Солнце

— Открой окно, — Момо пресекает его взгляд, хмурясь и потянувшись на носочках к окну, чтобы впустить солнце в его кабинет. Гакухо уже и не вспомнит момента, когда здесь было так ярко. Асано это не нравится, но, в целом, пускай. Он не будет тратить время на шипение с Момо. — Тепло же. Они пересматривают уже седьмое видео с камер, всматриваясь и выискивая Нао. По сути, это незаконно, но Гакухо никто не сможет отказать. Момо открывает планшетку успокоительного, забрасывая его в себя, пока наматывает круги по его кабинету. Ее туфли сброшены около дивана, а пиджак лежит на нем. Гакухо достал их буквально в три звонка, пока Момо спала, за что она ему так благодарна. Ей сейчас было бы сложно скрыть что-то от Кармы, сидя на проводе с ними. Сын и так не совсем понял то, куда она так умчалась. Накручивая красные локоны, женщина понимала, что ей сложно сохранять улыбку. Акабанэ запивает таблетки, выдыхая. — Давай, — подходит к нему со спины, опираясь на спинку кресла, когда Асано включает на ноутбуке записи по второму кругу. Они смотрят на все, что только может попасть им в глаза, но ни на что конкретно. Гакухо складывает руки в замок, острым взглядом всматриваясь на запись до тех пор, пока Нао не пропадает с них. Вдруг в глаза ему бросается то, как друг немного оглядывается. Асано ставит на перемотку назад, останавливая запись в нужный момент. — М? — Момо опускает на него взгляд. Мужчина молча летает глазами по картинке, в один момент просто увеличивая ее к какой-то женщине. Акабанэ вздрагивает, такой похожей на секунду ей показалась эта женщина, которая пересеклась с Нао. Такую укладку на светлых волосах чаще всего делала только одна знакомая ей женщина — Юко. На секунду ее живот закручивается, но женщина только сжимает руками спинку стула Гакухо. Ю мертва. Но кто тогда эта женщина и почему она так привлекла внимание Асано? — Кто это? Гакухо становится более серьезным. На самом деле, взгляд мужчины постоянно по привычке замечает в толпе те, кто чем-то похож на его покойную жену, будто бы сердце даже спустя столько лет отказывалось верить в ее смерть, стараясь найти ее силуэт в реальном мире, но в этот раз его заинтересовало масштабное сходство. Это платье очень похоже на то, что он видел на Кёко-сан — учительнице из его школы. Вероятность того, что они просто так встретились, а Нао пошел вовсе не за ней, но в ту же самую сторону, при этом обернувшись, будто его током ударило, наверное, для него равна нулю. — Это сотрудница Кунугигаоки. Работает у нас два года, — Гакухо опускает брови. На несколько секунд в кабинете слышно только часы. — Я никогда не поверю в то, что Нао развернулся и пошел за ней просто так. Гакухо щелкает мышью, выравнивая качество картинки, чтобы в толпе Момо нашла ту, о ком он сейчас говорит. Логично, что Акабанэ не обратила на нее свое внимание, в отличии от мужа. Она была в его школе лишь один раз, в самом конце дня, в отличии от Нао, пытающегося пробиться каждый раз, когда только ему оказывалось не лень. А лень у Нао большая, но почему-то гиперактивность по отношению к Гакухо каждый раз побеждала. — У тебя нет никаких фотографий с ней? — она выдыхает, садясь на на подоконник и скрещивая руки на груди. — Корпоратив, — он кивает. Гакухо роется в папках, где хранились фотографии с приличной части корпоратива, где он еще присутствует. Мужчина нажимает на последний год, от чего на экран вылетает новой вкладкой общая фотография коллектива с ним во главе. — Ее зовут Кёко Харуми. Момо суживает глаза. Это очень… Странно? Да, наверное, странно. Эта женщина невероятно похожа на Юко. Эта укладка довольно старомодная и редко где сейчас используется, особенно в Японии, но какой же модной она была в Америке, когда они были еще юными? Боже, это словами не передать. Да и сам цвет, длина? Высветлено все сильно, судя по цветотипу внешности, а такая длина пышных объемных волос никогда особо удобной не была, так что в их практичной стране трудоголиков ее редко можно встретить среди сотрудников. И какая здравомыслящая женщина вообще села бы так сильно осветлять корни? Какой у нее был цвет волос? Скорее всего, темно-коричневый, а стал светлым, почти что как Юко. Это как если бы Момо со своим рубиновым цветом волос захотела бы перекраситься в цвет лепестков сакуры — самоубийство. Она еще и завивает их таким странным способом, который выглядит очень муторным, как для прямых волос. Это очень странно. Момо это ну очень смущает, буквально невероятно. Ну кому оно нужно? И, тем более, почему так похоже на Юко? Сейчас так делают единицы на всю Японии, и то, школьницы или же студентки, как максимум. Да и Юко бы немного подстриглась, если бы все же пошла на работу. Это очень странно. И стиль в одежде какой-то совсем неподходящий, ей будто бы неудобно в этих вещах. — Гакухо, — она подходит еще ближе. — Гакухо, а ты можешь показать мне более старое фото? Асано открывает еще одно окно. Кёко-сан действительно изменилась. Гакухо все понимает, он же не идиот. Ему просто плевать. Действительно, так все равно. В каждой женщине он глубоко в остатках души все же надеется увидеть свою Ю, но здесь ее даже искать не нужно — это все такая дешевая копия. Но Гакухо в первую очередь сейчас директор, председатель, учитель, но никак уж не мужчина или же вдовец, так что он лишь закрывает глаза. Момо направляет камеру своего смартфона на ее лицо в экране, а после фокусировки убирает. Акабанэ что-то ворчит себе под нос, хмуря брови. Это не является для Асано показателем, ведь она всегда любила тянуть их вниз, какой бы ни была ситуация, но он все же с ожиданием слегка поднимает свой подбородок, суживая глаза. Он взял Кёко на работу нормальным и абсолютно адекватным человеком, успешно прошедшим довольно тяжелое собеседование. Это была обычная женщина лет тридцати с хорошим образованием, немного темными волосами и темно-серыми глазами, уже имеющая опыт работы в довольно неплохой частной школе, так что, по сути, у Гакухо не было ни одной причины не брать ее. Дресс-код она соблюдала, всегда следовала уставу и поддерживала успеваемость классов, являясь обычным средним учителем школы Кунугигаока. Но мужчину волнует это гадское чувство, будто в его школе какая-то мышь представляет угрозу его ученикам из Главного корпуса. Это заставляет его держать нож на клинке, следя за каждым своим сотрудником. И все же, просто так увольнять хорошего учителя Гакухо не хочет. Стоит заметить, что в последнее время эта сотрудница начала проявлять странно-повышенное внимание по отношению к Асано, да и вид ее изменился. Как минимум, все началось с того, что Кёка-сан сильно высветлила волосы. Сравнивая с фото в ее анкете, Момо вообще не понимает того, как волосы этой женщины вообще все еще не отпали и перенесли настолько масштабное высветление. А потом начались другие странности, вроде изменений в гардеробе, отращивания длины этих самых волос и, что самое главное, огромных изменений в поведении. — Тебе это ничего не напоминает? — Момо нахмурилась, быстрым цокотом ногтей о клавиатуру выводя на экран одну из социальных сетей, найденных ее стараниями. Женщина поворачивает экран к нему, открывая новое окно в полноэкранный режим, а после приставляет свой телефон, на котором открыт сайт, где появилась одна из немногочисленных фотографий Юко, плавающих в интернете. Ее пальцы от злости сжимают свой телефон до белого цвета кожи. — Смотри. Ты тоже это видишь? Гакухо, черт побери, что это за больная и почему она лазит за вами? Они получают две фотографии, где две похожие на вид женщины стоят примерно в одинаковых позах, насколько это вообще можно повторить. Вот только копию сразу легко отличить. Экраном телефона Момо показывает фотографию Юко, которая стояла на заднем фоне фотографии юбилея компании Сакакибары. Оставляя телефон, опирая его на ноутбук, женщина отходит, напрягаясь всем телом. Твою мать, что за больная? Ну одинаковые это позы. И ведь не особо удобные они, не будут люди так постоянно стоять. И если остальные фото еще можно как-то объяснить, то эта вскрывает карты. Левая рука идет по телу, а вторая согнута в локте и с выгнутой кистью немного касается живота — примерно так можно описать ту позу, что выдала Кёко с головой. На фото, поднесенном Момо к ноутбуку, Юко стояла, немного положив руку на живот, ведь как раз тогда она была беременна близнецами, а живот только немного увеличился. Для нее это было в новинку, так что на множестве фото она стояла, нежно обнимая рукой лишь немного округлившийся живот. Ее беременность тогда не была видна, так что просто любому встречному не ясно, что эта поза не из эстетических целей принята. А Кёко максимально старалась, но заметно, что ей неудобно. Гакухо чувствует, как его душа леденеет от злости. Это буквально видно. Момо напрягается. Похожая одежда более нового варианта, копирующие позы, попытка сделать похожую улыбочку. — Это абсолютно ненормально, — Асано суживает глаза. Он больше не допустит ее к преподаванию, ведь теперь встал вопрос о психическом здоровье этой учительницы. Это похоже на манию. Момо сглатывает. Эта женщина точно связана с пропажей ее Нао. Ну не бывает такого, чтобы в один миг человек просто так начинал использовать позы, стиль и привычки другого. Кажется, будто это один человек с разницей в несколько пар лет, если отойти достаточно далеко и не всматриваться в лица. — Итак, что мы имеем? Мой Нао пропал после того, как твоя больная и копирующая Ю учительница прошла с ним, — Момо закрывает лицо тыльной стороной ладони. — Похоже на это, — Гакухо сухо кивает. Он не пересек это на корне, ведь она была сосредоточена только на нем. Но как она связана с пропажей Нао? — Как минимум, она что-то знает. — Значит, поймаем на живца, — Момо закрывает ноутбук, забирая свой телефон. *** Нет желания сидеться дома и любоваться мачехой, которая старается как-то заговорить с ним. Эта женщина никогда не сможет заменить Рену мать. Она просто фальшивка. Сакакибара втягивает в себя дым, пропуская его внутрь легких и расслабляясь. Фонарик на конце электронки светится так ярко, но парень даже не смотрит. Да, сильно затягивается, но какая разница? Сейчас выходной, людей в школе ужасно мало, так что Рен успеет спрятать все доказательства до того, как откроются двери. Поднимает ногу на стул, откидываясь на его спинку и чувствуя, что сердце стучит сильнее. Парень вертит в руках желтую одноразку, бросая взгляд на экран телефона. Девушки строчат ему что-то, но Рен не хочет читать. В закрепленных чатах у него только Гакушу, который отвечает ему так редко, но Сакакибара лишь посмеивается от этого. Выдыхает носом, приоткрывая рот. Языки дыма поднимаются вверх, выходя из легких. Развевает все руками, бросая электронку в сумку, а после берет в руки первые попавшиеся бумаги, когда кто-то подходит к двери. — Да ты совсем обнаглел, Рен, — дверь открывается, а парень расслабляется, видя, что это Гакушу. Хмыкает, доставая из сумки брошенную туда одноразку. — Воняет твоим банановым дерьмом так, что даже на одеколон уже не переведешь стрелки. Да, в этот раз вкус оказался посредственным, но разве в этом суть? Какая разница, все равно закончится через дня два, как максимум. Гакушу закрывает дверь и открывает окно. Свежий воздух и шум машин проникают в комнату студенческого совета. Асано падает на стул рядом. — Ну, прости уж, Асано-кун, — парень улыбается ему. Во время слов дым вылетает из его рта. Гакушу достает с кармана пиджака ту электронку, которую Рен в прошлый раз случайно бросил ему в сумку. — Ха? Гакушу вдыхает никотин, чувствуя то, как мурашки проходят по коже. Хмыкает. Дерьмо, как же его все достало. Вкус мяты резко и приятно бьет по горлу. Асано берет со стола бумаги, раскидывая их по стопкам. Дым летит вверх, растворяясь свежим запахом. Еще, еще, еще. Кажется, там с примерно трех тысяч затяжек осталось не так много. Кашляет. — Принеси мне еще, — Гакушу кивает на электронку. Он же знает, что у Сакакибары они распиханы везде, где только можно. Рен молча смотрит на него. Зачем тебе? И все же, Гакушу действительно стоит иногда расслабляться. Может быть, это не такая плохая идея? Но ведь это Гакушу. Хотя это нормально, это только подтверждает, что ничего страшного не случится, ведь Асано такой идеальный. В любом случае, Сакакибара не может заставлять его злится. Парень кивает. Рен чувствует себя бесполезным от того, что не может помирить Гакушу с его сестрой. Гакушу фыркает, подъезжая на кресле к окну после очередной тяжки, опуская одноразку вниз, чтобы ее не было видно. Рен поднимает на него глаза, вопросительно поднимая брови, пододвигаясь ближе к окну. — И почему она так бегает за председателем? — Асано суживает глаза. Неужели у его родственников что-то сбилось внутри, раз осенью им так резко захотелось завести себе пассий? Сакибара выглядывает в окно, приподнимая бровь. Ах, да, эта молоденькая учительница, которая пришла к ним в школу сразу после университета? Да, в последнее время она почему-то действительно активно вьется вокруг председателя Асано. Логично, что после ситуации с Гакуши и Акабанэ, Гакушу это очень раздражает. Асано морщится, смотря на то, как молодая учительница спешит за его отцом, слащаво улыбаясь ему. Гакушу почти взрывается изнутри. Он действительно хочет поехать куда-то с этой женщиной? С чего бы вообще? Что может связывать председателя и учительницу в выходной день? Когда они доходят до машины, председатель лично открывает ей дверь. Хмыкает, видя восторг в учительнице. О, так вы хотели покататься в такой дорогой машине, сенсей? Какая мерзость. Сенсей, стоит ли написать на вас жалобу за нарушение устава? — Ты заметил, что она перекрасилась в блондинку, насколько это вообще было возможно? — Рен наблюдает за тем, как женщина элегантно садится в автомобиль. Действительно, с каждым днем эта женщина все больше становится непохожей на себя в первый рабочий день. Перекрасилась в блондинку, научилась наносить легкий незаметный макияж, естественно увеличивающий глаза, изменила свою улыбку и почему-то чаще начала использовать позы, ранее не присущие ей. Зато Гакушу и Рену, как его другу, ясно, кому по-настоящему присуще это все. Кому? Покойной госпоже Асано. Гакушу с омерзением отмахивается от вопроса Рена. Она даже укладку такую старается сделать. Фото его матери вполне можно найти в интернете, но зачем? Какой адекватный человек будет это делать? Гакушу делает лицо равнодушным. А, в целом, какая разница? Он уже говорил, что выволочет из их дома любую любительницу денег, которая заявит о своем месте в их доме просто из-за того, что несколько раз оседлала председателя. Асано одолевает тошнота и омерзение при мыслях о личной жизни своего родителя. Пусть хоть спонсором публичного дома станет, лишь бы никакую дрянь в их дом не волок, ведь Гакушу ее терпеть не будет. — Сомневаюсь, что он в ней заинтересован. Кому нравится та, что копирует его почившую жену? — Рен пытается сгладить настроение друга. — Мне это не интересно, — будто бы отрезает. Гакушу действительно так плевать на это. Идиоту понятно, что никакой мачехи он не примет и голову перед желанием отца не склонит. — В любом случае, главное, что он не приведет никого к нам. Гакуши отречется от господина председателя полностью, если узнает, что он притянул какую-то потаскуху в наш дом. Ему так неприятно вспоминать о Гакуши, но здесь он согласен. Они не будут делить вещи матери с какой-то подстилкой своего отца. — Ну, знаешь, моего отца это не остановило, — Рен как-то сухо улыбается. Рен почти не помнит свою мать, зато точно помнит, что отец привел новую женщину уже через полгода после смерти своей жены. Еще и кого? Ту, которая, если верить слухам, и организовала убийство мамы. Момо-сан говорит, что это вранье, но Сакакибара так и не сумел полюбить мачеху. И, наверное, уже никогда не полюбит. Рен не дал убрать фотографии своей матери. Это не мама, Рен не будет мылить себе глаза. — Но ты ведь не отрекся. Да и твоя мачеха не потаскуха, если говорить объективно, верно? — Гакушу остужает его. Рен может вечно плеваться ядом в свою мачеху, но Асано уж точно не может осуждать. Чужая семья — омут. По сути, женщин так вообще звать нельзя, да? Да. Но что поделать, если Гакушу не занимается идолопоклонством и не сможет уважать человека просто за его пол? Мужчина или женщина, никакой человек, ни одно живое существо не должно сверкать своими крысиными глазами на то, что принадлежит, принадлежало и всегда будет принадлежать Гакушу и его сестре. Парень суживает глаза, отъезжая от окна, когда дверь их автомобиля закрывается. Его тошнит от этой электронки или, может быть, от вида отца с этой женщиной? Какая мерзость. Сегодня среди ночи отец куда-то уехал, а приехал только через два с половиной часа. Какая гадость. Утром Гакушу максимально сильно старался игнорировать запах женских духов, который въелся в председателя, но ему мерзко до тошноты от того, что сейчас происходит с его родственниками. Как могла Гакуши променять его на Акабанэ? Как она могла позволить себе быть с тем, кто после всего ночью отправляет ее домой своим ходом на метро? А председатель? Этот помешанный на учебе мужчина. Как он-то вообще мог просто среди ночи уехать к какой-то женщине и так бессовестно вонять ее духами? Это же как нужно хотеть, чтобы так сорваться, будучи стальным человеком? Гакушу злится и сжимает в руке какую-то бумагу. — Без понятия, но Момо-сан говорит, что это не так, — Рен улыбается. Несколько минут каждый думает о своем, пуская дым, но, в конце концов, Гакушу убирает электронку и берет в руки бумаги, ради которых, собственно, и приехал сюда. *** Нао плюется кровью в мешок. Он дергается, чувствуя, что он привязан. В темноте гребанного мешка ничего не видно, так что он лишь тяжело дышит, напрягая все тело. В живот прилетает еще один удар, от чего Акабанэ кашляет. Сквозь ткань его голову поднимают вверх, где, скорее всего, и стоит его недоброжелатель. — Сейчас ты уже не такой сильный, да? — его бьют еще раз, попадая в глаз. Нао шипит, но презрительно хмыкает и сужает глаза. Неожиданно. Вот оно что. — Ты ухмыляешься? Ублюдок. Ты, мать твою, всегда ухмылялся. Ты что, ситуации не понимаешь? Как бы я хотел вырвать твои мерзкие желтые глаза. — Ха, прости за то, что ущемил тебя, просто мне так забавно от этого представления, — Акабанэ злится. Боже, будь ты умнее, уже давно бы перерезал ему горло, но твое обиженное эго подставляет тебя. Зато теперь Нао может быть уверен в том, что здесь нет его жены и сына, а это самое главное. И было бы здорово, если бы здесь не было Гакухо. Главное, чтобы его семья была в безопасности, а сам Нао не раз оказывался в самой глубине задницы. В этот раз ему прилетает по лицу уже, скорее всего, ногой. Разбитая губа кровоточит во всю, а ярость жрет все внутри него. Жаль, он не убил тебя несколько лет назад. — Не смей смеяться надо мной, — его бьют со всей силы, будто бы стараясь проломить ребра. Голова Нао трещит и раскалывается от боли.