Покорившийся судьбе

      — Будь же благоразумен! Ты ведь погубишь и его, и себя!       Невилл не знал, что ответить. Он закрыл глаза, словно хотел спрятаться, хотел найти себе укрытие, где не было бы ничьих взглядов, голосов и советов, этого омеги и его строгих речей. Он не хотел быть благоразумным, не хотел быть хорошим и правильным. Невиллу просто было страшно.       Он не умел принимать решений. Отец всегда знал, как нужно поступить, и омега лишь слушался его, не позволяя своим собственным мыслям взять верх. Отец ошибался крайне редко, Невилл верил ему и всегда предпочитал послушание свободе. Неудивительно, что и Ричард сразу распознал эту черту в забитом и напуганном мальчике, которого нашел у брата. Маленький омега, украденный из родного дома, был словно маленькой бродячей собачонкой, которую только приласкаешь—она провожает до самого дома и грустно скулит, если закроешь дверь.       Но Ричард его впустил и превратил в нечто вроде легенды Боденштайна. Красивый омега, пугливый и ужасно преданный своему хозяину-мужу редко показывался обитателям замка, и потому каждое его появление всегда становилось событием, которое хоть и обсуждали, но шепотом.       Поначалу Ричард был ласковым и нежным. Он часто целовал Невилла, игрался с ним, словно с ребенком, легко поднимая его на руки, такого маленького и послушного. Невилл любил его сильные руки, голос, в котором, как ему казалось, слышался шелест рясы отца. Ричард защищал его от всех невзгод, Невилл получал все, что хотел, лишь за то, что был просто рядом с альфой. Это вполне устраивало обоих до некоторого времени.       — Не бойся, он не тронет тебя и ребенка. Отпусти его, ведь ты ничего не теряешь!       — Простите, — Невилл слегка замялся, не зная, как ему стоит ответить, — но я не совсем понимаю, о чем Вы. Я люблю Генриха.       Джеймс невольно улыбнулся, услышав от этого мальчика столь наивную фразу.       — Милый Невилл, ты любишь совсем не Генриха, но того человека, которым он хочет казаться для тебя, — омега, задумавшись, отвел взгляд. — Пойми, Генрих один из тех молодых людей, кто вечно считает себя несчастным, причем винит в этом всегда других. Он с детства такой: сделает все, что только попросишь, вот только какой спектакль он при этом разыграет… Невилл, ему нравится быть жертвой обстоятельств, нравится жалеть себя. Но больше всего он любит представлять себя героем, видеть во всех своих поступках подвиг и самопожертвование. Теперь понимаешь?       — Да, но при чем здесь наши отношения? Мне казалось, я нравлюсь ему…       — Я скажу тебе больше. Ты не просто нравишься ему, он даже хотел сделать тебя своим мужем. Меня обманул, чтобы ты смог в Детмольд приехать…       — Значит, дело все же во мне?       Невилл почему-то разозлился. Он давно уже не чувствовал себя так, словно ему хотелось прямо сейчас сорваться на Джеймса, говорить с ним так строго и громко, чтобы он больше никогда не посмел… Не посмел сделать что? Невилл вдруг замер, когда понял, что все ужасные слова в его и Генриха сторону были не более чем холодным и точным логическим расчетом. Все было верно, Джеймс не упустил ни одной детали. Кажется, Невилл начинал понимать.       — Нет, простите. Вы ведь хотели сказать совсем другое, — продолжил Невилл. Его голос почему-то стал спокойным, но это было скорее штиль перед бурей. — Думаете, его любовь ко мне — это один из тех самых подвигов? Думаете, он любит меня, чтобы жалеть себя, чтобы все вокруг хвалили доброго короля Стюарта, спасшего несчастного мальчишку? Значит, Вы думаете, что Генрих настолько низок, настолько неискренен, что способен даже выйти за меня, только чтобы… только чтобы считать себя героем и великим мучеником!       — Наконец ты начал понимать меня. Но дело тут не в его низости, милый. Он любит тебя вполне искренне, по-настоящему, вот только любовь ваша… И будет его подвигом. Много лет назад я вышел за Этана, и этот союз принес мне столько же горя, сколько и счастья. Я слышал в свою сторону немало обвинений, но самое страшное, то, за что я не могу себя простить, это то, что Этан ушел из-за меня из семьи. Невилл, я ведь разрушил его жизнь, обратил в прах все, на чем она держалась. Да, мы были счастливы, но какой ценой… А чем готов расплатиться ты, чтобы остаться с ним?       — Я могу отдать все, что имею хоть сейчас. Вот только платить мне особо-то и нечем, — усмехнулся Невилл.       — Ошибаешься милый. Есть у тебя одна… вещь, от которой только откажись, я клянусь, что тут же дам согласие на вашу свадьбу. Станешь мне как родной сын. Я не посмотрю на твое происхождение, как ты жил со своим королем мне тоже неинтересно, вот только эта деталь…       — Чего вы от меня хотите?       — Избавься от своего ребенка. В комнате повисла тишина. Невилл посмотрел на него с такой злостью, что, казалось, еще секунда, и он набросится на него. Вырвет его прекрасные золотые волосы, словно кошка, выцарапает небесного цвета глаза. Он лишит Джеймса его красоты, ведь такой уродливый, такой ужасный человек не может быть и не должен быть таким красивым.       Как он посмел? Как он посмел предложить ему убить своего ребенка? Неужели Генрих бы не смог любить его, зная, что у него есть сын? Нет, Стюарт любит его любым, он любит и этого ребенка, ведь он так ласково целует его живот, так ласково укрывает его одеялом, чтобы омега не замерз. «А то ребеночку плохо будет»— вот фраза, которую Генрих всегда повторял, когда Невилл отказывался от его заботы. Неужели это все лишь игра в героя? Невилл не верил.       — Уходите. Уходите отсюда. Вы сказали достаточно, я вижу, какой вы человек. Довольно, я не хочу вас видеть, возвращайтесь к себе на родину.       — Какой гордый! Да знаешь ли ты, какова будет твоя жизнь с этим ребенком в Детмольде? Это ведь сын твоего короля, врага нашего народа. Даже не надейся, что он сможет править. Я удивлюсь, если он вообще сможет выйти в свет, не услышав ругательств в свою сторону. А ты… В глазах детмольдцев ты будешь кем-то вроде продажного мальчишки, если не хуже. Такой жизни ты хочешь? Откажись от Генриха, если тебе дорог твой сын. Потеряйся в этой стране, найди себе укромное местечко, там же и мужа. Да и расти своего ребенка, только не путай жизнь моему, слышишь! Ты погубишь Генриха! Погубишь!       — Пойдите прочь! Низкий, низкий Вы человек! Вот потому и нет у Вас запаха, что Вы не омега, Вы бесчувственный, Вы…       — Бесчувственный?! Низкий?! Я никогда не думал, что услышу такие слова от вальданского безродного мальчишки,— Джеймс криво улыбнулся. — Смотри на меня! Я — его папа, тебе ясно это? Поверь мне, стоит мне только сказать ему оставить тебя, он помучается, пострадает, но выберет меня и мою любовь. И тебе тоже нужно сделать выбор, причем довольно простой: остаться никому ненужным с ребенком на руках, или стать королем процветающей страны. Ведь не секрет, что Этан передаст все, что имеет, Генриху.       Невилл ничего не ответил.