Чёрное на чёрном

Выпив злобу и печаль, Не оставив ничего. Я устала биться в сталь Двери сердца твоего. А тебе дороже нить Замороженной тиши. Легче в спину нож вонзить, Чем достичь твоей души. Канцлер Ги, «To Friends»

Кольцо жгло палец. Риченда попыталась его снять, но оно будто прикипело к коже. Дана почти не помнила, как перстень оказался на её руке, как сама она вернулась в особняк и теперь стояла у столика с вином, глядя на тлеющий алый камень. Мир вокруг померк, лишившись всех красок, превратился в зыбкий серый туман. Голова кружилась и гудела от ноющей боли, мысли путались, сердце мучительно кололо, дышать становилось всё труднее. Ей казалось, что это из-за кольца, оно хоть и было на пальце, но душило её, словно удавка на шее. Дана снова безуспешно рванула золотой ободок, задыхаясь, не понимая, что происходит. Тело покрылось холодной испариной, слепая паника захлёстывала разум, казалось, будто сознание медленно покидает её. Девушка зажмурилась, сжала виски ладонями. В голове зазвучал чужой приглушённый голос, тихо, но настойчиво нашёптывающий: «Камень. Освободи камень». Сознание уцепилось за него, пытаясь удержаться и не соскользнуть за грань. «Освободи камень», — голос звучал всё тише, отдаляясь, и наконец утих. Угас, будто свечу задули. Повинуясь ему, Дана поднесла руку к кувшину с «Чёрной кровью», перстень открылся легко, и две белоснежные крупинки без следа растворились в тёмном винном омуте, словно их и не было. Как только яд выпал, Риченда сумела стащить злосчастное кольцо с пальца. Дышать стало чуть легче, туман в голове начал рассеиваться, вместе с тем и возвращалась способность ясно мыслить. Риченда с трудом перевела дух, тяжело опёрлась ладонями о край дубового секретера. Она глубоко дышала, приходя в себя, пытаясь успокоиться, обдумывая сказанное эром Августом и… заново переживая отвратительную сцену в будуаре. Никогда прежде она не испытывала такой опустошающей боли, беспомощной слабости и горького разочарования. Ото всех этих событий в душе царила страшная неразбериха из мыслей и чувств, не позволявшая разобраться и определить своё отношение к происходящему. Но самым ужасным было то, что она больше не знала, кому верить. Когда она только приехала в Олларию, всё было просто: с одной стороны — память об отце, Альдо, Робер, эр Август и Люди Чести, к которым сама Дана принадлежала по рождению, с другой — Оллар, его прихвостни, «навозники», Дорак и сосредоточение всего зла — Ворон. Шло время, и маски одна за другой слетали, осталось лишь мерзкое ощущение, что её использовали, и лишь Алва протянул руку, когда Дана больше всего нуждалась в помощи. Она приняла его предложение, но всё также ненавидела и боялась. Потом прошёл страх, она узнала мужа лучше, он перестал быть для неё Вороном. Это случилось не в одно мгновение, сначала она стала называть его по имени в мыслях, а потом и в личном общении. Но главным, конечно, было то, как менялось её отношение к нему. В разлуке чувства лишь обострились и обрели название, которое она так долго не решалась озвучить даже самой себе. Любовь. Дана возвращалась к мужу с искренним желанием всё исправить и надеждой на взаимность. Каким разочарованием стала для неё та холодность, с которой он встретил её. Он не просто отдалился, а словно вернулся в прошлое, вновь став таким же равнодушным и отчуждённым, как в первые месяцы их брака. Вот только ненавидеть его у Даны уже не получалось. «Создатель, что я делаю?!» — ужаснулась Риченда. Она ведь не может желать ему смерти за то, что он её не любит. Даже то унижение, что она испытала сегодня, не оправдывает такого. Ничего не оправдывает. Убийство Оноре, список Дорака, обвинение в покушении — она не сможет до конца поверить во всё это, пока не услышит от Рокэ. О том, что она будет делать, если он всё подтвердит, думать не хотелось. Глупое сердце не желало прислушаться к голосу разума и упорно твердило, что Рокэ на все эти ужасы не способен. — Какой сюрприз, — знакомый скучающий голос неожиданно раздался за спиной, и с лица Риченды схлынули последние краски. Чувствуя, как бешено колотится сердце, она зажала кольцо в кулаке и обернулась. — Вы сегодня не перестаёте меня удивлять, — мрачная улыбка тронула губы Рокэ, когда он подошёл к ней, — появляясь там, где вас не должно быть. Его слова вернули её на несколько часов назад и заставили заново пережить ту унизительную сцену. — Этого бы не произошло, будь у вас хоть капля чести! — ответила Риченда, отступая назад. — Останьтесь, — он молниеносно перехватил её за запястье, остановив любые попытки к бегству. Посмотрел твёрдым и испытующим взглядом в сверкающие гневом глаза: — Давайте проведём вечер как прежде? Побеседуем, выпьем вина. Вина?! Девушка бросила растерянный взгляд на кувшин. Она должна забрать его. Может быть, неловко разлить, и тогда никто ни о чём не догадается? — Я не хочу. Дана попробовала высвободить руку, но его пальцы лишь сильнее сжались, он посмотрел на неё так, что слова оказались не нужны. А после прищурился и вкрадчиво уточнил: — Чего именно? — Ничего, а прежде всего — видеть вас. — Прискорбно. Для вас, — едко добавил Алва. — Потому что я не настроен проводить сегодняшнюю ночь в одиночестве. — Остались бы во дворце, — выпалила Дана. Она ожидала, что с его лица спадёт эта издевательская высокомерность, но Алва не казался ни пристыженным, ни даже смущённым. Напротив, легкая ироничная улыбка пробежала по его губам. — Так вам налить? — Нет, — затаив дыхание, еле слышно прошептала Дана, когда он взялся за ручку кувшина, в то время как большой палец левой руки надавил на её запястье, как раз в том месте, где лихорадочно бился пульс. Рокэ медленно повернул голову, приподнял бровь. Он не видел, как жидким рубином в высокий бокал льётся вино, но кувшин остановил точно в тот момент, когда до края оставалось совсем немного. Герцог наконец выпустил её руку и подхватил бокал. — Присаживайтесь, — не терпящим возражений тоном сказал он. Девушка опустилась в кресло возле горевшего камина, Рокэ занял место напротив, казалось бы, как обычно, но Дана знала — это не так. Она незаметно вернула на палец зажатый в руке перстень и заставила себя посмотреть на мужа, но он отвернулся к огню. Оранжевые отсветы пламени играли на его застывшем лице, отражались в синих глазах, подрагивали на алатском хрустале. Риченда, не отрываясь, смотрела на тонкую аристократическую руку, придерживающую тонкую ножку бокала. Руку, убившую её отца, Леонарда Манрика и лишь один Создатель ведает, сколько ещё людей. А сколько их будет, если эр Август не ошибается, и Алва знает о планах Дорака? — Его Преосвященство Оноре убили, — сказала Дана, надеясь развеять хотя бы одно из страшных подозрений. — Меня это не удивляет, — равнодушно пожал плечами герцог, не отрываясь от разглядывания пляшущих языков огня в камине. — Эсператистская братия в Рассветных Садах, должно быть, довольна. — В вас есть хоть капля сочувствия? — удручённо покачала головой Риченда. — Мое сочувствие Святому Оноре уже без надобности. К тому же я не склонен жалеть глупцов. — Их провожали ваши люди, — её слова звучали обвинением, но Алва будто этого не замечал. — Мои люди вывезли их из города, куда дальше направился ваш проповедник с собратьями, я не имею понятия, — герцог вновь пожал плечами, на глазах теряя интерес к дальнейшему разговору на эту тему, и Дана подумала: «Неужели он точно так же отмахнётся и от других вопросов?» — Если вы отказываетесь составить мне компанию, я, пожалуй, выпью, — Алва поднял бокал и отсалютовал им: — Ваше здоровье, сударыня, — добавил он со странной улыбкой, которая заставила девушку содрогнуться. Риченду бросило в жар, и причина тому была не в жарко натопленной комнате. Мир внезапно отдалился, потонул в багровых, скользящих по стенам отблесках пламени. — Стойте! — она порывисто вскочила с места, ошарашенно глядя на мужа и замерший у его рта бокал. Лицо Рокэ казалось безучастным, но губы плотно сжались, взгляд помрачнел, и Риченда увидела в нём раздражение и разочарование. — Что с вами? — Алва слегка подался вперёд, ловя её взгляд и удерживая. Дана застыла, как кролик перед удавом, кажется, даже забыв, как дышать. — Хотите присоединиться? — Я? Да… — она растерянно оглянулась на поблескивающий хрусталь на секретере. — Замечательно, — герцог довольно улыбнулся, поднялся легко и без усилий, одним атлетически-гибким движением. — Я сама, — остановила его Дана и шагнула к столику, пытаясь отогнать мысль, закравшуюся в укромные уголки сознания. Пустые бокалы, плетёная корзинка с полудюжиной запечатанных бутылок, два кувшина с вином. — Белое в том, что слева, — подсказал Алва. Риченда взялась за правый. Вино полилось в бокал густой пахучей струёй, настолько красной, что и в самом деле походило на кровь. Хрустальные стенки сосуда потемнели, Дана взяла наполненный вином бокал и, сделав несколько шагов на негнущихся ногах, практически рухнула в кресло, словно силы покинули её тело. — Я думал, вы предпочитаете «Слёзы», — заметил Алва. — Я устала от слёз, — ответила Дана, и она не лгала. Ответ прозвучал двусмысленно, и Рокэ улыбнулся. Его глаза блеснули в полумраке. — И теперь вы жаждете «Крови»? — не менее двусмысленно полюбопытствовал герцог. И, вздёрнув бровь, добавил: — Я так полагаю — моей? Он произнес эти слова так, что Дане стало не по себе. Что-то внутри неё сжалось, словно в ожидании удара стального клинка. «Он знает, — догадалась Дана. — Что ж, к лучшему. Значит, всё равно не станет пить, лишь поиздевается, как тогда с кинжалом». О том, что с ней будет за попытку отравления Первого маршала Талига, сил думать уже не осталось. — За что выпьем? — полюбопытствовал Алва, выдёргивая её из мыслей. — Тост за короля Талига вряд ли вам понравится, а за вашего призрачного короля такой же призрачной Талигойи пить не буду я. Может быть, за любовь?.. Странное чувство, вы не находите? Оно порой толкает на такое, на что и в порыве ненависти не решишься. — Откуда вам знать, что такое любовь? — тихо спросила Дана. — Чтобы любить, нужно быть готовым жертвовать. Прежде всего — собой. — Любовь — неблагодарное дело, — смотря на свет сквозь алатский хрусталь, сказал Рокэ. — Интересный цвет, — заметил он отвлечённо, а потом, как ни в чём не бывало, продолжил: — Куда проще просто жить и не мучиться из-за чьего-то существования. «Или не жить вовсе», — подумалось Дане, когда молча, словно окаменев, она смотрела на горевшее драгоценным рубином вино и погружалась в тяжёлые мысли, что кружили водоворотом, затягивая в омут отчаяния. Её теперешняя жизнь с непреходящей болью, горечью утрат, с предательством тех, кому она верила — это наказание. Она будто проклята и обречена на вечные страдания, положить конец которым могла прямо сейчас — сделав всего один спасительный глоток. — Любовь хороша лишь в сонетах Веннена и на картинах Каро, а в жизни… — рассмеявшись, Рокэ перевёл взгляд на Риченду и уже без тени улыбки добавил: — Поставьте. Риченда замерла, глядя на него поверх бокала и ощущая на воспалённых губах прохладу хрусталя. — Поставьте бокал, — твёрже и настойчивее повторил он. Дана упрямо мотнула головой, видя по напрягшемуся лицу Алвы, как его захлёстывает волна холодного бешенства. Он в одно движение оказался возле неё и, практически вырвав из руки бокал, швырнул его в сторону камина. Хрусталь разлетелся на осколки, ударившись о каминную решетку. Дана застыла, глядя, как красное вино, будто кровь, впитывается в густой ворс ковра и теряется среди коралловых узоров. Алва отошёл к камину и замолчал, словно размышляя о чём-то, помешал угли, а потом снова повернулся, и отсветы пламени отразились в его глазах. Ей показалось, что она увидела в них отчаяние, но уже в следующую секунду мысль о том, что она могла причинить ему боль, показалась нелепой. У Ворона нет слабостей. В его вине яд, он знает, что это она подмешала его туда, но при этом спокоен и невозмутим. Риченда ждала, когда он наконец заговорит об этом, но Алва молча опустился в кресло, немного покрутил в руке наполненный «Чёрной кровью» бокал и вновь поднёс его к губам. «Зачем? Он собирается пить?!» — лихорадочно промелькнули в голове вопросы. После чего понимание и принятие этого понимания расползались внутри Риченды леденящим ужасом. Что-то надавило на грудь, сбивая дыхание и сковывая спазмом горло. — Там яд, — с трудом выдохнула она онемевшими губами. На мгновение наступила полная тишина. Были слышны лишь потрескивание поленьев в камине и глубокое прерывистое дыхание Даны. Несколько долгих секунд, показавшиеся ей вечностью, он смотрел на неё густым, будто пьяным взглядом, потом поставил бокал на подлокотник и, привычным движением закрывая глаза ладонями, откинул голову на спинку кресла. Тихий стон сорвался с губ Рокэ и раздражённо-тихое: — Уйдите. Она должна была не просто уйти, а бежать и как можно дальше, но, вопреки здравому смыслу, даже не шелохнулась. — Не спросите, почему я это сделала? Алва отнял руки от лица и, ругнувшись сквозь зубы, поднял голову. — Очевидно, потому что я мерзавец, негодяй и подлец. Или я что-то упустил? — криво усмехнулся Ворон, и его глаза сузились в нехороший прищур. — Ах да, я отдал приказ отправить в Рассветные сады вашего Преподобного. А ещё, вероятно, потому что подписал смертный приговор целому выводку Людей Чести, — добавил он, глядя на неё практически в упор. Дана нервно сглотнула и поёжилась от его слов, но Алва это проигнорировал и продолжил: — Как же они будут разочарованы вами, герцогиня Окделл. Жаль, что у вашего батюшки так и не появился сын, который непременно пошёл бы по стопам Алана Святого. Дане показалось, что внутри неё что-то разбивается, а осколки вонзаются в сердце, отдаваясь тупой болью в груди. — Вы знали про список? — выдохнула Дана. Она до последнего не верила в то, что это возможно. Любовь к нему настолько застила ей глаза, что она не желала ничего видеть. И снова ошиблась. Алва помрачнел, отвернулся и, так и не ответив на вопрос, отошёл к окну, за которым вступила в свои права ночь. Риченда с трудом поднялась и направилась к двери, не решаясь обернуться, не решаясь посмотреть в его глаза. Говорить о дальнейшем не имело смысла. И всё же было то, о чём она не смогла смолчать. — Вы кое-что забыли из списка своих злодеяний, — сказала Дана, обернувшись. Всё её существо внезапно охватила ярость. Щёки запылали, а глаза сверкнули решимостью. — Любопытно, и что же? — равнодушно поинтересовался Алва. — Я знаю, что жениться на мне вас вынудили обстоятельства. Да вы и сами никогда этого не скрывали. Вы никому не можете позволить обыграть себя, тем более каким-то ничтожным «навозникам», вам был нужен Надор, и вы его получили. Очередная партия осталась за вами. Только вот незадача, в придачу к провинции вам досталась строптивая девчонка, которая вас ненавидит. Но вы не выносите, когда вам бросают вызов. Нет, не так, — её душили гнев и боль, не давая говорить связно: — Вам это нравится потому, что вносит разнообразие в вашу пресыщенную жизнь. Приручить ту, что всегда считала вас кровным врагом и исчадием Заката. Вас это позабавило, да? — горько усмехнулась Риченда. — Вероятно, увлекательная была игра, но и она вам скоро наскучила. Вы получили, что хотели, а я превратилась в ненужную вещь, которую можно выбросить за ненадобностью. И знаете, я даже могу понять ваше желание избавиться от меня, но ребёнок… — горло перехватывало от жаркой злости, и Дана замолчала, пугаясь звучания собственного голоса и смысла произносимых слов. Когда поток её слов иссяк, в кабинете повисла тишина. Гнетущая. Пугающая. По мере того, как Алва слушал её, его лицо менялось на глазах. Брови хмурились, сойдясь на переносице, где залегла глубокая складка, губы сурово сжались в узкую полоску, во взгляде появилось нечто жёсткое, колющее. Что-то схожее с остриём ножа у горла. — Что?.. — голос Рокэ был тих и угрожающ, а на дне синих глаз плескалась чистая, ничем не прикрытая ярость, такая, что Риченде стало страшно. Она попятилась назад, но, сделав лишь пару шагов, упёрлась спиной в стену. Алва преодолел разделявшее их расстояние за пару секунд и грозно навис над ней. Казалось, стены кабинета вдруг резко сжались, а Ворон занял своей высокой тёмной фигурой всё пространство. Куда бы Дана ни пыталась боязливо перевести взгляд, там оказывались его руки, напряжённая шея, искажённое гримасой ярости лицо. — Что ты сказала?! — пальцы впились ей в плечо, сомкнулись на шее. Дана с ужасом взглянула в его глаза. Бездна… чёрная злая бездна, полная решимости и гнева. Она не была уверена, что он вообще сейчас что-то соображает. Беззвучно открывая рот, словно выброшенная на берег рыба, она вцепилась в его руку в безуспешных попытках вырваться и, когда он резко отпустил её, она едва удержалась на ногах. Дана ошалело застыла, испуганно распахнув глаза, голос не повиновался ей, губы отказывались двигаться. Алва шумно выдохнул, его челюсти плотно сжались, словно он сдерживал слова, что хотели вырваться из его груди, напряжённый взгляд смотрел будто сквозь Дану. Герцог шагнул к двери и распахнул её настежь. — Хуан! Суавес появился на пороге через мгновение. — Проводи герцогиню в её комнаты и запри дверь, — распорядился Рокэ и, не взглянув на Дану, подойдя к окну, открыл тяжёлые створки. В комнату тут же ворвался ветер, сквозняком сметая листы бумаг со стола и задувая свечи. Риченда наконец стряхнула с себя накатившее оцепенение и посмотрела на мужа. Он стоял недвижимо, его застывшая фигура, ещё более тёмная на фоне окна, представляла резкий контраст с развевающимися волосами, которые метались из стороны в сторону под порывами ветра. Сознание своей вины перед ним, словно нож, ударило её под рёбра. То, как он отреагировал на её обвинение, было красноречивее любых слов. Она наговорила ему столько несправедливостей и теперь должна объяснить, что сказала всё это со зла. — Рокэ… — Уходите, — бросил он, казалось бы, бесцветным голосом. — Рокэ, прошу… — Убирайтесь! Риченда вздрогнула. Она никогда не слышала, как он кричит. И это было во сто крат страшнее сжимающихся на шее пальцев. Взявшись за костяной шар, служивший ручкой, Хуан чуть помедлил, как если бы хотел что-то сказать, но потом решительно распахнул дверь спальни и тут же отступил в сторону, пропуская герцогиню. Манжет рубашки приподнялся, обнажив кожу, и Риченда, перешагнув порог, замерла, не в силах отвести взгляда от страшного шрама, пересекающего ладонь и уходящего к запястью. Но поразил её вовсе не ужасный след, оставленный, вероятно, даже не шпагой, а скорее, саблей или ножом, Риченда могла поклясться, что когда-то уже видела его, но не в этом доме. Потускневшие от времени воспоминания ожили, оставшиеся в прошлом события вернулись, выплеснув давно забытые чувства и переживания. Герцогиня Алва ненадолго исчезла, растворившись в юной девушке Дане четырнадцати лет отроду. Темнота липла к окнам кареты, которая всё дальше и дальше увозила её от родного дома. Даже слабый свет бледной луны, ненадолго показавшейся из-за облаков, не мог рассеять окружающий мрак, из которого внезапно появлялись и в котором потом почти сразу исчезали придорожные деревья. Вокруг стояла тишина, и только редкий крик ночной птицы, одинокий и печальный, нарушал дробный перестук копыт. Сжимая перчатки в одной руке, другой Дана приподняла бархатную занавеску на окне, пытаясь вглядеться в сумерки. Ей хотелось в последний раз взглянуть на родовой замок, но он остался далеко позади, экипаж нёсся по лесной дороге, извилистой и такой узкой, что ветки деревьев цеплялись за его бока. — Госпожа герцогиня, — тихо предостерёг сопровождающий их священник, назвавшийся отцом Хьюго. Дана испуганно отдёрнула руку, поспешно отодвинулась, вжалась в стёганую обивку в углу кареты. Монах потянулся, чтобы задёрнуть шторку, и она увидела неровный белёсый шрам на его ладони… Ошеломлённая и растерянная неожиданным открытием Риченда медленно повернула голову, переводя взгляд с руки на лицо Суавеса — всё понимающее, однако совершенно бесстрастное. — Вы?! — потрясённо прошептала Риченда. — Это были вы? Но почему?.. Кэналлиец несколько секунд угрюмо молчал, а потом, будто обдумывая каждое слово, коротко, не вдаваясь в подробности, ответил: — По приказу соберано. Её рот раскрылся от изумления, Риченда неверяще уставилась на него, но так и не произнесла ни слова. Суавес бросил на неё мрачный взгляд, давая понять, что не намерен больше ничего говорить, и со стуком захлопнул дверь. Поначалу Дана даже не могла пошевелиться, она стояла и смотрела на резное дерево, потом покачнулась и прислонилась плечом к стене, а слова Хуана всё звучали и звучали в её голове. Рокэ велел своим людям увести её в Агарис. Как такое вообще возможно? У Хьюго, вернее, Хуана, было письмо Эгмонта Окделла, написанное им самим и с его личной печатью, в подлинности которого герцогиня Мирабелла не сомневалась, иначе не отпустила бы дочь с незнакомцем. Как оно попало к Алве? Риченда находила лишь один ответ: отец сам отдал его Рокэ перед дуэлью. Он знал, что умрёт, и доверил защиту своей дочери Алве. Они были врагами, но отец без сомнения верил, что Рокэ — Человек Чести и сдержит слово. Риченда понимала мотив отца: Ворон — единственный человек в Талиге, кто может противостоять Дораку. Но почему согласился Рокэ?