Подарок

Огонь бросался рассерженным зверем, норовил укусить, лизал траву у самых копыт. Отабек почуял запах паленой шерсти, он тут же забился в ноздри и заслонил собою запах дождя. Отабек встал на дыбы, развернулся на задних ногах и рванул, позабыв себя, оскользнулся у ручья, продрался через кустарник, перескочил через поваленное дерево. Юру мотало у него на плече, его крыло щекотало ухо и шею, но Отабек этого почти не чувствовал. Он несся, едва не подбивая копытами передние ноги, вспрыгивал высоко над землей, зацепился за низкую ветку, оттолкнулся от пня, выбив в воздух облако трухи, и побежал в другую сторону. Непонятно в какую сторону. В любую, только бы от огня. Страшного злого огня. Нутро помнило, нутро знало, что огонь страшен. Та самая звериная половина, которую кузнецы-кентавры с трудом научаются усмирять. Он очнулся, стоя перед пеленой дождя. Грудь вздымалась, Отабек никак не мог успокоить дыхание. Опомнился, опустил Юру на землю. Юру шатнуло, он сделал неверный шаг, привалился к Отабекову боку и длинно выразился так, как не должны выражаться феи. — Ну и где мы теперь? — Не знаю, — виновато сказал Отабек. — Не видно из-за дождя. За дождем угадывалось свободное пространство, но не знакомый луг и не поле с другой стороны леса, а что-то совсем незнакомое. Может, овраг, только не различить его за белым маревом? — Прости. — За что? — удивился Юра. — Правильно всё, сгорели бы там или надышались дыма. Сейчас разберемся, где мы и куда идти. Не заблудимся. Отабек выдохнул и украдкой утер рот. Хорошо, что Юра не сердится. Ногам сделалось слабо. Отабек дошел до дерева, оперся на него, потом сел рядом. Юра тоже, прямо на траву. Проверил на месте ли их добыча, было бы страшно обидно выронить её неизвестно где и искать заново. Юра развернул плод, убедился, что тот цел, и спрятал обратно в сумку. — Фух. Ты прям хорошо… в смысле, быстро разобрался, что делать. Юра потер ребра, передавил, подумал Отабек, аккуратнее надо было. — Больно, Юра? — А? Нет. Это я так. Конечно — так. У фей тонкие кости, и сами они тонкие-тонкие. Пока молодые. Потом, наверное, что-то меняется, потому что дедушка Юрин уже не тонкий, хотя крылья его всё-таки держат. Дождь понемногу пошел на спад, и молнии уже не сверкали, и не гремел гром. Отабек вгляделся сквозь истончившиеся струи воды и увидел поле. Большое-большое, оно терялось краем в сизом тумане, и потому казалось, будто сливается с небом. Если хорошо разбежаться, коснешься копытами облаков. Юра встал на колени. Отабек почувствовал, как он потянулся назад, положил ладонь ему на заднюю ногу, на круп, в животе задрожало, как дрожат Юрины крылья, когда он волнуется или боится. — Юра… — Ты хвост опалил. — Так вот почему не отстает этот гадкий запах. — Эх ты! Обстригать придется вот тут, — он пропустил большую прядь между пальцами. — Отрастет, — сказал Отабек. — Жалко, — сказал Юра. Прости, подумал Отабек, я знаю, как тебе нравится с ним возиться. — Хорошо сам не обгорел. Огонь очень близко был, я видел. Мог и ноги задеть. Отабек вскинулся. — А ты? Как твои крылья? Они тонкие, даже сейчас, в перепонках и слезающей кожице, достаточно горячего воздуха, чтобы их опалить, а они не отрастут так легко, как какой-то там хвост. Отрастают ли крылья вообще, если что-то случится с ними? Юра повернулся спиной, показал целые крылышки. Отабек осторожно коснулся их пальцами, Юра хихикнул и передернул плечами. Сказал: — Идти надо. Мы вон оттуда бежали, — он показал пальцем, и Отабек увидел примятый кустарник и обломленную ветку. Это он так? Не может быть. Он маленький кентавр, он так не может. Но раз Юра говорит, значит, так и есть. Они поднялись на ноги. Отабек на пробу махнул хвостом, фыркнул. Отстричь паленое и будет лучше. Он зарылся в сумку, достал нож, не тот, которым вырезал свирели, а тот, которым срезал грибы. А к лисичкам-то они не вернутся, наверное! Жалко. — Юра, поможешь? Юра спрятал руки за спину. — Нет. — Пожалуйста. Всё равно же придется. Запах плохой. — Нет. — Юра. — Да не могу я, ну! Это же… твой хвост. Он заслонился волосами, отвернулся. Прости, подумал Отабек снова, а Юра сказал вслух: — Прости. Потащил тебя. — Неправда, я пошел сам. Потому что боялся за тебя, потому что если бы ты вот так ушел, и началась такая гроза, а я бы знал, что ты не в лесу, один, то с ума сошел бы от беспокойства. Никакие хвосты этого не стоят. Отабек вздохнул, перехватил нож поудобнее и потянулся, махнув хвостом, чтобы он лег на бок, взял в ладонь, как букет цветов. Кожу кольнули обгорелые концы, Отабек подсунул нож, напряг руку, чтобы срезать всё разом. Юра кинулся, схватил за запястье и остановил. — Куда столько? Ай, дай, дай сюда, под корень оттяпаешь! Глупый кентавр! Совсем без хвоста остаться хочешь, как этот ваш, как его там. Как Лео, понял Отабек. Толкался у огня, когда калили кинжал, не заметил, как на раскаленный металл попал хвост. И заготовку испортил, и хвост стал пучком, смешной такой, Отабек утешал, а там искусал себе изнутри все щеки. Но у него же не так страшно, просто чуть-чуть с одного края, самые кончики. Ерунда. Юра взял нож, зажмурился, потом распахнул глаза, вдохнул глубоко-глубоко и отрезал, сколько нужно. Сколько именно нужно — Юре видней. — Всё, — он вернул нож и демонстративно отряхнул руки, но Отабек всё равно почувствовал, как хвост осторожно погладили, — теперь можем идти. И они пошли, снова через примятый кустарник. Отабек оглянулся от него, дымка дождя почти рассеялась и за деревьями проступила обширная травяная гладь. Куда-то она ведет? Куда-то попадешь, если помчаться по ней, в какие места, в какие дали, кого встретишь там? Флориана рассказывала, что не всегда жила в лесу, что жила с людьми, далеко, что жила в городах с большими домами, где поверх хижины ещё хижина, а поверх ещё, ярусами, и в деревнях бывала, и училась у мудрых людей травничеству и врачеванию. Отабек спросил у неё, насколько велик мир, и какую часть его занимает лес? Флориана поглядела из-под бровей и ответила, что где ни бывала и чего ни видела, а в лесу лучше всего, мой мальчик. Отабек не знал почему, но не то чтобы ей поверил, как до того и после того всему, что бы она ни сказала. Юра сказал: эй, и Отабек тряхнул головой, да, идем, конечно же, нужно вернуться в лес до заката. Закат в лесу угадывается только по цвету неба, а с опушки, если смотреть в сторону оврага, видно, как солнце опускается, точно огненный шар, и уходит под землю. А после, наверное, рождается из земли вновь, обновившись за ночь. Идти назад решили через овраг, чтобы не видеть сожженного молнией дерева. Юра отвернулся, когда сказал: обойдем. Отабек поежился, пока он не видит. Да, да, крюк выйдет не такой уж большой, спуститься в овраг по пологому склону, а после подняться у самого леса. Ливень, конечно, прошел, но земля сухая была, впитала, наверное, и можно не опасаться особой грязи. За озером, в маленькой речной заводи, в засушливое лето получается почти что болото, не один кентавр хотел срезать путь и едва не увяз там. Русалки посылали образы по ручьям и колодцам, чтоб кентавры спешили выручать своего. Если Отабек начнет вязнуть, Юра его не вытянет, к тому же без крыльев. Ох, главное Юре вот так не сказать: без крыльев. Это всё равно, что Отабеку сказать — без ног. Есть ноги, на месте, отлично всё с ними, только не всегда, отчего-то, слушаются. Интересно, кто сумеет быстрее наладить себя, он или Юра. У Юры хоть видно, что там с крыльями происходит, да он и сам вытянулся за эту весну и тянется вверх ещё. Рядом охнуло, треснуло и выругалось. Отабек занес копыто для шага, но отшатнулся назад, потом кинулся к Юре, сунул руки под мышки, дернул и усадил. —Юра, что? — Нога-а, — прошипел Юра. — Проклятье! Он свернулся, схватившись за ступню, подтянул к животу колено, весь сжался и не давал рассмотреть. Отабек едва разжал ему пальцы, взял осторожно рассеченную пятку. Это чем же так? А вот — камень. Отабек поднял его, оглядел и отшвырнул подальше. Острый, даже сандалию разрезало, придется Юре плести новые. Отабек полил на рану из фляги, почти лег на живот, осмотрел внимательнее, обведя рану вымытым пальцем. Юра терпел, только морщился. Сейчас, сейчас, пробормотал Отабек, зарылся в сумку. Было же, давала же Флориана. Настойку. Да где же она?! — Я нормально, — сказал Юра и попытался встать, Отабек его удержал. Нормально, конечно. Надо хоть кровь остановить. Почему у фей она красная? А какая должна быть, спросил себя Отабек, золотая, что ли, как пыльца с крыльев? Настойка завалилась в дальний угол, Отабек выковырял наконец крохотный пузырек, вытащил пробку, понюхал — пахло мятой. Это для людей, наверное, но если Флориана дала ему, значит, и для кентавров тоже. Сказала, если поранишься — капни на рану и разотри. Может, сойдет и для феи. — Если защиплет, — сказал Отабек, — я подую. Взялся за пятку крепче и наклонил пузырек над раной. Юра не дернулся, но Отабек всё равно подул, спросил: — Не больно? — Занемело, — сказал Юра, прислушавшись к ощущениям. — Не больно. И опять попытался встать, Отабек поймал его за плечи и не дал подняться. Юра нахмурился: — Идти-то надо. Как бы ты полетел, подумал Отабек, и как ещё полетишь, почему именно не сейчас? Не когда нужно? — Мы так, — сказал он, — к лесу только завтра дойдем. Юра спрятался за волосами, потом отвел их рукой. — Пойдешь за помощью? Неплохо бы. А Юру здесь бросить, одного? Отабек даже плечами передернул. Он помог Юре подняться. Юра сразу же поджал раненую ногу, увидел, что Отабек смотрит, и опустил, оперся на носок. Отабек подставил руки и повернулся так, что Юра прислонился к его боку. Заглянул в лицо, губы сжаты и смотрит из-под бровей, взгляд решительный: раз надо идти — пойдет. А идти надо. Отабек на пробу разжал пальцы, Юра на мгновение привалился к боку сильней, но тут же выпрямился. — Стоишь? — спросил Отабек. — Стою, — твердо ответил Юра. Отабек подогнул колени и лег на траву, задрал голову. Юра свел брови непонимающе, потом отступил, шатнулся, Отабек схватил его за руку и не позволил упасть, сказал: — Давай. Юра замотал головой. — Нет. Да что ж я, подумал Отабек, всё заставляю его делать, чего не хочется. Но надо, он это себе не выдумал. Надо по-настоящему, это — лучший выход. — Юра, давай. — Ты что! Нет. Нет! Не буду я! Ты же… — Юра возмущенно выдохнул, попытался отойти, но Отабек держал его и руку не пускал. — Ты же не лошадь. Нельзя! Нельзя, согласился про себя Отабек, а за попытку можно получить копытами прямо в лоб, а после такого вряд ли уже встанешь. — Не буду! Не буду! Сейчас палку какую-нибудь найду, обопрусь, как на посох. Поищем давай, есть же тут что-нибудь… — Юра. Юра замолк и шумно сглотнул. Крылышки его дергались. — Я же тебе разрешаю. Я сам. Ты меня не уговариваешь. Юра сопел, облизнул губы, отвел волосы за ухо. Ухо яркое, как измазанное в малиновом соке. — Почему? — спросил он тихо. — Потому что ты мой друг. Потому что мне не всё равно, что тебе больно идти. Потому что я хочу помочь тебе, и мне трудно, если трудно тебе. Я сам хочу. Или тебе противно? Юра распахнул глаза и опять замотал головой, волосы скользнули и спрятали ухо, как под пологом. — Не противно, ты что. А мы потом… ну, ты не будешь… хуже… ко мне… — Нет, — сказал Отабек ласково, — я всё равно буду твоим другом. Он опустил, как мог, круп, и Юра уперся ему в спину руками. Совсем не так, как недавно у дерева, не на плечи, а возле крестца. Прижал ладони к коже. Возил этими ладонями по спине и сопел, потом навалился, закинув ногу, волосы легли сверху прохладным полотном. Исчезли. Юра выпрямился, носки его едва касались земли. — Юра, держишься? — Да, — неуверенно ответил Юра. — Вроде бы. Он взял Отабека за бока, Отабек, стараясь не шататься, медленно встал на ноги, Юра стиснул бедра, сжал, Отабек едва не охнул. Крепко. Умеет же так крепко держать воздушная фея. Сделал на пробу пару шагов, Юру мотнуло, но он быстро притерся, повозился по спине, нагревая шерсть под собой. Отабек шагнул ещё, вдумчивее. Надо же, когда идешь просто так, не замечаешь даже, как ходит зад, не мотается ли, не дергаются ли ноги, а тут страшно двинуться лишний раз. Потому что… Потому что Юра. — Не бойся, — сказал Юра тихо, — я нормально. Или хочешь, слезу. — Нет! Держись хорошо. И пошел медленно, внимательно глядя под ноги. Юра качался вправо-влево, потом выгнулся и так застыл. Не просто так, подумал Отабек, коням надевают упряжь, седоку трудно удержаться без седла и страшно, наверное. Он представил, что если бы были поводья, Юра держал бы их, а они натягивались струнами. Хотя Юра бы так не делал, держал бы мягко. Было бы им обоим спокойнее. — Не страшно? Я стараюсь ровно идти. — Хорошо, — ответил Юра, помолчав, когда Отабек уже собирался переспросить. — Спасибо. К оврагу они шли целую вечность. Отабек остановился у спуска, занес копыто, да так и остался стоять с поднятой ногой. Дождь прошел, трава мокрая. Оскользнется, копыто поедет само, а Юре держаться не за что. Спина под ним нагрелась так, словно положили снятую с печки подушку. — Ну ты спускаешься, или тут заночуем? — Юр, — Отабек помолчал, но решился, что уж тут, в самом деле, ночевать, что ли? — Давай ближе. Держись. Юра сперва не понял, потом засопел, проворчал, что все кентавры как кентавры, а у него вот такой. Отабек негромко спросил: какой? Юра сказал: глупый. И подвинулся, взялся руками за плечи, потянулся, Отабек почувствовал всей кожей, обхватил шею, но тут же раздумал, обнял на пояс. — Юр, давай крепче. Мне так спокойнее. Юра положил одну руку ему на грудь, сжал, и сразу стало лучше, Отабек шагнул, а его не мотнуло. Так и спустились в овраг. Овраг был широкий, поросший деревьями по краям. Корни торчали из земли, как веревки или когти чудовищ, норовили кинуться под ноги, запутать, повалить наземь и накинуться, утащить в своё подземное царство. По склонам пушилась желтая кашка и редкие васильки меж ней. В начале лета тут цвели маки. Отабек как-то собирал их возле опушки для Флорианы, потому что она носила на груди цветок мака, кулон, и никогда его не снимала. Отабек не знал, что это значит, а цветам она была рада, и принесла в следующий раз настойку на маках, только отдала не Отабеку, а маме. От болей, сказала мама потом, и Отабек понадеялся, что им это не пригодится. Юра дышал около уха, волосы щекотали Отабеку плечо. Волосы фей считаются, рассказывали Отабеку, волшебными, из них плетут амулеты и украшения, и надевший их становится для других красавцем. Феи чахнут в плену, и жизнь быстро их покидает, а тела их растаскивают ведьмы, колдуны и алхимики. Про хвосты кентавров тоже что-то рассказывали, но не при младших, чтобы не пугать, так что подробностей Отабек не знал, только догадывался, что есть что-то общее. Вряд ли из волос кентавра можно сплести амулет, прибавляющий красоты, но может быть, что-то другое, чем кентавры славятся. Отабек резко мотнул головой, Юра хохтнул ему на ухо: — Ты чего? Устал? Давай слезу. Замолк, когда Отабек придержал его за руку, глянул через плечо. — Как нога, не болит? — Не чувствую. Совсем занемела. — Хорошо. И правда же хорошо, что ему не больно. Что Отабек сумел как-то помочь. Они шли уже не по склону, но Юра сидел всё так же близко к спине и держался, Отабек смущенно подумал, что он же потный весь, а от такой близости совсем взмок. Стыдно. — Смотри! — крикнул Юра. Отабек сбился с шага, подался назад, повернулся в сторону, куда указывал пальцем Юра. — Везет же нам, — сказал он весело. — Добыча прям под ноги бросается. Чуть поодаль, на маленьком пятачке между иссохшим бревном и островком белой кашки угнездилось семейство лисичек. Словно бы перебежали сюда из рощи вдогонку за ними: погодите, забыли же нас, эй, мы же такие вкусные! — Что, собрать? — спросил Отабек нерешительно. — Не проходить же мимо, — волнуясь ответил Юра. — Дай слезу. Раз не хочешь — я сам. Отабек огляделся, прошел под Юрины возмущения десяток шагов и стал около большого камня. Камень лежал под густыми ветками и был сухой, Отабек убедился в этом, проведя ладонью, собрал на неё древесную пыль. — Подождешь здесь? Юра, сопя и ругаясь, слез с согнувшего колени Отабека, сел на камень и вытянул ногу. Отабек взял её в руки и оглядел, кровь не текла, но чистая рана на белой коже смотрелась страшно. Перевязать бы, но в единственный платок завернут добытый плод, и разворачивать его Юра не согласится. — Я быстро. — Смотри там, внимательно, — наказал Юра, — не упусти половину. Они прячутся под листьями, под травой. От меня не спрячутся, подумал Отабек. Перешагнул через канавку, достал ножик из сумки. Глянул — на лезвие налипли редкие волоски, наклонился, обтер его о траву. Достал и расстелил на сухом месте кусок рядна, принялся срезать и складывать на него лисички. Все такие крепкие, с капельками воды на вогнутых шапочках. Рыжие, как волосы Милы. Она одна среди русалок такая, яркая, издалека видна под водой. А плод, подумал Отабек, тоже красный, значит это что-нибудь или нет? Подарить любимой что-то эдакое, как частичку себя с обещанием отдаться всей целиком. Отец когда-то подарил маме лук, красивый, в узорах, он до сих пор пригождается. Отабек думал, что если случится так, что и он захочет сделать кому-то подарок, он тоже научится делать крепкие луки. А теперь уже и не знал. Зачем тому, кого он хотел бы одарить, лук? Он разворошил траву, срезал последнюю лисичку, уложил поверх остальных и завязал края рядна крепким узлом, потом ещё одним закрепил на поясе. Перебрал ногами — не развяжется ли, но держалось крепко. А вот ещё один гриб. Спрятался под самым копытом, так бы и упустил его. Отабек наклонился, задумался, замерев. Снова развязывать узел, потом подцеплять опять, и всё ради маленького грибка? Ай, ладно. Расти, малыш. В овражной тишине захрустели под шагами веточки. Отабек вслушался. Юра? Он ходит легче, а сейчас, с раненой пяткой, куда он пошел и зачем? Обещал же сидеть и дожидаться. Нет, у Юры под ногами ветки никогда не хрустят, а тут будто под копытами, но всё же не так, не кентавровая поступь, своих Отабек сразу узнал бы. Стараясь не шуметь, перешел через канавку назад, вслушался снова. Различил голоса. Сатиры? Дриады? Их много в овраге. Но у дриад совсем другие голоса. Люди! Противные мурашки побежали вдоль позвоночника. В лес иногда забредали люди и кроме Флорианы. Кроме колдунов. Реже случайные, незнающие, их не трогали, отпускали с миром, чаще — разбойники, их прогоняли, и они совались всё реже. Кентавры никому не давали спуску, а с кентаврами связываться никто, наверное, не хотел. Отабек облизнул сухие губы, застыл. Юры не было слышно, зато голоса становились всё отчетливее, и Отабек, наконец, различил ясное: — Это что, фея? — Да ладно, фея! Какой-то пацан. — Какой пацан? Крылья у него вон какие! — Тише! Спугнешь, улетит же. Заходи с той стороны. Неужели Юра не слышит?! А если и слышит, то что? Улететь он не может всё равно, и убежать тоже. И ждет, когда вернется уже Отабек. — Хватай его! Отабек рванул, взрыв землю копытами, выскочил на середину оврага, лягнул одного — высокого, крепкого — задней ногой. Юра протянул к нему руки, и Отабек подхватил его на ходу, закинул за спину, Юра сразу обхватил за шею, опомнился, завел руки под мышки и крепко ухватился за плечи. Только бы не уронить. — Держись! — крикнул Отабек и оттолкнулся от камня. Ноги слушались и были такие уверенные, земля пружинила под ними и не шаталась. Копыта скользнули по мокрой траве на самом краю, но Отабек заклокотал горлом и устоял, выровнялся, а Юра шепнул ему в самое ухо: ты молодец. И они выскочили из оврага на луг. — Оторвались! — прокричал Юра на ухо. И вместе с этим позади раздались гневные крики, завизжала стрела и ударилась в землю прямо у правого Отабекова копыта. Он кинулся в сторону, и новая стрела пролетела прямо над головой. И ещё, и ещё одна, градом. Юра восторженно вскрикнул, и Отабек понял, что стрелы летят в обратную сторону, вскинул глаза и радостно выдохнул: папа!