Глубина нашей скорби об утрате друзей сообразна порою не столько их достоинствам, сколько нашей нужде в этих людях, а также их высокому мнению о наших добродетелях. Франсуа де Ларошфуко
Алат Над землёй клубился густой туман, обещая ясный солнечный день, до которого оставалось ещё несколько часов. Какая-то птица с пронзительным криком выпорхнула практически из-под копыт Дракко, жеребец дёрнулся, и Робер похлопал любимца по шее: — Согласен, погода — дрянь. Дракко затряс головой. Конь был настоящим сокровищем и понимал хозяина с полуслова. Робер привстал в стременах, чтобы лучше видеть окрестности. Но если на вершине небольшого холма, где он находился, лёгкий ветерок уже изорвал густую туманную мглу в редкие молочно-белые клочья, то внизу — всё вокруг на расстоянии пяти конских шагов скрывала плотная белёсая пелена. Эпинэ покачал головой и безнадёжно махнул рукой. Как он и полагал, след они потеряли. Предположение Робера подтвердил низкий и унылый зов охотничьих горнов. Из замка они выехали, как только начало светать, а следовало подождать. Погода превратила охоту из ожидавшегося развлечения почти в наказание. Робер обернулся. Перестук копыт, позвякивание шпор, лай охотничьих псов — весь тот особый шум, сопровождающий любую охоту, наплывал на него из тумана, а вскоре и вся их компания приблизилась к нему, и, судя по постным лицам, рады прогулке они были не больше, чем сам Робер. Даже никогда не унывающая Матильда. — В таком туманище разбежавшуюся свору не собрать и за полчаса, — сказала принцесса, приблизившись к нему. — Но Альдо всё равно хочет сейчас же ехать в лес. — Кажется, собаки взяли след кроликов, — усмехнувшись, сообщил Удо Борн, которого Робер знал ещё со времён учебы в Лаик. — Кроликов! — хохотнула Матильда. — Хочешь сказать, что после всего хвастовства, которое мы терпели всю прошлую неделю, мой внук решил устроить нам королевскую охоту на кроликов? — Альдо обещает, что главная добыча ещё впереди. — Как же, — скептически хмыкнула принцесса. Робер выпрямился в седле и, подобрав алую кожаную уздечку, направил Дракко туда, где Альдо, судя по громкому сердитому голосу, устраивал кому-то королевскую выволочку. Эпинэ был уверен, что, несмотря на внешнюю браваду и самонадеянность, Альдо и сам уже понял, что дал команду выезжать слишком рано. Но принц никогда в этом не признается. Он лучше найдёт виноватых. Робер подъехал ближе. Так и есть — хмуря брови, Альдо во всю распекал доезжачего. — Где ты набрал этих собак? Они будто ни разу в жизни не видали живого оленя! Робер подумал, что надо бы спасать беднягу и успокоить Альдо. Хотя в последнее время с принцем стало совсем трудно. Он всё время был в скверном расположении духа и срывал свою злость буквально на всех, несколько раз доставалось и Роберу. И хотя Альдо потом приходил и как ни в чём не бывало начинал разговор, неприятный осадок оставался. Эпинэ старался подбодрить друга, но получалось плохо. Вернувшись из Варасты в Агарис Робер сразу нарвался на недовольство сюзерена. — Я так и знал, что из этой гоганской затеи с Кагетой ничего не выйдет! — Альдо, я подвёл тебя, — покачал головой Робер. — Не ты. Это всё рыжие торгаши и Дорак с Алвой, перехитривший Адгемара. Ты не должен был сдаваться Ворону и брать всё на себя. — У меня не было выбора, — попытался объяснить Робер. — Я думал, он хочет уничтожить половину Кагеты. — А он не хотел? — с сомнением поинтересовался принц. — Нет, но со мной или без меня, он всё равно добрался бы до Адгемара. Алва сразу понял, что тот обманывает всех. — Как тебе удалось выбраться? — Меня спас Алва. — Не может быть! — не поверил Альдо. — Он прикончил Адгемара, а меня отпустил на все четыре стороны. Мой полумориск и деньги — всё это дал Ворон. А я взял! — стиснув зубы, выплюнул Робер. От отвращения к себе тошнило. — У человека, который утопил в Ренквахе мою семью, погубил Риченду… — Робер хватит уже об этом. — Он снова всех обыграл, — Робер надеялся, что на этот раз Альдо поймёт, что корона ему не светит, но принца ничего не могло переубедить. Он свято верил в свою выдумку, потому что не был ни в Ренквахе, ни в Сагранне, всю жизнь прожил в Агарисе, а все его познания о стране, которой он собирается править, почерпнул из чужих рассказов и описательных наук. — Непобедимых нет, — раздражённо бросил Альдо, и Роберу захотелось рассмеяться нелепости этой фразы. Принц даже фехтовал менее чем сносно, встреться с ним Алва — поединок не продолжился бы и двух минут. — Ты не видел того, что видел я. В Торке, Ренквахе, Сагранне. — Те, кто проигрывал Алве, не были Раканами. Моя сила… — Какая сила, Альдо? — взмолился Робер. — Даже если она когда-либо была в Кэртиане, то сейчас от неё остались лишь потрёпанные временем легенды. — Я верну её! И Золотую Анаксию, и истинную веру в Четверых. Робер лишь покачал головой, надеясь, что со временем вся эта дурь у Альдо пройдёт, но нет. Принц не успокоился, и после того, как гоганы прекратили с ним всякие дела, заявив, что им было небесное знамение и он не может дать им то, что они хотят, потому как не обладает правом распоряжаться реликвиями первородных, как они называли Раканов. Альдо тогда голосил так, что Робер опасался, как бы сюзерен не сорвал голос. — Эти рыжие ублюдки намекают, что я не принц! Я — последний Ракан! Потомок императоров Золотых земель! Король Талигойи по праву рождения! — Альдо, Талигойи давно нет. — Но она будет! — не унимался принц, веривший в своё предназначение. — И я обойдусь без гоганов, «истинников» и Штанцлера, который только воздух сотрясает обещаниями. Трус! Так они остались без союзников. А учитывая то, что о магнусе «истинников» уже несколько месяцев ничего не было слышно — без последних союзников. Клемент будто сквозь землю провалился, а новый глава ордена заявил, что ни о каких договоренностях не слышал. С тех пор Альдо озлобился на весь мир. А потом пришло письмо от Альберта Алати, который призывал вернуться в родные края свою «дорогую сестру Матильду и любимого племянника». — Как же «любимого», — фыркнул Альдо, услышав новость. — Годами нос воротил, олларский прихвостень, а теперь вспомнил о родственных чувствах. — При чём тут Оллары? — не понял Робер. — А ты сам подумай. Эсперадор неспроста отправил епископа Оноре на переговоры с Дораком. Агарис признает Олларов, а нас, посредством Альберта, выпроваживают вон. — Может быть, правда лучше уехать? — Роберу опостылел Агарис. Из Святого города хотелось бежать без оглядки. — И сдаться? — возмутился принц. — Струсить? — Агарис — болото и скопище неудачников. За кого здесь держаться? Кто из них за тобой пойдёт? Хогберд с Кавендишем? — Ты прав, — подумав, ответил Альдо. — Они только кричать горазды, толку никакого. Струсят и сдадут при первой возможности. «Как делали уже не раз», — подумал Робер. Он помнил конницу Эпинэ в топях Ренквахи. Нет, это не Ворон её туда загнал, а Кавендиш, командующий пехотой. Он струсил и сбежал, и его место занял отец. Но что может лёгкая кавалерия в обороне да ещё в болотах? Алва тогда упустил момент и не сразу перекрыл Старый Торкский тракт, и будь у них прикрытие из арьергарда, отступление можно было бы обеспечить. Сколько бы народу уцелело, и отец с братьями… Робер вдруг запнулся за фразу «Алва упустил момент», и в голову пришла мысль: а что, если Алва сделал это намеренно, давая им возможность уйти? Ведь позволил он Эгмонту умереть достойно. Робер видел Ворона в деле, Алва ошибок не совершает, не в сражениях уж точно. Эпинэ качнул головой. Думать о благородстве Ворона не хотелось. С ним ему не по дороге. Как и с опостылевшими лицемерными рожами, называющимися союзниками. К счастью, его поддержала Матильда, которая, как и Робер, была сыта по горло Агарисом, и вдвоём им удалось уговорить Альдо. В гостеприимном Алате с его нагромождением вздыбленных холмов, шумом сосен, который перекликался с пронзительным стрекотанием цикад, Роберу даже понравилось. А ещё здесь были горы. Эпинэ полюбил их ещё в Торке. Когда он впервые увидел покрытые льдом остроконечные вершины, уходящие в облака, укутанные снегом перевалы и отвесные крутые склоны, у него захватило дух. Суровая северная красота с первого взгляда пленила сердце южанина, выросшего на равнинах с пологими холмами и виноградниками. В Чёрной Алати горы не были похожи ни на торкские, ни на Сагранну. В Сакаци они были мягко-очерченные, поросшие изумрудным лесом и разноцветьем. Вершины, омытые солнцем, терялись в голубоватой дымке, небо было бездонно-синим, и стаи птиц вихрем кружились в этой воздушной синеве. Здесь как будто даже легче дышалось, а лето было ярким и солнечным. Вот только домой всё равно хотелось не меньше, чем в сером и унылом Агарисе. Может быть, потому, что Алат граничил с Талигом, и до этой этой самой границы было рукой подать. От воспоминаний Робера отвлекли звуки охотничьих горнов. Внизу собаки уже подавали голос, кажется, псарям всё же удалось собрать свору, которую теперь они изо всех сил пытались удержать. — Собаки, похоже, взяли верный след, — сказал Дуглас Темплтон. — Наконец-то, — Альдо надвинул на самый лоб шляпу, венчавшее её белоснежное перо качнулось в неподвижном воздухе. Робер заметил, как сюзерен поправил стремя, зацепившееся за носок сапога. — Альдо, всё в порядке? — Да, — постукивая кнутом по седлу, с лёгкой досадой ответил принц. — Поехали уже, рассвело, — Альдо поднял руку, привстал в стременах и тут же выругался, почувствовав, что теряет равновесие. — Подожди, я посмотрю, — Робер спешился, чтобы проверить седло. — Этот новый грум просто олух! — вновь рассердился принц. — Я ещё два дня назад говорил ему поправить кожу. — Нужно вернуться, — сказал Робер, потрогав потёртый ремень.— Вряд ли у кого-то найдётся запасной. — Вот ещё! — раздражённо фыркнул Альдо, заметив сочувствующий взгляд Дугласа Темплтона. — Вперёд! — крикнул принц, дёрнул поводья и помчался вниз с холма. — Первый маршал, не отставай! — Альдо, это опасно! — крикнул ему вслед Робер, но в ответ услышал лишь звуки охотничьих горнов. Робер вскочил в седло, с силой сжал коленями золотисто-рыжие бока, направляя Дракко следом. Обогнув холм, собаки, а за ними и всадники, галопом помчались через пригорки и дальше в лес, который в тусклом утреннем свете показался Роберу мрачным и тревожным. В азарте, охватившем всех, никто не заметил, как Эпинэ свернул в сторону, намереваясь срезать и догнать охотников как раз на опушке. Но когда Робер оказался там, кавалькада ещё не подошла. Эпинэ обернулся. Позади, прежде чем услышал крик, он увидел спешившихся всадников, сбившихся в круг. В средоточии собак, коней и людей разглядеть что-то было невозможно. Робер галопом вернулся назад, понимая, что произошло что-то серьёзное. Предчувствие, сдавившее тисками сердце, подсказывало — непоправимое. Достигнув толпы, он рывком остановил Дракко и, стремительно выпрыгнув из седла, расталкивая охотников и слуг, бросился к распростёртому на земле сюзерену. — Альдо! — Робер упал на колени рядом с другом, схватил его руку. Жив! И крови нет. Значит, не расшибся. Конечно, нет, ведь последний Ракан не может умереть, оставив Кэртиану на Изломе без Императора. На побелевшем лице принца не было ни единой ссадины, но грудь тяжело вздымалась, на лбу выступила испарина, зубы сжаты от невыносимой боли. То и дело закатывающиеся и лихорадочно напряжённые глаза широко распахнуты. — Подпруга не выдержала, — коротко сообщил Удо. — Нужно увести его в замок, — сказал Робер. — Нет, — глухо выговорил бескровными губами Альдо. Робер видел, как не только слова, но и каждый вздох причиняет ему ужасную боль. — Не чувствую ни ног, ни спины. Я уже не встану. — Альдо, мы поможем тебе. Только не шевелись. — Матильда… — слабым голосом позвал принц, находя взглядом вырастившую его с пелёнок бабушку. — Я здесь, Альдо, — Матильда поднесла руку внука к своим губам. — Так рано… — разочарованно прошептал принц. — Прости… я не оправдал твоих надежд. — Это не так, — заверила его принцесса. — Ты — всё, что у меня есть. Альдо хотел ещё что-то сказать, но его лицо исказила гримаса боли, губы посинели, и на них выступила пена. Робер видел все признаки внутреннего кровотечения, но всё ещё отказывался верить, что это конец. — Робер, — задыхаясь, Альдо сжал его руку. — Прекрати эту агонию, — прошептали почти чёрные губы, просветлевший взгляд принца остановился на пистолете на поясе Робера. Эпинэ ошеломленно замер, не веря своим ушам. — Альдо, нет. — Ты должен. Ты мой Первый маршал и единственный друг, — сделав последнее усилие, принц сжал его пальцы, но лишь на короткое мгновение. Его рука обвисла в ладони Робера, тело скрутила судорога. — Помоги мне, — прохрипел Альдо, голубые глаза, продёрнутые пеленой, смотрели почти умоляюще. Робер поднял голову, вопрошающе взглянув на Матильду. Он никогда не видел её слез, но сейчас они текли по щекам, и принцесса даже не пыталась их стереть. Она скорбно сжала губы и кивнула. Робер вытащил пистолет, сжимая рукоять. Он должен. Кроме него и Матильды, Альдо больше никому не верил, и потому он не может подвести своего друга и сюзерена. Звук выстрела разорвал мёртвую предрассветную тишину, подняв в небо стаю испуганных птиц. Эпинэ позволил пистолету выпасть из онемевшей руки. Он не понимал, сколько прошло времени, прежде чем смог расслабить сжатое спазмом горло и поднять голову. Матильда удерживала на коленях безжизненную голову внука, вновь и вновь мягко и ласково прочёсывая пальцами светлые волосы, и одному Создателю было ведомо, где были её мысли в тот миг. Удо, преклонив колени, читал молитву. Стоящие вокруг слуги и вассалы последовали его примеру. В руках у Дугласа Робер заметил испачканную шляпу Альдо, очевидно, упавшую при падении. Каким-то чудом перо на ней осталось белоснежным и неповреждённым. Дуглас поймал взгляд Робера и недоумённо взглянул на подрагивающее на ветру перо. Какой-то момент он колебался, а затем сжал рукой так, что оно хрустнуло. Робер проследил, как сломанный конец мягко упал на грудь Альдо и вмиг окрасился алым.***
Робер сидел на ступеньках веранды, наблюдая, как на горизонте прозрачный летний день догорает блёклым в мраморных разводах закатом. Эпинэ покрутил в руках стакан, допил уже ставшее тошнотворным вино, потянулся к стоящей рядом бутылке и налил ещё. Вино если и не прогоняло больную вязкую пустоту внутри, то хотя бы на время делало её более переносимой. Как и память, которая в последние дни не давала покоя. Кагетские розы в саду Адгемара, Барсовы врата, тысячи мёртвых тел на Дорамском поле, затопленная долина, заснеженные горы вдали, мёртвый Лис, синие смеющиеся глаза Ворона… Роберу многое хотелось забыть, но коварная память, словно издеваясь над будущим Повелителем Молний, подкидывала картинки из прошлого, и вот уже вновь вскинулись мысли, словно испуганные кони. Помчали прочь от покоя, рождая табун вопросов: что дальше? Как теперь жить? Зачем вообще теперь жить? Раканов больше нет, как и Окделлов. Остались лишь дома Волн и Ветра, но что они без Императора? Потомки знатных семей вымирают, миром остаются править бастарды. Самое поганое, что на трон их возвели те самые потомки эориев, которые должны были служить истинному королю — Ракану. Алва, Савиньяки, фок Варзов, Ноймаринены присягнули Олларам, им больше нет дела до древней крови, что течёт в них. Роберу было обидно за предков. Может, нужно побыстрее жениться и обзавестись наследниками, чтобы и Повелители Молний не исчезли, как Повелители Скал? Переступить через себя, забыть о любви и предложить громкое имя какой-нибудь породистой наследнице. Робер вздохнул. Почему он не женился на Риченде, когда у него была такая возможность? Теперь всё потеряно. Риченда в руках Ворона, и он больше никогда её не увидит. Робер стиснул зубы. Лучше бы Алва его тогда пристрелил. Смерть казалась самым простым выходом, но эта своенравная дама раз за разом обходила его стороной. Даже родича своего уговорила не убивать непутевого наследника рода Эпинэ. Стоя под дулом пистолета и глядя в синие глаза, Робер не думал о том, что у смерти синий взгляд, но сейчас вдруг старая присказка вспомнилась. О Вороне думать не хотелось, но не получалось. То, что Алва делал для своей страны, не могло не восхищать. А ведь Талиг даже не был его родиной. Кэналлоа отличалась от Талига, как Кадана от Багряных земель, и когда-то являлась независимым государством. Алва был непревзойдённым гением тактики и стратегии. Не будь восстания и не окажись они по разные стороны, Робер сейчас мог бы служить под его командованием. Об упущенной возможности думалось с сожалением. После Сагранны вообще всё виделось в ином свете, и даже Алва больше не казался исчадием Заката. Единственное, что Робер никогда не сможет простить ему, это Риченда. — Можно? — грузно опускаясь рядом, поинтересовалась Матильда. Робер молча кивнул, протягивая ей стакан. Она одним махом осушила его и вернула Роберу. Со смерти Альдо она заметно сдала. Внук был единственной её отрадой. — Что думаешь делать дальше? Не сидеть же тебе до конца жизни со старухой. — Не знаю, — пожал плечами Робер. Идти ему некуда. Никто и нигде его не ждал. Разве что Жозина… Робер поднял голову, задержав взгляд на высокой горной гряде, за которой лежал южный Талиг. — Поеду в Эпинэ, хочу увидеть мать, а дальше будь что будет. — Рехнулся?! — всплеснула руками Матильда. — Хорны не сделаешь, как тебя сцапают на границе. — Придумаю что-нибудь. Терять уже нечего. — Робер, не смей. Не тебе решать, когда умирать. — Поеду, — решительно повторил Эпинэ. — Увижу мать, а потом, если выберусь, отправлюсь в Дриксен или Гайифу — туда, где смогу подороже продать свою шпагу. Возьму другое имя… — Будущий герцог и Повелитель на службе какого-то гайифского павлина? — осадила его принцесса. — Самому-то не смешно? — Скорее тошно. — Вот и я об этом. Ступай-ка ты спать. Как говорится: лучший совет можно найти на подушке, а один час утром стоит двух вечером. Робер кивнул и, поднявшись, поплёлся в дом. Перешагнув порог спальни, рванул шейный платок, словно тот душил его, и замер. На покрывале белел конверт. — Это ещё что? — удивился Эпинэ. Известий ни от кого он не ждал, да и почту слуги приносили на подносе и вручали лично, а не оставляли на постели. Робер взял в руки письмо, на котором не оказалось никаких подписей — кому или от кого. Эпинэ перевернул конверт и уставился на печать. Печать, которую он узнал бы из тысячи. С чёрным парящим вороном.