Чёрное на чёрном

Единственное, чего Дана боялась в это утро — проснуться в одиночестве. Но рука, покоящаяся на её талии, развеяла все опасения, и, не открывая глаз, девушка улыбнулась и блаженно расслабилась. — Если бы каждый мой день начинался с твоей улыбки… — раздался над ухом чуть сиплый ото сна голос, от которого по спине вмиг рассыпался ворох мурашек. Рокэ пошевелился — его длинные руки обвили и сжали её, теснее прижимая к себе. Дана почувствовала, как он наклонил к ней голову, зарылся носом в волосы. По коже скользнуло тёплое дыхание, и на обнажённом плече возник лёгкий поцелуй. Дана повернулась в сомкнутых вокруг неё руках и посмотрела на мужа. Его лицо было так близко, что всё пространство перед ней, всё поле её зрения занимали его глаза. Они были такими синими, взволнованно распахнутыми и заполненными таким ярким воодушевлением, что Дана, вдохнув, забыла выдохнуть. Как же она любила его! Рокэ улыбался мягко и открыто, на его щеках запали продолговатые мимические складки, снизу под ресницами залегли тени, а в уголках глаз рассыпался веер крохотных морщинок. Дана подумала, что никогда прежде не видела его таким настоящим, и это открытие всколыхнуло внутри бередящую душу нежность. Дана протянула руки, кончиками пальцев провела по скулам и линии челюсти, ощущая легкое сопротивление едва пробивающейся щетины, обрисовала контур губ и, глядя в его глаза, призналась: — Знаешь, я раньше не любила синий цвет. Он казался опасным и холодным. А теперь я смотрю в твои глаза — самые синие на свете — и они наполняют меня теплом. Теперь синий — мой любимый цвет. Я люблю носить синее, окружать себя им, потому что он напоминает о тебе. Его глаза мягко блеснули, высвечивая затаённые чувства и мечтания, кончики губ едва заметно дрогнули. Кто-то другой и не догадался бы, что это была улыбка, но по теплоте, затопившей её сердце, Дана поняла и это, и всё то, что он хотел сказать. Не отрывая от неё взгляда, Рокэ лёгкими прикосновениями провёл по линии её бровей, на мгновение прикрыв ладонью её глаза, и Дана почувствовала едва заметный горько-травяной аромат. Ладонь скользнула к щеке, и, не выдержав, Дана остановила его руку, пытаясь продлить это прикосновение. Рокэ наклонился совсем близко к девушке, так, что она ощутила его тёплое дыхание на своих устах, и через мгновение их губы соприкоснулись — нежно, неторопливо, едва касаясь. Кончик языка, как будто вопрошая, скользнул по её губам, и Дана трепетно откликнулась на призыв. Рокэ коротко поцеловал её лоб, веки, щёки, Дана вытянулась, подставляя шею и плечи, сама неспешно гладя руками всё, до чего могла дотянуться — узкие упругие бёдра, широкую спину, крепкие плечи и мышцы, неочевидные, но проступающие ненавязчивым рельефом и содержащие в себе надёжную силу. Их полусонные ласки были неторопливы и прекрасны. В них нет ни рваной поспешности страсти, ни лихорадочной суеты, зато с избытком томной нежности и такого желанного ощущения слияния не только тел, но и душ. Его руки скользили по её телу, поглаживая, легко сжимая. Он целовал её уверенно, но мягко, язык невесомо ласкал губы и линию зубов, вздрагивая при встрече с её. Когда горячая ладонь коснулась бедра, Дана выгнулась навстречу, но не торопила, не требовала большего. Внутри живота вспыхивали знакомые сладкие искры, и она, запрокинув назад голову, зажмурилась, полностью погружаясь в столь приятные во всех отношениях ощущения. — Дана, — шепчет Рокэ с желанной хрипотцой, и девушка послушно открывает глаза. Он приподнимается, устраиваясь между её разведённых ног, упирается ладонями в постель, опускается осторожно, понемногу. Не разрывая зрительного контакта, начинает также двигаться — медленно, неторопливо раскачиваясь, заставляя низ живота сжиматься с каждым новым неспешным толчком. Но постепенно желание вытесняет сонливую расслабленность, стирает полуулыбку. Глаза его стремительно темнеют, пока взгляд окончательно не вспыхивает страстью. Он глубоко и влажно целует её, не в силах отказать себе в этом удовольствии, и Дана отвечает, крепко обнимая его, надавливая ладонями на поясницу. Размеренные движения становятся быстрее и резче, дыхания сбиваются, тело наполняется силой, и сон отпускает окончательно. Рокэ ловит губами её стоны, сильнее вжимает в постель, чувствуя, что она на грани. Её крик тонет в поцелуе, когда он, двигаясь глубоко в ней, приводит их обоих к желанному финалу. Дана чувствует себя обессиленной, а по её телу вместе с последними отголосками острого наслаждения разносится сладкое освобождение. Ей нравится ощущать на себе тяжесть его тела, но Рокэ медленно выдыхает и, нежно поцеловав, падает на подушку рядом. Притягивает девушку к себе, и его слова, как последняя, изощрённая ласка, прокатываются по её телу волной тёплой неги: — Люблю тебя. В ответ Дана крепко обняла Рокэ и, прислушиваясь к гулкому биению его сердца, счастливо улыбнулась. Рокэ укрыл её и, поцеловав в пахнущую вереском макушку, сказал: — Поспи, ещё рано. — А ты? — lo siento, querida, но меня ждут во дворце. Дана согласно кивнула. Король — это не страшно, главное, что он не собирается идти к Штанцлеру. — Останься сегодня дома, — голос Рокэ был спокоен, но на душе у Даны отчего-то стало тревожно, и от Рокэ не укрылось отразившееся на лице девушки волнение. — Ни о чём не беспокойся, — сказал он, откинув упавшую на её лицо прядь волос, а потом, мягко освободившись из горячего плена её рук, в решительной настойчивости повторил: — Всё будет хорошо. Дана искренне верила — так и будет. Никогда прежде она не чувствовала себя такой защищённой, в безопасности, за непреодолимой высокой стеной от остального мира с его заботами и опасностями. И пусть Рокэ проиграл самому себе и своим чувствам, но сражение за их будущее он выиграет, и неважно, кому придётся противостоять — людям, проклятию или самому мирозданию. Рокэ вернулся, когда Риченда заканчивала письмо сестре. Утром привезли почту из Надора: отчёты управляющего и послание от Айрис. Сестра жаловалась на скуку и на матушку. Риченда переживала за сестру. Если бы она могла забрать её и младших к себе, но герцогиня Окделл никогда на подобное не согласится. Всё, что могла Дана, это дождаться восемнадцатилетия Айрис, когда барышне из благородной семьи полагалось начать выходить в свет. Дана решила, что непременно нужно поговорить об этом с Рокэ. Она добавила ещё несколько строк к письму, дождалась, пока чернила высохнут, свернула листы и тёмной каплей воска запечатала послание. — Добрый день, — сообщил о своем присутствии Рокэ. Дана подняла голову и обернулась, её лицо просияло радостной и счастливой улыбкой. — Вы уже вернулись? — она не ожидала его так рано. Рокэ вопросительно вскинул брови. — Вы? — переспросил он, приближаясь, и Дана со смешком исправилась. — Ты. Его пальцы обвили её руку и приподняли, на тыльную сторону ладони опустился невесомый поцелуй, и это было красноречивее любых слов. — Я уже вернулся, — подтвердил Рокэ и, не выпуская её руки, присел на корточки, так их лица оказались практически на одном уровне, взгляды встретились, и Дана почувствовала растекающееся по щекам тепло. — Не хочу больше слышать никаких «вы», когда мы вдвоём, — сказал он, и Дана согласно кивнула. — Сегодня чудесная погода. Может быть, нам поехать за город? — предложила Дана, вспоминая уютный дом у озера, в котором многое началось. — Через пару дней, — пообещал Рокэ.

***

Его Высокопреосвященство любил прогуливаться в старом королевском парке. Здесь дышалось легче и свободнее, в тенистых аллеях пахло временем и жасмином, густой зелёный занавес, не пропуская ярких солнечных лучей, давал желанную тень и разливал сквозь листву мягкий приглушённый свет. Вот только времени для праздных прогулок у кардинала Талига не было. И всё же сегодня он приехал в парк, стены кабинета давили, на свежем воздухе думалось лучше. А поразмышлять было о чём. Вчера очередная новость облетела всю Олларию: Ворон вызвал на дуэль сразу четверых соперников: брата герцога Придда и только недавно выпущенных из Багерлее Килеана-ур-Ломбаха и обоих Ариго. Причём, по свидетельствам очевидцев, коих во дворе набралось предостаточно, Алва был то ли пьян, то ли в лихорадке и будто целенаправленно нарывался на ссору со Штанцлером и его сторонниками, а те, как ни странно, приняли вызов, настаивая на поединке до смерти. Дуэль должна была состояться сегодня утром в Нохе, и кардинал ждал отчёта с места событий с не меньшим нетерпением, чем известия о судьбе Альдо Ракана. Его Высокопреосвященство свернул на вымощенную растрескавшимся камнем дорожку и вскоре оказался у Королевского источника. Четыреста лет назад по приказу Франциска Оллара обычный родник был превращён мастером из Ардоры в нечто более достойное королевского парка, и теперь вода изливалась из оскаленной каменной морды дракона в неглубокий, одетый в мрамор бассейн. Водная гладь была усыпана крупными лепестками чубушника, который в среднем Талиге называли королевским жасмином. Кардинал присел на широкий бортик, стоящее в зените солнце бросало на безбрежное водное зеркало блестящую дорожку. Сквозь прозрачную воду были видны лежащие на дне монеты. Таллы и суаны кидали в водоём «на счастье», и за практически целый Круг их скопилось немало. Сильвестр опустил руку, дотронулся пальцем до поверхности, и по спокойной водной глади пробежала лёгкая зыбь. — Ваше Высокопреосвященство! — раздался откуда-то снизу голос младшего секретаря. Дорак поднялся, на его лице застыло выражение напускного спокойствия. Негоже подчинённым видеть кардинала Талига меланхолично созерцающим парковые красоты. Новости, вероятно, были важными, потому как секретарь на удивление быстро поднялся вверх по узкой каменной лестнице. — Первый маршал убил всех своих противников, — сообщил запыхавшийся помощник. Сильвестр бы удивился, будь иначе. Для Алвы что один, что четверо. — Подробности? — коротко осведомился Дорак. — Человек, который был на месте дуэли, доложил, что герцог Алва приехал в Ноху раньше времени, но в условленном месте появился с десятиминутным опозданием. Порядок поединков определил жребий. Первым дрался граф Гирке-ур-Приддхен, вторым и третьим стали Ги Ариго и Килеан-ур-Ломбах. Иорам Ариго бросил шпагу и пытался убежать, но герцог потребовал у секунданта пистолет и застрелил графа. После этого маршал Алва и секунданты всех сторон направились в особняк кансилльера, где находились с полчаса, и разъехались. Сейчас герцог в своём особняке на улице Мимоз. Граф Штанцлер отправился во дворец. Дорак задумался. Информации о дуэли было маловато. — Пригласите ко мне секундантов. По очереди. — Хорошо, Ваше Высокопреосвященство. Секретарь убежал выполнять поручение, а кардинал неспешно пошёл в обход — с восточной стороны путь к Королевскому источнику был не таким крутым, хоть и занимал больше времени. Но сейчас Сильвестр не торопился. Ему всегда лучше думалось и вспоминалось на ходу под размеренный ритм шагов. Мотивы Рокэ Сильвестр понимал: тот практически преподнёс ему заговорщиков на блюдечке и потому не одобрил того, что к арестованным не были применены допросы с пристрастием с целью получения признаний. Более того, Килеана и Ариго отпустили, и Алва предпринял собственные меры. Странно другое — эти трое должны были обходить Ворона за хорну, но поддались на провокацию и настояли на дуэли. На что они рассчитывали?.. После бесед с секундантами ситуация несколько прояснилась. Все свидетели сошлись на том, что об отсутствующем Алве противники, в частности, оба Ариго и Килеан, казалось, знали больше других. Иорам Ариго, известный своей трусостью, даже начал иронизировать по поводу задержки, но как только Алва наконец появился, троица выглядела даже не удивлённой, на их лицах читалось искреннее изумление, будто они были уверены в том, что герцог не придет. Любопытно было и то, что Ворона во время дуэли все свидетели как один охарактеризовали одинаковой фразой: в глазах маршала горело Закатное пламя. Методично расправившись с противниками, Алва напомнил, что кансилльер вчера приглашал оставшихся на завтрак. Ему никто не посмел отказать, и вся компания отправилась в особняк Штанцлера в Огородном предместье. Кансилльер был поражен появлением на его пороге Ворона, но, по свидетельствам очевидцев, изо всех сил пытался сохранить лицо. От завтрака гости отказались, и тогда Алва предложил выпить вина, дюжину бутылок которого прислал Штанцлеру ещё накануне. Полковник Мевен вспомнил, что на руке Алвы сверкал перстень не то с рубином, не то с шерлой. Он бросался в глаза, ведь Ворон не носит ничего, кроме сапфиров. Герцог сам разлил вино, один из бокалов поднёс кансилльеру, пространно упомянув о каком-то ночном душеспасительном разговоре. Штанцлер переменился в лице и отказался пить, после чего, к изумлению окружающих, Алва выхватил пистолет и направил на графа. Под дулом Штанцлеру пришлось осушить кубок. Первый маршал расхохотался и, не сказав никому ни слова, уехал. Кансилльер, сославшись на недомогание, на некоторое время покинул гостей, а когда вернулся, то выглядел и того хуже. Все отметили его болезненную бледность и нездоровый цвет лица. Размышляя о случившемся, Сильвестр по привычке перебирал гранатовые четки. Четверо убитых, представление в доме кансилльера, устроенное Алвой… Зачем?.. Штанцлер решил, что в бокале яд, поэтому отказался пить? Перстень с рубином на руке Рокэ… Эпинэ или Ариго? Вероятно, Ариго, иначе Рокэ не вцепился бы им в глотки. В кольце был яд?.. Нет, не так — яда там уже не было. Что ж, теперь всё яснее ясного. Стук в дверь отвлёк его от размышлений. Агний выглядел взволнованным. — Граф Штанцлер исчез. — Что значит — исчез? — Два часа назад он был у Его Величества и с его разрешения отправился к королеве, чтобы сообщить о гибели Ги и Иорама Ариго. Её Величество молилась в капелле и утверждает, что графа не видела, хотя ранее он вошёл в капеллу. Наши люди обследовали помещение и обнаружили тайный ход. Сильвестр постучал кончиками пальцев по столу. Катарина лжёт или в самом деле не знала? Она всегда молится перед центральным алтарем, а потайной ход, называемый Дорогой королев, начинается в Фабиановом приделе. — Штанцлера отыскать, — распорядился кардинал, но больше для порядка. Поиски вряд ли увенчаются успехом, хитрый гусь давно просчитал пути отступления и вскоре всплывёт где-нибудь в Дриксен или Гайифе. — Слушаюсь Ваше Высокопреосвященство. — И мне нужен отчёт о всех передвижениях герцогини Алва за последнюю неделю. Где была, с кем встречалась и разговаривала. После того, как несколько минут спустя Агний положил на стол алую папку и удалился, Дорак просмотрел все отчёты прознатчиков, и картина окончательно сложилась. Кардинал довольно улыбнулся. На этот раз Штанцлер оступился и утащит в пропасть всех своих сподвижников. Эта зацепка получше поддельной записки для Килеана. Такой заговор, если раскрутить — позволит избавиться от все Ызаргов Чести разом. Но сначала следует отправить в Фельп Алву. Фома просит военной помощи, и он её получит. Талигу нужен хлеб, а кардиналу — услать подальше Ворона. А в это время Манрик благополучно раскроет заговор Штанцлера и всех с ним связанных. После чего произойдёт несчастный случай с Его Величеством и самим тессорием. С остальными регент, а ещё лучше — король Рокэ Первый — разберётся сам. Сильвестр положил перед собой лист бумаги, написал несколько строк и, запечатав послание, позвонил в колокольчик, вызывая секретаря. — Незамедлительно доставить Первому маршалу.

***

Следующим утром Риченду разбудило яркое весеннее солнце. С начала Весенних Волн оно с восхода до заката заливало столицу Талига светом и практически летним теплом. Просыпаться не хотелось. Дана потянулась в полусонной истоме, провела рукой по постели в поисках Рокэ, но натолкнулась лишь на складки ткани. Девушка подняла голову, жмурясь от ярких лучей, прикрыла ладонью глаза и оглядела комнату. В спальне она находилась одна, и это несколько огорчало. Прошлое утро было волшебным, но Дана, конечно, понимала, что у Первого маршала Талига есть обязанности и дела, требующие его участия и присутствия. Он и так вчера провёл с ней практически весь день, не говоря уже о вечере и, конечно, ночи, при воспоминании о которой щёки начинали алеть. Девушка приподнялась на локоть, села в постели, поджав под себя ноги, потянулась к витому шнуру, вызывая горничную. Помогая ей одеваться, Лусия сообщила, что соберано уехал с рассветом и ещё не вернулся. Риченда спустилась на поздний завтрак в малую столовую. На небольшом столе было сервировано всё, что она любит: шадди со сливками, яйца пашот, паштет из трюфелей, печеные яблоки в меду и фирменные булочки Кончиты. — Кажется, я опоздал, — донесся со стороны двери знакомый голос, и Дана, не в силах удержаться, улыбнулась. Интересно, так будет всегда, когда одно лишь звучание его голоса вызывает в ней волнение? Рокэ остановился за её креслом, его руки легли ей на плечи, а на изгиб шеи опустился лёгкий поцелуй. — Доброе утро. — Очень доброе, — очередная улыбка неудержимо сорвалась с её губ. Рокэ занял место во главе стола, слуги поставили на стол новые блюда, разлили в бокалы вино и воду и удалились. А потом вдруг повисла пауза, в которой Дана пыталась понять природу их молчания и осознать, стоит ли его нарушать. Склонив голову набок и подперев рукой подбородок, она смотрела на мужа, пытаясь разгадать его настроение. Что-то неуловимое, замеченное на каком-то интуитивном уровне и пока не вытянутое из подсознания наружу, настораживало её, но она никак не могла понять, что именно. Возможно, она зря тревожится и ищет то, чего нет, просто очень боится, что их с таким трудом обретённое счастье может что-то нарушить. — Лопе варит лучший шадди в Талиге, — Рокэ сделал короткий глоток, довольно прищурившись, посмаковал напиток и добавил: — Но в Алвасете остался Мергэллах, так вот он — просто кудесник. Ты непременно оценишь. — Он багряноземелец? — Самый настоящий и не выносит холодов, поэтому никогда не покидал Кэналлоа. — А ты бывал в Багряных землях? — Да. У меня там четыре племянника. Старший, правда, лишь на три года меня моложе, — улыбнулся Рокэ. — Занимательный был вояж. Их жизнь, культура и обычаи разнятся со всем, что мне приходилось когда-либо видеть. Даже несмотря на то, что все кэналлийцы немного морисски. — А мне кажется, из тебя получился бы блестящий нар-шад. Рокэ с интересом приподнял бровь. — Белоснежный шатёр посреди пустыни… трепещущая на ветру материя живописно подобрана при входе шнурами с золотой бахромой. Внутри — шкуры леопардов и цветастые узорчатые ковры. Поверх их шёлковые и атласные подушки, украшенные яркими разноцветными кистями. Багряноземельные сладости и вино, а ещё… — Гарем… — мечтательно произнёс Рокэ, и Риченда возмущённо встрепенулась. — Что?! Искры смеха прожигали синие глаза, Дана отщипнула от кисти чёрную виноградинку и бросила в мужа. Рокэ непроизвольно отклонился, избегая попадания и, более не сдерживаясь, прыснул со смеха. — Ужасные обычаи, — сказала Дана. — Я бы никогда не согласилась стать второй или третьей женой. — Их может быть гораздо больше, но всё зависит от договора. Инес была единственной женой нар-шада Шауллаха. — Ты её помнишь? — осторожно спросила Риченда. — Мне не было и четырёх, когда сестра вышла замуж. — Очень жаль, что я уже не смогу узнать никого из твоей семьи. Прокручивая между пальцами тонкую ножку бокала, Рокэ потянулся к Дане, обхватил её пальцы, сомкнувшиеся на фигурной ручке фарфоровой чашки, и Дана улыбнулась этому движению. Как бы она хотела дать ему то, чего он долгие годы был лишён — тепло семейного очага. — Расскажи мне о Кэналлоа, — попросила она. — О чём захочешь. Они завтракали и разговаривали. Рокэ со знанием дела рассказывал о вине и виноградниках Гостильской долины, потом об Алвасете. Слушая его, Дана грезила о Кэналлоа, словно наяву представляя широкий живописный холм, подошва которого обрамляет Алвасете. Оливковые рощи вперемешку с лаврами и цветущими апельсиновыми деревьями со всех сторон окружают залитый солнцем город. По склону зелёными струями бегут виноградники, на вершине в бронзовых отливах сияет белоснежный замок, а внизу безмятежно рябит мелкой волной бирюзовое море… Идиллию нарушил стук в дверь, по которому Риченда безошибочно узнала Хуана. — Прошу прощения, соберано, срочное послание от Его Высокопреосвященства. Рокэ отложил вилку с наколотым на неё ломтиком рубленного каплуна, задержал руки над столом, потирая пальцами, будто стряхивая с них невидимые крошки, взял с серебряного подноса нож для бумаги и письмо, отточенным движением вскрыл его, развернул и быстро пробежал глазами написанное. Хуан удалился, понимая хозяина без слов, Дана же неуютно поёжилась, наблюдая, как, прочитав послание, Рокэ откинулся к высокой спинке кресла, касаясь затылком резьбы. В груди возникло неприятное, гулко колотящееся в такт взволнованному сердцу жжение, и герцогиня не выдержала: — Что-то случилось? — Нет, — резко поведя подбородком, возразил Рокэ. Его голос был обманчиво спокоен, но Дана знала, что за равнодушным тоном и таким же взглядом кроется столько же переживаний, как и у любого другого, только он умеет скрывать свои чувства. — Кардинал хочет меня видеть. Дана несколько секунд посидела молча, комкая краешек салфетки, а потом спросила: — А если он знает о яде? — задала она вопрос, понимая, что Рокэ уже подумал об этом, потому что в его словах она услышала какую-то недосказанность. Рокэ нахмурился и мотнул головой. — Не думаю. Штанцлер был аккуратен. Он не предоставил бы Дораку такой козырь против себя. Но будет лучше, если завтра мы появимся на людях вместе, отсекая ненужные слухи. — Хорошо, — согласилась Дана. Рокэ будет рядом, и ей нечего бояться. — Если ты не хочешь… — Нельзя позволять страху определять будущее. Уголки губ Рокэ едва заметно дрогнули, обнажая плохо скрываемую гордость. Но Риченда думала сейчас о другом. — В меня стреляли по приказу Дорака? Поползшие было вверх уголки губ снова опустились вниз. — Нет, — коротко ответил он, но Риченда должна была узнать всё. Тема была тяжёлой для них обоих, и неизвестно, к чему могла привести, но Дана считала, если сейчас всё не выяснить, то сомнения и недосказанность со временем возведут между ними стену. — Ты уверен в этом или не подозреваешь его, потому что вы союзники? Рокэ сузил глаза, а по тому, как едва заметно дёрнулись на лице мускулы, будто в болезненном спазме, как резко очертилась линия челюсти и как похолодел взгляд, поняла, что снова причинила ему боль. Почувствовала, что установившееся между ними доверие повисло над пропастью. Дана очень не хотела снова его потерять, но, поймав на самом кончике языка порыв извиниться, всё же промолчала, ожидая ответа. — Это был не Дорак, — повторил Рокэ, но продолжения не последовало. Сначала Дана приняла его нежелание говорить за недоверие и умалчивание, а потом догадалась — так он оберегает её от ещё большей боли. — Оноре сказал, что я должна изгнать из своего сердца ненависть. Я и сама понимаю, что она тянет меня назад, и сейчас я готова отпустить эту боль и оставить её в прошлом, но мне важно было услышать, что ты не станешь ради политических интересов… — Дана, — остановил её Рокэ, и Риченда была благодарна ему за это. Порой, поддавшись эмоциям, она говорила то, что совсем не следовало. Девушка подалась вперед, протянула руку и, нащупав его пальцы, накрыла своими. — Рокэ, я тебе верю и обещаю, что не стану влезать в ваши политические игры. Вместо ответа он сжал её тонкие пальцы в своих. — Ещё шадди? — улыбнулась Риченда и, получив одобрительный кивок, взялась за кувшинчик. — Так чего же всё-таки хочет Дорак? Рокэ немного помолчал, словно раздумывая, и, дождавшись, пока Дана разольёт по чашкам ароматную, пахнущую кардамоном и морисским орехом жидкость, сказал: — Есть то, что тебе лучше услышать от меня. Я вчера вызвал Килеана, Придда и обоих Ариго. Сердце на мгновение замерло в груди, затем выпрыгнуло в горло и там бешено заколотилось, не давая вздохнуть. Риченда подняла на Рокэ испуганный взгляд. Интуиция её не подвела, тревоги были не напрасны. При одной мысли о четверной дуэли ей становилось дурно. Девушка покачала головой. Привыкнуть к тому, что Рокэ единственной достойной ставкой всегда считает свою жизнь, было невозможно. — Когда? — глухо спросила она после небольшой паузы. — Сегодня на рассвете. Дана нервно сглотнула и, унимая дрожь в пальцах, сказала: — И если вы здесь, то они… мертвы, — догадалась она, не замечая, как снова перешла на «вы». Дорак выпустил Килеана и Ариго из Багерлее, очевидно, не собрав достаточных доказательств их вины в беспорядках, но у Рокэ всегда были свои представления о чести и справедливости. — Зачем столько смертей?.. — укоризненно спросила Дана, качая головой. — В Октавианскую ночь было больше, — с засквозившим в голосе раздражением и с так характерной порой для него жёсткостью ответил Рокэ. — Долги нужно отдавать. — Нетерпеливо сталкивая с колен накрахмаленную салфетку, Рокэ стремительно поднялся и отвернулся к окну. Дана не нашла, что ответить, и повисло молчание. Неуютное, тяжёлое, начинающее затягиваться и пробуждающее в ней чувство вины, как во время проповеди отца Маттео, когда она думала о чём угодно, но не о Создателе. Дана вспомнила об Оноре и Пьетро, умерших детях и их несчастных родителях, о десятках отнятых жизней и всех ужасах, что творились той ночью в городе, и поняла, что Рокэ прав. Зло должно быть наказано, и неважно, будет это суд или укол шпаги. Дана встала из-за стола и подошла к мужу. Рокэ смотрел застывшим бесцветным взглядом в распахнутое окно, за которым было белым-бело — в саду цвели яблони и черемуха. Сладкий запах проникал в нагретую солнцем комнату, а лёгкий ветерок слабо шевелил шёлковые портьеры. — Рокэ, — позвала его Дана. Он повернулся к ней, хмуря брови одновременно вопрошающе и строго. — Пожалуйста, прости меня, я… — она училась признавать свои ошибки, но лишь бы у него хватило терпения. — Я так боюсь потерять тебя. Особенно сейчас. — Этого не случится, — слабо улыбнулся Рокэ, но лёд в его глазах стремительно таял. Он поднял руку и, подступив к ней ближе, обнял за плечи, привлёк к себе. И в его крепких объятиях Дане больше не было ни волнительно, ни страшно. Ей снова стало спокойно. — Я не собираюсь умирать. Особенно сейчас, когда мне есть, к кому возвращаться.

***

Его Высокопреосвященство неподвижно стоял у окна, ожидая своего непредсказуемого союзника. С Ворона станется сказать, что никого послания он не получал. Ошибка слуг и ничего более. Не приехал же он на аудиенцию к королю, предпочтя провести вечер с женой. Что ему помешает проигнорировать приглашение кардинала? Сильвестр вглядывался в подступающую темноту. Уставшее за день солнце раскраснелось и тяжело опускалось на высокую каменную стену, увитую плющом. На коротко подстриженном газоне удлинялись тени деревьев, лёгкий ветерок играл молодой листвой, статуи стыдливо прикрывали наготу задрапированными одеждами. В чуткой вечерней тишине топот копыт по брусчатке Сильвестр услышал задолго до того, как всадник появился перед парадным подъездом. Алва спрыгнул со своего чёрного жеребца, не глядя бросил поводья подскочившему мальчишке-конюху, и стремительно поднялся по лестнице. — Я уже отчаялся вас дождаться, — признался Дорак, невесело усмехаясь, когда Рокэ переступил порог кабинета. — Приехал, как только позволили дела, — Алва вернул ему улыбку — лучезарной. — Ваши дела, насколько я знаю, закончились к полудню. Сейчас уже вечер. — Ваше Высокопреосвященство, вы всегда так осведомлены о моих делах, что я не совсем понимаю, зачем вы пригласили меня говорить о дуэли, о которой и так всё знаете. Ваши прознатчики не зря едят свой хлеб. — И всё же у меня есть вопросы. Присаживайтесь. Приказать подать вина? — Благодарю, — закинув ногу на ногу, Алва вольготно расположился в кресле и поинтересовался: — Так что интересует Ваше Высокопреосвященство? Кардинал вызвал секретаря, велел принести вина и лишь после этого ответил герцогу. — Почему вы не пристрелили Штанцлера? — С удовольствием бы избавил наш бренный мир от господина кансилльера, но он оказался умным трусом. — А если бы он отказался пить, что бы вы сделали? — Выстрелил, — не задумываясь, ответил Алва. — И Штанцлер это понял. — Понадеялся на рвотный камень. — Я не порчу вино, — с отвращением заметил Алва. Кансилльера Ворон ненавидел, но всё же отпустил. Причина находилась лишь одна — герцогиня. Сильвестр не понимал, чем Рокэ так приворожила дочка Окделла? Их браку уже больше года, но слухи о самой интригующей паре Олларии не утихают по сей день. Завистницы утверждали, что выросшая на Севере Риченда Алва и в самом деле знакома с колдовством. Недаром же вереск, на основе которого ей делают духи, считается ведьминым цветком. Вот только Ворон совсем не похож на того, кому можно навязать свою волю. — Штанцлер должен был оказаться в Багерлее, но вы его отпустили, и теперь он сбежал. Рокэ равнодушно пожал плечами. — Я же говорю — умный трус. Но я полагаю, что скоро мы о нём снова услышим, и где бы он ни находился — в Агарисе, Дриксен или Гайифе, ваши люди смогут его достать. — Смогут, — подтвердил Дорак и замолчал. Вошедший слуга поставил на столик поднос с бутылкой «Крови» и парой высоких бокалов. И лишь после того, как они с Алвой вновь остались одни, добавил: — Если успеют раньше ваших. Делая вид, что не слышал последнего замечания, Ворон откупорил бутылку и налил себе вина. — Штанцлер может начать говорить, причём о герцогине, а вы этого не хотите. По этой же причине вы не отправили его в Багерлее. — С чего вы взяли? — небрежно поинтересовался Алва с хорошо разыгранным хладнокровием. — Давайте начистоту, Рокэ? — Как угодно. — Интрига началась на балу в честь именин Её Величества, с которого Катарина в какой-то момент неожиданно исчезла. А следом за ней и вы. — Продолжайте, — произнёс Алва, делая глоток. — Я так понимаю, герцогиня стала свидетельницей весьма пикантной сцены, не предназначенной для её глаз. Даже могу посочувствовать бедняжке: одно дело, когда все вокруг болтают, что у супруга многолетняя связь с королевой, и совсем другое — убедиться в этом воочию. Дальше? — осведомился Сильвестр и после едва заметного кивка Алвы продолжил: — Герцогиня та ещё гордячка, вся в отца. К тому же, оскорблённая женщина — это всегда неукротимая стихия. Чем и воспользовался наш предприимчивый кансилльер. Он как смог утешил подопечную, а затем преподнёс перстень с алым камнем, любезно предоставленный братьями Ариго. В кольце был яд, — Дорак замолчал и выжидающе посмотрел на маршала, но тот и бровью не повёл, а его голос прозвучал по-прежнему спокойно и твёрдо. — По меньшей мере, это занятно. — Герцогиня покинула дворец в весьма растрёпанных чувствах. Вскоре и вы вернулись в родные пенаты. Дальше я могу лишь предполагать, ведь моих людей в вашем доме нет, поэтому поправьте меня, если я ошибусь. — Хорошо, — с лёгкостью согласился Алва. — Штанцлер уговорил Риченду Окделл подсыпать вам отраву, которая была в кольце. Без сомнения, она это сделала, точнее — попыталась, потому как вы сейчас здесь, а не в Закате. Алва лишь коротко усмехнулся, и Сильвестр продолжил: — На следующий день вы появились во дворце, затеяли ссору с Ги и Килеаном, которых поддержали Иорам, Приддхен и Штанцлер. Все они знали, что в честном поединке проиграют, но настояли на дуэли, причём до смерти. Даже такой трус как Иорам. Всё это доказывает, что они рассчитывали на то, что до следующего утра вы не доживёте. Но покушение не удалось, я не знаю по какой причине: герцогиня испугалась, вы разгадали замысел или вас и правда не берёт никакой яд. Только вот ваши соперники об этом не знали и тем самым подписали себе смертный приговор. Сказать, что они были очень удивлены, увидев вас в Нохе — ничего не сказать. Вы прикончили их всех, а затем отправились к идейному вдохновителю всей этой затеи — Штанцлеру. Продемонстрировали ему то самое кольцо, Август понял, что у его подопечной ничего не вышло и между пулей, Багерлее и ядом выбрал последнее, а потом пустился в бега. Вы позволили ему уйти из-за герцогини. Что-нибудь скажете? — Только то, что если бы в Талиге все обманутые жёны травили своих неверных мужей… — Рокэ, прекратите! Если бы вы не были лучшим полководцем Золотых земель, я бы сам с удовольствием высыпал в ваш бокал содержимое своего пастырского перстня, — вспылил кардинал. Ворону в очередной раз удалось вывести его из себя. — Вы всё ещё в любимчиках у судьбы, но и ваше везение может когда-нибудь закончиться. Если вам наплевать на свою жизнь, то мне — нет. Вы нужны Талигу. Можно заменить кого угодно, в том числе меня, но не вас. — Я польщён, — лёгкая ироничная улыбка пробежала по губам маршала. — Не будет непобедимого кэналлийского Ворона, и наши соседи растащат Талиг по частям. — Я клялся не допустить подобного и планирую и дальше выполнять свой долг. — Так какого Леворукого вы творите?! — возмутился Сильвестр. — Я предупреждал вас относительно Риченды Окделл. — Я помню, — небрежно ответил Алва. — А до этого о Катарине, — напомнил Дорак. — Они обе заговорщицы, и кансилльер вкупе с ними. — Вам виднее, — маршал изогнул бровь в неясном выражении и сказал: — Заговоры — это ваша стезя. — Рокэ! — Ариго и Килеан там, где должны быть, Штанцлера ищите сами и делайте с ним, что хотите, я не стану мешать. Чего вы ещё желаете? — исполненный льда голос был холоден, словно отшлифованный металл. — Я хочу знать, было отравление или вы настолько заморочили Риченде Окделл голову, что она простила вам и убийство отца, и связь с королевой и как на духу выложила всё о планах Штанцлера? На вопрос Алва не счёл нужным отвечать. — Ваше Высокопреосвященство, я люблю хорошие истории, но эта несколько затянулась… — Где герцогиня? — Дома, ожидает меня к ужину, — ответил Алва, многозначительно глянув на часы. — Рокэ, она хотела вас отравить по приказу Штанцлера. — Ваше Высокопреосвященство, я расслышал с первого раза, — с едва уловимой долей раздражения в голосе ответил герцог. Алве явно не нравился этот разговор, как и Сильвестру, но докопаться до сути было необходимо. — Почему вы убили тех, кто знал о покушении, до смерти напугали зачинщика, но покрываете Риченду Окделл? — спросил Сильвестр, встречая синий взгляд. Как бы высоко ни ценил Дорак в себе умение разбираться в людях, он не обольщался: и после стольких лет знакомства то, что последует за этим взглядом, он предугадать затруднялся. Ворон оставался для него вечной загадкой. — Ваше Высокопреосвященство, прекратите называть мою жену именем, которое ей давно не принадлежит, — довольно-таки жёстко проговорил Ворон. Синие глаза приобрели оттенок стали, обжигая льдом. — Есть герцогиня Алва. Была, есть и будет. По крайней мере, до конца моих дней. «Или её», — подумал кардинал, но вслух сказал другое. — Хорошо, — согласился Сильвестр. Он услышал то, что хотел: заговорщица она или даже отравительница, Алва её добровольно не отдаст. Дальше давить на Ворона не стоило, иначе тот может что-то заподозрить, взбрыкнуть и не поехать в Ургот в лучшем случае. — Пусть ваши семейные тайны остаются таковыми, — примирительно произнёс Дорак. — В конечном счёте, у нас с вами одна цель, и благодаря вам мы сегодня к ней приблизились. Братья королевы, Килеан и даже один из Приддов, коих развелось слишком много — хороший улов. Остальными займусь я. — Я могу отдохнуть? — усмехнулся Алва. — Боюсь, что нет, — покачал головой Сильвестр. — Мне пришлось продать вашу шпагу. — Бордонские дожи? — При содействии Гайифы, — подтвердил Дорак. — И я даже не стану спрашивать, откуда и как давно вы об этом знаете. — Хотите, чтобы я отогнал Бордон от Фельпа? — Хочу. А Фома возместит нам убытки Варастийской компании и Октавианской ночи. Два миллиона золотом, плюс возьмёт на себя все военные издержки, — сказал Дорак, и Алва присвистнул, подивившись щедрости правителя Ургота. — Рокэ, не буду скрывать, что дела наши плохи. Талигу нужен хлеб. Можно поднять налоги с провинций, но тогда зимой нас ждёт не просто голод, а голодный бунт, и потому… — Первый вариант предпочтительнее. Хорошо. Хлеб к осени будет. — К осени? — Сильвестр с недоумением взглянул на герцога. — Я не военный, но понимаю, что флот доберётся до Померанцевого моря к середине осени, а армия, даже если выступит через две недели, — войдёт в Ургот к началу все той же осени, как вы собираетесь за лето… — Ваше Высокопреосвященство, перед Варастой вы уже говорили что-то подобное. — Простите, — извинился кардинал. Влезать в военные дела Ворона не стоило. Как бы его поступки ни выглядели со стороны, Алва уже не раз доказал, что он знает, что делает. — Пора бы привыкнуть к вашим неожиданным манёврам. — В этом весь смысл. Впрочем, как и в политике. Для противника ваши действия должны стать неожиданностью. Дорак в очередной раз убедился, что лучшего короля для Талига и быть не может. Алва хорош во всём — и в военном деле, и в политике. — Теперь я могу идти? — поинтересовался Алва. — В связи с предстоящим походом дел много, а времени мало. — Ступайте, — разрешил Сильвестр. — Моё почтение герцогине.