Joker game: x-files

Persona 5 OST — Beneath the Mask Missio — Zombie Missio — Can I Exist Imagine Dragons — Battle Cry Placebo — Protege moi (piano cover)

      — Не засыпай, — слышится где-то рядом, и Атсуши резко распахивает глаза.       Перед глазами — белое покрытие кухонного стола и большая кружка с кофе, в которую он чуть не клюнул носом. Скула немного побаливает, и шея затекла от неудобного положения. Он был уверен, что просто прикрыл глаза, облокотившись на стол и удобно уместив подбородок на раскрытой ладони, однако знакомый голос вырывает будто бы из самого глубокого сна за всю его жизнь. И, вероятно, самого приятного.       — Вставать в шесть утра совершенно не мое, — совершенно горестно жалуется устало он разбудившему его партнеру и как-то даже нехотя отпивает уже несколько остывший кофе.       — Зато теперь вырубаешься по вечерам буквально по щелчку, — брюнет усмехается и садится напротив. Атсуши чувствует приятный запах мяты и еще чего-то, и ему кажется, словно даже этот приятный запах травяного зеленого чая способен усыпить.       Сидящий перед ним Рюноске что-то сосредоточенно печатает в своем телефоне — это Накаджима определяет по быстрым нажатиям большого пальца на экран. В свободной руке у него такая же черная кружка, но уже с чаем, и он время от времени делает глотки своего напитка. Серые глаза еще какое-то время замирают на экране, проверяя получившееся сообщение на ошибки, после чего он переводит взгляд на Атсуши, вместе с тем откладывая телефон на стол.       — Ну, и как он тебе?       — Странный? — журналист произносит это с вопросительной интонацией и неуверенно поджимает губы, словно не он по несколько часов в день с ним сидит в закрытой комнате. — Не могу сказать ничего определенного сейчас. Он просто странный, поступки у него безрассудные разве что.       — Безрассудство — не всегда плохо. Не тебе ли об этом знать, — Акутагава насмешливо фыркает, и Накаджима неуверенно пожимает плечами. Не каждый сумасшедший поступок может закончиться без печальных последствий.       — Он практически пошел на верную смерть, — Атсуши поднял глаза на сидящего напротив. — Либо он что-то скрывает, либо он совсем отбитый. И я почему-то склоняюсь к варианту, что здесь все пятьдесят на пятьдесят.       — Он не расскажет тебе всего.       — Откуда ты знаешь?       — Не будь идиотом, — Рюноске делает последний глоток и встает со стула. Убрав чашку в посудомоечную машину, брюнет все под тем же вопросительным взглядом партнера направился в прихожую, чтобы обуться и отправиться на работу.       «И он тоже что-то скрывает? — со вздохом вернувшись в прежнее положение, подперев подбородок ладонью, Накаджима опустил глаза на остывающий кофе. Нужно будет купить порцию в кофейне перед встречей. — Или у меня паранойя, и это я просто чего-то не понимаю».       С горем пополам собрав свое сонное сознание по кусочкам, журналист поднялся со стула и направился в спальню, где оставил сумку. Проверив наличие в последней бумажника, ежедневника, диктофона и телефона, он, прихватив сумку, направился в коридор. Рюноске уже ушел, поэтому, обувшись, он также вышел из квартиры, закрыл дверь и быстрым шагом направился к лестнице.       Утро было пасмурным, что вызвало совершенный диссонанс у Накаджимы, готовящегося вновь щуриться и проклинать это светило всеми известными ему ругательствами. Однако что-то сверху, видимо, решило сжалиться над ним, что не могло не радовать. Где-то вдалеке даже проглядывались тучи, так что, вероятно, можно было ждать дождя. Накаджима даже понадеялся на это, поскольку он хоть как-то разбавит эти непрекращающиеся духоту и пекло.       Сев на водительское сидение, Атсуши поставил сумку на соседнее и пристегнул ремень. Заводил машину и выезжал со стоянки он на автомате, будучи больше поглощенным собственными мыслями о деле, над которым работал. Сегодня они с Дазаем продвинутся дальше. И он очень надеялся, что хоть какие-то моменты прояснятся.       Он все еще находился под впечатлением. Дазай выжил. Выжил там, где умирали люди десятками, находясь рядом с тем человеком настолько близко. Прошел через все то безумие и не остановился, наплевал на то, что с вероятностью в девяносто процентов поплатится жизнью в следующий раз.       «А хотел ли он останавливаться?» — мысленно задался он вопросом, поворачивая на светофоре и затормаживая, чтобы пропустить пешеходов перед собой.       Буквально в ту же секунду до Атсуши доходит одна довольно важная вещь, которую он, однако, все это время упрямо игнорировал. Он же совершенно глупо концентрируется исключительно на Осаму. При том, что тот являлся лишь прямым посредником, свидетелем того, что было на самом деле. Не более и не менее того. Лишь тот, кто может предоставить ему, Атсуши, подлинную информацию. Однако Накаджима концентрируется на нем так, словно это о нем должен будет писать журналист.       Позади себя он слышит сигнал автомобиля и вздрагивает. Парень тут же спешит двинуться с места и продолжить путь до издательства, даже не заметив, как задумался над собственной ошибкой в работе. Кофе все-таки нужен ему в срочном порядке, иначе он просто не готов к продолжению истории.       «Но этот парень, правда, не менее странный. Почему он оставил Осаму в живых?» — очередной вопрос с подковыркой, и Накаджима тяжело вздыхает, совершенно не радуясь такому повороту событий. Он долго будет блуждать в этих потемках, определенно.       Когда знакомое здание мелькает в зоне видимости, Атсуши замечает в паре домов от него на перекрестке Дазая, стоящего с кем-то, кто находился спиной к Накаджиме. Журналист замедлил движение, внимательно наблюдая за парочкой, но даже при детальном рассмотрении человека он не мог понять, кто это. Все, что ему было доступно — это затылок и спина, скрытые толстовкой с капюшоном, что была явно больше на несколько размеров носившего ее. Затем человек сел в автомобиль, скрывавший все это время нижнюю часть тела, а Дазай направился к зданию, где располагалось издательство.       Завернув на перекрестке, Атсуши решил объехать лишний раз пару домов, но не встречаться с Осаму лоб в лоб, иначе тот может заподозрить, что журналист что-то да видел. «Только если ему есть, что скрывать», — подчеркнул мысленно он, вновь поворачивая руль, чтобы развернуть машину. Трудно было поверить, что он вдруг встретил знакомого вот так вот внезапно, пока шел к издательству. А если его и подвозили, то почему за несколько домов от здания, когда можно было припарковаться недалеко от входа для высадки пассажира?       — Я либо становлюсь параноиком, — автомобиль заехал на подземную парковку, снижая скорость, — либо пытаюсь играть в детектива там, где не нужно.       Что-то упорно не давало ему довериться Дазаю полностью. Не то чтобы он сомневался в правдивости истории, однако у парня было совершенно отчетливое ощущение того, что шатен что-то недоговаривает. Что-то скрывает. И это прямо-таки мешало ему жить.       — Возможно, просто стоит довериться тому, что есть, — бурчал он под нос, отстегивая ремень безопасности.       В конце концов, ему работать со всем тем материалом, который ему предоставляет Дазай. Тот ведь вообще мог не объявиться вот так неожиданно, словно кто-то ему сообщил, что его довольно упорно ищут с целью узнать о том, что было. И почему это было настолько важно для Осаму, считавшегося без вести пропавшим, что он решил объявиться?       Забрав сумку и поставив автомобиль на сигнализацию, Накаджима тяжко вздохнул, сначала вбирая в грудь побольше воздуха, а потом резко сдулся, подобно надувному шарику, сгорбившись. Уже почти восемь, и нужно было поспешить.       На ходу заворачивая рукава черной рубашки, Атсуши зашел в здание. И уже собирался было зайти в кофейню за напитком, как столкнулся практически в дверях с Дазаем. Тот держал в руках две кружки кофе, буквально секунду помедлил, а после протянул один стакан журналисту.       — Откуда Вы знаете, какой кофе я пью? — после первого глотка спросил он, с удивлением обнаружив именно тот кофе, который он покупает обычно.       — Заметил вчера на Ваших стаканах, — Осаму поворачивает боком свой стакан, указывая на деления с отметками, где расписаны и степень прожарки кофейных зерен, и, если есть, сироп, сахар и, конечно, молоко.       — А корица? — хоть он и понимал, что перегибает палку, но в голове светловолосого не укладывалось, как такое вообще возможно.       — На крышке стаканов была коричневая россыпь, потому что Вы, полагаю, торопились и засыпали прямо через отверстие в крышке, чтобы не тратить время на открытие и закрытие стакана, — шатен делает глоток своего кофе и с ноткой превосходства хмыкает, когда замечает в чужих глазах немое удивление, оттеняющее каким-то неясным, совершенно смутным восторгом. — Я ответил на все Ваши вопросы?       Накаджима растерянно кивает и мнется еще полминуты перед Дазаем. Однако тот ему совершенно не мешает, ожидая, когда пройдет этот первостепенный эффект удивления. Накаджима понятия не имел, когда Осаму успел все это рассмотреть и вообще выцепить подобного рода детали. И зачем вообще ему это было нужно.       — Это за мой вчерашний, — словно читая мысли, поясняет Осаму и движением руки, в которой держит свой напиток, указывает на лифт, предлагая уже пройти к нему.       Отмерев наконец, журналист все-таки двинулся в сторону лифта вместе с Дазаем. Мысль о том, что этот парень не так-то прост, укреплялась все больше, основав уже довольно крепкий фундамент между тем. И Атсуши совершенно точно не знал, как к этому относиться.       На часах время уже добежало до восьми, и, когда они вошли в кабинет, который занимали днем ранее, минуты добежали до отметки «десять». Еще пару минут Накаджима потратил на закрытие двери, поиск пепельницы и мусорки, чтобы поставить их ближе к столу, вокруг которого они сидели. Следом за этим он приоткрыл окна, чтобы сигаретный дым не застаивался в помещении, и только после всего этого Атсуши сел на свое место, доставая из сумки ежедневник с ручкой и диктофон.       К пятнадцати минутам девятого Накаджима включил диктофон и взял в руки ежедневник, приготовившись слушать.       Рампо, в этот раз жующий жевательный виноград, обвел место на карте Йокогамы красным фломастером, подписав совсем рядом дату произошедшего там события. Следом он отметил еще одно место, а после и еще одно. Самое последнее, произошедшее сутки тому ранее.       Пришел он в больницу к Осаму только через день ввиду состояния журналиста, тот попросту не приходил в себя. Однако, прекрасно зная, что тот обязательно ему позвонит, он решил проявить инициативу и приехать к пострадавшему самостоятельно. Относительно, конечно, привез-то его в итоге Эдгар, ушедший сейчас в поисках чая.       — Вот эти здания, — Дазай протягивает руку, за которой тут же потянулась трубка от катетера, вставленная в вену, указывая на несколько обведенных кружков, — принадлежат Портовой Мафии. Отметь их крестиком.       Эдогава выполняет просьбу и переводит взгляд на Осаму. Тот же не отрывает своего от карты, а после указывает пальцем и на них. Руки у шатена слабые и подрагивают легко на весу из-за слабого состояния пострадавшего.       — Пометь их галочкой.       — Ты уже узнал, что с ними не так?       — Утром было довольно скучно, — он хмыкает и приподнимается с полулежачего положения, садясь.       В этот же момент в комнату тихо входит Эдгар. В его руках поднос, на котором аккуратно расставлены чашки, чайничек с горячим напитком и вазочка с печеньем. И он садится на стул возле Рампо, принимаясь тут же разливать чай по чашкам, передавая первую Дазаю. Тот на это благодарно кивает и принимает напиток в руки. Следом он разливает для себя и Эдогавы.       Журналист дует какое-то время на горячую жидкость, после чего делает первые аккуратные глотки, стараясь не обжечься. Зеленый чай приятно согревает горло, и Осаму действительно рад, что эти двое так любят подобные вещи. До этого он и понятия не имел, насколько же пересохло у него горло.       — Эти организации находятся под покровительством другой, более влиятельной организации, которая завязана и с правительством, и с мафией, — он снова дует на напиток и делает глоток. — И занимаются они торговлей эсперами, проводят над ними эксперименты и выращивают любопытного вида зверюшек.       — Хочешь сказать, что твой «клиент» — просто продукт большого зла, порожденный ими? — Эдогава ловко выхватывает печенье из вазочки, однако в этот же момент под нос ему суют чашку с чаем, немо намекая, что есть в сухомятку — совершенно не дело.       — Тогда почему он уничтожает своих же? — наконец подает голос Аллан По, переводя взгляд с пьющего свой чай Рампо на Дазая. Тот же, постукивая пальцами по светлой керамике, смотрел на собственное отражение в чашке.       — Возможно, у них что-то пошло не так, — озвучил свое предположение Осаму. — Зверюшку еще не выдрессировали, а она на свободу вырвалась. Вот теперь и веселится, свобода ведь, как известно, так губительно опьяняет. У него просто нет другой цели в голове, как я предполагаю, они ведь делают из них просто игрушку на продажу другим влиятельным людям. У меня также есть предположение, что все дело в мести.       — Мести?       — Если они не случайно упустили очередной свой экземпляр, а он сознательно выбрался оттуда, уничтожение только этих двух организаций наводит на мысли, что он мстит за все то, что они делали. Получается, он вдобавок знает, кто в этом замешан. Знает что-то важное.       — В таком случае, не один ты его отлавливаешь, — Эдогава снова закидывает в рот жевательный виноград.       — Я и не отлавливаю, — взгляд карих глаз встречается с зеленым янтарем чужих глаз. — Моя работа писать и изучать, ловить его мне никто не приказывал. Но теперь мне даже хочется это сделать.       Осаму допивает чай, и, когда кружка опускается, его гости замечают на бледном лице оскал. Эдогава знает это выражение лица, но никак не комментирует это. Если у Дазая появилась маниакальная идея — пиши: пропало. Он это сделает.       — Для чего он тебе?       — Это практически информационный мешок и рычаг давления на портовых, если они действительно в этом замешаны, — поясняет Эдогава, тем самым отвечая на вопрос По.       Тот оскал бездонной тьмы, явившийся так внезапно вместе с чувством азарта, который начал проклевываться в этом деле, оставил на посетителях неизгладимый отпечаток. Ни Рампо, ни Эдгар не ждали ничего хорошего. Дазай, влившийся в игру, осваивался в новых правилах где-то за минуту. В течение следующей минуты он находит все обходные пути и лазейки. Еще полминуты на придумывание уловок, настоящего жульничества, и вот он, главный игрок, шут и лжец, оставляет каждого с носом.       — Попал прямо в сердце, — попытался пошутить По, пытаясь как-то растрясти будто бы застывший воздух.       — Ну да, — хмыкнул Эдогава. — Так попал, что аж ребра треснули.       Дазай хотел было рассмеяться, однако от резкого движения грудная клетка довольно сильно заболела, напоминая о том, что трещина в ребре все-таки имеет место быть, и стоило бы быть аккуратнее, вызывая тихое шипение у больного. И желательно больше не тормозить, когда в тебя летит огромная глыба, которая явно не собиралась принести что-то положительное в его жизнь.       — В каких отношениях были Рампо и Эдгар? — Атсуши воспользовался возникшей паузой.       — Это имеет значение?       Дазай стряхивает пепел с сигареты в пепельницу и возвращается в прежнее положение — откидывается на спинку дивана, делая вместе с тем новую затяжку. Кофе они уже выпили, и стаканы давно отправились в мусорное ведро.       — Любая мелочь может стать неожиданно важной деталью, — он пожимает плечами.       — Понятия не имею, — короткий смешок. — Не имею привычки лезть в чужие отношения.       Накаджима с трудом сдерживает себя от ироничного комментария в ответ, вроде: «Ну, конечно», вспоминая вчерашнюю его реплику на его разговор с Акутагавой по телефону. С его-то внимательностью. Конечно же, он все знал. Не хотел делать это очевидным для Атсуши, который не был настолько самоуверенным парнем, чтобы утверждать что-либо, основываясь лишь на наблюдении и собственных выводах.       — Хорошо. Продолжайте, пожалуйста.       С Рампо и Эдгаром Дазай провел еще около часа. Они отвлеклись от работы Осаму и начали рассказывать о какой-то чуши, которую увидели по телевизору днем ранее. Не то чтобы журналист внимательно слушал, но эта негромкая болтовня даже как-то расслабляла его. Она была похожа на какой-то монотонный фоновый звук, который человек либо не замечает вовсе, либо начинает засыпать под этот хаотичный набор звуков.       Но отдыхать пришлось ему не долго. В дверь постучали. Не громко, но так, чтобы разговаривающие его, этот стук, услышали и обратили внимание на того, кто вслед за этим открыл белоснежную дверь. Осаму, уже вновь оказавшись в полулежачем положении на своей постели, повернул голову в сторону нового гостя.       На пороге появился не кто иной, как Фукудзава Юкичи. Журналист, совершенно не удивленный его появлением, лишь перевел взгляд на Рампо. Тот, поняв все совершенно без слов, согласно кивнул и начал подниматься с места. С директором он был знаком лишь косвенно, однако знакомиться лично и не шибко-то горел желанием. Рампо довольно безразличен к другим людям, если они не становятся частью его жизни, поэтому он, даже не поздоровавшись в знак элементарной вежливости, покинул палату, проходя мимо высокого мужчины.       — Мне сказали, ты пришел в себя, — первое, что произнес он, подходя ближе к кровати и садясь на место, где еще недавно сидел Эдогава.       Свет в палате несколько приглушенный в целях не травмировать пациента еще сильнее, который какое-то время будет достаточно чувствителен к яркому свету, поэтому темно-синее кимоно на мужчине выглядит практически черным. Распущенные седые волосы, как и всегда, в принципе, обрамляли худое лицо, на котором все также было невозможно найти и тени эмоций, натыкаясь лишь там на пугающую суровость и безразличие. Однако сам журналист уже мало обращал внимание на внешний вид мужчины, поскольку он сам довольно хорошо успел изучить этого человека, чтобы понимать его достаточно неплохо.       — Всего лишь на вторые сутки, — он согласно кивает. — Врачи удивлены.       — Какие травмы?       — Из серьезного только трещина в ребре и легкое сотрясение. Ушибы и раны быстро должны зажить, — пытаясь припомнить разговоры врачей, что посещали его еще утром, сообщает журналист. — Через две недели обещали выпустить.       — Ты очень неосторожен, — с укором произносит Юкичи.       Осаму пожимает плечами. «Журналистом быть вообще опасно», — усмехается, на что не следует никакого ответа. И это их молчание длится еще где-то минут пять, словно оба выжидали какого-то особого момента.       — Почему Вы не сказали, что это связано с мафией?       Фукудзава обращает взгляд в его сторону, словно не понимая, о чем Осаму вообще говорит. Хотя, конечно же, должен был понимать, что Дазай довольно быстро докопается до этого факта. Однако сам Осаму не планировал уточнять, что он также узнал о существовании организации, с которой сотрудничала мафия.       — Так ты уже встретил его?       — Как видите, — поняв, что отвечать ему не собираются, Осаму решил заканчивать разговор. — Придется Вашим заказчикам подождать, пока я не выйду из больницы.       То, что никого другого на эту работу они взять не могут, Дазай прекрасно осознавал. Его способность делала его практически незаменимым — тем, кто может это сделать с минимальными затратами для каждой стороны. И в итоге, хотят они того или нет, но придется ждать, когда он сможет продолжить свою работу.       Однако он не стал бы отвергать того факта, что эти люди будут очень недовольны ввиду того, как стремительно разрушают их точки и уничтожают толпами работающих на них людей, а с этим никто ничего не делает. Среди которых совершенно точно не один десяток важных составляющих этой системы. Этот парень, эта ходячая катастрофа, тоже это понимал, на что и рассчитывал.       — Почему Вы не рассказали о существовании другой организации?       К половине двенадцатого у Атсуши затекла рука, которой он писал, и он отложил ежедневник, потянувшись вперед руками, после начиная их разминать. К тому же ему до ужаса хотелось еще влить в себя чашку кофе, мысленно он даже поражался Дазаю, тот вообще говорил, не замолкая. И даже горло смочить нечем было, лишь курил постоянно.       — Владение лишней информацией, — Осаму сделал глубокую затяжку, смотря на журналиста, а после медленно выдохнул густой никотиновый дым, — порой может стоить тебе жизни.       — Хотите сказать, Фукудзава Юкичи тоже как-то мог быть связан с теми людьми?       — На такой работе учишься не доверять никому и разбираться в том, что можно рассказать, а что лучше оставить до какого-то определенного времени. Или же вообще об этом никому знать не стоило. И вот, сейчас я рассказываю такие вещи, о которых не мог сказать все эти годы, Вам. Правда никого никогда не спасала, но для спасения порой необходимо уничтожение.       Журналист ничего не отвечает ему. Атсуши если и мог согласиться с этим утверждением, то все равно оставался сторонником идеи того, что в любых ситуации или правиле есть исключение. Ведь весь мир построен на взаимоисключениях, порождающих собой множественные «но».       — Кофе?       — А?       Он совсем немного вздрагивает, задумавшись над последними словами Дазая, который совершенно внезапно поднялся со своего места, и теперь ему приходилось задирать голову, чтобы посмотреть в лицо собеседнику. Последний задумчиво посмотрел на часы, сверяясь со временем, и Атсуши буквально прочитал в его глазах удивленное: «Вот это я стартанул с рассказом», когда тот понял, сколько времени не давал горлу отдохнуть.       — Да, было бы здорово, — очнувшись, Накаджима благодарно улыбнулся и проводил кивнувшего ему в ответ Осаму до двери, за которой он впоследствии и скрылся. Следом он поставил запись диктофона на паузу.       Накаджима же с тяжелым вздохом снова взял в руки ежедневник, открыл на используемой странице, а после перевернул для отдельной записи. И аккуратно вывел имя своего директора, ставя возле него сразу три вопроса. «Возможно, имел дело с мафией», — записал первым делом он. «Может быть, был как-то связан в делах между организацией по продаже эсперов и мафией», — ниже приписал он. «Что именно связывало его и портовую мафию?», — снова записал он, получив столбик из трех предложений.       Журналист пару раз подчеркнул предложение о продаже эсперов и подписал рядом: «Уничтожена или все еще работает?». Он сам никогда и ничего не слышал о подобном, что было довольно логично. Самостоятельно парнишка бы точно не полез в это. Однако теперь появился новый вопрос: что произошло с этой организацией в то время?       Пока что картинка создавалась достаточно расплывчатой и имела кучу недостающих деталей, не позволяющих понять хоть что-то определенное, поэтому все, что еще как-то более менее связывалось вместе, — наличие «неудачного эксперимента», вышедшего из-под контроля, который начинал разрушать город предположительно из-за отсутствия контроля или мести, за которым охотился не только Дазай, но и, кажется, мафия, правительство, та организация, что, предположительно, его создала. Вдобавок ко всему теперь стоял вопрос ребром о его директоре — как он был со всем этим связан? И, опять же, почему он ввязался в это?       Атсуши также знал, что довольно скоро они должны будут подобраться в этой повести к тому покрытому мраком безумной тайны моменту, когда Осаму начал числиться как без вести пропавший. Журналисту на самом деле было безумно интересно, что же происходило в этот промежуток времени. Почему Дазай пропал? Чем он занимался? Почему не вернулся, если оказался живым? И как, в конце концов, решилось это дело?       Пока Атсуши пытался хотя бы как-то более-менее схематично изобразить и расфасовать имеющуюся информацию, он и не заметил, как пролетело полчаса, и на часах уже ровно двенадцать. Примерно в этот момент возвращается Осаму с кофе, но Накаджима не решается спросить у того, чем он занимался полчаса, если за кофе сходить — дело пятнадцати минут. Может, в уборную заходил. Или очередь была большая, обед же. По крайней мере, Атсуши себя настраивал на что-то подобное, ибо снова параноить на счет подозрительности Дазая у него просто нет ни сил, ни времени.       Первое, что делает Дазай, когда садится на свое место и ставит на стол стаканы с кофе, получая в ответ тихое «спасибо» от журналиста, — закуривает. Накаджима уже не поражается и делает вывод, что слух о том, что Осаму курит, как паровоз, является правдой, но по большому счету ему это совершенно ничего не дает.       — Что ж, самое время рассказать кое-что довольно любопытное, — со все той же снисходительной усмешкой начинает он, нажимая на кнопку записи на диктофоне и впоследствии откидываясь на спинку сидения.       Атсуши непроизвольно сжимается под чужим тяжелым взглядом, но старается не подавать вида, что его фраза действительно напрягла парня. Возможно ли, что это «кое-что» будет непосредственно касаться самого Накаджимы? Он ведь даже представить не мог, о чем пойдет речь.       — Разве тебе можно разговаривать по телефону? — Рампо на том конце провода звучит приглушенно из-за того, что снова что-то жует. Скорее всего, снова в сухомятку, радуясь отсутствию чужого пристального внимания за своим рационом.       — Теперь можно, — Дазай, с которым они полчаса уже как обсуждали новое разрушенное не безызвестным человеком здание буквально прошедшего дня, непроизвольно пожимает плечами. Он кидает взгляд на календарь. Это уже пятая ночь в больнице. — Я провел серьезные воспитательные меры.       — Ты нравишься этой медсестре, — добавляет Эдогава. — Как и всем, кто тебя не знает.       — Я знаю, — Осаму хмыкает.       — Но тебе все равно, — заканчивает за него брюнет на том конце провода и якобы расстроенно вздыхает, хотя оба знают, что это все та же насмешка.       После этого Рампо сообщает, что, раз уж они все обсудили, то он отправляется по своим куда более важным делам, не забывая упомянуть заодно о том, как милосердно с его стороны помогать Дазаю, и как повезло последнему, что они знакомы, и он раз в десять облегчает себе работу. Осаму на это не отвечает ничего определенного, лишь прощается и выключает телефон. Однако в этот же момент журналист переводит взгляд на вход в свою палату.       Чужое присутствие он ощущает уже последние минут двадцать, однако никто его разговор прерывать не собирался. Наоборот, вслушивается в каждое слово, сказанное шатеном, в каждые усмешку и вздох. Но Дазай чертовски не любил чувствовать себя рыбкой в аквариуме, на которую можно было посмотреть с любой стороны, куда бы она, несчастная, не заплыла. Словно подопытная зверюшка.       — Я не против поклонников, — со вздохом Осаму облокачивается на поручень своей постели, опираясь подбородком на раскрытую ладонь. Темные глаза продолжают вглядываться в темноту проема приоткрытой двери. — Но сталкеры выводят меня из себя.       Дазай ждет еще пару секунд, когда в проеме появляется темная фигура. Это до забавного напоминает ему фильм ужасов, когда во тьме проема двери, чулане или в углу комнаты человек может заметить постороннюю тень. Ту самую тень, что сначала кажется чем-то неестественным, сонным и смазанным, но, чем больше всматривается потревоженный ее присутствием, тем больше понимает, что она там действительно стоит. Всматривается в лицо, пока он сам всматривается, пытается убедить себя, что это всего лишь всплеск фантазии.       Шатен знал — пока человек всматривается во тьму, она всматривается в него в ответ. Она имеет ту физическую оболочку, которую он же ей и даст, если окажется недостаточно здравомыслящим. Кошмары реальны, и их создатель — человек.       Фигура тем временем еще на какие-то секунды замирает в проеме двери. Дазай великодушно кивает на стул неподалеку от своей постели, где обычно сидят посетители, однако никаких действий человек не предпринимает в ответ.       — Если и дальше будешь там стоять восковой фигурой, я лягу спать.       Он только успевает договорить, как из этой самой тьмы в его сторону, стремительно рассекая воздух, метнулись ленты чужой способности, преобразуясь на ходу буквально в иглы. Осаму даже не дергается, когда они упираются в ту часть шеи, где кожа не была покрыта бинтами, поскольку спустя еще пару секунд материализация чужой способности начинает распадаться, рассыпаясь песком и растворяясь в воздухе, подобно дыму.       — Пока ты не облажался еще больше, предлагаю уже закончить с этим цирком, — все с той же мирной полуулыбкой сообщает он, возвращаясь в прежнее положение, просто садясь на кровати.       Чужая тень все также неподвижно стоит в дверях. Оценивает. Осаму это прекрасно понимает. Тот в свою очередь понимает, что его запугивания на Дазая совершенно не действуют. «Я тебе не по зубам», — легко читается в стремительно чернеющих глазах шатена, словно он каждый день с портовыми контактирует и даже порой на чайные церемонии приглашает по старой дружбе. Однако, кто его знает.       — Я знал, что мафия заявится ко мне, — начинает он, несмотря на то, что его предложению так и не оказали должного внимания.       Ответом ему служит тихое покашливание, заглушаемое приставленным ко рту кулаком. Мафиози, в конце концов, проходит в палату и останавливается там, где тень обрывается светом луны из окна, оставаясь все такой же черной тенью для чужих глаз. Он стоит неподалеку от чужой постели, и Осаму ждет хоть каких-то слов, сильно сомневаясь, что этот парень только покрасоваться сюда пришел.       — Мафия предлагает сделку, — наконец, произносит он.       — И что же это за сделка?       — Предоставление нам полной информации о ходе расследования взамен на любого рода награду по окончании работы.       — С чего вы взяли, что у вас есть то, что мне нужно?       — У нас есть все.       Осаму с нотами презрения усмехается на столь самонадеянную фразу. Не то чтобы ему нужно было что-то наподобие звезды с неба, однако его весьма повеселила такая самоуверенность у мафиози, который вряд ли мог хотя бы приблизительно знать, о чем идет речь.       — Мы даем время подумать до выписки из больницы, — спокойно произносит он, игнорируя насмешку со стороны журналиста, после чего он разворачивается и направляется к выходу.       — Я хочу знать твое имя.       Уходящий не оборачивается, однако на слова отвечает.       — Акутагава Рюноске.       Накаджима давится остатками холодного кофе, который уже давно остыл за прошедшие полтора часа, отодвигая в сторону ежедневник. Стакан тут же летит в мусорку, а сам журналист поднимается с места и направляется к одному из столов у стены за ним, чтобы найти что-нибудь на подобии салфеток для устранения конфуза.       Осаму учтиво молчит, наблюдая за тем, как светловолосый чуть подрагивающими руками роется в полках, в одной из которых находит пачку влажных салфеток. Он спешно вытирает жидкость с подбородка и шеи, словно даже сетуя, что рубашку теперь только в стирку, и словно совсем не пытается побороть шок от услышанного.       — Вы уверены? — довольно слабо слышится его голос, и яркие, совершенно неестественного цвета глаза обращаются к Осаму в немой мольбе. Он не хочет этого знать.       — У меня довольно хорошая память на имена.       Ему кажется, словно в помещении внезапно стало чертовски холодно, а пол под ногами начинает разрушаться в ту же секунду, как Осаму разрушил все его надежды всего парой слов. Однако он продолжал стоять на месте, да и паники вокруг не слышал, если бы это действительно было так.       — Он пришел от мафии?       — Я же говорю, — Дазай согласно кивает и тушит сигарету, которую до этого держал в пальцах, в пепельнице. — Самоуверенный малый, но портовые целенаправленно выращивают из этих щенков преданных псин, готовых любому не понравившемуся глотку за хозяина разорвать, даже если это априори невозможно.       У Атсуши в голове мечется рой мыслей, и все сводятся к одному — «Не может быть». Он и слова не может произнести, не то чтобы мысли в кучу собрать. Они с Рюноске вместе около пяти лет. И ни слова, ни намека, ни единого повода.       Вся их жизнь в момент Накаджиме показалась до отвращения лживой, пропитанной ложью и фальшью. И все «зачем?» да «почему?» забили по нервам кувалдами, вызывая тем самым жгучую боль в висках.       Атсуши тяжело вдыхает сухой воздух и оседает на стул возле стола, в котором он нашел салфетки. На периферии сознания он слышит тихий щелчок диктофона, который, по-видимому, выключает Осаму, видя, что журналист не в состоянии продолжать разговор в данный момент. Светловолосого не волнует, что его моментальную разбитость видит такой человек, как Дазай. Его волнует, откуда тот знает о них.       — Сегодня закончили довольно рано, — словно ничего не происходит, произнес Дазай, вставая со своего места и подходя к Накаджиме.       — Зачем? — Все, что может выдавить из себя Атсуши. Но Осаму понимает, что тот пытается спросить, для чего он рассказал это парню. Ведь он понимал, что журналист ничего не знал. Понимал, что может чужую жизнь разрушить.       — Невозможно написать истину, не зная о ней, — он мягко, впервые за все время их разговоров улыбается и протягивает руку, в конце опустив на светлую макушку. — Возможно, у него также есть весомая причина не говорить об этом. Каждый защищает по-своему.       Атсуши поднимает глаза на шатена и видит в темных глазах напротив столько силы и уверенности в собственных словах, что становится стыдно за свою раскаленность. Они десятки раз ругались, они ловили друг друга на мелких косяках, но этот «косяк» со стороны Рюноске может им всю жизнь перечеркнуть. И Накаджима теперь понятия не имел, как ему подступиться к Акутагаве, как подступиться к тому скелету, что по инициативе Осаму выпал из шкафа его партнера.       — Но от кого?       — Значит, есть от кого, — он пожимает плечами, отстраняясь. — Когда угроза существует, а твое единственное слабое место — другой человек, другого выбора не остается, кроме как защищать любым доступным способом. Об этом следует подумать и не рубить сгоряча.       И он уходит, оставляя журналиста один на один со своими мыслями, в полном смятении и разбитости.