Чёрное на чёрном

Отвернись, не думай про чёрный день, Напророченный вороньём. Если нашу сказку накроет тень, Она просто станет враньём. И когда змей устало закусит хвост И вновь сойдутся пути. От любви до любви — через пропасть мост. Нам осталось его пройти. Тэм Гринхилл, «От любви до ненависти»

Неизвестность изматывала и томила, заполняясь бессонницей и глухим отчаянием. Дана ощущала невыносимую усталость, но спать не могла. Вина, как змея, жалила душу. Когда послышался звук поворачивающего ключа в замке, девушка даже не шелохнулась. Потом раздался знакомый стук: два коротких удара и через паузу ещё один. Дана приподнялась на кровати и посмотрела на дверь. К встрече с тем, кто стоял по другую сторону, она не была готова, но вместе с тем именно сейчас отчаянно нуждалась в ней, потому встала с постели, на которой так и лежала в одежде, и открыла дверь. Рокэ выглядел не менее уставшим и потерянным. — Можно войти? — выражение его глаз было серьёзным и в то же время просящим. Дана почувствовала, как внутренне сжимается, и молча отступает. Но не успела она сделать и шага, как снова услышала его голос, преисполненный надежды: — Дана, пожалуйста, — выдохнул Рокэ, и её будто окатило ледяной водой. Раньше, уже очень давно, в почти казавшееся неправдой время между тем, называл он её Даной или Ричендой, пролегала граница. По одну сторону которой они были чужими друг для друга людьми, по другую — самыми близкими. Он не называл её Даной с того самого дня, когда просил остаться, а она, не объяснив, не сказав вообще ничего, жестоко его оттолкнула и на пять долгих месяцев уехала в Надор. С тех пор он не говорил ей и «Дана», и теперь даже за одно это она не могла не выслушать его. — Проходите, — произнесла Риченда и заметила, как по его лицу прошла волна облегчения. Рокэ перешагнул порог, закрыл за собой дверь, потом снова посмотрел на неё и сказал: — Я сожалею, что напугал вас. — Рокэ, я… я не думала так, как сказала. Мне было больно, и я хотела причинить боль вам. — У вас получилось, — выдохнул он почти беззвучно, и глухое звучание его голоса отдалось чем-то горестным внутри неё. Рокэ немного помолчал, потом нахмурился каким-то своим мыслям и, чуть склонив голову набок, сказал: — Мне казалось, я знал всё, что вы можете сказать, но это… — Мне очень жаль. — Нет, не извиняйтесь. Кажется, только сейчас я понял, до чего нас довело молчание. Только сейчас мне стало отчётливо видно, что я делаю. Будто кто-то провёл черту, за которой ничто не останется прежним. — И вы ответите на мои вопросы? Рокэ кивнул, соглашаясь. Риченда подошла к камину, в котором медленно догорали длинные, широкие поленья и, готовая к долгой беседе, опустилась в кресло. Она какое-то время смотрела на огонь, от которого исходило мягкое оранжевое тепло и, собравшись с силами, задала свой первый вопрос: — Вы видели список? — Нет, — не раздумывая, ответил Рокэ. — Даже если он существовал, Дорак не стал бы мне его показать, тем более, если там было ваше имя. Но я знал, что такой список есть у Штанцлера, и он покажет его вам, когда придёт подходящее время. Штанцлер рассчитал всё безупречно — сейчас Риченда это понимала. Он появился как раз в тот момент, когда она готова была поверить чему угодно. — Фальшивка, которая заставила бы меня отравить вас, — удручённо покачала головой Риченда. — Я должна была догадаться, что он лгал мне, как и раньше. И еще вы не отдавали приказ убить Оноре. — Не отдавал. Хотите ещё о чём-то спросить? — Почему вы велели Хуану увести меня в Агарис? — сменила тему Риченда. — Как вы узнали? — с неподдельным удивлением спросил Рокэ, вероятно, ожидая другого вопроса. — Сейчас уже не важно. Расскажите мне. — Перед дуэлью Эгмонт обратился ко мне с просьбой позаботиться о его наследнице. Отдал письмо к вашей матери, в котором распоряжался отправить вас в Агарис к Матильде Ракан. Признаюсь, в тот момент я меньше всего ожидал такой просьбы. — Он знал, что умрёт. — Я понял это, только когда на линии он даже не дёрнулся в мою сторону, — ответил Рокэ с неуловимой тенью сожаления в голосе. — Но почему вы согласились? — задала Дана мучивший её вопрос. — Зачем так рисковать из-за девочки, которую вы даже никогда не видели, ведь это государственная измена, и если бы Дорак узнал… — Вы сами сегодня сказали: вызов. В данном случае я сам себе его бросил: смогу ли переиграть Дорака. К тому же, пусть по глупости и гордыне, но я дал слово. — Ваши люди следили за мной в Агарисе? — Присматривали, — уточнил Рокэ. — Я сам каждый год инкогнито приезжал из Кэналлоа в Агарис, чтобы убедиться, что с вами всё в порядке. — Вы видели меня? — пришёл черёд удивиться Дане. — Я наблюдал за вашим взрослением и за тем, как вы с каждым годом становитесь всё печальнее. И в этом была моя вина. — Нет, — покачала головой Дана. — В Ренквахе вы выполняли свой долг военного. Но тогда я, конечно, этого не понимала. Что было дальше? — К сожалению, я не мог помешать вашему возвращению в Талиг. С помощью Лионеля Савиньяка и его людей мне удавалось следить за вами, но во дворце я не мог гарантировать вашей безопасности. Кроме того, вы ввязались в опасную игру. — Вы и про «истинников» знали, — вопрос звучал как констатация факта. Конечно, он всё о ней знал, больше это Дану не удивляло. — Вы понимаете, чем всё это могло закончиться? — в его голосе звучало неподдельное волнение за неё. — Ваше счастье, что у Дорака были планы на Надор, а доказать причастность Штанцлера к вашему шпионажу он пока не мог. Но это был лишь вопрос времени. — Поэтому вы женились на мне? Чтобы забрать из дворца, помешать кардиналу выдать меня за Манрика и передать им Надор, а ещё чтобы иметь возможность самому меня контролировать? Его молчание красноречиво подтвердило все её догадки. Я лишь выполняю свои обязательства. Он всегда руководствовался только холодным расчётом и долгом, а к ней он никаких чувств не испытывал. Несколько месяцев назад ей казалось, что Рокэ тянуло к ней, что у них есть надежда на счастливое будущее. Он всегда был рядом, проявлял к ней такую трепетную заботу, окружал таким вниманием, что не принять их за взаимность было невозможно. И всё-таки Дана оказалась обманутой своим собственным воображением. Она выдавала желаемое за действительное и теперь горько расплачивалась за это. Дана встала и отвернулась к огню. Она не могла сказать ему то, что должна, глядя в глаза. — Я освобождаю вас от обещания, которое вы дали моему отцу. И возвращаю вашу клятву, данную мне. — А я вашу — нет, — неожиданно услышала Дана и обернулась. — Почему? — она сделала один широкий шаг и остановилась прямо перед ним, запрокинув голову и пытаясь безуспешно понять, почему он не хочет избавиться от опрометчиво данных обещаний, которые, без сомнения, его тяготят. — Я люблю вас. Его ответ заставил её на миг оторопеть. Больше всего Дана боялась — это выжигало её изнутри — что для Рокэ она никогда ничего не значила, но, узнав, что ошибалась, она испытывала двоякие ощущения. Он так долго скрывался от неё, смеялся над ней и играл её чувствами, что сейчас его слова казались безумием. Тем более после того, что она видела в будуаре. Ей хотелось прогнать эти воспоминания, опустошить голову. На какое-то время даже казалось, что это удалось, но они всё равно оказывались сильнее, и Дана знала, что никуда от них не денется. Девушка растерянно моргнула, словно приходя в себя. И напряжение, до предела сгустившееся в комнате, начало медленно рассеиваться. — Я не знаю, что вы ко мне испытываете, но это не любовь, — сказала она и попыталась отвернуться, пряча повлажневшие глаза. И тут же почувствовала, как его ладони осторожно легли на её плечи. — Дана, Катарина и я… — Нет! Не хочу ничего слышать о ней! — срывающимся голосом выкрикнула Риченда, пытаясь сбросить его руки, но он лишь крепче сжал её плечи. — Между мной и Катариной давно ничего нет и быть не может, — сказал Рокэ, и какая-то частичка её отчаянно хотела верить этому. Призрачная надежда, что теплилась в душе, разгорелась сильнее, когда она услышала его признание, но в то же время Дана понимала, что не должна верить, если не хочет вновь оказаться наивной и обманутой дурочкой. — Послушайте меня, Фердинанд любит Катарину и своих детей, но он знал, что не сможет помешать Дораку избавиться от неё. Используя мою клятву Первого маршала, он потребовал, чтобы я защищал её от кардинала. Для этого нам следовало убедить всех, что мы с Катариной любовники. Это бросало тень на его репутацию, но Фердинанд был согласен на всё. Повисла короткая, но очень гулкая пауза, в которой они смотрели друг на друга. Рокэ сверху вниз, сжав губы и сведя брови на переносице. Дана — снизу вверх со вспыхнувшей в душе надеждой. Его объяснение звучали так правдиво, так убеждённо, что она уже почти не сомневалась в его искренности. Она и раньше понимала, почему ни Рокэ, ни Фердинанд не опровергали то, что дети королевы от Алвы, но сейчас, всё наконец окончательно обрело ясность. — Катарина тоже была готова на всё. И с большой радостью, — заметила она, на что Рокэ зло усмехнулся. — Муж ей противен, но она королева, а за это приходится платить и делать то, что должна — делить с ним постель, рожать ему детей. — Поэтому она хотела заполучить вас по-настоящему. Вступив с вами в связь, она мстила мужу, а вы — им обоим, потому что были связаны клятвой и ничего не могли изменить, — поняла Дана. Он никогда не любил Катарину, но это не мешало ему быть с ней. И если не думать о том, что было когда-то, она могла, то ложь прощать не собиралась. — Но даже если всё это правда, я видела вас! — Вы видели то, что должны были увидеть. Только недвусмысленные объятия, но ваше воображение дорисовало недостающие картинки и сделало необходимые выводы. — Зачем? — Накануне Катарина пригласила меня к себе и рассказала о планах Штанцлера. Вы должны были стать свидетельницей пикантной сцены, убедиться в том, что я лжец, мерзавец и убийца, и взять яд, который предложил бы вам кансилльер. Отказать она ему не могла, Штанцлер держит её в ежовых рукавицах. Отец Катарины — простолюдин, учитель, приглашённый к её братьям. Он обычный ментор в Лаик, с которым у Каролины Ариго была многолетняя связь. Об этом знает подруга Каролины — Арлетта Савиньяк, настоящий отец Катарины тоже может всё подтвердить, к тому же у Штанцлера есть письменные доказательства — дневники графини Ариго. Но королева Талига не может быть незаконнорождённой, поэтому Катарина делает всё, что велит ей Штанцлер. — И всё же она рассказала вам о планируемом отравлении. Потому что любит вас. — Она никого не любит, кроме самой себя. Но я согласился поучаствовать в представлении. Я хотел, чтобы вы взяли этот треклятый яд и бросили в мой бокал! — Что? — не поверила Дана. — Вы должны были меня ненавидеть, потому что только ненависть могла вас защитить. — Защитить?.. — Дана металась растерянным взглядом по его лицу. — От чего? — От меня! И моего проклятия. — Проклятия? — изумлённо уставилась на него девушка. — О чём вы говорите? — Дана, я прошу, выслушайте меня, а потом клянусь, если вы захотите уйти, я не стану вас удерживать. Риченда снова опустилась в кресло, где осталась сидеть неподвижно, глядя на Рокэ, в то время как он с минуту помолчал, привычным жестом потирая пальцами переносицу, затем глубоко вздохнул и начал говорить: — Вы ведь читали историю о Ринальди Ракане и Беатрисе Борраска? Он был осуждён за похищение и насилие и приговорён к заточению в Лабиринте с Изначальными Тварями. Но перед тем, как войти в Лабиринт, Ринальди проклял своего брата — анакса Эридани. «Пусть твоё последнее отродье четырежды пройдёт то, что по твоей милости прохожу я», — процитировал Рокэ, и Дана, по-прежнему остающаяся в недоумении относительно того, зачем он вспомнил старую легенду, спросила: — Даже если проклятие Ринальди существует, я не понимаю, при чём тут вы? Последний потомок Эридани на данный момент — Альдо Ракан. — Ваш Альдо — Ракан лишь по фамилии. Королева Бланш, жена Эрнани Ракана, не была верной женой и родила сына Эркюля от маршала Эктора Придда. Доказательства есть у Приддов — письма Бланш, а ещё в Агарисе — в документах, доступ к которым имеет только Эсперадор. Адриан был дружен с Матильдой Алати, впоследствии ставшей женой Анэсти Ракана, и всю жизнь скрывал правду. Вновь избранный Эсперадор Юний не предал бумаги огласке, но в поддержке Раканам отказал и признал законность династии Оллара. Оноре приезжал в Талиг, чтобы заключить мир. — Бедный Альдо, — посетовала Риченда. — Он так мечтал о короне. Получается, Эрнани Ракан был не только последним королем Талигойи, отрекшимся от престола, когда город осаждал Франциск Оллар, но и последним Раканом по крови. — А сила Раканов, как и силы Повелителей, передаются лишь по крови. Сейчас от них мало, что осталось, но эти силы существуют, даже если мы больше не умеем ими управлять. Ваш отец никогда не говорил о чём-то подобном? Мистическом, потустороннем? — Нет, но я… — Риченда замолчала, опасаясь, что он сочтёт её сумасшедшей, но всё же призналась: — Я иногда слышу камни. Это странно, потому что Повелителями могут быть только мужчины. — Но в вас тоже течёт древняя кровь, возможно, какие-то слабые отголоски силы проявляются и в вас. — Вы мне верите? — тихо спросила Дана. — Да. — А вы, как Повелитель Ветра, чувствуете что-то необычное? — осторожно поинтересовалась она, сама не до конца понимая, что хочет услышать. — В какой-то момент я начал чувствовать то, чего не должен, и, пытаясь разобраться с этим, зарылся в старые манускрипты, какие только сумел найти, даже поехал в Гальтары. В одном из трактатов на старогальтарском я нашёл подлинную историю Ринальди и Беатрисы. Та, которую мы знаем сейчас, была записана много позднее. — И что вы узнали в подлинной? — Ребёнок Беатрисы не умер, как было официально объявлено, он выжил, и это была не девочка, а мальчик, названный Альбином, которого спустя пару лет Лорио и Беатриса взяли в свою семью и выдали за своего, как раз когда у них родилась дочь. Позже Альбин с названой сестрой бежали в Багряные земли, там приняли веру морисков и поженились. — Но род Алва идёт именно от Альбина Борраски. Хотите сказать, что вы потомок Ринальди Ракана? — она недоверчиво и удивлённо покачала головой. — Это не вся история. Есть то, что было до так называемого похищения. Ринальди был очень популярен и у народа, и среди знати, Эридани опасался за свою власть и решил избавиться от брата. С помощью своей любовницы, которая оклеветала Ринальди. — Беатрисы? — догадалась Риченда. — Но она прошла магическую дорогу Заката и доказала, что её ребёнок Ракан. — Он и был им. Альбин — сын Эридани. Поражённая услышанным Риченда молча смотрела на Рокэ. Неужели это может быть правдой — всё, что он сказал? Ведь если Альбин был сыном анакса, то тогда он — не просто Ракан, а потомок правителей даже не Талигойи, а всех Золотых земель. По старшинству крови именно Рокэ должен обладать самой могущественной и загадочной силой, какая только была в Кэртиане. Невозможно! И всё же она видела, что произошло, когда меч Раканов оказался в руках Рокэ. Все видели. И потом, когда она сама прикоснулась к реликвии… Дана могла поклясться, что видела вспыхнувшие перед глазами световые лучи четырёх Великих домов. Ребёнок, которого она носила, был Раканом. — Я понимаю, в это сложно поверить… — Я вам верю, — Дана откинулась на спинку кресла и, водя пальцами по завиткам подлокотника, спросила: — Вы в самом деле считаете, что проклятие Ринальди существует? — и после утвердительного ответа Рокэ добавила: — Почему вы решили, что оно обрушилось именно на вас? — Все, кто мне дорог, предают меня или погибают. Моя семья, Джастин Придд, Эмильенна… — И вы считаете, что это проклятие?! — резко перебила его Дана. — Рокэ, о чём вы говорите?! Все рано или поздно умирают. Да, ваши братья и сёстры ушли слишком рано, но в этом нет вашей вины. Как и в смерти Джастина. Убийство это или несчастный случай — вы здесь ни при чём. Я уже не говорю про Эмильенну, она предала вас не потому, что вы её любили, а потому что ей велел мой отец. — Вы сами едва не погибли. Как только я позволял себе хоть малейшее проявление чувств по отношению к вам… — Я едва не погибла потому, что кто-то хотел меня убить. Это не проклятие и даже не воля мироздания, это вполне реальные люди, — Риченда всплеснула руками и, не в силах совладать с эмоциями, вскочила с места, зашагала по комнате. — Поверить не могу! Вы хотели, чтобы я добровольно преподнесла вам бокал с ядом, потому что выбрали для меня наименьшее зло — предательство вместо смерти? И что было бы дальше? У вас ведь было противоядие? Вы же не собирались в самом деле умирать? — Я бы никогда не сделал из вас убийцу, — заверил её Рокэ. Риченда замолчала, не в силах подобрать нужных слов. Горло сжалось, в висках с шумом запульсировала кровь. Она вдыхала коротко и часто, словно задыхаясь. Эмоции захлёстывали, отражаясь в трясущихся губах, растерянном взгляде и физически ощутимых попытках устоять на ногах. Лицо Рокэ — сосредоточенное, с запавшими под глазами и скулами тенями, с наполненными страхом и сгустившейся темнотой глазами начало расплываться, и девушке потребовалось невероятное усилие воли, чтобы справиться с собой. — Дана! — Рокэ бросился к ней, но она не позволила ему приблизиться. — Не трогайте меня! Вы хоть понимаете, что я чувствовала? Перед каким выбором меня поставили? А унижение, которое я испытала перед Катариной? Думаете то, что между вами на самом деле ничего не было, что-то меняет? Что ваша вина от этого меньше? Или это вас оправдывает? — пылая яростью и не в силах остановиться, Дана сыпала обвинениями. Ей хотелось кричать на него, встряхнуть, ударить, чтобы он наконец понял, через что заставил её пройти. — Я бы предпочла принять то, что вы выбрали её, а меня всё время обманывали, чем узнать, что вы намеренно причиняли мне боль. И только посмейте сказать, что делали это во благо! — Я несу за вас ответственность. — И в чём же вы её видите?! Вы так долго следовали за мной, пытаясь меня оберегать, но пожелала смерти я только сегодня. Здесь и сейчас, рядом с вами, — её голос взволнованно дрожал, звеня слезами, которые уже застилали глаза, но ещё чудом не текли по щекам. — Я готова была выпить этот треклятый яд, лишь бы прекратить весь тот кошмар, в который превратилась моя жизнь по вашей милости! — Я не думал, что всё зайдет так далеко. После Эмильенны я не хотел больше связывать себя чем-то серьёзным, и явно не стоило даже задумываться о каких-либо чувствах к собственной жене. Немного долга, немного игры. Я всегда считал себя неуязвимым. И физически, и душевно. Чтобы оградить тех, кто мне дорог, научился никого не впускать в своё сердце, но ты… — он подошёл к Дане, обхватил ладонями её лицо, заглянул в близкие глаза девушки, очень внимательно и серьёзно глядя в них, прошептал: — В тебе вся моя жизнь. Но твоя важнее. Рядом со мной ты подвергаешься ещё большей опасности, поэтому я готов был тебя отпустить, но ты должна была уйти сама. Я уверял себя, что у тебя это со временем пройдёт, а я… я привык терять тех, кто дороже всего. Любовь — это готовность жертвовать, — повторил Рокэ её же слова, и боль в его голосе потрясла Дану. В незашторенные окна сквозь неплотно задёрнутые газовые занавески лился густой лунный свет, освещая его лицо, серьёзное и сосредоточенное, и Риченда замерла, глядя на Рокэ. Создатель! Он действительно верил в то, что проклят, и эта вера заставляла его бороться с собой. Его признание всё расставило на свои места, будто мозаику разобрали, а затем заново собрали, и она сложилась в чёткую картинку. Он её любит. Непостижимым образом, непонятно, как и с каких пор, но любит. Пусть и противится этой любви, и стремится избавиться от неё. Отчаянно хочет выбросить эти чувства, давно и старательно забытые, растоптанные прежде другой. И всё же он открылся ей. Риченда и сама знала, что позволить себе открыться перед другим человеком так же страшно, как заглянуть в собственную душу. А такому, как он — вдвойне. — Возможно, целой жизни будет мало, чтобы заслужить твоё прощение, — едва слышно произнёс Рокэ. В тихом голосе звучало такое неподдельное раскаяние, что Риченда, прежде чем поняла, почему так горестно заскребло где-то внутри, и осознала, что собирается сказать, закрыла ему ладонью рот и покачала головой. — Даже если проклятие существует, мы не можем его изменить. Я не знаю, сколько мне отмерено, но я лучше проведу несколько счастливых минут, часов или дней с тобой, чем целую вечность в одиночестве. Это мой выбор, и ты не можешь решать за меня. Она ожидала, что он попытается ей возразить, но Рокэ вдруг очень тихо с чем-то неразличимым в голосе спросил: — А есть шанс, что у меня получится? — Нет. Она приподнялась на носочки и, едва касаясь, провела кончиком носа по его щеке, и он, продолжая настороженно вглядываться, послушно подставил лицо. Так близко, что на её коже ощущались теплота и шевеление его дыхания. Когда она прижалась к его сомкнутым губам, глаза Рокэ всё ещё были открыты, и их синева перетекала в неё, затапливала мозг, отменяя последние напрасные попытки здраво мыслить, беспощадно сметая боль и обиду. Дана опустила веки и мягко, но настойчиво обхватила устами сухие губы Рокэ. Какое-то непродолжительное, но показавшееся ей долгим мгновение, он лишь смиренно позволял себя целовать, словно пытался сдержать себя, но затем сдался, его челюсть зашевелилась, губы приоткрылись, впуская осмелевший язык девушки. Руки Рокэ возникли приятной тяжестью на её плечах и крепко сжали, притягивая к себе, обвивая её тисками удушающих объятий, в то время как её ладони гладили его шею, тонкие пальцы прочёсывали волосы, забирались под ворот рубашки. Они оба скучали по этой близости. Скучали по тому времени, что проводили без ссор и споров, целиком и полностью отдавая себя друг другу. — Я скучала по тебе, — выдохнула Дана ему в губы и почувствовала, что он улыбнулся. По его улыбке Дана скучала тоже, поэтому она открыла глаза и чуть отстранилась, чтобы увидеть её. Но как только она посмотрела на него, улыбка Рокэ погасла. Тёплые пальцы опустились ей на щёку, он нежно провёл вниз подушечками пальцев и вверх — внешней стороной. Заглянул в её распахнутые от волнения глаза. — Te quiero, — прошептал Рокэ, полагая, что она не поймёт сказанного, после чего наклонился и снова поцеловал. На его губах ощущалась горечь усталости и всего того напряжения, что было между ними в последние две недели. Но в тоже время то, как он обнимал, целовал, мягко касался её, всё отменяло — перечёркивало всю ту боль, что они причинили друг другу, все обиды и непонимание — всё то, что было неправильно, и возвращало только лучшее в них.