Покорившийся судьбе

      Сначала Уилфреду показалось, что этот худой человек в поношенной одежде, мелькнувший в узком переходе замка, привиделся ему, словно был одним из призраков, по преданиям обитавших в стенах Боденштайна. Но теперь он стоял перед Стюартом, совершенно реальный, из плоти и крови, хотя сам Уилфред все еще не до конца верил в его существование.       В ночной темноте он казался еще страшнее: и без того слишком светлая даже для вальданца кожа теперь пятном белела на фоне растений сада, почти неразличимых в ночи. Когда человек приблизился к нему, Уилфред смог уловить легкий запах омеги, но такой слабый, что базовые ноты его аромата стали слышны, только когда омега поклонился и заговорил, казалось, сдерживая приступ кашля. Голос звучал неровно, иногда и вовсе прерываясь на хрип или сипение, и альфа слегка отпрянул, когда вдруг понял, что омега явно болен.       — Нет, прошу Вас, не бойтесь меня! Я не опасен для Вас, поверьте, мне сейчас еще боязней говорить с Вами… Я выслеживал сначала Вашего брата, короля Генриха, но так и не нашел его, и потому решил обратиться к Вам.       — Обратиться? Может, сначала хотя бы представитесь?       — Ах, простите! — он замешкался и слегка смутился, но тут же успокоился и заговорил уже ровнее, хотя кашель никак не хотел его отпускать. —Меня зовут Габриэль Аддерли, я прислуживаю в Боденштайне, но вы вряд ли меня видели. У меня работа грязная, ко двору не пускают…       — И чего же ты хочешь от меня? Габриэль грустно вздохнул, заметив перемену в тоне Стюарта. Он больше не боялся его, но теперь презирал как низшее существо. Но омегу обнадеживало то, что Уилфред не погнал его прочь, и он снова заговорил, уже осторожнее, стараясь не упустить ни одной детали:       — Еще три месяца назад я был здешним дворянином, а Делбер Аддерли, мой покойный супруг, — произнеся имя своего мужа, Габриэль отвел взгляд и, тяжело вздохнув, продолжил, — был ближайшим человеком короля. Возможно при въезде в Дорф Вы видели большое поместье, оно раньше принадлежало моей семье. Но влияние нашей фамилии при дворе стало слишком велико…       Голос омеги снова задрожал, но теперь уже не от тяжелого кашля, но от слез, внезапно затуманивших его и без того тусклые глаза. Омега имел уставший и болезненный вид. Он больше не держал осанку, спина согнулась, и вот уже знатный Габриэль, известный своим происхождением и состоянием, тер полы в самых дальних частях замка. Омега тихо всхлипнул и продолжил:       — Ричарду сказали, что ребенок Невилла на самом деле от моего мужа. Нас... Нас подставили! По Вальдеку давно уже ходили слухи, но тогда Плантег лишь смеялся. А два месяца назад, когда стало ясно, что Невилл ждет ребенка, Ричард все же поверил этим россказням.       Понимаете, Ричард выходил замуж несколько раз, но что-то никак не получалось, поговаривали даже о его бесплодии. А тут эта беременность… Но я знаю, что Делбер бы никогда и не притронулся к Невиллу, да и он сам… Плантеги любили друг друга, пусть по-разному, но все же. Ричард был одиноким человеком, ужасно сложным, с ним нельзя было поладить. Весь Дорф порой был залит кровью, казни случались каждый день. Но вдруг появился этот мальчик, и Ричарда будто подменили: стоило Невиллу лишь прикоснуться к нему, он успокаивался, гнев сменялся на милость. Этот омега творил чудеса, мог в миг одним лишь взглядом упросить мужа отменить его расправы. И Ричард ценил его и любил безмерно. Вам ведь показывали сокровищницу Боденштайна? Все это принадлежало Невиллу.       «Значит, любил безмерно, так получается… А этот дрожит сразу, если при нем о Ричарде начать говорить. Странная у них любовь была»       — А что же омега? Нам он рассказывал о Ричарде как о тиране, а не как о любимом супруге.       — Господин Невилл? Он не столько любил Ричарда, сколько был предан. Иногда он походил на его верную собачку, даже игрушку. О, я помню день, когда впервые увидел его!— Габриэль мечтательно улыбнулся, видимо, вспомнив былые времена при дворе. — Ричард отдал Невиллу часть замка с тем лишь уговором, что тот не будет ее покидать, но вскоре смягчился и однажды привел его с собой на прием. Какой у него был испуганный вид, но как он был красив… Представьте, я поцеловал его руку, а Невилл, словно бы обжегся, испуганно отскочил и спрятался за спину Ричарда. Такой дикий был, закрытый со всеми, кроме своего альфы… Невилл очень детей любил, как узнал, что у нас четверо, сразу сблизился с нами, постоянно что-то дарил, игрался с ними...       Когда поползли сплетни о моем муже и Невилле, Ричард сперва не поверил. А потом было чудо, у Плантегов получился ребеночек. Весь Вальдек радовался, вот только на следующий день… Моего мужа казнили на глазах наших детей, меня ждала та же участь. Но Невилл умолял Ричарда сохранить мне жизнь, я сам слышал его рыдания. По всему Боденштайну разносились его крики, Ричард всегда умел карать и наказывать… Меня помиловали, но лишили всего, всех титулов, званий и даже родословной, а для бедного Невиила вся жизнь превратилась в сущий ад: Ричард его больше из спальни не выпускал, истязал постоянно, говорят, что даже связывал его, чтобы не сбежал. Но любил его, клянусь, что ненавидел и обожал одновременно, а вот Невилл его бояться начал. А ведь если бы не эти грязные сплетни, глядишь, жили бы сейчас вдвоем, ребенка ждали…       Но я пришел к Вам не с тем, чтобы просить за себя. Я болен и скоро умру, мне не нужно ничего из того, что мне принадлежит по праву, но я хочу другой жизни для моих детей. Каждый винит в своих несчастьях семью Аддерли. После этой истории Ричард еще больше расправ стал учинять, но мой муж не сделал ничего плохого, я вам клянусь! Пожалуйста, верните моим детям украденную жизнь, они не должны расти сыновьями изменника и посудомойщика! Мой старший сын очень умный мальчик, он альфа и сможет служить Вам и Вашему брату. Все остальные беты, но и они не глупы и вполне могут…       — Довольно. Я понял тебя. Я передам Генриху твою просьбу, но за него ответить не могу. Такие решения принимает только король, и ты не должен был беспокоить меня. Но я поговорю с Генрихом, возможно, он придумает, куда пристроить твоих сыновей. А пока пойди прочь, нельзя, чтобы нас видели вместе. Дурной знак… Ну иди, иди, не благодари, сказал же, что поговорю с ним!..       Вот он, тот самый шанс отвадить Генриха от этой вальданской шлюхи. Все вокруг думают, что этот ребенок вовсе не от Ричарда, так почему бы ему не воспользоваться этим? Ведь Генрих сохранил ему жизнь лишь ради этого отродья, но когда он узнает обо всей истории, то никогда больше и не взглянет в сторону омеги.       «Я делаю это не ради себя, а для него. Генрих достоин большего, не может он связать свою жизнь с брюхатым омегой, залетевшим от своего деспотичного муженька! Да и вся эта история не внушает доверия. Аддерли, конечно, не кажется лгуном, но почему вдруг получилось именно с Невиллом? На него взглянешь, так даже не понятно, сможет ли он вообще родить. Худющий такой, и бедра у него узкие… А он мне про чудо! Не создан Невилл для семьи, разве что поиграться с ним разок можно, а вот папами такие не становятся. Генриху хозяйственный нужен, домашний, и я уж постараюсь, чтобы он с таким и был!» — альфа сжал ладонь в кулак. Теперь он точно знал, что не намерен отступить. За что Уилфред так ненавидит Невилла? Иногда он боялся себе в этом признаться, но в глубине души всегда знал: им двигала ревность, отравлявшая его. Брат должен был быть только с ним и никак иначе, а этот омега, так неудачно появившийся в их жизни и разрушивший всю ее до основания, должен был исчезнуть. Кто был с Генрихом с самого начала? Кто поддерживал в минуты падений? Кто радовался победам вместе с ним? Уилфред. Не этот смазливый мальчик, влюбивший его в себя, не омега, беременный от чужака.       Но теперь Уилфред знал, что должен сделать, и потому в последний раз взглянул на пустое Вальданскон небо, уже ощущая вкус победы. Скоро они вернуться в родной Детмольд и заживут так, как жили всегда — вместе и ради друг друга. Уж он-то приложит для этого все усилия.