Пробуждение принца

      Если бы сновидцу пришлось выбирать, чего именно ему больше всего не хватает в Эссосе, он бы не на шутку призадумался.       В первую очередь, скорее всего, он бы назвал соевый соус. Юноша почти что физически страдал за каждым приемом пищи — без любимой приправы все казалось недостаточно соленым, ароматным, а под дурное настроение и вовсе пресным. Язва Визериса тоже радости не доставляла — после того злополучного пира в Ваэс Дотрак желудок принца будто завалило камнями и завязало узлом. Кроме того — словно и так проблем было мало! — после жирного и пряного мяса сновидца мучила отвратительная частая отрыжка, и ему приходилось из последних сил держать себя в руках, чтобы не упасть в грязь лицом перед Дейнами.       Второй недостающей вещью был интернет. Карты, справочники, музыка, социальные сети — юноша никак не мог свыкнуться, что всего этого у него теперь нет. Отсутствие телефона как такового его не особенно беспокоило — да, первое время без привычного веса в кармане прошло под эгидой вечных нервозов, но это перебарывалось. Отсутствие интернета — ошарашивало и сбивало с толку. И, честно говоря, принц не находил этому объяснения. Он никогда не считал себя настолько зависимым — как оказалось, даже попадание в обожаемую вселенную не перечеркивало вроде бы безобидные привычки. Порой, лежа на земле и смотря в звездное небо, он думал, как хорошо, наверное, было бы сейчас зайти в предлагаемые видео, выбрать джазовый плейлист по душе и на час отключиться от реальности.       То, что реальностью он считает сериальную версию выдуманного мира, до него доходило далеко не сразу.       Продолжая рассуждать, сновидец не отказался бы от общественного транспорта. Да хоть от тех же маршруток. Сколь угодно переполненные, душные и неудобные, они ехали многократно быстрее, чем он сейчас. Дотракийское море с каждым днем все сильнее действовало ему на нервы — равно как и конь, на котором принц его пересекал. Куда бы юноша ни повернулся, куда бы ни упал его взгляд — повсюду виднелась лишь трава, сухая и серо-зеленая, заходившаяся желтыми волнами на ветру. Под ногами бессменно лежали песок и пыль; от общей однообразности так тошнило, что даже иссохшиеся, наполовину выеденные насекомыми ящерицы на дороге казались чем-то любопытным и захватывающим.       Да, мечтательно думал сновидец, а мог бы сидеть где-нибудь под кондиционером и горя не знать. Жара в Эссосе стояла просто невыносимая. Плотная, закрытая вестеросская одежда Визериса не годилась для степной духоты; парень боялся представить, каково было Мормонту в железных доспехах. Даже ветер здесь был горячий и давящий — до ближайшей реки оставалась еще пара дней пути. Юноша не возлагал особых надежд на Скахазадхан — воды в ней, судя по описаниям, были медленными и бурыми; в Миэрине из нее даже пить брезговали. Но, возможно, в ней можно выловить щук: уже какая-то еда. Хотя сир Ульвик Уллер готовил очень сносный суп из собачатины, мясо степных собак было очень жилистым и сухим. Чтобы скрыть это, рыцарь порой добавлял в него столько дикого лука и листьев одуванчика, что Визерис чуть ли огонь носом не выдыхал. Но, стоило отдать дорнийцу из Адова Холма должное — такая еда отгоняла навязчивое эссоское тепло и надолго успокаивала чувство голода.       Оглядываясь назад, сновидец едва ли понимал, как ему в тот вечер удалось убедить сира Эртура отправиться с ним и Эуроном в залив Работорговцев. Что повлияло на старого рыцаря сильнее — возможность перестать терять время, следуя за кхаласаром, или же обещание привести дорнийцев к «Молчаливой» — оставалось неизвестным, но крайне приятным фактом. Разумеется, это решение вызвало негодование — в основном со стороны Джона и лорда Тремонда Гаргалена, особо настаивавшего на убийстве железнорожденного, но остальные рыцари и лорды как-то смогли их переубедить. Ваэс Дотрак все они покинули с лучами рассвета; Эурон забрал себе лошадь одного из убитых. Впрочем, разрешения он и не спрашивал.       Юноша с теплой грустью вспоминал последнее прощание с Дени. В последний момент сестра подбежала к нему и молча впихнула в руки целый куль самых разных вещей. Даже спустя несколько дней принц удивлялся, находя среди них что-то неожиданное и несуразное. Больше всего смеха у него вызвал тяжелый дотракийский пояс, который он когда-то отверг. Много позже, рассматривая отблески пламени на золотых медальонах, Визерис меланхолично погладил грубые украшения и убрал пояс на дно походной сумки.       Я ведь правда очень скоро буду нужен ей, думал он. Кхал Дрого поедет разорять лхазарян и к концу сезона погибнет. Она лишится как мужа, так и ребенка, останется с жалкими остатками кхаласара — и с тремя драконами. А из всей поддержки — один Мормонт. Сказать, что поступает совсем уж неправильно, у принца язык не поворачивался — в Вестеросе протекают все остальные сюжетные линии, так что разумно и логично попытаться как-то проявить себя там, а не ждать новых проблем от дотракийцев. Он неуютно поежился, касаясь пальцами раны на щеке. Черно-коричневый, грубый и сильно впалый в кожу струп растянулся от виска до практически края губ; больше всего отмершей кожи ощущалось под скулой. Сновидец не знал, гордился ли Визерис своей внешностью, но теперь красавцем его и слепой бы не назвал. Хорош Таргариен с ожогом на пол-ебла, мрачно размышлял юноша. Десять из десяти просто, король года.       — На парочку эту всем любо глядеть, — звонко пропел Эурон, неспешно подводя к нему лошадь, — прекрасная Дени и бурый медведь!       Сновидец прыснул со смеху, прикрывая глаза ладонью. Блядь, Эурон, со смехом подумал он, сгибаясь напополам в седле. Меня чувство вины терзать должно, а не хохот.       — Чего кислый сидишь, вашество? — ухмыльнулся ему Грейджой. — Песен веселых не знаешь?       Мужчина безнаказанно пользовался тем, что они с принцем ехали в самом конце небольшого отряда, и пел в свое удовольствие, стоило дорнийцам перейти хотя бы на рысь. Визерис имел своеобразную честь выслушать от него добрую дюжину скабрезных и шутливых песенок — «Мэгетт веселой девицей была», «Ужин у миледи», «Цветик-цветочек» и прочих, коих он и не мог вспомнить. Эурон не обходил стороной и разбойничьи песни железнорожденных — после «Кровавой чаши», правда, юноше показалось, что лорд Гаргален стал бросать на них уж слишком гневные взгляды, но останавливать разошедшегося пирата не стал. Голос у Эурона был неплохой, с приятной хрипотцой; он казался жерновом, перемалывающим маковые зернышки. Кроме того, юноша откровенно сомневался, что мужчина прислушается к нему.       Возвращаясь к настоящему, сновидец пожал плечами и отвел взгляд. Песни он, может, и знал — только вот не из этого времени. Да еще и гитары под рукой нет…       — У половины больше одного куплета не помню, — соврал он. Уж что-что, а песни у него в голове откладывались, как таблица умножения. — Что до веселых… Разве что про козла отпущения знаю.       — Ну-ка, ну-ка? — оживился Эурон, хитро посверкивая оставшимся глазом. — Не слышал такой. Придется тебе, вашество, теперь утолять мое любопытство, — произнес он, наклоняясь к нему и умудряясь оставаться в седле.       Визерис неловко улыбнулся и опустил взгляд. Мысленно изменив несколько слов, он кашлянул и тихо начал:       — А в лесу одном, вот в каком — забыл, жил да был козел — роги длинные…       Здравствуй, безумие, в то же время думал он. Я живу в Эссосе, но продолжаю петь Высоцкого. Но мужчина не возражал, а дорнийцы продолжали ехать впереди на отдалении, переговариваясь между собой, и потому сновидец не смолкал, отстукивая по передней луке ритм:       — И пощипывал он травку, и нагуливал бока, не услышишь от него худого слова…       Сама тема песни, правда, и ситуация тягостно напоминали о первом разговоре с Эуроном после их отбытия из Ваэс Дотрака. Без лишних слов и выжиданий Грейджой так же подъехал к нему и спросил:       — И как же ты, вашество, умудрился обжечься без огня?       В тот момент сновидец и не знал, что думать. Рассказать, как есть — про призрачного наблюдателя, воскрешенных и собственные смерти? Ему и самому это казалось дичайшим бредом. Соврать — тоже мимо: мужчина наверняка заметил, что никаких факелов или чего-то раскаленного среди трупов не лежало. Оба выхода из ситуации выглядели одинаково неприятными; третьего же он не разумел. Протяжно выдохнув, принц произнес:       — Не знаю, поверишь ли ты, если я скажу правду…       — Нарвался на колдуна?       Юноша удивленно вскинул голову. Эурон сказал это совершенно обыденным тоном, будто встречался с магией ежедневно. Железнорожденный спокойно наблюдал за ним, расслабленно сидя в седле и придерживая одной рукой поводья. Он не улыбался, но и не хмурился; прочитать мысли по его лицу было невозможно. Принц склонил голову и почесал затылок. В принципе, наблюдатель считался за колдуна — магией он обладал немаленькой. А вдруг Грейджой потребует подробностей — что тогда? Ответить, что на Визериса напрыгнула обиженная тень, которой надоело его воскрешать раз за разом?       Но, если подумать, Эурон в плаваниях должен был видеть и более дикие вещи, подумалось ему. Почему бы не ухватиться за соломинку, когда ее саму предложили?       — Можно и так сказать, — уклончиво выдавил он. — Я даже не успел защититься.       — То-то я вижу, что ни пузырей у тебя, ни отеков, — так же мирно заметил мужчина. — Просто черный след, будто омертвело враз все.       — Ты прав, — охотно согласился юноша. — Той щекой я ничего не чувствую.       Пират покачал головой и, прикрыв глаза, поцокал языком.       — Нажил ты себе серьезных врагов, вашество, — прошелестел он. — Даже колдунов они на тебя не жалеют.       Визерис из прошлого виновато опустил голову, радуясь внезапно отыскавшемуся козлу отпущения. Визерис из настоящего, не на шутку осмелев, залихватски допевал про козла придуманного:       — Он с волками жил — и по-волчьи взвыл, и рычит теперь по-медвежьему!       Эурон заливисто рассмеялся, хлопая себя по ноге, и даже как-то хитро свистнул сквозь зубы, поджав нижнюю губу. Радостно оглянувшись, принц заметил, что незаметно для него некоторые дорнийцы стали ехать ближе к ним.       — Что вы все про медведей да козлов, — деланно горестно выкрикнул сир Уильям Уэллс. — Спойте уж про прекрасную даму!       — Не о Крапинке ли Сильве ты говоришь? — весело спросил у него светлый сир Геррис Дринкуотер. — А, может, о рыжей Валене?       Принц, осмелев, привстал в седле и с широкой улыбкой громко крикнул им в спины:       — Коли одолжите лютню, сир Уэллс, я спою вам не просто о даме — о королевне!       Оба рыцаря обернулись к нему, избегая смотреть на Грейджоя. Сир Дринкуотер ослепительно улыбнулся, от чего его светло-голубые глаза засияли еще ярче. Отстегнув от седла чехол с лютней, он слегка развернул пегого жеребца и грациозно протянул юноше инструмент.       — Не о Нимерии ли и десяти тысячах ее кораблей ты решил спеть? — поинтересовался дорниец, продолжая держать у его лица лютню. Сновидец ухмыльнулся и наклонил голову.       — Нет, — ответил он, забирая лютню. — О королевне-птице.       О, эту песню он мог сыграть хоть с закрытыми глазами. Юношу не смущали ни двойные струны лютни, ни ее непривычный вес и форма — он знал эту мелодию, как свои пять пальцев, и играл ее столько раз, что и не мог упомнить. Переведя лошадь на шаг — вдалеке уже виднелись желтые руины Ваэс Эфе; стало быть, скоро они все равно встанут на привал — он перехватил инструмент и быстро настроил лады. Вышло не так хорошо, как хотелось бы, но лютня была хотя бы не расстроена. Визерис пробежался пальцами по струнам, привыкая к их звучанию, и, поудобнее перехватив гриф, начал до боли знакомую песнь:       — Я пел о богах и пел о героях, о звоне клинков и кровавых битвах…       Он мечтательно посматривал на горизонт, грезя о тени у разрушенных стен и восторге от ночевки в загадочных развалинах. Сновидец не знал, придумал ли Мартин предысторию древнему гискарскому городу или просто поместил его на карту у истока грязной реки, дав странное название «Город оков». Ему нравились руины сами по себе. Они завораживали, покоряли воображение. Еще с детства он постоянно сбегал на территорию разрушенного завода или в заброшенные дома, представляя, что ходит по прямым, как стрела, улицам Вавилона или покоряет замысловатые пирамиды Хампи. От Ваэс Эфе он не ожидал ничего сверхъестественного — но оно ему и не было нужно: он полюбил бы руины любыми.       — Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье, полетим с тобой в ненастье — тонок лед твоих запястий…       Юноша видел, что эта песня пришлась попутчикам куда сильнее странной басни о козле. Юный Эндрю Дальт то и дело оглядывался, смотря на принца восхищенными глазами; сир Уильям Уэллс, похоже, был крайне доволен. Порой сновидец замечал, что даже сир Эртур Дейн одобрительно смотрит на него и хмыкает, кивая племяннику. Окрыленный невиданным успехом, принц продолжал перебирать струны и петь о безымянной королевне, с которой не видать ему счастья.       — Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету…       Поздним вечером, прислонившись к остаткам некогда высокой городской стены, Визерис продолжал играть любимую мелодию, попеременно настраивая музыкальный инструмент — сиру Дринкуотеру так понравилась песня, что он не стал забирать его. Геррис в принципе оказался весьма веселым, стоило ему разговориться; рыцарь даже пошутил, что, если для Рейгара королева проглотила книгу и свечку, то для младшего сына съела целую лютню.       Скоро наступала очередь сновидца нести дозор; обычно он проводил его вместе с Эуроном — остальные дорнийцы бодрствовать с пиратом откровенно брезговали — но сегодня сир Эртур отчего-то настоял, что дежурить будет он. Визерис против не был, но подозревал, что все это неспроста.       Как оказалось, не зря. Выждав, когда остальные мужчины уснут, Дейн тихо, но настойчиво поинтересовался:       — Что тебе известно о Джоне?       Сновидец внутренне зашелся в истерическом хохоте. Внешне он лишь пару раз моргнул, слегка дернул головой и хмыкнул.       — Немногое, — да уж, выкладывать всю историю лорда Сноу, который по сюжету должен был сейчас куковать на Стене, явно не стоило. — Он — сын моего отчаянного старшего брата и северянки, вскружившей ему голову на турнире. Именно ее вы охраняли в Башне Радости, — он повернулся к старому рыцарю. — Вам помог Джон Коннингтон, не так ли? Поэтому вы назвали моего племянника в его честь?       — Мальчик — бастард, — горько заметил Эртур, качая головой. — Сначала мы скрывали его в Железном лесу, у Айронвудов; принц Оберин настаивал, чтобы весь Дорн выступил против узурпатора, но принц Доран… Лорд Мартелл понимал, что ни северяне, ни другие королевства не смирятся с бастардом на престоле. Не знаю, что нашептал ему Джон Аррен, но через какое-то время Дорн согласился видеть королем Роберта Баратеона, а не Эйгона Таргариена.       Старый рыцарь тяжко вздохнул, взъерошивая короткие волосы. Его и без того хриплый голос сошел чуть ли не на шепот.       — Мне стоило остаться у Башни, — сокрушенно продолжил он. — Останься я, у моих собратьев был бы шанс…       — Не был, — печально ответил Визерис, обнимая коленки. Он прекрасно помнил безрадостный исход того боя. — Если бы вы остались, то тоже бы погибли, и Джона забрал бы лорд Старк.       — Правда? — удивленно посмотрел на него Эртур. — Даже несмотря на… Моего короля?       — Ради сестры, — принц вздохнул. — Ради сестры он сохранил бы эту тайну и воспитал ребенка, как своего бастарда. Он — Старк, а они помешаны на чести.       И пока не могу сказать, хорошо это или плохо, подумал он. Мы с этим новым Джоном едва ли парой слов перебросились. Понимая, что должен как-то снизить уровень своей несказанной прозорливости, юноша быстро добавил:       — У него серые глаза, не как у вас. Пускай мы с братом редко общались, я помню, как однажды он рассказывал о той девушке. Он говорил, что в ней больше севера, чем в иных лордах. И что волосы у нее темные, как каштан, — он пожал плечами. — Я был слишком мал, чтобы понять, что же в этом красивого — да и сейчас вряд ли пойму. Но именно это я и вижу в Джоне.       Эртур поднял голову к звездному небу, распахнувшемуся над обломанной крышей низкой пирамиды. Лицо его казалось безмерно уставшим и переполненным болью, словно тайна, которую он столько лет держал глубоко в себе, все же отравила его и выжгла изнутри. Сновидец рискнул и, сцепив пальцы, пододвинулся ближе к нему.       — Я сожалею, — когда рыцарь скосился на него, юноша виновато добавил: — О моем брате и вашей сестре. Я и представить не могу, как вы это вынесли…       — Эшара была готова выпрыгнуть из окна, потеряв дитя, — тихо сказал мужчина. — Не знаю, кого и благодарить за то, что кормилицы успели ее оттащить. Когда Джон передал ей в руки сына моего короля, я… — он отвернулся, смотря не на лики гарпий на стенах, а просто — в пустоту. — Она впервые за долгое время улыбнулась.       Визерис молча положил ладонь ему на плечо и несильно сжал его. В кои-то веки он был рад, что хоть одна его смерть спасла чью-то жизнь.