Часть 10
29 октября 2017 г. в 12:12
Сначала Генрих даже не понял, что произошло.
Невилл вдруг задрожал, но буквально через мгновение так же резко замер, словно был не в силах больше пошевелиться. В его глазах отразилась жгучая боль, которая с силой сжала его сердце, такое хрупкое и ранимое, что омега лишь беспомощно закрыл лицо руками и остался недвижим.
И только тогда Стюарт, кажется, начал догадываться.
Они не раздумывая остановились сразу же, когда лес сменился полем, и особо не рассматривая местность, устроились на ночлег. Сквозь ночную темноту Генрих только сейчас разглядел слегка покосившийся крест, венчающий башенку с черепичной крышей, полуразрушенные стены и, как ни странно, лишь одну могильную плиту. Там стояла церковь, одна на все окрестности Дюбен, по-видимому, та самая, в которой некогда жил аббат Бексворд со своей семьей.
И Генрих представил, что мог в эту минуту чувствовать покинутый всеми Невилл, когда увидел место, которое раньше было ему родным и любимым домом. Стюарт мог только догадываться, откуда у священнослужителя мог взяться муж и тем более сын, но вопрос добросовестности Бексворда как аббата сразу отходил на второй план, когда Генрих видел, какими болезненными были для Невилла эти воспоминания. С каждой морщинкой на его измученном лице Стюарт все больше убеждался в том, насколько омега был сердечно привязан к этому месту и этой опустевшей церкви.
Вокруг все уже спали после долгого пути. Они сидели вдвоем, лишь несколько одиноких звезд смотрели на них с холодного неба, и Генриху показалось, что он может слышать сбивчивый стук сердца омеги. Невилл, не отрывая взгляда, смотрел на церковь, он положил руку на живот и как-то странно улыбнулся, но Генрих предпочел не спрашивать.
Становилось все холоднее, Стюарт осторожно накинул на плечи Невилла свой плащ, стараясь лишний раз не касаться омеги, чтобы не смущать его. Почувствовав на себе его руки, Невилл сначала испуганно обернулся, но потом успокоился и неслышно поблагодарил Генриха. Они молча смотрели друг на друга еще с минуту: Невилл явно собирался что-то сказать, и Генрих не мешал ему, сохраняя тишину.
— Это церковь святого Кеа, — наконец проговорил он и замолчал, словно это было исчерпывающее объяснение для Генриха.
Но Стюарт все так же смотрел ему прямо в глаза, и Невилл, искренне удивившись неосведомленности Генриха, продолжил:
— Святой Кеа был праведным человеком, отец говорил, что сейчас таких уже не встретишь. На всем свете он боялся лишь одного Бога, и потому был честен и открыт с каждым. По преданию, его молитва была настолько сильна, что лишь с помощью неё одной Кеа победил страшного змея, разорявшего здешние селения. И король даровал ему земли, чтобы он построил монастырь. Говорят, что король хотел подарить ему весь этот лес, но честивый Кеа взял лишь одно поле, и построил здесь маленькую келью. У него появились ученики, и со временем монашеская келья превратилась в маленькую церковку. Последователем Кеа был и мой отец, аббат этой церкви Стивен Бексворд.
— Значит, Ваш отец был аббатом... В Детмольде такое запрещено...
— У нас тоже. Он был мне названым отцом, родного я не знаю, хотя папа рассказывал мне о нем. По его словам, он был из Детмольда, а больше мне ничего и не известно. Они даже жили какое-то время в Вашей стране, а потом папа почему-то сбежал от него... Простите, я, наверное, говорю что-то лишнее. Вы давно уже хотите спать, а я пристал к Вам со своей болтовней. Вот, укройтесь своим плащом, а я, если позволите, лягу у Вас в ногах, одному мне страшно...
— Нет, подождите, Вы мне не докучаете, наоборот... Невилл, расскажи мне что-нибудь, что угодно. Расскажи про своего отца. Какой он был? Он любил тебя? Расскажи про своего папу. Был ли он красив, целовал ли тебя на ночь? И про Камалледина, про него тоже. Почему он так любит тебя? Почему говорит, что ты его спас? Я хочу узнать о тебе всё, что возможно, всё, что ты сам захочешь мне рассказать.
Пожалуйста, не бойся, я не стану тебя осуждать, не подниму тебя на смех. Кроме меня об этом никто не узнает, я поклянусь перед тобой всем, чем хочешь. Пожалуйста, просто доверься мне. Я не знаю, что со мной, но я почему-то не хочу отпускать тебя. Видишь, я говорю с тобой на ты... Ты не злишься на меня за это? А за то, что я спрашиваю тебя, лезу в твою жизнь?
Может, ты ненавидишь меня? Ведь я разрушил всё, что тебя окружало, обратил в руины всю твою жизнь. Ты должен сейчас стоять за правым плечом своего мужа в дорогом платье и золотом венце, а не укрываться дорожным плащом человека без дома и пристанища, который все еще является королем лишь потому, что его брат подарил ему земли.
Невилл, если бы ты знал, как я презираю себя и эту войну, вот только я бессилен перед высшими силами, что сделали меня не вольным хлебопашцем или кузнецом, а наследником престола. Пожалуйста, не отвернись от меня, разреши мне думать о тебе, разреши заботливо касаться твоих прекрасных волос, позволь мне просто быть рядом. Пожалуйста...
И Генрих тихо прильнул губами к его руке. Вокруг внезапно стало так тихо и спокойно, что Невиллу на секунду показалось, что он лишился чувств. Но нет, все это происходит наяву, хотя он думал, что больше никогда не встретит человека, который бы захотел быть рядом с ним. Невилл осторожно погладил его густые волосы, и тихо заговорил, стараясь успокоить Стюарта:
— Позволь и мне говорить с тобой на ты, я долго ждал момента, когда смогу это сделать. Генрих, не наговаривай на себя, ты ведь все прекрасно знаешь, я плохо скрываю свои чувства. Ты дорог мне. Дорог, как человек, переступивший вековые традиции своей страны и пощадивший несчастного омегу. Ведь я слышал, что тебя осуждают, слышал, как твои воины говорят, что было бы лучше, если бы ты убил меня в тот же день. И ты все это знаешь.
Но, Генрих, они говорят, что ты слишком мягкий, а ты прямо при всех укрываешь меня своим плащом; они говорят, что ты сам ничего не добился, а ты каждый день доказываешь, что достоин каждого слова похвалы, что о тебе пишут в летописях. Ты вовсе не слабый и не такой уж узник собственной судьбы. Ты гнешь свою линию, делаешь, как считаешь это правильным, и никто не может остановить тебя. Разве возможно такое для хлебопашца или кузнеца? Только король может так повести за собой, только король свободен настолько, что может иметь собственное мнение.
Генрих Сюарт, благодари судьбу или Бога, как сам пожелаешь, что ты родился собой и никем другим. Придет время, и ты поймешь, ты узнаешь, почему все именно так, а пока оставайся лишь верен себе, это единственный правильный путь.
А теперь засыпай. Я расскажу тебе о том, как одинокий омега с младенцем на руках нашел пристанище и любовь в маленькой церкви вдали от людей. Слушай же, как все начиналось, слушай, как твой верный омега впервые обрел семью:
Однажды холодной ночью кто-то тихо постучал в дверь, и Стивен Бексворд отложил деревянные четки, готовясь принять случайного путника, пришедшего к нему на свет...