***
— А ты что здесь делаешь? Уилфред сквозь темноту смог разобрать некоторые черты лица человека, сидящего рядом с испуганным до смерти Камалледином. Это оказался тот самый сын Нормана, который занимался лечением Невилла. Омега смотрел на Уилфреда с ужасом, но вдруг привстал с колен, и альфа увидел, как блеснул лунный свет на лезвии ножа. Он направил остриё прямо на Стюарта, и хоть в его глазах сверкали слёзы, Уилфред понимал, что омега настроен решительно. — Не подходите, — сдавленно произнёс он. В его голосе было столько отчаянья и боли, что Уилфред никак не мог понять, зачем он решился на это. — Тебе лучше опустить нож, он ведь, кажется, кухонный. Как тебя зовут? И почему ты сейчас не с Генрихом, Невиллу ведь нужна помощь? — Я пришёл сюда, чтобы освободить того, кто принял наказанье за свою доброту. Ваш брат... Ах да, я тоже знаю, кто вы! Так вот, ваш брат - тиран не лучше Ричарда, если решил осудить слугу за то, что тот хотел защитить господина. Ведь что же он плохого сделал? Когда Невилл был в бреду, он вспоминал, как жил в поселении хетов, как тепло относился к нему сам Камалледин, как он впервые за несколько лет почувствовал, что кому-то нужен. За что же здесь казнить? Уж не из ревности ли Ваш брат хочет так расправиться с несчастным мальчишкой? Да, хет влюблён, и Невилл это знает, но разве он соперник детмольдскому королю? Вы посмотрите на него! Да он же бета! Зачем, зачем лишать жизни такое невинное и доброе создание? Взгляните в его глаза... Где в них хоть капля ненависти и злого умысла? Нет, кто угодно достоин смерти, но только не он, только не несчастный Камалледин! Меня зовут Оливер, и этот нож действительно кухонный, но этого достаточно, чтобы убедить Вас не мешать мне. Уходите! Я дам ему свободу, а завтра, когда Ваш ревнивец-брат узнает, что его жертва сбежала, можете выдать меня! Назовите ему моё имя, назовите его каждому, кто его спросит! Я больше не боюсь позора и бесчестия, не боюсь отца, не боюсь папы. Моя прежняя жизнь - вот цена справедливости, и я её заплачу сполна. А теперь убирайтесь! Пейте вина, гуляйте с нашими омегами, но не мешайте мне вершить правосудие. Вон! Признаться, Уилфред был удивлён столь пылкой речью, но не сдвинулся с места. Тогда Оливер, понимая, что отступать уже некуда, пошёл прямо на него. Такой поворот событий еще больше удивил альфу, но в то же время и позабавил: всё дело в том, что выбить нож из рук слабого омеги для него не составляло особого труда. Оливер сдавленно вскрикнул, когда услышал, как его единственное оружие очутилось на полу где-то во тьме. И снова он стал беззащитным и слабым, таким немощным и покорным, что ему ничего не осталось, кроме как опуститься на колени и тихо заплакать. Даже если Стюарт никому не расскажет об увиденном, уже завтра этого бету повесят, и Оливер до конца жизни будет проклинать себя за то, что не смог его спасти. Он почувствовал, как Уилфред прошёл мимо него прямо к бете, и вдруг краем глаза заметил, как Стюарт достал из рукава свой нож. Уилфред улыбнулся ему в ответ на остолбеневший взгляд и одним резким движением разрезал верёвку. — Так... Так Вы тоже пришли, чтобы помочь ему? — Оливер вытер горячие слёзы. — На самом деле, я не преследую таких же высоких целей как ты, но, действительно, я тоже здесь для этого. — Значит, я могу быть свободен? — с надеждой в голосе произнёс Камалледин. — Да! — простодушно ответил Оливер. — Нет — так же простодушно сказал Уилфред. Оливер непонимающе посмотрел на Стюарта, и в его глазах снова появилась ненависть и ожесточение. — Не поймите меня неправильно, — тут же начал оправдываться Уилфред, — просто ты, Камалледин, всё еще слуга господина Плантега, и останешься им до самой смерти. Ещё я знаю, что ты влюблён в него, влюблён без памяти, и вот к чему эта любовь привела. Ты можешь сбежать сейчас, найти себе укромный уголок и прятаться там до конца своих дней, пока войска моего брата будут шататься по лесам в поисках тебя, вот только не предашь ли ты этим Невилла? Ведь ты же любишь его, ты же готов отдать за него жизнь, почему тогда идёшь на попятную сейчас? Камалледин, любовь - это прежде всего жертва, и отдавая своё сердце человеку, ты должен быть с ним вместе всегда. Я пришёл сюда, потому что мы с тобой похожи. Больше всего на свете я люблю своего брата, но он не ценит моих чувств и отталкивает меня. Но я рядом с ним! Даже сейчас, когда иду против его воли, я всегда на стороне Генриха. Я тоже мог бы сбежать и клянусь, что не раз уж думал о том, чтобы оставить службу! Но скажи, ни в том ли наша добродетель: любить, несмотря ни на что, быть рядом, даже если тебя прогоняют, отвечать на зло любовью и верно служить тому, кому отдал всего себя? Я не держу тебя. Твои руки свободны, и дверь открыта. Камалледин, ты можешь уйти хоть сейчас, но тогда любишь ли ты его? Если да, то оставайся. Я хочу сделать тебя своим оруженосцем, ты знаешь, что это такое? Да? Так вот, когда тебе исполнится восемнадцать, ты станешь настоящим рыцарем, а я сделаю для этого всё, что в моих силах. Ты сможешь присягнуть ему, служить так же верно и этим выразить всю любовь, которую сдерживаешь сейчас. Камалледин, я делаю это, потому что у нас с тобой на двоих одно несчастье, но если мне суждено так и остаться неугодным, то тебе я помогу. Клянусь! Камалледин лишь коротко кивнул и по привычке упал к Уилфреду в ноги. Оливер же смотрел на Стюарта, словно на пророка. Он разглядывал детмольдца с ног до головы и не мог поверить, что на свете есть кто-то кроме него, способный понять и простить любовь этого беты. Уилфед обернулся и мягко улыбнулся Оливеру. И только тогда омега заметил мелкие слезинки, сверкавшие в уголках глаз Стюарта.Часть 9
7 октября 2017 г. в 09:12
Уилфред ужасно завидовал тому, с какой уверенностью еще вчера он решился на это; сейчас же этот "бунт" казался ему слишком рискованным шагом, который мог привести к окончательному разрыву с братом. Его самолюбие и мстительная гордость, проснувшиеся в нём так же неожиданно, как когда-то исчезли, могли уничтожить то единственное, на чём до недавнего времени держалась вся их дружба: непоколебимую верность. Куда бы ни занесло Генриха, чтобы он ни задумал, всегда, наравне с братом или поодаль, Уилфред был рядом. И даже когда Генрих неожиданно стал отдаляться, он решил, что не отступится, будет всё так же предан короне и человеку, любимей которого у него было.
А теперь он стоял, опершись на стену амбара, в котором еще недавно держали узника, и мучительно думал о том, что скажет Генрих, когда узнает, что он натворил. И самым ужасным, тем, отчего сердце Уилфреда ныло и болело, было то, что всё это было вовсе не со зла. Уилфред нисколько не перестал любить Генриха, просто на время возненавидел его. Он и сам удивился той мстительности, которая вдруг одолела его, но уязвленное самолюбие не дало простить обиды, и Уилфред решил действовать.
Что это было? Что за всепоглощающее чувство, ослепившее его? Ревность. Болезненная, изматывающая душу, она сжала его сердце в кулак, когда Генрих предпочёл ему этого мальчишку, и даже теперь, когда брат с самым глупым на свете выражением лица вёл под руку Невилла, Уилфред ясно ощущал причину своей вчерашней ненависти. Забавно, но всё свое негодование он решил выплеснуть вовсе не на омегу, разрушившего их привычную жизнь, а на Генриха, который был виноват разве что в том, что влюбился.
Но, рассуждая так, получалось, что Генрих первый предал его, променяв на Невилла, и Уилфред находил в этой мысли некоторое успокоение, которое тут же исчезало, когда он вспоминал, как напился в хлам и не услышал того, что Генрих собирался ему доверить, возможно, лишь ему. Уилфред столько раз проклинал самого себя, пьянство и красивых омег, круживших ему голову, что казалось, уже давно должен был ото всего этого отказаться, но порок оказался сильнее, и альфа понимал это и только больше страдал.
Его мучительные размышления были прерваны яростным криком Генриха, доносившемся откуда-то из амбара. Спустя мгновение король выбежал и первым, кто попался ему на пути, к несчастью оказался Уилфред.
— Уилфред! Ты обещал, что проконтролируешь... Ты! Где мальчишка? Отвечай! Вы с Норманом говорили, что крепко связали его, так иди ж и посмотри, как хороши были ваши путы! Где этот сукин сын? Уилфред... Молись. Молись, чтобы его нашли, молись, чтобы он сам вернулся, он должен быть здесь прямо сейчас, иначе... Иначе ты завтра же вернёшься в Детмольд, я лишу тебя всех титулов, отберу все имения, что у тебя есть, я клянусь, что ты останешься с голой задницей и будешь проклинать тот день, когда пил и гулял с омегами, — Генрих гневно посмотрел на Оливера, который скромно стоял у крыльца, спрятавшись за спину отца, — вместо выполнения моего приказа! Когда же ты наконец поймёшь, что я не просто твой брат, я еще и твой король?!
Уилфред испуганно попятился назад, поражённый словами брата и его внезапным высокомерием, но поймал на себе взгляд Оливера, который хоть и еле держался от страха на ногах, был всё так же уверен в правильности того, что они вчера сделали.
Его пример оказался заразителен. Уилфред выпрямился, в нём внезапно появилась твёрдость, которую почувствовал и Генрих, который теперь раскаивался за необдуманные слова, он снова подошёл к брату и, поклонившись ему в самые ноги, и сказал нарочито спокойным и самым презрительным из возможных тоном:
— Тебе следовало бы сначала выслушать меня, прежде чем обещать бесчестие. Камалледин никуда не делся, просто теперь он — мой оруженосец.