Только начало

      Простите меня, учитель… Мне так жаль… Пожалуйста, пожалуйста, простите… О Ками-сама, что я наделал? Вы пытались предупредить меня, остановить меня, но я не слушал. Я ничего не понимал, пока не стало слишком поздно. Полагаю, что в своих действиях я действительно идиот, как вы и говорили. Я предал вашу веру в меня, предал то, чему вы меня учили. Я употребил Хитен Мицуруги Рю во зло в моем желании спасти эту страну. Мы, может, и выиграли, но я проиграл. Я потерял часть моей души и не могу найти ее. Пустая оболочка, разбитый вдребезги, демон – вот что я сейчас из себя представляю.       Лидеры Ишин Шиши считают меня героем? Они хотят наградить меня за то, что я участвовал в этой войне? Наградить? Они хотят наградить меня за убийства? Я отказываюсь принять отношение правительства к этой бойне. Такой человек недостоин этого. Мои руки… мои руки… на них так много крови! Никто не видит ее, но я знаю, что она есть. Я чувствую ее запах, чувствую, как она течет по моей коже… возможно, я просто сошел с ума? Мою душу невозможно отмыть.       Я убил столько людей, как мне жить с моими грехами? Что я еще могу сделать? Смерть это единственный выход. Я посылаю свою душу в преисподнюю, этого я заслуживаю. Я слышу мертвых… их голоса взывают о мести. Их окровавленные лица и осуждающие глаза преследуют меня в моих снах. Я надеюсь только на то, что семьи погибших найдут в моей смерти какое-нибудь утешение. Это мое извинение за страдания, на которые я их обрек.       Теперь, когда моя работа завершена, я могу сдержать обещание, которое дал моей жене… Томоэ, любовь моя… еще одна жертва Баттосая. Еще одна последняя смерть – моя – и я больше не смогу убивать.       Мне так хотелось увидеть вас в последний раз, но я уверен, что вы понимаете, почему я не смог. Мы расстались при таких неприятных обстоятельствах, что на самом деле вы должны ненавидеть меня. Я просто хочу, чтобы вы знали, что последние пять лет я ужасно скучал по вам. Вы были для меня как отец. Спасибо за все, что вы пытались сделать для меня. Мне жаль, что я стал такой ошибкой.       Дорогой учитель…       Прощайте навсегда.       О Кеншин…       Хико вдруг ощутил странную немую отрешенность. Он ничего не чувствовал. Словно в его голове захлопнулась невидимая дверь, решительно блокируя натиск эмоций, угрожающих сокрушить его. Он тупо уставился на кусок мятого пергамента в руках.       – Когда это произошло? – Его голос был спокойным и бесстрастным.       Кацура повернулся к нему, его глаза были полны печали.       – Прошлым вечером, – мягко ответил он. – Мы нашли его утром, в его комнате. Оками-сан пошла проведать его, после того, как он не появился на завтраке. Бедная женщина была в истерике. Она всегда любила Химуру, с первого дня, как он появился. Он всегда помогал ей на кухне и выполнял разные хозяйственные дела для нее и других работников. Для нее это было все равно что потерять сына.       – И как же он…?       Кацура на краткий миг заколебался.       – Сэппуку, – сказал он наконец. – Но оно было плохо исполнено. Он сделал так, чтобы смерть не была быстрой или легкой. Я думаю, он хотел страдать столько, сколько возможно, прежде чем умереть. – Кацура закрыл глаза. – Должно быть, он пролежал так большую часть ночи, пока его сердце наконец не остановилось.       На этих словах Кацуры воображаемая дверь немного приоткрылась, позволяя чувству тоски по своему измученному ученику прорваться наружу, но Хико заставил ее снова закрыться. Единственным внешним проявлением его скорби стали крепко сжатые челюсти.       – Он упомянул жену… Томоэ, – сказал он резко, хотя в дальней части сознания и был удивлен, что застенчивый юноша вообще женился. – Что вы можете о ней сказать?       – Ее звали Юкиширо Томоэ. Они поженились вскоре после пятнадцатилетия Химуры-сана. Она умерла через шесть месяцев. – Кацура печально покачал головой. – Это долгая и трагическая история, и я не буду сейчас вдаваться в подробности. Скажу только, что она погибла случайно, от его собственного меча, когда пыталась спасти ему жизнь. – Он тяжело вздохнул. – Он дал ей обет, что, когда исход войны будет предрешен, он никогда не отнимет чужую жизнь.       Всего пятнадцать? Это слишком юный возраст, чтобы потерять жену, тем более от собственного меча. После всего того, что с ним случилось в детстве… Неудивительно, что он стал таким неуравновешенным.       Кацура нерешительно прервал размышления Хико вопросом, занимавшем его мысли.       – Простите, Хико-сан… Я сожалею, что вынужден так скоро поднять этот вопрос… какие приготовления должны быть сделаны? Вы ближайший к нему человек, это должно быть ваше решение.       Мое решение?       Хико долго молчал, холодным немигающим взглядом уставившись на гостя. Так и не сказав ни слова, он повернулся и исчез в хижине, оставив несколько растерянного Кацуру перед дверью.       Внутри Хико начал изучать содержимое нескольких полок на дальней стене. Вскоре он нашел то, что искал. Почти благоговейно он протянул руку и снял с полки изящно разрисованную урну.       Это был один из лучших образцов творчества Хико и любимая вещь Кеншина. Хико помнил, как мальчик, сидя на коленях на траве у ног учителя, увлеченно рассматривал широко раскрытыми глазами, как мастер умело накладывает последние мазки на изящную фигуру, что окружала гладкую поверхность урны.       Закончив наконец, Хико положил кисть и с гордостью поднял это произведение гончарного искусства, стараясь не размазать еще влажную краску.       – И что ты думаешь?       Кеншин был в абсолютном восторге от ярких цветов и изысканных деталей.       – Учитель, это так красиво! – воскликнул он со всем энтузиазмом, который только может быть у одиннадцатилетнего ребенка. Короткая пауза. – А что это?       Хико опешил.       – Бака деши! Что ты имеешь в виду под «что это»? Разве ты раньше никогда не видел дракона?       Кеншин покачал головой, слегка покраснев от смущения.       – Простите, учитель, я слышал о них в рассказах, но никогда не видел, как они выглядят. – Он окинул взглядом урну, изучая фигуру змея. – Так красиво… – тихо пробормотал он, восхищенно сверкая глазами.       Хико вздохнул. Он иногда забывал, в каких лишениях мальчик вырос. Ни как простой крестьянин из бедной деревни, ни как раб, он скорее всего не видел никаких предметов искусства.       Мечник поднялся на ноги, удивительно легко для такого большого человека, и пошел внутрь, чтобы поставить урну для окончательной просушки.       – Ну, теперь ты знаешь, – отрывисто сказал он. – Будь благодарен, что твое первое знакомство состоялось с моим художественным гением.       – Да, – послушно ответил ученик, закатив глаза от такой демонстрации тщеславия своего учителя, и последовал за ним в хижину.       Во время обеда Хико заметил, что глаза его ученика постоянно возвращались к урне, стоящей на соседнем столе. Казалось, она имеет для него какую-то особую привлекательность.       – Учитель?       – Что такое, бака?       Взгляд мальчика все еще был на урне.       – Это сделано не по заказу? – спросил он сперва.       Хико моргнул, несколько озадаченный неожиданным вопросом.       – Нет. Почему ты хочешь знать?       Кеншин вздохнул с облегчением.       – Вы не будете ее продавать?       Поняв его теперь, мастер слегка усмехнулся.       – Я не буду продавать ее.       – Спасибо, учитель.       Пальцы Хико рассеянно пробежали по профилю дракона, чувствуя чуть грубую текстуру давно высохшей краски. Из всех изделий, которые Хико создал при Кеншине, мальчик всегда любил именно его. Казалось, будет уместно, что именно в этой урне упокоятся останки его ученика.       Тщательно упаковав урну в мягкую ткань, он крепко подхватил ее под руку и быстро вышел из хижины к ожидавшему его командиру Ишин Шиши.       На его вопросительный взгляд Хико ответил своим дерзким взглядом.       – Мое решение? Я пойду с вами в Киото и заберу моего деши домой.