Покорившийся судьбе

      Первый снег искрился под лучами солнца, давно уже остывшего, но всё ещё ярко сияющего на ясном зимнем небе. Каждый шаг лошади отдавался приятным потрескиванием, что придавало катанию особого задора. Действительно, эта охота всё больше начинала походить на прогулку: всадники двигались неспешно и больше говорили между собой, чем выслеживали добычу.       Норман, к удивлению Уилфреда, оказался вполне приличным наездником. Детмольдец не ожидал, что альфа из вальдской провинции способен вести разговор и вообще достойно себя держать в обществе. Такое мнение в первую очередь было связано с некоторым высокомерием, присущем детмольдцам. Эту новую черту в их менталитете открыли недавние победы Этана, в результате которых небольшой Детмольд разросся до огромных размеров. К тому же, Норман много знал о Плантегах и вообще всех династиях Вальдека, поэтому Уилфреду нравилось слушать его рассказы, пока их кони, фыркая и посапывая на морозе, медленно шли по узкой тропе между деревьев.       Они уже собирались возвращаться обратно в угодья лесоруба, ведь Генрих как раз уже должен был вернуться с новостями из Дюбен (Уилфред собирался расспрашивать его как можно подробнее, чтобы вдоволь насладиться смущением брата), как вдруг один из людей Нормана закричал, указывая куда-то между деревьев:       — Смотрите, хет! Вот он, за тем деревом!       Уилфред пристально посмотрел в направлении, на которое указывал лесоруб, и смог различить лишь фигуру человека в серой одежде, сливающейся со стволами голых деревьев. Он недоуменно посмотрел на Нормана, давая всем своим видом понять, что не имеет понятия о том, кто такие хеты. Норман лишь улыбнулся и отдал своим людям приказ:       — Давненько они нам, братцы, не попадались! Поймайте-ка этого, думаю, господину Стюарту будет интересно посмотреть на нашу местную диковинку. Всадники резво бросились в сторону человека, безуспешно пытающегося скрыться за деревьями. Спустя пять минут погони они вернулись к оставшейся ждать части охотников. Один из всадников вёз на своей лошади и таинственного хета, лежащего ничком. Его, словно куклу, поставили перед Уилфредом, всё так же непонимающим происходящего.       — Ваш брат и наставник, сэр Этан Стюарт, завоевал Хеттскую землю, небольшое государство на нашей границе, вот. Пока Вальдек не пал, все хеты, выжившее на войне, стало быть, бежали к нам да селились в наши леса. А нам от них какой прок? Только убыток! Сами посудите, вот я дерево спилил, значит, должен платить налог, а эти за просто так пилят да рубят, а нам Плантег потом счёт за их пни выставляет. Вот и отлавливаем их теперь… Правда, сейчас подевались куда-то, вот только этот вылез, — наконец пояснил Норман.       Перед Уилфредом стоял совсем еще мальчишка, судя по слабому запаху, бета. У него была смуглая кожа, а сам он был тощ и высок, что добавляло жалостливости к его виду: руки у него были связаны и он сиротливо оглядывался на каждого из присутствующих, стараясь найти хотя бы в чьём-нибудь взгляде участие. Стюарт же чувствовал, что где-то уже видел его, и потому первым задал вопрос:       — У тебя есть имя?       — Да, господин, Камалледин. Камалледин, вассал Плантега, — он покорно поклонился, как вдруг всё его лицо изобразило изумление, и он поклонился второй раз, решив, что перед ним стоит сам король.       —Вассал? — удивленно произнёс Норман, — ты больше похож на дворовую челядь. Да будет тебе известно, прислуга Плантега не выходит за стены Дюбен никогда,хотя, кто возьмёт служить к себе хета? Врёшь ты, парень, задумал, видно, что-то. Топора при тебе не нашли… — внезапно его нравоучительный тон сменился на угрожающий. — Что, воровать к нам в Дюбен шёл, хеттское отродье?! А ну-ка, ребята, выпорите его, чтобы больше не совал к нам свой нос да своим передал!       — Нет, вы не поняли! — мальчик отчаянно задрожал и замотал головой. — Я служу не господину Патрику, а мужу его покойного брата, Невиллу Плантегу.       Слова Нормана не на шутку перепугали его. У Камалледина подкосились ноги, он сжался, слегка отстранился от враждебной толпы, но один из воинов с пренебрежением толкнул его, и Камалледин чудом удержал равновесие, чтобы не упасть ничком. Кто-то тихо засмеялся над его неуклюжестью, и парень отчаянно заметался взглядом по лицам своих мучителей.       Он остановил свой взор на Уилфреде. Казалось, Стюарт был единственным из тех, кто был готов хотя бы выслушать его. Нет, Камалледин вызывал у него такое же отвращение, но хет чувствовал, что Уилфред способен на сострадание, вспоминая то, что он сохранил жизнь Невиллу. Камалледин был абсолютно уверен, что видит перед собой Генриха, и потому, опираясь на его благосклонность к Плантегу, обратился именно к нему.       — Господин Стюарт, когда Вы обещали покровительство моему господину, я стоял подле него. Прошу Вас, вспомните меня! Невилл сейчас в большой опасности, и если Вы меня не признаете, он может погибнуть! «Он, кажется, решил, что я – Генрих», — пришло на ум Уилфреду.       — Дурак, ты путаешь… — насмешливо начал Норман, но Уилфред дал ему отмашку, чтобы тот замолчал. «Что ж, мне это только на руку. Он охотнее будет говорить с королём, чем с его братом» — заключил Уилфред.       — Допустим, я помню тебя. Вот только как в таком случае ты оказался здесь? Я приказывал Вам с Плантегом оставаться в Дюбен до его родов. И о какой опасности ты говоришь? Я нарочно отправил вас именно туда, ведь в этой крепости вся его родня, что может ему там угрожать?       — Он… Господин Невилл сейчас не в Дюбен, он где-то здесь, в лесу, один! Во всём виноват лишь я, но своими силами я не смогу его спасти. Умоляю Вас, помогите мне! Камалледин говорил сбивчиво, иногда терял контроль над голосом, который тут же начинал дрожать. Но он заставлял себя смотреть Уилфрду прямо в глаза, как бы тяжело не было, ведь только так он мог убедить короля в том, что нельзя терять времени.       — Ты можешь толком объяснить, что случилось? Каким, чёрт возьми, образом вы оказались в этом лесу?       — Всё дело в том, что я… Я похитил его, — лицо хета скривилось от боли, он не выдержал и потупил взор. В нём взыграло раскаяние, жгучее от осознания, что во всём, что случилось с его любимым человеком, виноват лишь он один. Виноват он и его самонадеянность, его эгоизм. Камалледин проклинал Патрика и Ричарда за то, что те никогда не интересовались мнением Невилла, а сам поступил не лучше, насильно увезя его.       — Что ты сказал? — при этих словах Уилфред словно на мгновение лишился чувств. Он перестал понимать, что происходит вокруг него. Беременный омега, в которого по всей видимости влюбился его братец, был похищен собственным рабом, а теперь одиноко скитается по лесу. И почему решение всей этой загадки взвалилось именно на него, а не, например, на Генриха, который и заварил всю кашу.       —Да, похитил! — отчаянно вскричал Камалледин, словно ища самому себе оправдание. —В Дюбен его ждала смерть, и если он сам этого не осознавал, то мне это было известно наверняка. Патрик не простит ему падение столицы. Ведь Патрик теперь остался не у дел, кто теперь будет подчиняться его приказам, если он больше не имеет власти при дворе?       Этот человек жаждет власти, и нам повезло, что он родился бетой, ведь стань Патрик королём, я удивлюсь, если бы при этом выжила хоть половина вальданцев. Он жесток и хладнокровен, но главная его черта в том, что он ужасно расчётлив и готов идти по головам, лишь бы добиться своего. А теперь он проиграл и не оставил бы от господина и мокрого места. Да, я похитил его, но спас!       Я происхожу из беженцев Хеттской земли, но моя семья перебралась в Вальдек еще до войны моей родины с Детмольдом. Тем не менее, я знаю о поселении людей, которые бежали сюда именно из-за войны. Оно здесь, в этом лесу, и я говорю это смело, потому что никто их никогда не найдёт! — он воинственно посмотрел на Нормана. — Это идеальное укрытие, я прятал его там месяц, с того самого момента, как мы покинули Боденштайн. Но вчера ночью он сбежал. Я… Я не понимаю. Я делал всё, он ни в чём не нуждался, всё было у его ног. Господин не был заперт, я проводил с ним всё своё время… Мне даже казалось, что он повеселел, но… — Камалледин замолчал, не в силах говорить дальше, но через мгновение взял себя в руки и продолжил нарочито спокойно, чтобы сдержать волнение. — Но сегодня утром мы не нашли его. Мой господин ушёл, сбежал, когда никто не видел. Ведь мы же все были уверены, что он счастлив! Неужели это была просто игра, неужели он просто выжидал момента, чтобы тихо уйти? Как, как я мог не понять этого раньше? Господин всего лишь боялся обидеть меня, боялся пренебречь моей заботой. Он всегда так добр ко мне, даже если я совершаю ужасные вещи. Боже, я ведь похитил его, насильно заставил быть подле себя и наслаждался этим! А он даже не держал на меня зла, просто незаметно ушёл. О горе мне! — Камалледин не выдержал и ещё больше задрожал, переполненный ненависти к самому себе. — Он… Он же попал в бурю! Господин должен быть где-то недалеко, он просто не смог бы пройти по лесу в то время.       Это я, я виноват! Из-за моего безрассудства ему пришлось решиться на это. Но в одиночку мне не справиться. Другие хеты боятся покидать поселение, я отправился один. Но на счастье я встретил Вас и потому прошу, нет, умоляю помочь мне! Вы уже однажды спасли его, сохранили ему жизнь, вот и сейчас я прошу Вас об этом же. Невилл прекрасный человек, он больше всех на свете достоин того, чтобы жить, но ему нужна помощь. Пожалуйста, не оставляйте его! Камалледин упал на колени и залился слезами, не в силах больше ничего говорить.       Уилфред помолчал, а затем обратился к Норману:       — Как думаешь, успеем прочесать весь лес нашим составом до темноты? Лицо хета просияло, но он тут же уставился в землю, оставаясь на коленях.       — Боюсь, что нет. Ни Вас, ни Ваших воинов нельзя отпускать в одиночку, иначе и вас потом придётся искать, а одних моих ребят не хватит. Дело-то не шуточное, лес огромный, куда он там пошёл… Вот если нам вернуться и захватить ещё людей, тогда шанс есть, а так только лошадей изведём, а Плантега и не сыщем.       — В таком случае, пусть кто-нибудь один проведёт нас до твоего дома, а остальные пусть начинают поиски прямо сейчас.       — Нет уж! Надо сначала территории распределить, а потом уже по лесу разбредаться! А то как? Мы сейчас разъедемся, а вы как потом узнаете, где мы уже искали? Нет у нас столько времени, чтобы по нескольку раз одно и то же место осматривать! Так что если правда хотите найти его, то лучше сначала до дому доберёмся, я всех своих соберу, и поедем.       — Тогда отправляемся сейчас же! И возьмите кто-нибудь мальчишку и следите, чтобы не убежал. А ты, хет, учти, что если всё, что ты говорил – ложь, тебя в лучшем случае вздерут на плахе. Вперёд!

***

      Когда они въезжали во двор дома Нормана, Уилфред заметил лошадь Генриха и удивился тому, что брат сразу же не бросился на поиски своего омежки, как только вернулся из Дюбен. Это было бы вполне в его характере.       Уилфред вспомнил, как в детстве, когда они только начали жить со старшим братом, Генрих ухаживал за Джеймсом, мужем Этана. Он приносил ему цветы, гарцевал перед ним на лошади, не упускал момента пригласить его на танец, иногда нагло опережая самого Этана. Но старшего Стюарта эта детская увлечённость брата лишь забавляла, Джеймс же находил это милым ребячеством. Лишь Уилфред знал, как мучился Генрих, как не спал по ночам, как придумывал планы, чтобы обратить на себя внимание. Он был готов выставлять себя глупцом и простаком, чтобы Джеймс как всегда тепло ему улыбнулся, или, наоборот, строить серьёзное выражение лица и говорить заумными фразами, чтобы только казаться умнее, взрослее, достойнее. Уилфред точно знал, что если Генриху прикажет его сердце, никакая сила не сможет удержать его. Но почему он тогда так грустен, почему он так тяготится… Собственно, Уилфред даже не знал чем, просто понимал, что брату что-то не даёт покоя. Вот только как ему помочь, если вопросов всё ещё больше, чем ответов?       —Генрих!       — Господин! Уилфред с воинами и лесорубами метались по дому, заглядывая в каждую комнату, стараясь найти короля, чтобы вкратце объяснить ему всю историю и получить добро на поиски. Но на первом этаже никто не отозвался, и Уилфред поднялся на второй.       — Генрих! — что есть мочи закричал Уилфред.       Спустя мгновение отворилась дверь спальни, и оттуда выбежал Генрих, который, по всей видимости, был просто в ярости.       — Я не знаю, что я с тобой сделаю, если ты сейчас же не закроешь свой рот, Уилфред! Он только заснул, и если он будет опять мучаться бессонницей, то я клянусь, что ты отправишься сегодня ночевать где-нибудь в сугробе!       — Нет времени, Генрих! Твой милый Плантег сейчас замерзает в лесу, так что если хочешь найти его живым, то оставь свой грозный вид и собирайся. Я объясню всё по дороге — Уилфред спокойно пропустил гневное обещание брата. Трудно сосчитать, сколько раз Генрих обещал казнить его, так что ночь в снегу казалась не такой страшной.       — Не надо никуда собираться, всё уже решено. И почему это он мой, да ещё и милый? Не забывай с кем говоришь!       — Генрих, я не шучу! Он был один в лесу во время бури, и мы не знаем, где он сейчас. Хотя бы ради Плантега оставь свою гордость.       В ответ на это Генрих торжественно широко раскрыл дверь спальни, и Уилфред увидел Невилла, лежащего в его постели. Подле него сидел юноша, судя по длинным волосам, заплетённым в косу, омега.       — Вы… Вы чем все трое тут занимаетесь? Да я хотел уже людей на его поиски отправлять, а вы тут!..       — Уилфред! — Генрих было хотел разразиться бранью, но вспомнил о двух омегах и учтиво прикрыл дверь. — Ты что такое несёшь, идиот? Я нашёл его по дороге из Дюбен, он лежал в снегу без чувств. Этот омега, сын Нормана, привёл Невилла в сознание, а теперь отпаивает его какими-то отварами. Так что оставь все свои грязные мысли и передай всем, что искать Плантега больше не нужно.       С этими словами Генрих снова вошёл в комнату и захлопнул дверь.       Уилфреда ужасно раздражала эта манера Генриха заканчивать разговор. В такие минуты его сердце сжималось от одной мысли, что для брата он ничего не стоит. Этот резкий тон, отмашки и грубость перечёркивали всё их общее детство и юность, делали их будто чужими людьми. Как он мог вот так вот просто закрыть перед ним дверь? Неужели Уилфред недостаточно сделал для него?       Разве мало того, что он повсюду таскается с ним, всегда защищает его спину, выполняет любое поручение? Разве мало того, что он готов отдать ради него всё что имеет, если уже не отдал? Генрих в конечном счёте обзаведётся семьёй, а он так и останется один, хорошо, если ещё запомнится чем-то. А если нет? Ведь тогда получается, что он отдал всю свою молодость человеку, не ценившему его, для которого пренебречь им ничего не стоит. И что самое обидное, это его кровный брат, тот, с кем они разделили и горе, и радость. Почему Генрих вдруг охладел к нему, почему решил вычеркнуть из своей жизни? Да он готов просить у него прощения, стоя на коленях, только бы понять, что он сделал не так, чем заслужил немилость.       И Уилфред, как всегда проглотив обиду, зашагал вниз, как вдруг украдкой обернулся, подумав о том, понимает ли сам Генрих, что разбивает сердце того единственного, кто всегда был готов за него умереть.