Робером стоял тот Алва, каким он стал после Ренквахи. Первый маршал Талига. Непобедимый Кэналлийский Ворон. Темные, почти чёрные волосы, непроницаемые льдисто-холодные глаза, прямой хищный нос и тонкие рельефные губы. Проэмперадор Варасты перевёл скучающий синий взгляд на вершины скал и сказал о том, что Робер уже знал: к Талигу за помощью обратилась Бакрия, это её война и её победа, а значит, вести переговоры следует с Его Величеством Бакной Первым. Эпинэ едва не расхохотался. Ворон выдумал блестящую шутку: Казар Кагеты вынужден лебезить перед безграмотными козопасами с гор. И Адгемар унижался. Ещё как унижался! Даже предложил руку своей дочери Этери, той самой, которую ещё недавно сватал Роберу. Бакна Первый — маленький старикашка с морщинистым лицом и седой бородкой, оглянулся на Ворона и вдруг заговорил на талиг. Он потребовал Озерную долину и прилегающие земли, Адгемар, разумеется, согласился. Затем новоявленный король велел подвести врага Талига. Робер даже понадеялся, что его убьют прямо здесь, в этой лощине. Бакна Первый сказал, что судить на земле Бакры может только Великий Бакра. Эпинэ растерялся, не зная, чего ожидать от местного божества. Суд Бакры оказался прост и незатейлив: обвиняемому кладут на голову плод абехо, и если обвинитель собьёт плод, то преступник оправдан, если умрёт — значит, виновен. В случае промаха испытание должно повториться на следующий день и так каждый день в полдень, пока Бакра не объявит свою волю. Обвинителем король козопасов назвал Ворона. Робер уже не сомневался — завтра он умрёт. — До встречи в полдень, маркиз. Ворон уже был у двери, когда Робер понял, что теряет свой единственный шанс проститься с Ричендой. — Одна просьба, герцог, — наступая на горло собственной гордости, сказал он. — Передайте Риченде, что я всегда помнил о ней. — Даже так? — едко переспросил Алва, оборачиваясь. — Она всегда была дорога мне, — признание вылетело само собой, и Робер немедленно пожалел об этом. — Неужели? — лицо кэналлийца оставалось спокойным, но опущенные уголки губ и хищно сощуренные глаза не могли обмануть: Алва в бешенстве. Робер мысленно поздравил себя. Немногим в этом мире удавалось по-настоящему вывести Ворона из себя. Эпинэ прекрасно знал, что тому, кто всё же ухитрится это сделать, явно не поздоровится, но в теперешнем положении терять было уже нечего, и Робер сказал: — Я любил её. Он и сам не понимал, кому и зачем говорит это. Алве, чтобы позлить? Нет. Скорее самому себе. Ему потребовалось оказаться перед лицом смерти, чтобы наконец признаться себе в этом. Он был рядом с Ричендой несколько лет и так бессмысленно и глупо потратил всё это время. Как, впрочем, и всю свою жизнь. Если бы он так настойчиво не цеплялся за прошлое и непреходящую боль потерь, а позволил себе отпустить их и оглянуться вокруг, то непременно сумел бы понять, что его спасение — такое желанное и очевидное, совсем рядом. Он снова стал бы собой — тем Робером Эпинэ, которого все эти годы хоронил в стенах Агариса, а несчастной Риченде не пришлось бы носить ненавистное имя Алва и отдаваться убийце своего отца. — Как трогательно, — ворвался в его мысли обманчиво-насмешливый голос. — Вы её любили? — переспросил Алва, медленно приближаясь к нему. — Тогда скажите мне, Эпинэ, почему вы позволили ей влезть во всё это? Почему не остановили, когда она решила вернуться в Талиг, хотя прекрасно понимали, что её там ждет? Не могли не понимать, что Дорак вручит её тому, кому решит отдать Надор. Почему позволили связаться с «истинниками», шпионить для них, каждый день рискуя жизнью? Пальцем не пошевелили, зная, что ваш друг Штанцлер непременно втянет её в свои тёмные делишки? — язвительная ухмылка давно слетела с тонких губ, в голосе Ворона звучала лишь холодная решимость, а хлёсткие фразы, словно пули, безошибочно достигали цели. В этом был весь Алва — найти слабые места противника и с исступлённой жестокостью бить по больному. — Молчите? А я вам скажу. Вы никогда её не любили! — Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моих чувствах к ней! Я её не любил? А вы, Алва?! Вы её любили, когда заставили выйти за вас? — не в силах справиться с переполнявшей его яростью, Робер буквально прорычал эти слова, выплёскивая годами копившуюся злость. — Нет! Вы хотели получить контроль над Надором и вновь поглумиться над Окделлами. И на этот раз выбрали для этого беззащитную дев… Фразу он закончить не успел — удар пришелся точно в челюсть. Хорошо поставленный удар. Робер качнулся, но на ногах устоял. Металлический вкус крови во рту ощутился мгновением раньше, чем боль. Эпинэ сплюнул и криво усмехнулся, превозмогая тянущую боль в нижней части лица: — О, неужели герцог Алва опустился до банального мордобоя? — Ничего другого вы не заслуживаете, — смерив его презрительным взглядом, Ворон направился к выходу. — Вы будете прокляты за то, что сделали с ней! — бросил Робер ему в спину. Алва резко обернулся: — А вы не будете? Я бы не сделал это с ней, если бы она хоть на бье была так дорога вам, как вы говорите. Нет, Эпинэ, вы — лжец и трус! Вы даже хуже Манрика. Он, по крайней мере, готов был драться за неё до конца. — Я бы дрался с вами! — И что же вам мешает? — с издёвкой вопросил Алва, надменно ухмыльнувшись. Робер вытянул руки, демонстрируя связанные запястья. Кинжал в руках Ворона появился внезапно, маршал шагнул вперёд, и в следующее мгновение путы распались. — Следуйте за мной. Потирая затёкшие кисти, Робер перешагнул порог и, подняв вверх глаза, увидел, как далеко на востоке чуть окрасились алым вершины гор. — Верните маркизу шпагу.