Покорившийся судьбе

      Боденштайн был старым замком и по слухам принадлежал еще прошлой династии правителей Вальдека, точной же даты его постройки никто и не знал. Потолки были расписаны сценами сражений, взятыми из преданий, а на стенах висели потёртые временем гобелены. И всё-таки, несмотря на своё напускное благородство, замок имел много общего с окружавшими его городскими домами: выложенные из серого камня, кое-где поросшего мхом, они все выглядели печально и задумчиво, словно уже давно знали участь славной земли Вальдека.       По узким коридорам воинов провёл главный дворецкий, встретивший их еще у самого входа. Процессия двигалась медленно, но решительно, несмотря на тень сомнений, закравшуюся в души воинов. Ни один из них не проронил и слова, так что вокруг было настолько тихо, что, казалось, звук шагов доходил до самых смотровых башен. У тронного зала старик-дворецкий жестом остановил их и, вторично поклонившись, попросил войти лишь Генриха.       Дворецкому на вид было примерно семьдесят лет, но держался он удивительно ровно и чинно. Надо сказать, что, несмотря на всю отчуждённость Вальдека от других стран, и к ним проникали веянья моды. Дворецкий, представившийся Томасом, носил прямой богатый сюртук тёмно-коричневого цвета, из-под которого не к месту торчала холщовая рубаха. Кажется, именно по случаю приезда нового короля Томас застегнул сюртук на две пуговицы, как бы стыдясь простоты остального своего одеяния; он так же старался ходить и жестикулировать, показывая им дорогу, как можно изысканнее. Все вместе же его попытки казаться благороднее выглядели нелепо, но мило в глазах детмольдцев, которые о деле приличий и этикета знали гораздо больше.       У тронного зала старик-дворецкий жестом остановил их и, вторично поклонившись, попросил войти лишь Генриха, на что тот отвечал непримиримым отказом. Томас слегка смешался и, спросив, каковы будут условия короля, узнал, что Генрих просит взять с собой лишь брата. Дворецкий незаметно окинул взглядом Уилфреда, тут же про себя отметил их с Генрихом поражающее сходство, еще немного помялся, но всё-таки дал добро. Он отворил перед новыми хозяевами двери, предварительно громко оповестив об этом находящийся в зале: — Король Генрих Стюарт Детмольдский с братом, — многозначительно и как бы предупреждающе добавил Томас.       Тронный зал Боденштайна приветствовал их отнюдь не с гордым величием, а, наоборот, покорной робостью, не свойственной ранее ни этому замку, ни всей вальданской земле. Это была широкая зала с крепкими дубовыми столами, покрытыми расшитой скатертью, которые теперь пустовали. Трон также был пуст, и братья Стюарты в недоумении стали искать взглядом второго короля. Внезапно Генрих заметил тонкую фигуру, двигавшуюся к нему со стороны потайного входа в зал.       Он вдруг почувствовал лёгкий запах мёда, но всё же угадал в нём цветение какого-то знакомого растения, вспомнить которое никак не мог, как бы ни пытался. Омега поразил его с первого взгляда. Это был невысокий молодой человек лет девятнадцати с длинными светлыми волосами, скромно подобранными в невысокий пучок. На нём было небогатое, но, тем не менее. утончённое тёмно-вишнёвое узкое платье в пол, лиф которого был украшен немногочисленными драгоценными камнями. Так же вальданский король носил лёгкую чёрную вуаль как украшение для волос, отделанную мелкими камнями. В общем и целом, он выглядел элегантно и изящно, сохраняя при этом во всём своем виде абсолютную покорность. Невилл не знал, кому именно из двух братьев должен выразить своё смирение, и потому нервно разглядывал их, стараясь как можно быстрее определить, кто из них является королём. Уилфред быстро понял его смятение и сделал шаг назад, всё еще не сводя глаз с таинственного, но такого красивого омеги.       Невилл понял этот знак и незамедлительно изящно поклонился Генриху, который в свою очередь тоже находился в замешательстве. Он ожидал встретить здесь кого угодно, но только не это робкое создание, покорное любой его воле. Только теперь Генрих заметил небольшой животик омеги и ужаснулся своей участи, а точнее тому, что ему предстояло сделать.       Генрих должен был убить его. Лишить жизни этого маленького мальчика, такого свежего и юного, что когда Генрих вдыхал его слегка горький запах, его сердце сжималось, и в нём вновь подымалась ненависть ко всему: к короне, выбору Этана, воле судьбы и, наконец, к себе самому. За что должен страдать этот невинный омега, да ещё и обременённый? Почему он, согласно традициям, должен был взять на себя грех детоубийства?       Уилфред всё так же не спускал глаз с омеги, красивее которого не видел никогда. Он прямо смотрел на него и думал о том, насколько тот отличался ото всех вальданских омег. Уилфред криво улыбнулся, отметив про себя, что покойный Ричард обладал хорошим вкусом и явно разбирался в омегах.       Невилл же старался скрыть своё волнение и, наконец, поборов страх, он, словно прощаясь, обернулся на секунду к Камалледину и начал свою речь: — Меня зовут Невилл Плантег, — он старался говорить уверенней, но его голос звучал слишком тихо, — я муж короля Ричарда, убитого Вами в поединке на поле при Домце, столице славного Детмольда. По нашему обычаю мне были вверены бразды правления этим государством, но я вынужден без осады и боя вручить Вам ключи от Дорфа да корону правителя Вальдека, так как нахожусь в неподходящем для монарха положении. С этими словами он нежно положил руку на живот и многозначительно посмотрел на смирно молчавшего Генриха, который и без того всё понял. — И я бы передал Вам всё это, стоя у стен Боденштайна вместе с нашей знатью, — продолжил Невилл, найдя в себе силы после небольшой паузы, — если бы не имел для Вас одного условия, без которого не могу этого сделать. Этого-то Стюарты и ждали. Ведь должен был быть здесь какой-то подвох, усложнение, ну просто не могло быть всё так просто. Они одновременно радовались тому, что их подозрения подтвердились, и в то же время опасались этого таинственного условия. Невилл заметил их недоверия и спешил продолжить, чтобы показать завоевателям, насколько просто им будет заполучить корону: — Не беспокойтесь, я лишь прошу до поры сохранить жизнь мне и моему вассалу Камалледину, — Невилл украдкой указал на бету рукой. — Уж если говорить совсем конкретно, то я прошу Вас дать мне выносить и родить моё дитя, а дальше поступайте со мной так, как Вам того будет угодно. Он снова поклонился и пытливо посмотрел на Генриха, ожидая ответа. Невилл думал, что его тон и чёткость произносимых фраз как-то подействуют на короля, но вдруг услышал лишь раскатистый смех, пронзивший его сердце. То смеялся Уилфред, ища поддержки у брата. — Он просит… — его слова прерывались приступами смеха, — чтобы ты оставил его в живых?! Да… Да еще и спас этого ребёнка? Нет, право, этот омега, кажется, совсем не понимает своей участи! Внезапно Уилфред стал серьёзным, и Невилла не на шутку испугала эта перемена в его настроении. — Послушай, — резко обратился он к Невиллу, стараясь выслужиться перед братом, — твои условия здесь никого не волнуют, так же как ты и твой ребёнок. Если Генриху будет этого нужно, то мы возьмём город приступом, и будь уверен, что возьмём, хотя бы потому, что за его плечами стоит вся армия Этана, которой не составит труда разгромить остатки войска твоего покойного муженька. Тебя же в таком случае действительно убьют, а лучше, продадут первому попавшемуся работорговцу. Думаю, твоё тело вполне придётся по вкусу какому-нибудь нашему мельнику или хлебопашцу…Так что если хочешь жить, отдай корону сейчас без своих дурацких условий, тогда сможешь провести остаток своих дней в каком-нибудь монастыре на отшибе страны. А когда появится твой выродок, я лично прослежу за тем, что бы его сейчас же утопили в первой же речке, а то так и до восстания не далеко. Так что решай быстрее, пока ещё есть возможность!       Уилфред гордо посмотрел на брата, ожидая встретить одобряющий взгляд, но вместо этого увидел взбешённого Генриха, который был готов его убить. Ничего не понимая, Уилфред снова посмотрел на Невилла, и тут только он увидел, что натворил.       Бедный Невилл! Его лицо вытянулось, приобрело болезненный оттенок, ноги его подкашивались. Он хотел спасти своего ребёнка, а вместо этого обрёк его на неминуемую смерть. Омега слабо попятился назад и опёрся на Камалледина, как раз подбежавшего к нему. Невилл молча смотрел на Генриха и ожидал его решения, не в силах больше ничего возразить.       Генриха до глубины души поразил этот порыв обречённого омеги защитить своё дитя, и он увидел в Невилле что-то благородное, что не давало ему смотреть на того как на поверженного вальданца. Ему вдруг показалось, что этот маленький мальчик, несмотря на всю свою робость, был готов на всё ради близких ему людей, не забывая даже о своём рабе. Генриху понравилась эта тихая скромность, за которой скрывалось горячее и отважное сердце. — Не слушайте его, —Генрих сам удивился тому, что обращался к Невиллу на «Вы», — я обещаю Вам, что Вы и Ваши люди будете в полной безопасности до рождения Вашего ребёнка. Я обещаю Вам свою личную защиту и покровительство. Но в таком случае я вынужден буду всё же отослать Вас из замка. Вам вполне должна подойти крепость Дюбен, принадлежащая родственникам Вашего мужа. Но учтите, что как только ребёнок появится на свет, вы обязуетесь отдать его в монастырь, а сами передадите Вашу жизнь мне. На этом и порешим. Сейчас же отправляйтесь собирать вещи. Вы отправитесь в Дюбен завтра с первым рассветным лучом. Ступайте и благодарите за всё Небеса!       Невилл тут же изменился в лице и, было хотел упасть к ногам Генриха, чтобы благодарить того за его решение, но поймал на себе предупреждающий взгляд и, раскланиваясь, вышел из залы, сопровождаемый под руку Камалледином. Стюарты остались одни. Уилфред сначала хотел сказать что-то в своё оправдание, но       Генрих раздражённо махнул на него рукой, а затем разрешил оставшемуся войску войти, заканчивая тем самым их разговор.       В Бодештайне намечался пир по случаю восхождения на престол нового короля. Невилл же поспешно собирал вещи и ободряюще улыбался, всякий раз смотря на Кэма, напуганного переездом во враждебную для них теперь Дюбен.