судьба в тебя верит

Прошло, быть может, чуть больше недели и все произошедшее как-то умялось само, и создавалось впечатление, что ничего и не происходило вовсе. В тот же вечер Юлик, вернувшись с работы, приготовил Дане куриный бульон и отнес в комнату вместе с антибиотиками. Юлик был готов даже кормить друга с ложки, но Кашин сказал что-то вроде «большое спасибо, я вас тоже люблю, но это слишком». И в тот же вечер все стало немного лучше. Даня думал о том, что так о нем не заботился никто, даже родная мать; вспоминал, как в предобморочном состоянии ходил себе за лекарствами в аптеку. Вспоминал, как ему не удавалось сбить температуру и мать вызывала ему скорую, сбагривая его на неделю, а то и не одну в больницу. Как ужасно и одиноко он чувствовал себя в этих обшарпанных больничных палатах, как загнанный в питомник пес. У Дани правда укрепилось устойчивое сравнение себя с бездомной шавкой. Не породистой, никем не любимой, загнанной и так нуждающейся в заботе и понимании. Юлик был тем, кому эта дворняжка была почему-то нужна. Тем, кто хаял и лелеял ее. За долгое время Кашин впервые почувствовал заботу и любовь. Онешко заставлял принимать отвратительные на вкус лекарства, готовил бульоны и чай с медом и имбирем, после работы смотрел с ним фильмы или просто тупил, смеясь порой над самыми глупыми вещами до животного смеха, и не курил дома, чтобы не дразнить больного сигаретным дымом, ведь с содранным горлом курить было невыносимо. Юлик пытался забыть тот вечер искренне, но каждый раз приходил к одному и тому же. Почему вот только — непонятно. Почему перед сном вспоминалось все и в самых мельчайших подробностях, от которых приходилось сглатывать вязкую слюну и переводить дыхание. Порой дыхание даже замирало. Онешко трясло уже от постоянных зацикленных мыслей и от себя. Почему его так коробит от этого? Пора бы уже оставить все это, тем более, «раз даже больной мозг Дани забыл эту информацию, то тебя это волновать никак не должно». Но в одном Юлик был уверен: если Кашин попросит его лечь к себе снова — он ляжет. Отказать ведь будет странно со всех сторон. Но почему он вообще рассматривал вариант того, что Кашин попросит снова? Юлик захлопывает входную дверь, когда Ра уже на подходе, чтобы потереться о ноги хозяина и получить в ответ поглаживание большой шершавой ладони. Онешко проходит на кухню и слышит приближающиеся шаги. Он поворачивается корпусом к двери, когда на пороге появляется рыжий, с довольной улыбкой и легким прищуром. — Привет — говорит Юлик. — Привет, — отвечает Даня, пробираясь мимо него к холодильнику. Юлик щелкает выключателем чайника, и достает из кармана пачку, присаживаясь за стол. Даня сразу же после нажимает на кнопку чайника, прекращая его работу. Закрывает дверцу холодильника и громко ставит на стол две бутылки пива, покрытые влагой от холода. Юлик поднимает голову и вздергивает бровь. — Можешь поздравить меня. И себя! Я здоров! — гордо заявляет Кашин, улыбаясь от уха до уха. Даня выдвигает шкафчик и достает оттуда открывашку, сразу после беря в руки холодную бутылку: — Как же давно я мечтал о тебе, — с упоением говорит он бутылке, после чего кухня наполняется коротким резким шипением, и крышка падает на пол. Юлик присаживается за стол, на место, где обычно располагается Даня, облокачивается о стену и устало улыбается, наблюдая за действиями рыжего. Даня поднимает упавшую крышку, открывая вторую бутылку аккуратнее, присаживается напротив, пододвигая ее к Юлику. Кареглазый берет «темного козла», делая пару больших глотков, удовлетворенно вздыхая после. — Тяжелый день? — наклоняет голову к правому плечу Кашин, облокачиваясь локтем на стол. — Немного. Но, скоро станет полегче, один сотрудник с больничного выходит, — смеется Онешко. — Наконец-то, а то доебал уже, — наигранно-серьезно произносит Даня, недовольно громко ставя «темного» на стол. Юлик смеется, поднимая бутылку: — За твое выздоровление, бессменный сотрудник. Темное, прохладное пиво после тяжелого трудового дня — спасательный круг, кинутый в самый последний момент. Тело, как и мысли, чуть расслабляются, а усталость становится чуть приятнее. А вообще, приятнее становилось даже просто приходя домой. Чувство, которое так давно Юлик не испытывал — желание скорее вернуться домой. Скорее, ведь уверенность в теплой компании и веселого, душевного вечера была. Что весьма странно, ведь ее не было даже во время отношений с пассией. И это удивляло Юлика. Но более, чем устраивало. Ведь что может быть лучше глупой шутки или злобно-смешных ругательств со стороны Кашина в адрес того, кто подпортил настроение (будь то начальство или толстая тетка, наступившая на ногу). Парни плетутся по коридору, продолжая одну из тем, подходя к своим комнатам. Юлик, шедший впереди, останавливается и разворачивается в сторону Дани. И вместо привычных обоим «спокойной ночи» выдает: — Я так подумал… мы обнимаемся только когда ты под температурой или под атаками, — смеется он. Лицо Кашина искажается, хмурится, он натягивает уголок губ вверх, и, заметив это, Юлик плавно переводит смех на порядок тише, и вовсе сводя его на нет, упирает взгляд в пол от неловкости. Юлик вздрагивает от внезапних прикосновений к себе в районе талии, когда Даня проводит своими ладонями между его рук, заводя свои за его спину и кладет на, притягивая к себе, заключая в большие, теплые и уютные обьятия. Юлик стоит еще в культурном шоке пару секунд, перед тем, как ответить на объятия взаимностью. Они получаются такими вязкими, мягкими и нежными. И, наверное, Юлик ничего и не хотел подразумевать этой фразой, но пятипроцентное на уставший организм дало о себе знать. И, наверное, Даня не интересуется «отчего и почему» потому, что и сам не против. — Наверное, лучше пойти спать. Тебе нужно отдохнуть, — прерывает почти шепотом тишину голубоглазый, чувствуя, как Юлик чуть ли не виснет на нем. — Да. Ты прав, — кивает парень, отстраняясь от друга. И перед тем, как закрыть дверь, Юлик тихо произносит: — Спасибо. Даня замирает в дверном проходе своей комнаты: — Тебе спасибо. И Юлик хотел бы спросить «в каком смысле?», но решил оставить любой из тысячи, которые можно было подобрать. На следующий день Кашин наконец выбирается на улицу подышать (относительно) свежим воздухом. На улице с утра было невероятно свежо. Небо было такое светлое, яркое, в голубо-желтых пастельных тонах, снег под ногами скрипел, а мороз хватал за нос и щеки, заставляя их краснеть. На этот раз Даня был во всеоружии готов к прогулке: шапка, вязаный шарф, натянутый по самый нос, и теплые шерстяные носки. Этот комплект велел ему надеть Юлик, если он вдруг соберется куда-то выбраться. Вечером Даня ждал Юлика уже с выбранной комедией на вечер, но тот задерживался на слишком уж долго. Часов в девять вечера в коридоре послышался шум гремящих ключей, выключателя и урчащего кота. Даня выплыл в коридор, встречая друга: — Долго ты сегодня, — констатирует рыжий, облокотившись о стену в прихожей, — завал? — Не то слово, — шмыгает носом Юлик и вешает куртку на крючок, — еще один на больничный слег и все его обязанности, с каких-то херов, на меня повесили. Онешко был поникшим и уставшим, находившимся где-то в своих мыслях. Поужинав, вечерний показ все же состоялся. В Даниной комнате. Парни кинули к стенке подушек и устроились, вытянув ноги на кровати. Дане сюжет показался интересным, кажется, еще на первых минутах. Чего не скажешь о Юлике. Даня то и дело кидал на него взгляды, когда тот смотрел куда-то в угол с потерянным и задумчивым лицом. — Что-то случилось? — Кашин приподнялся на руках, усаживаясь выше, к уровню Онешко. Юлик чуть дергается, очнувшись, поворачивает голову в сторону Дани: — Да нет, просто устал, — мотает головой. — Ты и раньше уставал. Сегодня ты…кхм… поникший что ли какой-то. Онешко вздыхает, отводя взгляд. — Нет, правда, если что-то случилось, ты можешь мне рассказать, ты же знаешь. Кареглазый переводит взгляд, заглядывая в Данины глаза и хмурится. — Я хочу проверить кое-что… То, что не дает мне покоя уже… достаточно… Юлик меняет положение «полу-лежа», вставая, а после садясь на колени, устраивая на них ладони. Он сидел и смотрел в глаза, будто ждал одобрительного сигнала со стороны Кашина. Тот же переводит взгляд, чуть прищурив глаза и чуть улыбаясь: — Что же? Было видно, как движения Юлика были скованы и сам он был нерешителен в своих действиях, но действовал, и действовал плавно, когда же Даня, не отрывая глаз, наблюдал. Онешко почти перешагивает рыжего, устроив колено в свободное пространство между его ног. Если бы комната освещалась не только светом от телевизора, Даня бы заметил, что лицо Юлика багровело от смущения и стыда. Онешко наклоняется всем корпусом, почти прижимаясь к чужому телу, упираясь одной рукой в диван; ладонь другой тянется к лицу, еле ощутимо и щекотно подущечки пальцев скользнули по скуле, и длинные худые пальцы неуверенно берут чужой подбородок, задирая его выше — ближе к своему лицу. Сердце колотилось безумно. Брюнет прикрывает глаза и приоткрывает рот, опаляя губы Дани, находившиеся так близко, горячим дыханием. Губы соприкасаются. Пару-секундное бездействие. Даня резко подается вперед, впиваясь поцелуем в искренне ахуевшего Юлика. Кашин сжимает свитшот Онешко на его груди, притягивая к себе, заставляя их тела все-таки соприкоснуться. Рыжий целует страстно и властно: впиваясь, подаваясь вперед, прикусывая и оттягивая губу партнера. Юлик пытается в секундных перерывах глотнуть побольше воздуха, но получается плохо. Он гладит лицо Кашина, извиваясь на нем, как уж. Одна Данина рука расположена на шее кареглазого, когда другая гладит спину и прижимает к себе. Дыхания не хватает. Обоим. Юлик задирает голову вверх, пытаясь отдышаться и восстановить дыхание, когда Даня утыкается носом ему ключицу и дышит полной грудью так глубоко и жадно, будто только что убегал по дворам от легавых с весом. Как знакомо. Кое-как приведя дыхание в норму, Юлик, опираясь на плечо Кашина, медленно поднимается, руки рыжего сползают с его талии, падая на собственные ноги; Онешко встает и с Дани, и с дивана, и молча выходит из комнаты. Дане будто заложило уши на все это время и сейчас, успокоившись, он начинает слышать доносившиеся все это время диалоги с включенного фильма. Кашин медленно сжимает кулаки до побеления пальцев, закрыв глаза и прикусив губу, вздыхает, резко и сильно ударяет по дивану одним из кулаков. Он задирает голову вверх, открывает глаза, смотря в одну точку на потолке, когда желваки нервно ходят на скулах. Он кидает взгляд на выпирающий в спортивках пах и нервно взглатывает. Юлик подрагивающими руками наливает в стакан необходимую сейчас пересохшему горлу воду, и жадно выпивает все за три глотка. Он ставит стакан на стол и становится спиной к окну, облокачиваясь о подоконник, спиной к холодному стеклу, ныряя в ладони лицом. В голове гудел… нет, орал в мегафон вопрос «какого хуя?». Онешко убирает ладони от лица и обхватывает ими локти, слыша приближающиеся к кухне шаги, поворачивает голову в сторону, устремляя взгляд на улицу. Кашин встал в проходе, смотря на фигуру у окна, которая максимально пыталась не контактировать с ним взглядом. Он подходит к столу, все также пытаясь заглянуть в карие глаза. Даня берет в руки графин, снимая с него крышку, припадает к нему губами и делает несколько глотков. Ставит на стол, вытирая губы рукой. Подходит чуть ближе к окну и Юлик делает пару шагов в сторону, освобождая место рядом. Даня так же поворачивается спиной к двору, и достает из штанов слегка помятую пачку «винстона». Звук прокручивающегося кресала и затяжка. Никотиновый дым резко бьет Юлику в нос и он поворачивает голову, поднимая взгляд на уже смотревшего Кашина с сигаретой в уголке губ. Рыжий протягивает ему открытую пачку с зажигалкой внутри. Звук кресала. Затяжка. Онешко опускает голову. Даня затягивается, опуская правую руку с сигаретой, плавно поднимает левую, касается пальцами тыльной части шеи брюнета, вызывая тем самым мурашки и непроизвольное вздергивание плеч. Он проходится ладонью по шее к плечу, чуть сжав его, притягивает к себе. Юлик подается. Он чуть поворачивается и устраивает голову на Данином плече. Даня тычется носом и губами в его макушку. Докурив, Даня тушит фильтр о пепельницу и медленно отстраняется. Юлик, находившийся в своих мыслях и прострации, не сразу отпрянывает. Кашин направляется к выходу из кухни и, остановившись в последний момент, оборачивается: — Спокойной ночи, — бросает он. Юлик поднимает свой взгляд и с каменным лицом кивает быстро пару раз: — Спокойной. В то, что эта ночь будет спокойной, не верит ни один из. Даня лежит на спине, устроив голову на ладонях и смотрит в потолок. Он не думал ни о чем сейчас. Не вдавался в подробности. Сейчас думать просто не хотелось. Юлик же напротив готов был кричать от мыслей, разрывающих голову. Зачем он сказал? Зачем сделал? Почему Даня позволил? Почему согласился? Он не мог до конца понять, жалеет ли он об этом, но свято верит, что все, что ни делается — все к лучшему.