Покорившийся судьбе

      В замке было тихо, казалось, весь Боденштайн отправился на покой, лишь в смотровых башнях горели маленькие огни караульных. Генрих ужасно нервничал, он шел в темноте почти на ощупь, не разжигая взятую с собой свечу, чтобы не привлечь к себе внимание случайного обитателя замка. О том, что этой ночью они будут вместе, не должна была узнать ни одна живая душа: Генрих еще не объявил своего решения Этану, и их близость сейчас вполне могла считаться предательством Детмольда.       Он аккуратно постучал в дверь. Через минуту она тихонько отворилась, и Генрих увидел Невилла, явно подготовившегося к встрече. Омега старательно уложил волосы, использовав огромное количество всевозможных украшений, что очень удивило Стюарта, ведь он сам никак не готовился, разве что на всякий случай сменил рубашку. Насколько Генрих успел заметить, омеги Вальдека уделяли большое внимание волосам, и даже их собственные платья порой меркли в блеске драгоценных камней, которыми они украшали свои прически. Детмольдца, привыкшего к дорогим нарядам, такой подход удивлял, хотя Генрих находил во всем этом и некую прелесть.       В первую очередь его привлекали покорность и послушание, по правилам которых жили вальданские омеги. В Детмольде вряд ли можно было бы найти омегу, который был бы таким же смиренным и преданным, как вальданец. Генрих не хотел себе в этом признаваться, но ему нравилось то, как Невилл беспрекословно выполнял его приказы, как просил его о чем-то, смущенно опустив взгляд.       Вот и сейчас Генрих не мог на него налюбоваться. Невилл слегка поклонился и хотел было поцеловать руку альфы, но Генрих решил, что это будет лишним, и мягко прижал омегу к себе. Они стояли вдвоем в абсолютной тишине. Невилл не шевелился, он боялся разрушить момент их уединения, ведь Генрих не хотел, чтобы кто-то заметил их, и потому уже скоро собирался уходить. Но у омеги были совсем другие планы на эту ночь.       — Я вот свечу принес, думал, вдруг у тебя не будет…—Это было первое, что пришло в голову Генриху. Наверное, он никогда в жизни не говорил ничего более неуместного, но Невилл, кажется, простил ему эту неловкость.       — Как видишь, у меня есть, — Невилл указал ему на лампаду, рядом с которой на столе лежали пустые пяльцы. Омега немного помедлил с ответом, явно не ожидая, что они будут обсуждать свечи, так что тему для разговора нужно было менять. И чем скорее, тем лучше. — У меня тоже есть для тебя подарок, — Невилл хитро улыбнулся и достал из рукава расшитый платок. —Вот, это тебе, я вышивал узор своими руками, на нем остался мой запах, так я буду с тобой даже в Детмольде.       Это был маленький платочек с аккуратной голубой каймой и рисунком вересковой ветви, вышитый светлыми нитками. Действительно, от него шел родной медовый запах, и Генрих мечтательно улыбнулся, вдохнув слегка горький аромат. Альфа взял его руки в свои и только сейчас почувствовал, что ладони Невилла были покрыты мелкими ранками.       Генрих вспомнил, как однажды видел Джеймса, мужа Этана, за его вышиванием. Джеймс обыкновенно не подпускал никого к своим пяльцам, но альфе удалось тайком под вечер проникнуть в покои брата, где он и застал омегу. Глазам юного Генриха открылась ужасная картина: ладони Джеймса были исколоты иглой, он то и дело вытирал кровь, чтобы она не попала на работу. Когда альфа набрался смелости и, выйдя из своего укрытия, которым ему служила высокая ширма, спросил, зачем Джеймс так мучает себя, омега грустно улыбнулся и показал ему портрет Этана, который он и вышивал. «Потому что люблю», — таков был ответ.       — Невилл, я тоже тебя… Спасибо. У тебя очень хорошо получилось. Но я пришел не за этим. Нам… Нам нужно поговорить. Только не волнуйся! Тебе сейчас нельзя… Вот, присядь на кровать, а я подле тебя, хорошо? У меня нет времени все хорошо объяснить, поэтому слушай меня внимательно, я знаю, ты сумеешь понять. Ладно, ближе к делу.       Генрих усадил его рядом с собой и заговорил, стараясь усмирить свое волнение:       — Помнишь, той ночью ты сказал мне, что я должен радоваться тому, что родился королем? Так вот слушай. Я уже говорил, что мой завтрашний отъезд—чистая формальность, я вернусь как только все проблемы по присоединению Вальдека к моей стране будут решены. Но ведь тогда нам нужно решить, что же будет с нами. Понимаешь, я ведь не смогу остаться здесь, в Дорфе, я должен быть в столице, там, где Этан всегда сможет найти меня.       Да, Невилл, он даровал мне земли, но я не могу и шагу ступить без его воли. И потому… Мне больно говорить об этом, но я должен был убить тебя, ты это знаешь. И Этан, он… Он считает, что ты мертв, Невилл. Нет, не пугайся! Мои воины не раскроют этой тайны, а простые вальданцы, видевшие тебя, вряд ли когда-то даже встретят моего брата. Но мне нужно поговорить с ним, все ему рассказать и убедить, что ты не опасен для короны, и тогда…       — И что же тогда? Твой брат никогда не примет меня, все детмольдцы считают меня подстилкой Ричарда, я знаю, не переубеждай, и Этан не допустит, чтобы я был рядом с тобой. Боже, Генрих, прошу тебя, не говори ему! Я последую за тобой в любом обличии, под любым именем. Назови меня хоть своим рабом, только сделай так, чтобы он не разлучил нас, я готов заплатить за это своим прошлым и своим будущим!       — Невилл, умоляю, не нервничай, подумай о ребеночке. Он же не виноват! И ты совсем не знаешь Этана, я вырос с ним, он воспитал меня, заменил мне родного отца. Этан обязательно полюбит тебя и малыша, вот увидишь. Вдруг Генрих переменился. Он снова занервничал, опустил взгляд и несмело достал маленькое колечко, слегка погнутое в нескольких местах. Невилл вздрогнул. Теперь он ужасно боялся за свою судьбу и судьбу ребенка, а это замешательство Генриха и кольцо только усиливали его волнения. Генрих придвинулся к нему чуть ближе и тихо сказал:       — Но главное сейчас другое. Вот, возьми, это мой тебе подарок, сегодня прошел ровно месяц с того дня, когда я впервые увидел тебя. Это кольцо, оно не самое красивое, я знаю, но оно важно для меня. У нас в Детмольде есть традиция: когда альфе исполняется пятнадцать лет, он делает кольцо в подарок омеге, который станет его мужем. Признаюсь, к тому моменту у меня уже был суженый, но наша свадьба не состоялась, я расскажу в другой раз. А теперь оно твое. Запаха на нем не сохранилось, но я повсюду возил его с собой, потому оно и такой… необычной формы. Тут, конечно, нет камней и узоров, да и сплав оставляет желать лучшего…       — Генрих, это самое красивое кольцо, что я когда-либо видел! Я думал, что ты забыл про этот день. Со свечкой пришел!..       Невилл довольно надел кольцо на указательный палец, но, встретившись с осуждающим взглядом Генриха, усмехнулся:       — А это уже наша традиция. Пока я не стал твоим, на безымянный надеть не могу. Но мы можем это легко исправить.       И Невилл осторожно прикоснулся кончиком указательного пальца к уголку губ альфы и нежно очертил верхнюю губу, а затем плавно соскользнул на нижнюю. Генрих отозвался тяжелым вздохом, он был слегка удивлен порыву омеги, но не препятствовал ему, давая вдоволь насладиться игрой. Невилл осторожно раздвинул его губы и проник внутрь. Омега бережно ласкал его десны, стараясь сделать как можно приятнее, как вдруг почувствовал язык Генриха, мягко коснувшийся подушечки пальца. Генрих погладил Невилла по голове и демонстративно взял его маленький пальчик глубже, до самой основной фаланги. Альфа явственно ощущал металлический привкус от кольца, но он добавлял их ласке особенной выразительности, и потому Генрих не противился. Невилл так же медленно высвободил палец и облизнул его, а затем смущенно опустил взгляд, будто бы это вовсе не он минуту назад ласкался к Генриху.       Альфа недолго думая поцеловал его и хотел было отпустить его, но застенчивость Невилла снова улетучилась, и он крепче обнял Генриха, чтобы стать к нему еще ближе. Альфа страстно ласкал его губы, верно решив, что омега не против, и потому азарт разрастался в нем с каждой секундой.       Спустя какое-то время Невилл отстранился от Генриха. Омега, блаженно улыбнувшись, посмотрел на Генриха, который теперь заразился его настроением, и игриво прошептал, ласково потрепав волосы альфы:       — Может, всё-таки останешься со мной на ночь, м?       И Генрих тяжело вздохнул, осознавая свое поражение, и опрокинул омегу на постель.