судьба в тебя верит

С той ночи прошло какое-то количество времени. Неделя, может чуть больше. Может и не чуть. Даня не следил за временем. Все время просто пробегало, пролетало, проносилось. Даня Кашин работал. Его приняли на работу. И пусть она была не той, о которой он мог мечтать, но она была и этого было уже достаточно. Достаточно, чтобы оплатить проживание, достаточно для начала и достаточно за то, что он делал. Эта работа могла отвлечь от бренных мыслей, которые так и норовили проползти в его больную, вечно депрессивную голову. Но так же эта работа мешала. Забирала время общения с единственным близким человеком. С единственным человеком, с которым он был знаком в этом городе. С единственным человеком в его жизни в этот момент. Даня Кашин порой слишком задерживался на бесконечных складах круглосуточного супермаркета, разгружая машины, перенося товары, расфасовывая их по полкам, расклеивая ценники. Даня чувствовал себя тупой машиной, запрограммированной на несложный алгоритм. Первые дни и думать о чем-то ином было сложно и практически невозможно: нужно было запомнить что, куда и как. Но приспособиться ко всему особого труда не составило и сейчас Даня по инерции делал то, что требовалась, одновременно думая, о такой ли работе он мечтал. Даня Кашин возвращался порой далеко за полуночь. Тогда, когда единственный человек в его жизни уже давно спал. Кашин заходил на темную кухню, садился и закуривал, успокаивая себя и надеясь успокоить ноющие мышцы. Нередко на кухню выползал Ра с полу-закрытыми глазами, сонно зевая, по обыденному терся горячей кожей о штаны, запрыгивая на ноги. Сегодняшняя ночь не была исключением. Даня Кашин гладит горячее, урчащее существо, успокаиваясь и чуть расслабляясь. В коридоре загорается свет и шоркающий звук приближается к кухне. Даня поднимает взгляд и видит в проходе Юлика. Юлика, стоящего в одних боксерах и серой футболке, потирающего кулаком глаза. Он щурится, всматриваясь. — Который час? — спрашивает Юлик полушепотом. — Два с лишним, — отвечает Даня тихо. Юлик, шаркая, проходит на кухню, тянет из-за стола стул, присаживаясь. Даня тянет другу пачку, открывая ее большим пальцем. Юлик мотает головой. Юлик проснулся от того, что сумасшедший кот прыгал на ручку двери, пока не открыл ее и не пошагал к входной. Онешко услышал, как щелкнул дважды свет выключателя и шаги на кухню. Вставать не хотелось. Но было нужно. Так посчитал он сам. Посчитал нужным потому, что последние их встречи не длились больше пяти минут с утра в быстром перекуре, когда Юлик только проснулся, а Кашин уже убегал. Вечером же ждать друга было бессмысленно, ибо он мог прийти во сколько угодно. — Почему ты так поздно? — Юлик ставит локоть на стол, на ладонь подбородок и сонно смотрит на Даню. — Нужно было на складе разобраться, — уставше вздыхает, смотря в глаза, — а ты почему не спишь? — Ра побежал к тебе. Разбудил меня… Дань, ты не считаешь, что работаешь слишком много? Ты ведь даже пожить не успеваешь. Кашин запрокинул голову назад, вздыхая: — Я пытаюсь быть нужным, шаришь? — усмехается. Онешко непонимающе гнет бровь и смотрит пристально, ожидая разъяснений. Кашин опускает голову и, ловя на себе непонимающий взгляд, смотрит прямо в глаза и усмехается, ехидно улыбаясь: — Что? — Что за ванильные сопли? В каком смысле «нужным»? — Понятия не имею. В каком хочешь. Смыслов много подобрать можно, — жестикулирует рукой, вертя сигаретой, — Так я занят хоть чем-то и хоть какую пользу приношу, а не тупо гнию. — Та-ак, — Онешко закатывает глаза, пододвигает стул ближе и смотрит с максимально серьезным взглядом, — опять эти депрессивные мысли? С чего? Кашин закусывает губу, улыбаясь, вздернув бровь: — Какой ты серьезный, ух, — смеется, тыча подушечкой указательного пальца в кончик носа собеседника. Юлий обхватывает его палец своими, опуская вниз, снова заглядывая в глаза с уставшим серьезным лицом: — Дань. Я серьезно. Меня это беспокоит. После этих слов улыбка с лица Кашина сползла, а линия губ приняла кривой изгиб. — Не было же никаких причин… — Моя жизнь и есть причина депрессии, — перебивает рыжий, — понимаешь? Я не буду ныть тебе о том, какой я неудачник и о том, как циклюсь на проблемах, но… Посмотри хотя бы на «нашу» жизнь. Что мы делаем? Курим каждый вечер на этой кухне в потемках. Что еще? Изредка может выпьем пива или чего-нибудь покрепче, наебенимся, да спать пойдем. Мы все говорим о чём-то, а смысла в этом нет. Наша дружба строится в пределах четырех стен. Тебе нравится быть консерватором? Когда ты выбирался хоть куда-нибудь? Я вот устал от этого и думал найти выход в работе. Хоть тебе пользу принесу. Юлий отвел взгляд и вздохнул: — Ты прав, — кивая, внезапно соглашается Онешко, смотря куда-то в бок; он встаёт со стула и идёт в коридор. На лице Кашина удивление, непонимание и ожидание. Он просто взял и ушёл? Даня скрещивает руки на груди и сверлит взглядом дверной проем в ожидании чего-то. Юлик не заставил себя долго ждать; он стоит у входной двери в своих домашних спортивных штанах, которые уже отвисли на коленках, накидывает на себя чёрную зимнюю куртку с мехом на капюшоне и поворачивается в сторону Дани, кивая в сторону двери. Кашин непонимающе щурит глаза и хмурит еле заметные брови, встаёт, согнав с колен спящего кота, направляясь в сторону друга. Ему интересно. Он вставляет ступни в старые, издроченные кроссовки, не завязывая шнурков. Когда Юлик открывает дверь, Даня накидывает на плечи свою недокуртку-ветровку и выходит из квартиры вслед за ее владельцем. Онешко одёргивает ручку вверх, и, услышав одобрительный щелчок двери, направляется к лестнице наверх, не обронив ни слова. Даня тоже молчит, боясь нарушить правила вдруг образовавшейся игры. Он просто следует за, ожидая последующих действий. Юлик поднимается по широкой лестнице вверх. Четвертый этаж, пятый. Все. Предел. Кончились этажи. Юлик ступает на ступеньку лестницы, ведущую в темноту. Выше не было еле освещаемых пролеты лампочек. Выше была прутиковая дверь, огораживающая любопытных; дверь, погнутая любопытными. Юлик снимает с себя куртку, просовывая ее в изогнутый вход, кидая на пол, берется двумя руками и делает шаг, пробираясь в закрытое пространство. Он тянет другу через погнутый проход руку, на что Кашин гнёт бровь и хватается рукой ниже, за прут; Юлик отходит, когда Даня пролазит. Юлик дергает сильно за ручку дверь, ставшую им доступной, с трудом открывая ее. Тишину сразу перекрывает гул с улицы, по лицу бьет осенний холод. Кашин забирается следом за товарищем и в удивление стоит на месте ещё какое-то время, опираясь о стену у двери: на улице ночь, небо окрашено в темно-синий цвет, такой густой, что даже звезды разглядеть можно было с трудом; но несмотря на поздний час, машины внизу ехали довольно часто, все было озарено жёлтым светом фонарей, по улицам с какой-то периодичностью проходили люди (в основном пьяные компании). Жизнь кипела, несмотря на поздний час. Оно и не удивительно, центр города. Завороженно и увлеченно глаза Дани скользили по улице. Дышалось так глубоко этим слегка морозным воздухом, волосы обдувал ветер и от этого всего на лице Кашина появилась неожиданная (даже для него самого) улыбка. — Даня Кашин улыбается мелочам? — слышится язвительное и внезапное где-то ниже. Даня переводит взгляд на Юлика, стоявшего чуть ниже, на склоне крыши, который улыбался, глядя на него; от этого Даня усмехнулся, но без иронии, а искренне, делая улыбку шире, а гусиные лапки у глаз больше. Юлик кивает в сторону, разворачиваясь, делает шаг, направляясь поближе к краю крыши, отчего металлические пластины прогибаются, издавая громкий глухой звук. Даня подается примеру, начиная идти за другом, но не так уверенно: он немного выставляет руки в стороны, для балансировки, чуть пошатываясь, идёт следом вниз. Юлик садится почти у края, а точнее, у невысокого заборчика, согнув ноги в коленях, устраивая на них ладони. Даня осторожно присаживается, следуя примеру, рядом и поворачивает голову, смотря на Юлика, ожидая, когда тот смотрит вниз. — Красиво, да? — устало улыбается. — У меня два вопроса. — игнорирует Даня почти риторический вопрос друга, — Первый: какого хера? Юлик поворачивает голову на Даню и смеется: — Ну ты же говоришь, что у нас все однообразно. Вот. Смотри какой прогресс — ты улыбаешься. И не от шутки, а потому, что тебя это захватило. Даня хмурит брови и уголок его губ ползёт вверх, он кивает: — Ха! Хорошо, тогда второй. Почему ты не показал мне это место сразу? — Всему своё время, братан. — Сам, поди, часто сюда заглядываешь, засранец. Юлик оставляет улыбку на лице, но внезапно опечаленные глаза как бы выдают, когда скользят в сторону, поворачивая за собой голову, направляя взгляд на дорогу; он отрицательно кивает. — Я здесь в последний раз был со своей девушкой. Бывшей, конечно же, — закатывает глаза, (грустно)усмехается. — Та длинноволосая брюнетка с фотки, да? Юлик вопрошающе переводит взгляд на друга. — Я видел в твоей комнате фотку, — ловя ещё больший вопросительный взгляд добавляет, — ну… когда искал ноутбук. Пауза в пару секунд. — Ну? — Даня разворачивается, садясь в позу «лотоса », положив на икры локти, на ладони голову. — Что? — Ну, может расскажешь? Человек, который выпытывает все чувства и переживания у меня, может сам хочет выговориться? Думаю, хочет… не зря же тебя так дёрнуло при упоминании о темноволосой красотке. Даня, улыбаясь как самый настоящий хитрый кот, клонит голову в сторону. — Ты такой говнюк, Кашин! — возмущённо с улыбкой восклицает друг. Даня не смеётся, а лишь продолжает смотреть в глаза Юлика. Онешко гнет губы и вздыхает: — Да и рассказывать-то, в принципе, нечего. Я жил в Ульяновске и лет с шестнадцати хотел, можно даже сказать, мечтал переехать в Питер. Я поступил в университет и встретил ее. Маша. Мы учились на одном потоке. Познакомились в курилке. Позднее стали часто пересекаться там, разговаривать о всяком, забываясь и опаздывая на пары. Так стали видеться после пар, в свободны дни. Так все и пошло. А после я сказал ей типа «что нам ловить в этом городе, давай бросим все и уедем в Питер, там-то и заживем». Она согласилась. Ее родители меня ненавидели, — смеется, — ну и мы приехали сюда. Она поступила в новый институт, я пошел на работу по знакомству. В новом институте она нашла «нового Юлика» и ушла от меня, оставив одного. У меня ведь и друзей-то нет… Ну сейчас, конечно, есть, — Юлик поворачивает голову и смотрит на Даню. Даня, сложив губы в один угол, отводит взгляд. — Что-то не так? — хмурится Юлик. — Я… просто так и понял, когда увидел фотку… что я для тебя как… хммм… замена типа. — Черт, нет… — Юлик кладет ладонь на руку Дани, сжимая, — ну, то-есть да… — он закрывает глаза, выдыхает, и поднимает взгляд, — сначала это правда было так, но не сейчас. Ты правда стал мне другом. Ты не замена, ты мой настоящий друг. Кашин просовывает руку в карман достаточно узкий джинс, достает из пачку, протягивая парню. Юлик непонимающе ожидает хоть какой-то ответной реакции на его речь. — В этой локации мы еще не курили перед сном, — ехидно улыбается рыжий, — друг. Онешко почти усмехнулся, когда улыбка наползла на его взволнованное лицо, и вытянул штуку винстона синего: — Почему не «икс-стайл»? Надоело быть консерватором? — улыбается кареглазый с сигаретой меж губ, доставая из кармана куртки зажигалку. — Ну не настолько. К таким радикальным мерам я не готов, — продолжает гнуть начатую линию Даня, прикуривая. Повисла пауза. Юлик, выставив руки за спину, оперся на них; Даня повернул голову к улице, устроив ее на плече. Оба смотрели вниз, медленно затягиваясь раз за разом никотиновым ядом. — Так что там по поводу работы и бессмысленности бытия сего? — режет тишину Юлик, — Получше? — Получше. Но ты же понимаешь, что этого мало. Я, чтобы хоть как-то легче стало, чтобы найти себя и начать «новую жизнь» из родного города уехал. Только вот не учел, что от себя не убежишь. Я ведь кроме того, чтобы коробки расставлять, ни на что больше и не способен. Ну, вот и буду коробки расставлять. — Тебе восемнадцать, Даня. На поиски своего у тебя есть не много, не мало — жизнь. Вот чем ты хотел или хочешь заниматься? — Когда-то хотел бить тату, сейчас себе ебальник. Ну хотя и сейчас бы не отказался от первого. — Ну вот, видишь. — Я не умею рисовать. — И этому можно научиться. — Но за деньги, братан. На это нужно заработать, а потому, пострадать немного на складе.  — Не надо страдать. Я поищу что-нибудь у нас, может найду какую-подработку, платят нормально. — Пойдем домой, подработка, я немного околел, — скептически отвечает рыжий. Юлик поджимает губы и кивает. В квартире тепло. Даже жарко, по сравнению с улицей. Ра прибегает в коридор, щуря глаза от внезапно возникшего света, изводясь, заливается в урчание, трется о ноги парней. Кашин гладит раскаленную кожу лысой черепушки. Юлик направляется по коридору к комнате. Даня вешает не сильно спасающую от холода куртку, щелкает выключателем, погружая квартиру в полумрак, направляется по коридору за Юликом. Подойдя достаточно близко, Даня останавливается, высматривая в темноте лицо друга. — Спокойной ночи, — говорит Юлик. — Спокойной ночи, — отвечает Даня. Онешко открывает дверь в свою комнату и Ра медленно и по-хозяйски в нее проходит. Юлик делает шаг в комнату, как слышит в спину тихое «спасибо». Он разворачивается и улыбается в ответ. Он понимает, что Дане не хватало этого. — И тебе. Кашин понимает, что ему нужно было выговориться, рассказать кому-то. Даня раздвигает руки в стороны и подходит вплотную, обнимая брюнета. Юлик с пару секунд стоит в онемении, позже же обняв в ответ. Кто мог бы подумать, что такое может вообще произойти? Даня? Точно нет. Юлик? Возможно. Но не с такой скоростью. Он рад. Рад тому, что Даня так быстро ему открывается. Что он вообще ему открывается. Даня же напротив. Он не хочет открываться, ему непривычно и даже больно делать это, но он благодарен. Правда благодарен Юлику. Благодарен Юлику и никому больше. Или ничему. Наверное, еще отчасти благодарен Ра, который именно сегодня так удачно разбудил хозяина; именно в день, в который все было на пределе.