***
Даня Кашин еле разлепляет свои глаза, слыша раздражающее пищание будильника на всю комнату, который нарушает такую идеальную тишину. Он выключает будильник и еще минуту лежит на кровати с открытыми глазами, пытаясь хоть немного отойти ото сна. Машинально сбрасывает ноги на пол и встает. Пошатнуло в сторону, в глазах потемнело немного и звездочки начали вальсировать синхронно в двух глазах. Даня закрывает глаза и протирает их пальцами. Не выспался? Юлий Онешко, уже умытый и расчесанный, заливает кипятком кружку и включает плиту. Юлик всегда с утра сначала собирается, потом ест. Политика проста и понятна: не успел позавтракать — перекусишь на обеде, а прийти неопрятным, как минимум, не комфортно. Юлик разбивает скорлупу яйца о край стола, выливает содержимое на раскаленную плиту и слышит шаркающие шаги. Повернув голову на вход, видит Кашина, какого-то весьма нездорового: кожа была бледнее, чем обычно, под глазами были большие мешки и не менее большие синяки, вид был убитый. — Дань, ты весь какой-то зеленый, ты нормально себя чувствуешь? — И тебе доброго утра, — игнорирует рыжий, проходя на кухню, садясь за стол. Юлик хмурит брови и, подойдя, прислоняет ладонь тыльной стороной к лбу друга: — Кашин, я могу спокойно пожарить яичницу на твоем лбу, — серьезно констатирует он, наклоняясь и смотря Дане в глаза. — Пожалуйста, не выдумывай, — Даня скидывает чужую руку со своего лба, недовольно отводя взгляд, — открыта форточка, у тебя просто холодные руки. — Хорошо, — кивает Юлик, удаляясь с кухни. Даня провожает его взглядом, встает и делает пару шагов к шкафчикам, доставая из кружку. Заварка, кипяток. Даня занимает прежнюю позицию, когда на кухню возвращается Онешко и с настойчивым видом тянет ему градусник. — Серьезно? — гнет бровь Даня. — Серьезно, — подтверждает Юлик. Кашин, закатив глаза, берет градусник в руку и сует его подмышку. Юлик присаживается напротив, ставя тарелку с яичницей перед собой. Через минуту градусник издает тихий сигнал, давая понять, что ответ готов. Юлик тянет руку через стол. Кашин поджимает губы, смотря исподлобья, и смиренно достает градусник, протягивая другу. — Сколько?! Кашин, ты что, градусник в чай уронил? — глаза Юлика округлились и вид был максимально недовольным и взволнованным. — Ты знал, что заболел? — Ничего я не знал. В любом случае, какая разница? Мне нужно на работу, — Даня хмурится, встает и собирается выйти с кухни. — Ты совсем ебанулся? Какая работа, у тебя температура тридцать восемь с половиной! — встает на пути. — У меня стажировка. — У тебя болезнь! Кашин, где твои мозги? Ты хочешь на работе рухнуть и на скорой уехать? Ты же не идиот, в чем твоя проблема? Даня молчит и (побежденно) вздыхает. — Иди, ложись. Я тебя отпрошу. У меня были какие-то антибиотики, сейчас поищу. Даня уходит в комнату. Юлик отрывает где-то на верхней полке аптечку с небольшим количеством таблеток. Онешко редко болел, потому и аптечка была невостребована. Потому кроме антигриппина толкового ничего не оказалось. Юлик заходит в комнату с кружкой в руке и ставит ее на прикроватную тумбочку: — Ничего кроме антигриппина я не нашел, так что выпей пока это. Сейчас я позвоню на работу, скажу, что опоздаю, надо купить тебе лекарств… — Юль, — перебивает кроткое, — пожалуйста, успокойся. Ничего со мной не станет. Иди на работу, купишь таблеток по пути домой. Онешко замирает и задумчиво кивает: — Ладно. Только это выпей и еще один пакетик через пару часов. Даня кивает. Юлик уходит из дома, еще раз напомнив о приеме лекарства. Юлик вновь возвращается к мыслям о странности своего сожителя. Почему Даня так искренне не хотел оставаться дома на больничном? Да, наивно было полагать, что такой человек откроется ему сразу, размыв все секреты и странности за хорошее отношение.***
Резкий свет бьет в глаза. Свет, проникающий из коридора в темную комнату, целится четко в глаза. Даня чувствует прикосновение. Прикосновение ко лбу. Он еле-еле разлепляет глаза и видит перед собой черный силуэт. Медленно он начинает наклоняться, его лицо становится очертаемым и Даня видит перед собой лицо Юлика и голос, как в тумане: — Дань, ты как? Даня молчит. — Я купил тебе лекарств, но перед их приемом желательно поесть. Ты хочешь есть? Даня мотнул головой. Юлик уходит, оставляя открытой дверь и проникающие желтые лучи. Даня переворачивается на другой бок, протирает ладонями лицо и осматривается вокруг. Сколько же он проспал? Сложно было понять, потому как сон накрыл его почти сразу после ухода Юлика и выпитой кружки антигриппина, а сейчас на улице темень. Голова была тяжелая и мутная, глаза слезились и болели, изнутри колотило так, что иногда подрагивало и само тело. Даня надеялся, что Юлик принесет лекарств и он съест и выпьет все, что ему будет дано, лишь бы чуточку отпустило. Об этом он думал часа три назад, когда проснулся от того, что его знобило. Сейчас Даня не мог ни то, что думать, он не мог даже держаться в сознании. — Даня. Кашин открывает глаза. — Ты весь горишь, может мне вызвать скорую? Все, что виделось от собеседника — глаза. Серьезные и взволнованные. — Нет, не надо скорую, не надо, — полуразборчиво пробормотал рыжий, пытаясь держать глаза открытыми, борясь с тяжелыми, нависающими веками, — только не скорую. Даня схватил ладонь Юлика и умоляюще посмотрел ему в глаза. Юлик вздрогнул, проглатывая тяжелый стоящий ком в горле, а по спине пробежала дрожь. Он начал нервно кивать: — Хорошо, я принесу жаропонижающие. Онешко быстрым шагом направляется на кухню. Достает из пакета кипу различных лекарств в поисках нужной упаковки. Найдя заветную, нервно разворачивает рецепт в поисках способа применения. Прикинув рост и вес друга решает, что нужно раздробить две таблетки в порошок и размешать в воде. Быстро разделавшись с этим, Юлик возвращается в комнату, попутно размешивая порошок в стакане чайной ложкой. Подойдя к кровати, Юлик присаживается на корточки, кладя руку на плечо Дани, потряхивая. Тот открывает глаза, пару секунд смотря убитым взглядом на потолок, после укладывая голову на бок, смотря на Юлика: — Почему они такие громкие? Юлик нервно сглатывает ком в гробовой тишине: — К…кто? — Сверху. Топают, кричат. Онешко глубоко вздыхает, поджимая губы: — Выпей, Дань, — тянет стакан. Лицо Кашина так же безэмоционально; он достает руку из-под одеяла, беря стакан, привстает корпусом и залпом выпивая горькую жидкость; ставит на тумбочку стакан и ложится опять, укутываясь одеялом до глаз. Юлик видит, как Кашина бьет дрожь по телу. — Очень плохо? — Они сейчас пробьют пол, — жмурит глаза. Юлик напряжен изнутри полностью. Его плечи напряжены и приподняты. Он понимает, что друга лихорадит. Сейчас главное сбить температуру и успокоить. И успокоиться. — Не пробьют. Я… знаю. Такое уже было. — Пробьют. Слышишь? Потолок трескается, — Даня со страхом смотрит в глаза. Юлик думает, что лучше бы повысить дозировку, размешав еще таблетку, встает с корточек, ловя на себе испуганный взгляд: — Давай я сейчас принесу… — Нет, — Кашин резко хватает друга за запястье, — не уходи. Сердце Юлика забилось раза в три быстрее от испуга. — Я буквально на минуту. Принесу тебе еще лекарство, — говорит спокойным и убедительным голосом, настойчиво смотря в глаза. — Ты уйдешь и он обвалится. Он меня не любит… только тебя. На удивление Юлик понимает, что подразумевает в температурном бреду Даня и поворачивается обратно. Ему все еще страшно. Он чувствует себя некомфортно здесь. Чувствует себя чужим. — Хорошо, — Онешко говорит спокойно, глядя в глаза. — Ляг со мной, — взгляд Дани чуть не безумен и серьезен; ладонь сжимает запястье и Юлик чувствует его дрожь. Юлик смотрит сверху, отчего Кашин еле улавливает очертания его лица. Онешко глубоко дышит, как бы успокаивая себя. Скоро его отпустит. — Ладно. Только отпусти меня для начала. Мне же нужно обойти кровать, — сохраняет рассудительность и спокойствие; говорит медленно и плавно. Даня разжимает ладонь. Онешко быстро обходит кровать. Подойдя, поднимает одеяло и залезает под, накрываясь. Ждет. Тишина. Юлик напряжен и чувствует, как сильно бьется его сердце и как тяжело он дышит. Проходит, быть может, минуты две (хотя по ощущениям все пятнадцать) и Даня переворачивается к нему лицом к лицу. Немая пауза. Лицо его выражало жалость: вздернутые и нахмуренные брови слегка подрагивали, губы поджаты, ноздри то и дело раздувались. Он сдерживался. Юлик молчал. Кашин глубоко вдыхает носом и вцепляется в плечи брюнета длинными пальцами. Тот вздрогнул, но сохранил спокойствие, продолжая следить. — Прости… Прости меня, Юлик, прости, — начинает бубнить Даня, закрыв глаза. — Все нормально… — Нет, — перебивает Даня, — я все опять порчу. Я обуза. Я лишний здесь. — Это не так, — тон становится громче и серьезней, — Даня, ты же знаешь, что это не правда. — Они кричат, что это правда, — Даня жмурит глаза, — кричат об этом и прыгают. Они кричат об этом. Юлику кажется, что кричали не «они», а Даня. Сам себе. «Они» лишь нашли выход из него во время высокой температуры в обличии галлюцинаций. Неужели он правда так считает? Но почему? — Даня, это не правда. Они тебя провацируют. Ты же мне веришь? — Юлик кладет руки на его плечи. Рыжий расслабляет пальцы и открывает глаза. — Ты ничего не портишь. Ты мой друг и ты мне нужен. И что щелкнуло в голове Дани в этот момент — понять было сложно. Скорее даже нереально. Он смотрел безотрывно на лицо, находившиеся напротив, освещаемое светом из коридора. В глаза. Черные, как смоль. Он верил ему. Голоса, гоготавшие и топающие до тресканья потолка утихли. Кроме томного дыхания оппонента в комнате не было ни единого звука. Даня поднял свои горячие ладони, проводя ими по плечам и холодной шее, к лицу. Остановившись большими пальцами почти у краешек губ, обвивая остальными скулы и челюсть. По холодному телу Юлика пробежали мурашки от прилива тепла в виде шершавых ладоней. Даня смотрел стремительно и убийственно. Юлик сглотнул образовавшуюся вязкую слюну, и замер. Данины руки были настолько грубы и сильны; брюнету казалось, стоит тому сжать ладони и его черепушка треснет. Юлику было не по себе. Но он замер и ждал. И кажется он был готов ко всему, кроме того, что произошло. Кашин прикрыл глаза и потянулся. Даня опалил его губы коротким, но безумно жарким дыханием, и прикоснулся к его губам своими. Сердце Юлика, кажется, остановилось. Он лежал в оцепенении, не соображая и не понимая ни доли от того, что сейчас происходило. Даня нежно целовал его губы, глубоко дыша, оттягивая нижнюю, проводя по ней языком и прикусывая. За сердцем отказало дыхание. Резко Даня остановился на расстоянии пары миллиметров друг от друга. Он опустил свои ладони, касаясь ими ребер Юлика, заводя руки за его спину, перемещая свою голову на его плечо, скрещивая пальцы за его спиной и притягивая ближе к себе. Юлик не двигается, дышит через нос и маленькими порциями. Когда томное дыхание Дани сменяется на посапывание, Юлик осторожно перекладывает его голову со своего плеча на подушку, тихонько вставая с кровати и удаляется в свою комнату, укрыв прежде рыжего одеялом. Ночь была мучительной. Юлик постоянно ворочался: становилось то жарко, то холодно. Голова гудела. Не думать о произошедшем было достаточно сложно, как бы он не пытался. Немного вздремнуть ему удалось только под утро, и то под воздействием пары таблеток валерьяны. На утро голова была тяжелой. Юлик стоял на кухне, наливая в чашку из турки свежесваренный кофе, когда на кухню вошел Даня. Он встал почти в самом дверном проеме, держась одной рукой за локоть другой, неловко смотря на друга исподлобья. Онешко замер. Замер настолько, что еще чуть-чуть и из чашки бы полился свежесваренный. Даня, заметив это, быстро преодолевает расстояние за шаг, хватая ручку турки (вместе с ручкой Онешко), не давая случиться инциденту. Хотя главный инцидент уже произошел. — Доброе утро, — говорит Даня. — Доброе утро, — сразу же отвечает кареглазый, переводя взгляд на пальцы Дани, находившиеся поверх его. Кашин неловко убирает свою руку. Юлик отводит свой взгляд и направляется к холодильнику за сливками: — Кхм… Кофе? — говорит он со спины. — Нет, спасибо, — Даня присаживается на свое место. Юлик переливает лишний кофе из чашки обратно, наливает сливки и садится напротив. Тишина. Тишина, впервые наполненная таким количеством неловкости. Ни один не смотрит другому в глаза. — Как самочувствие? — разрезает тишину Юлик. — Гораздо лучше, спасибо… Температуры почти нет. А… ты как… не заразился от меня? — интересуется Даня, все же посмотрев на собеседника. — Нет, я еще по приходу домой закинулся антибиотиками. Тишина. — А… ты… помнишь, что вчера было?.. — решается Юлик, поднимая глаза исподлобья, — Просто тебя вчера… лихорадило. — Да, я понял это. Но, если честно, я помню очень мало и смутно. Помню, как ты пришел, дал мне что-то выпить… — Даня хмурит брови, смотря вниз, — больше ничего. — Слава богу, — срывается с губ Юлика при облегченном выдохе. Он ловит на себе вопросительный взгляд. — Ну… тебе вчера просто было очень плохо… Хорошо, что ты не помнишь этих ощущений, — объясняет, кивая несколько раз своим же словам. Онешко делает последний глоток и встает из-за стола, ставя чашку в раковину: — Тебе надо бы отлежаться еще сегодня-завтра, я тебя отпросил, если что. Да, и лекарства в холодильнике, — улыбается Юлик и, получив в ответ согласные кивки, покидает кухню. Онешко ушел на работу, оставив больного в квартире одного. Одного со своими мыслями. Даня стыдится и думает о том, что никогда не признается Юлику в том, что детально помнит все происходившее вчера лихорадочные порывы.