Время жить, время умирать

      В новом доме ничто не напоминало об их прежней жизни - Эрик об этом позаботился. Мебель, посуда - всё было новое и безликое. Просторная студия в многоэтажной новостройке, с огромным окном почти во всю стену, наполненная нежным солнечным светом (ничего общего с палящим зноем Африки) и прекрасным видом на реку и большой старый парк совсем не походила ни на викторианский особняк Ксавье, ни на маленькую тесную квартирку Леншерра. Миссис Марко поначалу пыталась командовать и там, но была быстро изгнана зятем. Её суета ничем не помогала Чарльзу ( которому, казалось, уже ничто никогда не сможет помочь), а Эрику и Хэнку только мешала.       С Хэнком им тоже повезло. Эрик после многих лет работы врачом знал, что найти хорошую сиделку для лежачего больного непросто, но не думал, что всё будет так плохо. Чарльз, большую часть времени ко всему равнодушный, приходил в бешенство при любых манипуляциях со своим телом. Он не мог сделать самостоятельно почти ничего - ни вымыться, ни одеться, ни справить нужду - но никому не позволял себе помогать. Каждое утро начиналось со скандала в ванной и таким же скандалом заканчивался вечер. Ещё он не хотел есть, принимать лекарства и заниматься необходимой в его положении физиотерапией. Сиделки увольнялись одна за другой, и в конце концов в агентстве по найму персонала отказались принимать заявки Эрика.       Хэнк работал санитаром в той же больнице, что и Леншерр. Эрик давно обратил внимание на спокойного и вежливого молодого человека, который был рад сменить тяжёлые и нудные обязанности медбрата на более спокойную и гораздо лучше оплачиваемую работу "личного помощника". И случилось чудо - Чарльз принял его. Не сразу, но его ежедневные истерики почти сошли на нет.       После выписки из больницы Чарльз вернулся домой. Эрик считал это плохой идеей, но ничего лучше предложить не мог. Он целыми днями работал и не мог уделять мужу необходимое внимание. Ему казалось, что миссис Марко сможет позаботится о больном сыне, присмотрит за ним. Сам он заезжал ненадолго до и после работы, предпочитая в будние дни ночевать у себя дома. Все выходные он проводил с Чарли. Они почти не разговаривали ( Эрик пытался, но вместо диалога каждый раз получался монолог), иногда целый день сидели молча на диване, куда Чарльз пересаживался из своего кресла сам, упрямо игнорируя помощь. Леншерр пробовал читать вслух, рассказывать о своей работе. Чарли смотрел на него спокойно и молча, никак не реагируя на услышанное. Раньше он обязательно бы подробно расспросил мужа, раскритиковал с раздражающим педантизмом, а теперь, казалось, не понимал, какое отношение всё это имеет к его жизни. Попытка погулять в ближайшем парке с треском провалилась : когда они медленно прогуливались по дорожке, их обогнала женщина с ребёнком - девочкой возраста Ванды и с такими же золотисто-рыжими волосами. Чарльз, увидевший её со спины, громко вскрикнул и резко наклонился вперёд, чудом не выпав из кресла ( Эрик в последний момент схватил его за плечи). Девочка обернулась на шум и стало ясно, что ничем, кроме цвета волос, она на их дочь не похожа. Но Чарльзу этого оказалось достаточно. Всю дорогу домой он просидел, закрыв лицо ладонями и содрогаясь от тяжёлых беззвучных рыданий. Больше они гулять не ходили, выбираясь из дома только в больницу для необходимых осмотров.       Однажды вечером забежавший после работы Эрик обнаружил мужа в бывшей детской Ванды. Когда они уезжали в Африку, все её "детские" вещи остались в особняке - дочери исполнилось два годика и у неё уже были новые игрушки и одежда. Миссис Марко, тяжело переживавшая расставание с внучкой, не трогала её комнату все эти годы. Кроватка с высокими бортами, пеленальный столик, большая коробка с игрушками - всё стояло там же, где и три года назад. Чарльз, уже неплохо управлявшийся со своим креслом, сумел самостоятельно добраться до комнаты Ванды. Он не был здесь со дня отъезда и теперь медленно объезжал комнату, дотрагиваясь до каждой вещи и вдыхая слабый младенческий запах дочери, который до сих пор не выветрился. Подъехал к кроватке и, сжав пальцами деревянные прутья, крепко зажмурился. Ему казалось, что если прислушаться, то можно будет услышать дыхание спящей девочки. "Пожалуйста, пусть это будет сон. Сейчас я проснусь и она будет здесь, живая. Пожалуйста". За последний год Ксавье повторял эту молитву тысячи раз, сам не зная, к кому обращается. Но чуда не случилось. Перед мысленным взором снова всплыло кошмарное зрелище - тонкая детская шейка, разделённая надвое ровным разрезом и намокшие в крови пряди волос. Чарльз резко открыл глаза и судорожно вздохнул. Взгляд остановился на стоящей на комоде розовой коробке с игрушками. Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть её содержимое.       Он немного не рассчитал и ударился ногами о стенку комода. Не обратив на это внимания, потянулся к коробке. Но она стояла слишком высоко. Пришлось отъехать назад и развернуть кресло. Ему удалось приподняться, опершись одной рукой о подлокотник и перенеся вес на бесчувственные ноги ( врач строго предупреждал, что так делать нельзя, но Чарльзу было плевать, как и на почти всё в своей нынешней жизни). Крепко ухватив коробку за угол, потянул на себя, собираясь положить её на колени. Но она оказалась слишком тяжёлой для одной руки и упала на пол. Игрушки раскатились по всей комнате.       Он некоторое время смотрел на них. Детские сокровища, так и не дождавшиеся свою маленькую хозяйку. Каждую из этих игрушек Чарльз выбирал сам или вместе с Эриком, с каждой была связана своя история, интересная и важная только для их семьи. Для семьи, которой больше нет.       Ксавье вдруг показалось кощунством, что игрушки дочери валяются на полу ( "как мёртвые дети"); он наклонился, чтобы собрать их. Но кресло, слишком низкое, когда надо было что то достать, оказалось слишком высоким, когда понадобилось дотянуться до пола. Когда Чарльзу всё-таки удалось поднять лежащую на боку коробку, в глазах потемнело от прострелившей спину боли. Но он продолжал наклоняться снова и снова, пытаясь подхватить с пола погремушки и плюшевых зверюшек.       За этим занятием его и застал Эрик. - Чарли...что ты делаешь?       Леншерр торопливо подошёл и поднял с пола войлочную овечку. Чарльз, у которого лицо было мокрым от слёз, выхватил у него игрушку и прижал к животу, как будто пытался защитить. - Ты же не любишь, когда игрушки разбросаны. - Чарли...тебе нельзя наклоняться, ты не должен... - Что "Чарли"? Что???, - Чарльз уже кричал, размазывая по лицу слёзы. - Что тебе от меня надо? Что ещё я тебе должен? Я уже сделал всё, как ты хотел! Не трогай меня!!!       Ксавье скорчился, уткнувшись лбом в свои худые неподвижные колени, по прежнему прижимая к себе игрушку. Его трясло, и это было ещё страшнее, чем тогда в парке. Эрик стоял рядом и не знал, что делать. Починить их разбитые жизни казалось ему невозможным.