***
Уже давно Хико потерял веру в человечество. Он стал разочарованным, циничным, отчаявшимся от всех тех страданий и кровопролития, что наблюдал каждый день. Ему до смерти надоел этот властолюбивый режим, который злоупотреблял своим авторитетом, положив себе в угоду столько человеческих жизней. Давным-давно мечник был идеалистом. Он вправду верил, что может изменить ситуацию. И он старался… старался защитить, старался уменьшить страдания… но все было напрасно. На каждую жизнь, которую он спасал, погибали сотни. Вместо каждого преступника, которого он привлекал к ответственности, появлялись несколько новых. Он понимал, что Япония движется к самоуничтожению. Но даже человек с его невероятной силой не надеялся предотвратить неизбежное. Так зачем пытаться, если все его усилия оказываются тщетны? Только неделю назад он оказался на месте бойни. Бандиты напали на небольшой караван, зарезав всех и каждого. Он убил преступников, но смог спасти только одного единственного ребенка… и еще неизвестно, сумел ли. Прошла целая неделя, но в ближайших деревнях не было ни единого следа мальчика. Пробираясь сквозь лес, Хико размышлял о судьбе ребенка. Самоубийство от отчаяния? В наши дни это достаточно распространено. Даже когда я использую меч в соответствии с принципами Хитен Мицуруги, я никого не могу спасти. Я убиваю и убиваю, но бандиты… они словно личинки, черви на разлагающемся трупе. И будет все больше подобных случаев, так что все, что мне остается, это похоронить жертв. Увидев поляну, он застыл с изумленным вздохом. Широко раскрытыми глазами он смотрел на целое поле грубых деревянных крестов. И там, посреди всего этого, с израненными и кровоточащими руками, стоял малыш, которого он спас, и смотрел на три больших камня. Этот мальчик сделал все это? Хико неслышно подошел к ребенку. – Ты вырыл могилы не только для своих родителей, но и для бандитов? – спросил он удивленно. – Они не мои родители. Они были рабами, – тихо ответил мальчик, не отрывая глаз от могильных камней. – Мои родители умерли от холеры в прошлом году. Но бандиты или рабы, сейчас они всего лишь мертвые люди… так что я сделал могилы и для них. – А эти три камня? – Касуми-сан, Акане-сан, Сакура-сан. Их продали за долги их семей. Я познакомился с ними только вчера, но я был единственным мальчиком в группе, и у нас ни у кого не было родителей. И я подумал, что даже если это будет стоить мне жизни, я должен защищать их. Так молод… и с такой силой духа… Может ли этот мальчик быть тем самым? Тем, кто достоин нести учение Хитен Мицуруги? «Даже если это будет стоить мне жизни, я должен защищать их…» Защищать… Оглядываясь назад, казалось, что именно эти слова всегда ассоциировались у него с мальчиком… «Но так много людей погибают, пока мы тут говорим! Разве Хитен Мицуруги не учит нас защищать от страданий? Когда мы используем наши мечи, если не сейчас?» Добрый и заботливый, он не хотел ничего, кроме как защищать, помогать другим… У него была такая чистая душа… Он был просто идеалистически настроенным ребенком, который хотел защищать людей… И в Шинте, и в Кеншине это было одним и тем же и никогда не менялось… Пока они не завладели им… не извратили его идеалы, превратив наивного ребенка в инструмент для убийства… Хико снова взглянул на залитое лунным светом кладбище, а затем повернулся, чтобы продолжить путь в свою хижину, а дух его деши последовал за ним в задумчивом молчании.***
Шагнув в свою маленькую хижину, Хико почувствовал, как подавляющая тишина окружает его… душит его. Осторожно опустив на пол сверток с останками его деши, он закрыл глаза и до боли сжал пальцы на уже пустом кувшине. Он знал, что вернуться сюда будет сложно, но безнадежная опустошенность внезапно захлестнула его, и будто живые злобные холодные щупальца обвились вокруг его сердца. Ему стало так больно… так больно… Умер… ушел… У меня ничего больше не осталось… Тот, о ком я когда-либо заботился… Тот, кого я любил… Последний человек, оставшийся в этом богом забытом мире, который придавал моей жизни какой-нибудь смысл… просто ушел… Его разум охватил внезапный гнев, ослепивший его жгучим жаром. Невыносимая тяжесть сдавила грудь, затянулась удавкой на шее, не давая дышать. Мечник испустил бессвязный вопль и швырнул кувшин в дальнюю стену, где тот рассыпался градом осколков. Хико смотрел на осколки, усыпавшие пол, и его ярость начала утихать, хотя он все еще тяжело дышал от вспышки эмоций. Он прислонился спиной к стене позади, а потом медленно сполз по ней на пол и закрыл глаза чуть дрожавшей рукой. – Черт побери… – хрипло прошептал он. – Почему все пошло не так? Почему…? После долгого молчания Хико наконец опустил руку на колено. Невесело он обвел глазами комнату, пока его взгляд не наткнулся на сверток, все еще лежащий на полу рядом с ним. Протянув руку, Хико осторожно развязал узел и вынул обернутую тканью урну. Поставив тяжелый сосуд на колени, мечник мягко погладил пальцами белую ткань. Это все, что осталось от его бака деши. Эта урна наполнена его пеплом и костями… и несметным числом воспоминаний, которые будут вечно жить в его памяти. Эти полные боли напоминания о жизни его ученика он будет хранить, пока живет сам. Слабая тоскливая улыбка тронула его губы, когда он вспомнил первое их с Кеншином утро. Накануне вечером ему не удалось хорошенько разглядеть уникальные черты мальчика. Заходящее солнце окрашивало все оранжевыми тонами, а потом все скрыла темнота, и лес освещался лишь тусклым светом луны. Однако утренний свет, струящийся через окно, выявил действительно замечательное зрелище. Глядя на маленького ребенка, спокойно спящего на его футоне, мечник был очарован блестящими кроваво-красными волосами, нежным лицом, расслабленным во сне. А когда мальчик проснулся, Хико просто пленили поразительные аметистовые глаза… полные такой печали и боли, что разбудили в ожесточившемся молодом мечнике непреодолимое желание защищать. Поле стольких лет бесчувственной апатии сила пробудившихся чувств пугала. Глубоко потрясенный, он поспешил оттолкнуть эти чувства, не позволяя мальчику становиться слишком близким ему. Но почти пять лет было потрачено на воспитание и обучение этого ребенка. Пять лет он снова чувствовал себя полезным, чувствовал, что наконец нашел того, ради кого стоит жить и, в конце концов, умереть. Хико все больше и больше увязал в своем ученике. Кеншин стал единственной целью его жизни. И как-то в эти пять лет он понял, что дело не только в этом. Даже не желая этого, Кеншин украл его сердце. Хико полностью и безнадежно влюбился. Не в романтическом смысле этого слова, но в том сердечном, нежном, заботливом смысле, который вкладывает каждый родитель в тот взгляд, которым смотрит на свое дитя. Это был его ребенок… его сын. И когда Кеншин ушел, мастер меча ощутил ужасающую пустоту внутри. Рассерженный и оскорбленный, Хико почувствовал себя брошенным… преданным. Но через пять лет размышлений о том, что могло стать причиной ухода мальчика, Хико был вынужден признаться самому себе, что, возможно, был сам виноват в безрассудном решении его бака деши. Вопреки тому, что он чувствовал на самом деле, его привязанность к ученику проявлялась в чрезвычайно саркастическом, оскорбительном и зачастую почти жестоком виде. «Бака деши»… глупый ученик… Мечник никогда не считал своего ученика глупым. Неразумным, возможно. Очаровательно невежественным и определенно наивным во многих вопросах, безусловно. Но он был далеко не глуп. Факт в том, что Хико нашел в мальчике необычайную остроту, преданность делу и быструю обучаемость всему тому, чему мастер его учил. Хико действительно любил этого ребенка и так гордился его успехами. Но говорил ли он что-нибудь об этом? Нет. Он всегда держал мальчика на расстоянии. Не позволял себе сказать ни слова о том, что чувствовал так глубоко на самом деле. А теперь, когда Кеншин мертв, уже поздно что-либо говорить. Он посмотрел на урну, что держал в руках, и задумался… Можно ли было всего этого избежать? Если бы он чуть больше попытался… оказался способен сказать те слова, мог ли он удержать Кеншина от его ухода? У Хико были причины воспитывать мальчика так, как он его воспитывал, но если бы он знал, каким будет итог… может, если бы он попытался стать мальчику больше отцом, чем учителем… Если бы хоть однажды он сказал Кеншину, что волнуется о нем… Мастер меча прислонился головой к стене, мрачно уставившись в потолок. Он чувствовал, что его отчаяние возвращается. Была ли это моя вина? Кеншин смотрел на своего учителя с беспокойством. Непредсказуемое настроение мечника становилось несколько тревожным. После внезапной вспышки ярости он, кажется, все больше погружался в депрессию. Сейчас он неподвижно сидел возле стены, его взгляд был расфокусирован, а выражение лица мрачно. Призрак изучал лицо учителя, пока тот, откинувшись назад, смотрел на потолок. Он выглядит таким печальным… Хотел бы я знать, о чем он сейчас думает… Словно в ответ на его вопрос Хико взглянул на урну на своих коленях, а затем отвернулся, подняв руку, чтобы устало потереть лицо. – Кеншин… – прошептал он. – Прости… Прости…? Кеншин был смущен. За что учитель извиняется перед ним? О чем Хико должен сожалеть? – Была ли моя вина в том, что ты ушел? Я ли вынудил тебя уйти? Я знаю, что был жесток в своих методах. Я оскорблял и насмехался над тобой. Временами я думаю, что ты считал меня холодным бессердечным ублюдком… Мог ли я удержать тебя от этого пути? – Мечник склонил голову и зажмурился. – Неужели со мной было так ужасно, что ты предпочел самоубийство возвращению? О, Кеншин… Мне так жаль… Кеншин больше не мог слушать. Слова убитого горем Хико поражали его сильнее физических ударов. Вот о чем думал его наставник? Что он каким-то образом ответственен за смерть ученика? Учитель… Призрак чувствовал себя ужасно от мысли, что его пьяная ошибка довела этого гордого и уверенного в себе человека до такого состояния… Он должен положить этому конец. Кеншин молча опустился на колени перед наставником и мягко коснулся его руки. – Учитель, пожалуйста… перестаньте так говорить! Это все не ваша вина! От невесомого прикосновения голова мастера меча дернулась, и он широко раскрытыми потрясенными глазами уставился на призрака перед собой. Сердце его остановилось, прежде чем тяжело удариться о грудную клетку. – К-кеншин…? – Да, учитель, – тихо пробормотал Кеншин. – Это я… Я здесь… Хико замер на месте, пораженный внезапной вспышкой сильных эмоций. Шок, облегчение, радость, смущение, боль, негодование, гнев… Эмоциональная перегрузка была слишком сильной. Его разум отключился… его реакция была немедленной, автоматической, отточенной за годы. Схватив меч, лежащий рядом с ним, Хико издал бешеный боевой клич и замахнулся мечом в ножнах в сторону головы его деши. – Ты! Бака! Не в силах уклониться, коленопреклоненный Кеншин смог только зажмурить глаза и приготовился к удару. Разумеется, ножны просвистели в том месте, где была его голова, но старые привычки действительно не умирают… Страх Кеншина перед наставником так глубоко укоренился в нем с детства, что он даже забыл, что теперь нематериален. Осторожно открыв глаза, призрак бросил короткий взгляд на ошарашенное лицо Хико, прежде чем это его выражение сменилось тревожно пустым. Не говоря ни слова, Хико поднялся с пола, осторожно поставил урну, которую все еще держал в руках, на стол, и спокойно вышел наружу. Смущенный и более чем обеспокоенный, Кеншин последовал за ним. – Учитель…? Упорно игнорируя рыжеволосого призрака, мастер меча подошел к бревну, лежащему перед хижиной, и взял кувшин, который оставил, когда пришел Кацура. Удовлетворенный тем, что тот по-прежнему почти полон, он откупорил его и выпил половину содержимого несколькими большими глотками. Чувствуя себя несколько неустойчиво, он тяжело опустился на бревно. – Учитель… Хико чуть дернулся от голоса своего ученика, но все равно отказался смотреть на него. О Ками-сама! Этого не может быть… Кеншин мертв! Я видел, как сгорело его тело! Это просто галлюцинация… Он сделал еще один глоток и крепко зажмурился. Может, если я буду игнорировать его, он исчезнет… – Учитель, пожалуйста! – резко сказал Кеншин, и отчаяние промелькнуло в его голосе. Он был привычен к тому, что люди избегают его, но от своего наставника не мог вынести такой реакции. Это было слишком больно. – Скажите что-нибудь… Кричите на меня, если хотите… что угодно, но, пожалуйста, пожалуйста, не игнорируйте меня! – Он опустился на колени перед наставником. Несколько обеспокоенный болью в голосе своего ученика, Хико наконец открыл глаза, чтобы встретиться с безумным взглядом призрака. Галлюцинация тот или нет, он не мог видеть, как его ученик страдает. – Но… ты же не настоящий! – резко сказал он. – Тебя не может быть! Ты просто плод моего воображения… – Нет, учитель, – прошептал дух, успокоившись от того, что Хико наконец решил признать его наличие. – Клянусь, что нет! – Тогда… тогда как? – Хико резко покачал головой. – Как это возможно? – Вы верите в призраков? – тихо спросил Кеншин, не сводя взгляда с лица своего наставника. – В призраков? – Глаза мастера меча чуть расширились. – Ты призрак? – Да. Хико долго разглядывал своего ученика, слегка наклонившись вперед. – Призрак, да? – вслух размышлял он. – Ну, полагаю, это лучше, если бы я вдруг начал бредить… – Он внезапно впился взглядом в своего ученика, со злобным рыком обнажая зубы. – Ну, тогда, теперь, может, ты скажешь мне, чем, черт тебя побери, ты думал, когда решил убить себя! Кеншин вздрогнул от выражения ярости на лице наставника. – Я… я знаю, что принял плохое решение… – Плохое решение? – Хико недоверчиво уставился на него. – Плохое решение! – повторил он, и его голос стал громче. Он сделал еще один глоток из своего кувшина и встал, возвышаясь над призраком. – Ты заставил всех пройти через ад, и все, что ты можешь сказать на это: «Я принял плохое решение»! Ты неосмотрительный маленький засранец… – Учитель… – Я больше не учитель тебе, бака! – отрезал Хико со злостью. – Что, дьявол побери, заставило тебя подумать, что убить себя это хорошая идея? – Ну… – буркнул Кеншин, потирая затылок. – Я, хм, был немного пьян в это время… Хико смог только посмотреть на своего ученика сверху вниз, и его гнев постепенно таял. – Пьян, – сказал он наконец, присаживаясь обратно. – Ты был пьян? – Закрыв глаза, мечник внезапно вздохнул и усмехнулся. – Ками-сама… И как меня угораздило застрять с таким бака деши… Надеясь на сердитую реакцию своего ученика – и получив в ответ только молчание – он посмотрел на удрученного призрака в некотором недоумении. – Что, протеста не будет? – недоверчиво спросил он. – Я ожидал, по крайней мере, хоть какого-нибудь несогласия. Кеншин несчастно понурил голову. – Как я могу оспаривать то, что так очевидно? – вздохнул он. – Вы были правы, и, видимо, всегда будете… Я идиот. – Он крепко сжал руки на коленях и склонил голову еще ниже. – Я эгоистичный, неосмотрительный, безмозглый сукин сын, который бросил все в момент глупой слабости, и я заслуживаю каждую крупицу вашего гнева. Хико моргнул, ошеломленной явной ненавистью к себе, которая сквозила в заявлении Кеншина, и тихо и с сожалением вздохнул. Они были правы… он действительно изменился. Пять лет назад он бы оскорбился, начал бы спорить со мной… Я так надеялся… Внезапно он побледнел, и глаза его распахнулись от потрясения. Подождите… «эгоистичный, неосмотрительный, безмозглый сукин сын»? Вот черт! Именно эти слова он произнес в комнате Кеншина в Киото, когда расплакался… Хико замер, а по щекам его начал расползаться румянец смущения. Он видел! О, боги… он все это видел! Настала очередь Кеншина поднять глаза в ответ на молчание, которое вызвали его слова. Он посмотрел дважды и уставился на своего учителя, совершенно завороженный его смущенным лицом. Хико покраснел! Но что стало тому причиной? Призрак припомнил все, что только что сказал, но не нашел ничего, что могло бы смутить мужчину. – Учитель, что случилось…? – Это был ты… – прошептал Хико. – Там… в комнате… ты был там… и наблюдал за мной? – Его лицо покраснело еще больше. – Все время? Внезапно поняв причину, Кеншин занервничал. – Ну… – О, боже! – Хико сгорбился и закрыл лицо одной рукой. Уголки губ Кеншина чуть дернулись – его несколько позабавила реакция его наставника. – Ну, это было не так плохо, как кажется… – сказал он легкомысленно. – Я даже думаю, что это было довольно мило… – О, просто заткнись, – раздраженно проворчал мечник. Чуть улыбнувшись, Кеншин умолк. Некоторое время он хранил молчание, вспоминая, что наставник сказал там, в Киото. Почувствовав неожиданную неуверенность, он нарушил тишину. – Вы действительно имели это в виду? – прошептал он нерешительно. Все еще не оправившись от смущения, Хико взглянул на него из-под руки. – О чем, скажи на милость, ты бормочешь? – буркнул он. – Имел в виду что? Кеншин низко опустил голову. – Там, в комнате… вы сказали, что приняли бы меня обратно… что я мог бы просто прийти домой. – Он робко поднял глаза, чтобы встретиться со взглядом Хико. – Вы действительно так считаете? Ощущая неловкость, Хико резко поднялся и пошел в сторону хижины. – Бака… – бесцеремонно проворчал он. – Я думал, что был один, в пустой комнате, с трупом… так как, черт побери, ты думаешь? Несколько обескураженный, Кеншин заговорил снова. – Учитель…? Мужчина задержался у двери. – Ну что теперь? – устало спросил он. – Это… это предложение все еще в силе? Хико моргнул, а затем повернулся, чтобы посмотреть на призрака, все еще стоящего на коленях. Он глядел на него несколько мгновений со странным выражением лица. – Кеншин… – произнес он медленно. – Ты просишь разрешения являться мне? Кеншин открыл рот, а потом захлопнул его, несколько обескураженно. – Я никогда не задумывался, что это так выглядит, – пробормотал он. – Думаю, раз я в таком виде… Его наставник минуту помолчал, размышляя. – И что ты сделаешь, если я скажу «нет»? – холодно спросил он, любопытствуя, как отреагирует его ученик. Кеншин чуть понурился, вспышка боли мелькнула на его лице, прежде чем он быстро спрятал это выражение за собственной равнодушной маской. – Тогда я уйду, – тихо сказал он. – Я не стану заставлять вас терпеть мое присутствие, если вы не хотите. Хико вздохнул. – Ты такой бака… – буркнул он, с кривой усмешкой покачав головой, а затем развернулся и исчез в хижине. Огорченный призрак посмотрел на дверь хижины. Он… он не ответил мне… Внезапно он подскочил, осознав одну важную деталь. Но… он и не сказал мне «нет»! Со слабой улыбкой обнадеженный призрак последовал за своим наставником в хижину.