***
В шумной таверне как всегда было много народу. На дворе этого мира было военное время. Уже как начался второй десяток Второй Гражданской Войны Драконов. В этой войне пришлось принять участие и людям. Точнее, в этот раз Драконы пошли не против Ящеров, а сразу пошли на людей, решив, что победить человека гораздо проще. В Первой Войне большое значение сыграли Убийцы Драконов — новые Убийцы, кому передавались силы, способные убить Ящеров. В этой, которая происходило более чем через три столетия от Первой, решили возобновить данную программу по обучению, но, чтобы не происходило бунтов и предательств, как в прошлом, было принято разработать новую магию. Но не все Убийцы попадали под неё, которая имела небольшие ограничения, как по законам, так и по природе происхождения. Первые Убийцы, ступившие в ряды войск или обучающиеся с детства, всё ещё владели той древней магией, которой обучали многие века назад Убийц. Этот город был вблизи границ сопротивления, поэтому в таверне большая часть людей — солдаты. Они веселились, распивали алкоголь, смеялись, рассказывали друг другу байки, иногда пытаясь флиртовать с официантками-кокетками. Те лишь скромно улыбались и спешили покинуть буйную компанию и выполнить следующий заказ. Все здесь были оживлены и увлечены этой жизнью. Не было войны. Но и мира не было. По последним сводкам новостей люди выигрывали. Драконам приходилось отступать от наступающей армии людей, оттесняющей границы. Казалось, что ещё немного и победа будет в их руках. Ещё немного и можно будет ухватить её. У барной стойки, где бегала красивая молодая девушка и постоянно подливала в кружки хмельной напиток, сидело несколько бойцов и о чём-то разговаривали. Один из них был облачен в непривычную черную экипировку и длинный плащ, сильно отличающуюся от одежды обычных служивых, а поверх этого чёрного одеяния на спину ему, еле доставая лопаток, спускался растрепанный густой хвост белых волос, которые непослушно свисали по бокам его, не затянутые тугой резинкой, как и его встрепанная челка. Они были белыми, отдавая серебристым и голубоватым оттенком на свету, слегка почерневшие у корней от постоянной сажи и пепла в воздухе, окружающем его. Кожа его отливала бронзовым оттенком, а кое-где проглядывали причудливые голубые узоры, клыками задевающие кожу на его лице и обрамляя его. Он о чем-то говорил с рядом сидящим полным солдатом, на голове которого проглядывала лысина, говорившая о его немолодом возрасте. Мужчина, постоянно отпивающий от пивной кружки несколько глотков залпом, обращался к молодому парню, словно допрашивая того, но дружески и приветливо, развернувшись вполоборота. — Так, значит, ты у нас из Убийц? Хоть вас и много у нас, но в этом посёлке, да и за всю службу, только пару раз видел. Такие вот дела, — он постоянно подмигивал смуглому собеседнику, смешливо хихикая и между слов отпивая алкоголь из кружки, — И много ли вас таких здесь? — Да я здесь один, — парень надменно улыбнулся, косо кинув взгляд на приставшего мужчину. Всем видом своим он показывал, что до таких низких служивых ему нет дела, но и в то же время было видно, как ему приятно, что на его личность хоть кто-то обратил внимание. — Ну, что? Как дела на фронте, малец? Ты уж прости моё любопытство, но здесь без битв мы загибаемся, зависая по вечерам в этой прокуренной таверне. Ну, хоть что-то скажи, а? А-то и весточки не узнаешь, — мужчина опять подмигнул парню и отпил остатки пива из кружки, громко стукнув по столешнице, призывая наполнить её. Парень лишь усмехнулся выходке мужчины, но всё же решил составить компанию: — Ну… Многого сказать не могу, но Драконы отступают. Особых проблем они не представляют нам, а уж Убийцам… Понимают, что мы слишком сильны, вот и отступают, поджав хвосты. С другой стороны на соседнем месте сидел ещё некто, покрытый песчаным плащом и капюшоном и не выдающий свою личность. Он молчаливо ел свою порцию, словно не обращая внимания на всех других, но было ясно, что этот незнакомец тоже внимательно слушает историю одного из самых элитных войск. По одежде он был похож на обычного путника, которых тут тоже было достаточно, поэтому никто и не обращал внимание на его фигуру. — Ох, а сам хоть не боишься? — не унимался мужик. — Чего? — Ну… — толстяк наклонился немного к парню, слегка понизив свой тон, чтобы меньше ушей слышали его вопроса, — ведь Убийцы…ну…вы, разве, не сойдёте потом с ума? Я много таких страшилок слышал… Парень залился насмешливой улыбкой и замотал головой. — Нет. Уж точно кто-то байки гоняет. — А ты не боишься стать Драконом? Или таким же, как…ну, знаешь же, слышал, я думаю, историю про Дракона, который был Убийцей, а потом…вот, он же сейчас и не за Драконов, и не за Людей. Сам по себе. Говорят, что он так же разоряет деревни и убивает Драконов. По слухам он же…это…древний очень… — мужчина пытался подобрать подходящие слова, но постоянно прерывался, будто пытался руками поймать ускользающий песок. Парень почему-то не улыбнулся и не усмехнулся, как прошлые разы, а серьезно глянул на мужчину. Где-то с боку появилось ещё несколько слушателей, а девушка, разносившая пиво, словно случайно постоянно находилась лишь в паре метров от собеседников. Но это не остановило парня. — Слышал. За глаза его Дьяволом прозывают. Или ещё лучше — END-ом, — теперь голос его отдавал каким-то скрипучим оттенком, словно старая дрожь коснулась его, — это Убийца с Первой Войны. И он стал Драконом. Вряд ли он был из служивых — в то время любой Дракон мог обучить человека мастерству драконоборцев. — Вот-вот, — поддакивал ему мужчина, уже не прикасающийся после каждой фразе устами к кружке, — ты не боишься как он стать? Говорят, что если облачиться в истинную плоть Дракона, то можно потерять рассудок. Говорят, что так все и умирали, сходя с ума. А вот он выжил. — Есть много слухов о том, как можно было стать таким. Кто-то говорит, что нужно убить Дракона, передавшего тебе силу, — начал пояснять парень, который явно много времени посвятил изучению этого дела, — но если бы было так, то у нас земля бы кишила такими тварями. Во время Первой Войны многие Убийцы предавали Драконов и убивали своих союзников. Кто-то говорит, что надо убить очень много Драконов, но мне в это с трудом верится, ибо я уже пролил крови больше чем несколько сотен этих Ящеров. — Я слышал, что следует пить их кровь и поглощать их плоть, — послышался откуда-то голос, но никто не обратил на него внимания, кроме Убийцы. Казалось, что только он и услышал этот голос, шипящий и скрипящий, но не нашёл, откуда он доносился. — Я не понимаю этого Дракона. Он может свергнуть всех Драконов или же возглавить их войско, чтобы воцарить над этим миром, но он этого не делает. Я не понимаю его целей… — как-то раздраженно, словно завидуя этому существу, процедил парень, — этот Дракон… На моих глаза он уничтожил две армии Драконов, но перед этим с легкостью и хладнокровием спалил мою деревню. Убил всех. Я остался единственным, кто выжил. Я слышал, что чаще всего он оставлял несколько свидетелей, чтобы те могли рассказать о его величии. Это забавляет его… Я ненавижу… Через некоторое время донимающего парня вопросами мужчину позвали за другой стол и стойка опустела. Больше он не рассказывал про свою службу и поэтому был не интересен другим. Молодая девушка уже перешла на другую сторону, где какой-то мужчина рассказывал о своих любовных похождениях. Эти люди раздражали его. Почему они живы, а его близкие нет? Он ненавидел. Справа всё так же сидел незнакомый ему путник, где-то по таверне расхаживала красотка в короткой для этого времени юбке и кокетливо улыбалась посетителям, привлекая куда больше посетителей, чем если бы её не было здесь. Конечно, после своей смены она снимет такой постыдный наряд и уставшая потопает домой, где её ждут её дети, непослушные, но всеми силами старающиеся помочь своей бедной и одинокой матери, потерявшей своего мужа на этой войне. Она уснет уже глубокой ночью, управившись лишь с малой частью дел — дом был старым, и приходилось постоянно ухаживать и чинить его. А утром, уставшая и изморенная, она опять займется хозяйством, чтобы успеть к своей смене на работу и нацепить свой вульгарный наряд, с легкой улыбочкой и ненавистью ко всем разнося заказы и терпя гадкие комплименты в её сторону. Парень сидел, задумавшись над чем-то. Он вновь вспомнил… Справа что-то зашевелилось. Возможно, этот странный и скрытный незнакомец решил всё же покинуть эту провонявшую потом и пролитым пивом таверну. — Это я тот END, — он ощутил легкое прикосновение руки и как кто-то нагнулся к его уху, прошептав эти слова. Голос тихий, шуршащий и шипящий, перескрипывающий с одного слова на другое, донесся до его разума, заставив тело замереть. Это был тот голос, что и произнёс таинственную фразу немного ранее. Это был Он. Парень не смог пошевелиться, даже когда чья-то легкая и властная рука отпустила его плечо, когда позади можно было услышать медленные удаляющиеся шаги и крип открывающейся двери. Тот страх, такой же, как и в ту ночь, захватил плоть Убийцы. И он сидел ещё очень долго, смотря в пустоту и тяжело дыша. Когда он смог заставить себя обернуться, никого давно позади не было, все вокруг веселились и смеялись. Не было и того путника, мирно сидевшего справа от него. Он просто сидел в таверне. Он просто ел. Такое страшное существо, само зло, страшнее чем сами Драконы, просто сидело здесь, на этом месте. Люди продолжали смеяться и веселиться, не понимая, что только что были так близки с Дьяволом. Парень ещё очень долго всматривался в открывающуюся и закрывающуюся входную дверь, будто ожидая, что вот-вот появится тот путник и убьёт всех. Но никого не было. А люди всё так же веселились и смеялись, выпивая пиво. Никто не знал, что здесь был Дьявол. Никто не знал, что здесь сидел будущий Бог… И это была их вторая и последняя встреча. Никто и не сможет предположить, что через несколько лет, когда победа над Драконами будет в руках людей, на сторону противника перейдет один Убийца, ставший вторым за всю историю Обезумевшим Драконом. Никто не может и подумать, что этот парень когда-то назовет себя Королем и пожелает уничтожить людей. А всего лишь из-за того, что тот Дьявол был среди людей…***
Города. Селения. Деревни. Они были не так полны, как раньше, не так живы и веселы, как в былые времена. Семьи были опечалены и награждены лишь одним — ожиданием. Мужчины, парни и молодые юнцы покинули свои дома, отправившись по первому приказу правительства на фронт, дабы защитить своё родное местечко. Они не воевали за короля, они не сражались за правительство и Великий овеет — лишь защищали свой дом, столь дорогой и любимый. А женщины, смотревшие и махавшие им на прощание платком, остались в городах и сёлах, должны были ухаживать за хозяйством и воспитывать детей, лишенных отцов своих. Они даже не знали, что больше не увидят своих мужей, своих сыновей или братьев, ведь эта война не пожалеет никого. Но разве им дано это знать? Путник остановился. Женщина, с подвязанными непослушными волосами, скрытыми за косынкой, но всё так же прорывающимися наружу и спадающими на её лоб, занималась хозяйством, как и другие. И как всегда, как было присуще таким персонажам, её лицо, бледное и сероватое, украшала легкая улыбка, а губы еле шевелились, будто страшась испортить эту картину, тихо напевая какой-то знакомый мотив. Глаза её улыбались вместе с её душой, а от их краёв дальше уходили маленькие складочки, но никак не портящие её вид, а лишь дополняя. Руки её, чья кожа уже не была такой же нежной, как и в молодости её, полоскали в каком-то деревянном тазу бельё и тут же развешивали его на висящую рядом нить верёвки, не видной человеческому глазу с такого расстояния, на котором был путник. И казалось чем-то необычным, что белые полотна простынь висят в воздухе, отдаваясь на растерзание теплым солнечным лучам. А женщина проделывала один и тот же ритуал раз за разом. Ей, наверное, следовало сделать ещё множество необходимых дел по хозяйству, чтобы и этот день считался законченным. После ещё нескольких таких полосканий она встала и обтерла свои мокрые руки о повязанный поверх длинной юбки, до самой земли, фартук из сероватого сукна, явно уже потерявшего свою белену из-за постоянной сажи в воздухе. Она остановилась и посмотрела в его сторону. Он остановился, и не смог отвести взгляда от её сероватых глаз, устремившихся с любопытством изучать неизвестного, остановившегося в десятке метров от её дома. Путник запереживал и подумал, что, может быть, ветер стянул его капюшон или что-нибудь иное, что могло раскрыть его наружность, но он не мог пошевелиться. Он не мог оторваться от этих глаз, таких простых и искренних, честных и добрых. Она посмотрела и улыбнулась, ещё сильнее сощурив свои глаза, от чего морщинки расползались на несколько сантиметров дальше. Послышался детский смех и путник ощутил, как что-то небольшое и озорное обежало его, принеся с собой небольшой порыв ветра. А что-то даже столкнулось с ним где-то с боку и, будто запутавшись в его длинном одеянии, это нечто закопошилось и таким же вихрем понеслось вперёд. Это были дети. Два мальчика и девочка, которая немного задержалась около неизвестного им путника, подбежали к своей матери и начали что-то озорно рассказывать и смеяться, заплетаясь своим маленьким языком. Незнакомец, наконец, смог оторвать взгляд от женщины. Дети, совершенно маленькие и непоседливые, начали бегать вокруг своей матери, что вызвало у той улыбку. Она чем-то пригрозила им, но вряд ли они бы послушали её наказ, увидав радостную улыбку на лице женщины. Как бы она не злилась и была недовольна — она улыбалась и радовалась, а этого не скрыть от детей. Путник в последний раз посмотрел на женщину, окруженную заботами и явно не замечающую присутствия кого-то другого, а после пошёл дальше той дорогой, которой следовал. Она была похожа на Неё… Семья. Дорогое для каждого человека слово. За семью можно бороться, семью можно любить, а можно не признавать. Можно считать это своей слабостью, а можно гордо звать своей силой. Каждый вправе присуждать разное значение этому слову. Но и каждый имеет свою семью и, как бы он не бранил её, он будет любить и дорожить ею. Слова — лишь маска. Даже истинный помешанный маньяк, по ночам слоняющийся по деревням и вырезающий невинных детей, в минуты отчуждения, в минуты сожаления и скорби будет вспоминать свою семью, которую покинул, свою мать, которая напевала ему колыбель. У каждого есть родители, только иногда они лишь в памяти.***
Впереди были немыслимые просторы. Выжженные просторы. На горизонте когда-то красовался лес и он с легкостью мог похвастаться своей пышной и шуршашей зеленой кроной, но сейчас там лишь торчащие из земли обугленные коряги, в агонии протягивающие руки к небу, моля его помочь. Впереди были пустыне просторы, усыпанные камнями и осколками жизни, остатками природы, на долгие годы покинувшей эти края, дабы сберечь хотябы кусочек себя. Она бежала от войны без оглядки, еле придерживая свой цветущий подол, в страхе и панике, поэтому кое-где всё ещё остались небольшие островки зарослей, одиноко стоящих на изничтоженной и покинутой земле. И на всё это величие, на всю нелепицу природы, после которой поле казалось чем-то прекрасным и торжественным, можно было взирать с высокого обрыва. Из небольшой рощи, из того самого небольшого островка, который проронила убегающая в даль Мать, вышел путник в оборванном песчаном плаще, покрывающем его лик. Он вышел и остановился, увидав на самом краю перед собой какую-то фигуру, наслаждающуюся всей этой молчаливой песнью мира. Он стоял и наблюдал, как ветер поднимает с самой поверхности черный пепел и уносит его дальше, вырисовывая вихри причудливых порывов в воздухе. Он стоял и наслаждался этим чёрным цветом, какой и была его одежда. Путник сделал шаг вперёд, то ли от нетерпения, то ли от радости, стягивая с себя плотное и грубое полотно ткани, открывая своё лицо, дабы его узнали эти земли. Земли, что потерпели падение именно от него. Он выжег их когда-то давно, от лишил эту землю жизни и возможности вздохнуть полной грудью. Пепел этот будет удобрением для нового мира, который вырастет на этой земле… Война проливает кровь, подготавливая почву для следующей жизни. Парень стянул свой капюшон, открывая тусклому свечению пасмурного дня свою смуглую кожу, свои яркие янтарные глаза, упершиеся в силуэт впереди, свою кроткую улыбку, демонстрирующую угрожающий оскал, свои яркие розовые волосы, непослушными иглами спадающие на его лик. — Ну, здравствуй, брат. Темноволосый парень лишь немного повернул свою голову, но после вернулся к лицезрению просторов впереди: — Здравствуй, Нацу. — Сколько же мы с тобой не виделись… Два или три десятка лет? Точно три, Зереф, точно три, — в спешке, поддаваясь эмоциям, говорил Драгнил, подходя к задумчивому брату, который одарил его холодным тоном. — Двадцать восемь лет назад, Нацу, — опять холодный тон чернокнижника и него неотрывный взгляд вперёд. Что же там было такое, что брат не мог даже отвлечься и поприветствовать шедшего сюда столь долго путника. — Точно, точно. А я уже давно не считаю эти годы. Всё это ни к чему мне…даже и не замечаю, как взрослеют и стареют люди, брат, — он уже поравнялся с плечом Зерефа и стал выискивать что-то впереди, пытаясь погрузиться в такие же раздумья. — Все рождаются и умирают… — Да…но это не наш с тобой удел, — Нацу посмотрел своими янтарными глазами на брата, но тот всё с тем же безразличием взирал вдаль. — Что же Игнил? — Ах, этот ворчливый старый Дракон? Он постоянно повторяет, что мне стоит остановиться и подумать над всем, что я делал. Он всегда говорит, что я способен изменить этот мир… — Ты можешь убить его… — Могу? Как я могу убить его? Он всё же тот, кто научил меня… кто воспитал меня… Это всё равно, что убивать своего отца, Зереф. — E.N.D. значит? — Да, люди прозвали так. Сам удивлен, но это их право, — всё же в этой пустынной дали не было ничего загадочного. Он видел такие же земли сотни раз, он уничтожал такие же земли сотни раз. В этом было что-то прекрасное, но сейчас его душа не могла поддаться этой блаженной задумчивости, которой сдался его брат. — И вновь Драконы рвут друг другу глотки. Вновь война. И ты вновь в этих событиях, Нацу… — Предлагаешь остаться в стороне? Я считаю это глупым, Зереф, считаю, что нам не следует оставаться в стороне… — Ты мне мешаешь, Нацу, — послышался строгий голос, перебивающий речь парня. — Что…что ты имеешь в виду, Зереф? О чем ты? — Ты мне мешаешь, Нацу. Уйди, — на парня взглянули алые обезумевшие глаза, жаждущие лишь одного — смерти. Парень шагнул назад, пытаясь взглядом найти что-то старое и знакомое ему в этом парне, что стоял перед ним, но ничего не осталось. Не было ни души, ни сердца. Неужто…брат сойдется с братом?***
— Что ты делаешь, Зереф! Зачем! — прерываясь на тяжелое дыхания и пытаясь перевести своё дыхание, выкрадывая маленький передых во время боя. Кровь текла тонкой струйкой из его рта — было пробито левое легкое, но не это вводило его в страх, а то, что он дрался с собственным братом. Он никогда не желал вражды между ними, он никогда не смог бы поднять свою руку на брата. И не может. Ему приходится только отбиваться, иначе он не простит себе этого, не простит смерть единственной частички его семьи, когда-то давно потерянной. Он в спешке протер своим шарфом надоедливую и мешающую густую алую жидкость со своего подбородка, пытаясь найти в действиях тёмного мага хоть что-то, что способно было бы воскресить в нём веру в этого человека. Но не было ни малейшей зацепки, ни капли. Лишь алые обезумевшие глаза и надменный взгляд. — Зачем? — это был точно не его голос, не того, кого он знал, — А зачем ты творишь всё это? Зачем убиваешь Драконов? Зачем убиваешь людей? Было тяжело говорить, но труднее было сдержать в себе эти чувства, рвущиеся наружу как голодные волки. Как он мог молчать, как он мог сражаться? — Зачем? Драконы убили наших родителей, Зереф! Они хладнокровно испепелили нашу деревню! Разве они не достойны смерти после этого? Разве им не нужно отправиться в ад? Я стал убийцей драконов, потому что желал мести! Да, грубой и безжалостной мести! Это глупо, но я шёл к этому очень долго, я рискнул, я стал истинным Убийцей, потому что они отняли у нас всё! Ты же желал того же, Зереф! — А людей? Неужто из-за обиды на то, что они спокойненько со своими семьями живут, Нацу? — он смеялся над ним, над его беспомощностью. Да, истинный E.N.D. способен был противостоять тёмному магу, но разве позволил ли он себе драться? Разве смог поднять руку на того, с кем делил общий кров… Он не мог перешагнуть через себя…не мог, к сожалению. — Они издевались над тобой, Зереф! Они называли тебя монстром! — из горла доносился рев, перемешанный с хрипом, — Они унижали и презирали тебя! Кто защищал тебя всю жизнь? Кто постоянно вступался за своего брата! Я не мог этого терпеть, Зереф! — Но теперь ты мне не нужен… Что может встать у двух братьев на пути, что может заставить их враждовать друг против друга? Способно ли это разорвать их узы… Или же нет.***
Порыв безумства сошёл на «нет», уступив место резкому осознанию, удушающему и травящему душу. Как будто что-то внутри, до этого разжигающее внутренний костёр, распространяя тепло и придавая силы, уверяя в том, что всё содеянное — правильно, вдруг неожиданно покрылось за место блаженной теплой шерсти колючими ледяными иглами. И это нечто поползло дальше по организму, впитывая в себя то неистовое и согревающее тепло, затмившее глаза. Холод постепенно расползался по всему телу покалыванием и дрожью, но не плоть страдала от этого бессилия перед существом, а душа. Она потеряла тепло, согревающее её и шептавшее успокаивающее речи. Сейчас этого не было, и душа взвыла одиноким воплем, скорбя о пропаже. Парень склонился над телом, дрожа и не веря своим глазам. Он держал своими дрожащими руками чью-то окровавленную руку, уже побледневшую и потерявшую то самое тепло, которое согревало парню душу. Он держал и проклинал всё, что было рядом с ним. Постепенно зеленоватая трава начинала желтеть и засыхать, покрываясь безжизненным черным цветом. Он ненавидел. Он ненавидел самого себя, что поддался искушению собственной силы, что не смог избавиться от этой жажды убийства, что не смог… Его брат, он сейчас лежал здесь, совершенно чужой и не такой, каким он привык видеть его. На побледневшем лице не было той улыбки. Но он ведь должен жить? Ведь всё это блеф, всё это ерунда, ведь он будет жить, как и всегда. Он постоянно поднимался после тяжелого боя, сколько бы ран не было на его теле, сколько бы костей он не переломал. Он всегда вставал и улыбался, он ведь всегда… — Он мертв, — чья-то тяжелая рука утешающе улеглась на плечо темного мага, с силой сжимающего холодную руку. Обернись он назад, то увидел бы побледневшее и изуродованное скорбью лицо мужчины, покрытого шрамами и искаженное морщинами. Он бы увидел всё те же знакомые алые локоны с поседевшими прядями, все те же янтарные глаза, в этот момент словно потускневшие и еле выглядывающее из прикрытых щелей глаз. Но он не обернулся, сдернув плечо и закрывая лицо руками, отдаваясь полностью своему горю. Он не желал этого… — Я ведь, я ведь не хотел… Игнил…я… — Знаю. Но признай. Ты убил его, Зереф. Ты убил своего брата, Нацу Драгнила. — Хватит, — взревел парень. Мужчина замолчал. — Ты… Разве тебе жаль? Разве тебе не стоит ликовать? Ты же сам говорил, что он стал монстром и что же? Почему ты не радуешься тому, что он наконец мертв? — отдаваясь собственному гневу, Зереф обернулся и посмотрел на лицо мужчины, но увидев перепуганный и опечаленный взгляд, он тут же успокоился. — Почему? Почему ты не смог убить его, Игнил? Почему всё это время ты стоял лишь в стороне? — Почему… — мужчина медленно и задумчиво произнес это слово, словно пробуя его в первый раз на вкус, медленно осознавая смысл, — Какой родитель позволит себе убить своё дитя, Зереф? Пускай он не столь хорош, но он всё ещё мой воспитанник и мой сын. Поэтому я бы никогда не смог бы убить его… А небо постепенно покрывалось алыми переливами, прощаясь с этим днём и уступая место ночному небу. Этот мир был всё тем же, таким же печальным и бушующим, таким же жаждущим мести и войн, несущих лишь одни кровопролития. И никто не мог знать, что в этот день падет Дьявол. Никто не мог знать, что в этот день в сердце одного темного мага зародится ненависть, с десятками лет разрастающаяся и поглощающая его душу. Никто не мог знать, что после этого дня мир будет иным. Небо не могло и знать, что через несколько лет один из отрядов Убийц обезумеет, став Драконом и перейдет на сторону противника, возглавив его армию. Никто и не мог знать, что в этом мире появится Бог, породившийся благодаря Дьяволу и царящий благодаря падению его. Никто не знал, что эта история ещё не будет закончена. Дьявол вновь столкнётся с Богом. И дьявол падет с небес, как и сам Бог, отдав свою плоть. И это Алое небо всё так же взирает на давно забытый утёс среди выжженных полей, на котором небрежно в землю вкопан крест с именем, которое никому ничего не сможет сказать. И никто не будет знать, что это имя самого Дьявола. И никто не будет помнить его…E.N.D.