О скелетах в шкафу

Двенадцать лет пролетели, как один день. Гарри даже не заметил, когда успел из Аврора стать Главой Аврората, а его жизнь превратилась в череду бумажных отчётов, скучных совещаний, редких вылазок на поимку серьёзных магов и частых — на всякую ерунду. Пару раз в месяц Гарри встречался с отцом обсудить совместные дела. Либо в пабе, либо в самом Хогвартсе, куда Гарри настойчиво приглашала МакГонагалл прочитать несколько лекций. Дожди сменялись солнцем, листва опадала с деревьев, а потом вырастала вновь. Казалось, что только вчера убрали Рождественские украшения, а уже надо было доставать их вновь. И только трое неумолимо взрослеющих детей заставляли Гарри замечать, как быстро летит время. В тот день на Рождественских каникулах Гарри договорился с отцом встретиться в Хогвартсе. Гарри брёл по припорошенной снегом тропинке к замку, пряча руки в карманы мантии и задумчиво крутя пузырёк зелья, которое захватил для исследования. Древние спокойные, но такие красноречивые стены замка возвышались чёрной громадой на фоне ещё светлого зимнего неба. Медленно падал снег. Вокруг стояла оглушающая тишина, которая бывает лишь в снегопад. Гарри не зажигал палочку, хоть и различал протоптанную Хагридом тропинку уже с трудом. Хижина лесника приветливо светилась оранжевыми окошками на горизонте, но Гарри не планировал заходить поздороваться. Он любил гулять по Хогвартсу в одиночестве, предпочитая использовать камины лишь для критических ситуаций, требующих немедленного решения. Идя пешком, слушая окружающие звуки, оглядываясь и вдыхая свежий воздух Запретного леса, Гарри погружался в дорогие сердцу детские воспоминания. Некоторые из них, несчастливые, страшные, уже давно стёрлись в памяти. Его работа Аврором принесла ему куда более душещипательные моменты, чем встреча с акромантулами в их логове. Другие же, тёплые, воспоминания наполняли его, вдохновляли. Он будто вновь превращался в подростка, верящего в справедливость, свои силы и правое дело. Этот внутренний душевный подъем держался внутри ещё несколько недель после посещения Хогвартса, помогая прожить нудные рабочие будни и принять отчаянные и сложные решения. Но главное, что любил Гарри в Хогвартсе — это ощущение родительского дома. То тепло и ощущение себя желанным, нужным и любимым. Когда впервые Гарри смог осознать причину своей тяги к школе, он усмехнулся странному стечению обстоятельств. Его манил сам Хогвартс, будто живое существо, будто первый наставник. Но в Хогвартсе же работал и отец. Гарри не был наивным человеком, который бы поверил в то, что в одночасье после посещения свадьбы, Снейп проникнется ролью заботливого отца. Первое время Гарри даже казалось, что ничего в их отношениях не поменялось. Гарри продолжал писать, Снейп продолжал отвечать лишь на вопросы, касающиеся работы. Редкие встречи, которые происходили у них в первые годы были спокойными, но чисто рабочими. Но Гарри считал большим успехом отсутствие взаимных упрёков. Пару раз Снейп раздражённо пытался поднять тему крестражей, но каждый раз не находил аргументов против рассказов Гарри об опыте взаимодействия с ними. Книги, как Гарри и говорил, оказались бесполезными. А любые попытки Снейпа просканировать или выявить тёмную магию внутри самого Гарри заканчивались провалом и скептическим взглядом "я же говорил". — Ты тратишь время впустую, — сказал после очередного поиска Гарри, когда Снейп недовольно сворачивал гору пергаментов и выливал использованное зелье. — Я Аврор. Меня проверяли вдоль и поперёк сотни раз. Если бы я был носителем Тёмной магии, то уже давно бы узнал об этом. Снейп начал комкать пергаменты, но продолжал недовольно молчать, понимая правоту сына. Многое изменилось с рождением Эдриана. Снейп как-то неожиданно проявил интерес к малышу и ни разу не отказался от встречи с ним. Джинни никак не отреагировала на столь странное изменение в поведении обычно холодного и отстранённого Снейпа. Когда Гарри поделился с ней своими мыслями, она сказала, что общением с внуком Снейп старается компенсировать своё отсутствие в жизни сына. Неосознанно. И что у некоторых мужчин родительский инстинкт порой дремлет до появления внуков. Да и привязанность к детям формируется через заботу о них, чего в отношениях с Гарри Снейп был лишён. Гарри в тот день подумал, что не хочет анализировать причины и внутренние потребности отца. Он с наслаждением наблюдал, как его сын тянется маленькими ручками к своему дедушке, и считал, что это правильно. С того времени Снейп стал частым гостем у Гарри и Джинни, постепенно погружаясь в повседневные заботы и проблемы их семьи. Официального и рабочего становилось в разговорах все меньше. Мыслей, рассказов, лёгкости — все больше. Гарри бы и не вспомнил, ругался ли он когда-то с отцом со времён школы. Разногласия решались по-взрослому, за что Гарри был очень благодарен. Он всегда держал в голове мысли о том, что самое главное в жизни — это человеческие взаимоотношения. И следовал ей, как с отцом, так и с женой, детьми, друзьями, коллегами и подчинёнными. С возрастом Гарри стал лучше контролировать эмоции и не давать волю гневу, так что его практически невозможно было вывести из себя. Чего нельзя было сказать о его отце… Около входа в замок Гарри встретил Невилла, поспешно спускавшегося к теплицам. — К Снейпу? — после приветствия спросил Невилл с лёгким сочувствием. — Да, есть дело. За прошедшие годы Гарри так никому и не сказал о своём отце. Не было этого в планах и у Снейпа. Потому Невилл, привыкший к частым контактам друга и коллеги, считал их сугубо деловыми. — Он сегодня рвёт и мечет, — усмехнулся Невилл. — Минерва кипела за обедом, как чайник, а Северус даже не пришел. Обычно они более спокойно общаются. Не припомню, чтобы так ругались когда-то. Ник сказал, что Кровавый Барон предпочёл ретироваться, когда услышал их скандал. Уверял, что Минерва чуть ли не искры из палочки пускала пока шипела в гневе. А когда я Северуса увидел пару часов назад, он огрызнулся на меня в своих лучших традициях, будто я ему зелье на уроке взорвал. Невилл развёл руками, словно должен был испугаться своего бывшего учителя, но на самом деле не чувствовал ни капли страха. Гарри усмехнулся. — Нашёл что ли какого-то несчастного студента, чтобы назначить отработку даже в каникулы? — с лёгкой ностальгией спросил Гарри. — Не думаю. Тут что-то другое. Я не слышал, чтобы с учениками были проблемы. Мне кажется, это их личный конфликт. — Разберутся, — хмыкнул Гарри, не придавая значения рассказу. — Как сам? Как Ханна? — На Рождество приехала её мама. Отвлекла на себя внуков. Думаем доделать ремонт в нашей комнате, а после праздников закрыть на недельку "Дырявый котёл". Тоже требует ремонта. — Сообщите, когда откроете. Заглянем. — Обязательно. Вы как? Работаешь даже в праздник? Гарри усмехнулся. — Небольшая работа для Снейпа. Беззастенчиво пользуюсь положением любимого ученика. Невилл хихикнул. Гарри улыбнулся. — Я напишу на каникулах, — протягивая на прощание руку, произнёс Невилл. — Алиса мечтает поиграть с Джеральдиной. — Она будет счастлива, — ответил Гарри и направился в подземелья. Не спеша идя по пустынным коридорам Хогвартса, Гарри снова погрузился в тёплые воспоминания. Последние годы сделали дорогу в подземелья такой же родной и приятной, как в башню Гриффиндора. Даже более приятной. Ведь в башне Гарри больше не ждала, уткнувшись в толстенную книгу, Гермиона или расставивший шахматы в ожидании новой партии Рон. В подземельях же Гарри всегда ждал тёплый приём отца. Но, постучав в дверь комнат декана Слизерина, Гарри понял о чем говорил Невилл. — Войдите. Одно слово. Но в интонацию Снейп сумел вложить всю ярость и недовольство, которое нашёл в себе. — А, это ты, — чуть более спокойно произнёс Снейп, увидев Гарри, и бросил быстрый взгляд на наручные часы. — Неудачный день? — усмехнулся Гарри. Снейп промолчал, продолжая что-то разбирать в шкафу. Гарри понял, что отец не расположен обсуждать произошедшее и сменил тему: — Я принёс зелье. Посмотришь? — Пора прикрывать вашу лавочку, мистер Поттер, — угрюмо процедил Снейп. Но было в этом голосе слишком много ярости для обычного недовольства, с которым Снейп принимал работу от Аврората. — Прикрой, — легко согласился Гарри. — Только сначала скажи, волшебник какого уровня сделал эту бурду и есть ли тут запрещённые ингредиенты. С этими словами Гарри поставил на стол небольшой цилиндрический пузырёк с коричневой тягучей субстанцией внутри. Снейп раздражённо взял пузырёк, встряхнул, внимательно осмотрел и убрал в верхний ящик стола. — Когда надо? — Вчера. — Ненавижу вашу контору, — проворчал Снейп, возвращаясь к своему занятию. Гарри предпочёл отойти в дальний угол, чтобы не попасться под горячую руку, прислонился к стене и молча наблюдал за нервными движениями отца. Перелистав пару книг, Снейп запихнул их на полку, достал парочку с другой полки и принялся что-то раздражённо искать в них. Эти книги его также не устроили и были убраны на место. Когда он достал ещё одну покрытую пылью книгу, дверь кабинета распахнулась без стука. — Убирайтесь к Мерлину, — прокричал Снейп, не поворачиваясь к вошедшему. — Не раньше, чем ты расколдуешь портрет! — прокричала не менее раздраженная МакГонагалл, влетая в кабинет. — Я. Не. Буду. Его. Расколдовывать, — прошипел Снейп в ярости, разворачиваясь к директору лицом. И Гарри передёрнуло. Он видел Снейпа в разных состояниях, но именно моменты неадекватности и слепой ярости были единичны. И каждый раз прежде они возникали в присутствии Сириуса. В общении с Сириусом Снейпа будто подменяли. И обычная холодность и злая расчетливость сменялась неконтролируемым приступом ярости. И вот теперь Снейп вновь пребывал в этом состоянии. Но из-за чего? Портрета? — Северус Снейп! — прошипела в ответ МакГонагалл, — Вы нарушаете устав школы. — В чем? В чем я нарушаю устав? Что не даю этому старому интригану устроить очередную авантюру?! Я сыт по горло его гениальными идеями, Минерва! Снейп перестал орать и тяжело дышал, сверля взглядом МакГонагалл. По формулировке "старый интриган" Гарри однозначно вычислил портрет, о котором шла речь: Альбуса Дамблдора. Ничего хорошего такое положение вещей не сулило, потому что бывшего директора Снейп ненавидел и всегда тщательно избегал разговоров о нём. — Ну знаешь ли, — возмущённо произнесла она, но Гарри показалось, что она смягчилась. — Альбус всегда с теплом относился к тебе. Я понимаю, что его идея с убийством была не лучшей, но так его презирать за это… Он столько для тебя сделал… — Ты не знаешь, — прошипел Снейп. — Ты не представляешь, что он натворил и как меня подставил! — Это всего лишь портрет, Северус! — по-матерински укоризненно и одновременно строго ответила МакГонагалл. — Так пусть он заткнется, когда я в кабинете! Занавешивай его! — крикнул Снейп, взмахнув рукой куда-то в сторону. — Я не буду трогать портрет уважаемого волшебника! Мы все любили и глубоко уважали Альбуса при жизни. И я прошу тебя уважительно относиться к нему и после смерти. Сними заклятие с портрета. — Нет. — Тогда объяснись. Пока твоё поведение выглядит, как подростковая обида. Снейп на секунду взглянул на Гарри, который продолжал молча стоять за спиной МакГонагалл. И Гарри передёрнуло от этого взгляда неприкрытой боли. История с мамой всегда болезненно воспринималась отцом, и Гарри помнил почти все те единичные разговоры, когда они возвращались к событиям тридцатилетней давности. Ничего нового по их итогу не выясняли, а отпускать ситуацию отец не хотел. — Он забрал у меня сына, Минерва, — прошептал вдруг Снейп, посмотрев ей в глаза. — Он забрал у меня сына и отдал его Тёмному Лорду! Ради общего блага. Повисла пауза. Гарри взъерошил волосы и посмотрел на часы. Надежда быстро вернуться домой таяла на глазах в сложившихся обстоятельствах. Но с другой стороны представлялась уникальная возможность закрыть тему раз и навсегда, раз уж отец сам заговорил о ней. Все эти годы Снейп отказывался разговаривать с портретом Дамблдора, ограничиваясь дежурными фразами. Для себя Гарри еще давно решил отпустить ситуацию, записав отношение Дамблдора к Лили в колонку “жертвы ради победы над Волдемортом”, в которой также находились и его детство у Дурслей, и статус беглого преступника для Сириуса, и ранение Снейпа в Последней битве, и еще много других деталей биографий многих людей. Внутреннее чувство справедливости не позволяло Гарри принять данные события, он готов был защищать правду и искать иные пути решения вопросов. Но рассудительная часть Гарри, та самая, благодаря которой он стал первоклассным Аврором, говорила о том, что порой приходится жертвовать всем вопреки собственным желаниям, чтобы добиться результата. Гарри и сам не раз принимал нелегкие решения. Но никогда не предавал. А именно предательством он считал многие решения Дамблдора. Снейп отвернулся, МакГонагалл не находила слов. А Гарри не мог понять, почему отец решил поднять тему, которую тщательно обходил и оберегал столько лет. — Стоит сказать об этом ЕМУ, — произнёс Гарри в тишине, делая ударение на последний слог. МакГонагалл от неожиданности вздрогнула и повернулась. — Мистер Поттер! Я не знала, что вы здесь. — Не хотел пугать вас, простите. — Северус, я не знала… — нашлась после паузы МакГонагалл. — Мне очень жаль. Её голос заметно смягчился. Но Снейп лишь нахмурился: он терпеть не мог проявления жалости к себе. — Я скажу? — спросил Гарри. Снейп посмотрел на него и безразлично кивнул. — Отпусти. Ты прокручиваешь все интриги Дамблдора в голове раз за разом и не даёшь себе возможности забыть. Какая-то извращённая форма мазохизма. Волдеморта уже почти двадцать лет, как нет в живых. Все закончилось. Нет больше той истории, отец. МакГонагалл удивлённо посмотрела на Гарри, потом перевела взгляд на Снейпа, ожидая реакции на столь странное обращение. — И что ты предлагаешь? — безучастно спросил Снейп, будто давно привык к тому, что Гарри называет его отцом. — Скажи это ему. — И что такого он сделает? Рассыплется в извинениях? Мне его извинения даром не нужны! — Не важно, что сделает он. Важно, что ты это выскажешь ему и закроешь, наконец, для себя эту историю. "По крайней мере я очень надеюсь, что ты её закроешь", — мысленно закончил Гарри, будучи абсолютно уверенным в обратном. Его отец умел многое, о чем Гарри даже не подозревал. Но Северус Снейп не умел прощать. Ни других, ни себя. Снейп долго смотрел на сына, метаясь между желаниями послать подальше несносного мальчишку и последовать его совету. Он знал все аргументы Альбуса, все до единого. Почти что слышал его снисходительную интонацию. Представлял как будут улыбаться его глаза, в то время, как говорить он будет о подлости. Лицемерие Снейпа бесило больше всего. За искренним участием и доверием Альбус скрыл свой дикий план по спасению мира. Он будто специально определил тех единичных людей, которые были небезразличны Снейпу, и превратил их жизнь в ад, искусно прикрыв великим замыслом. Разговаривать с портретом не было никакого желания, но Снейп понимал, что Гарри прав. Расставив все точки над i, Снейп мог впредь игнорировать любое общение с Дамблдором. А присутствие МакГонагалл позволяло избежать очередного пересказа истории: она была вполне адекватным человеком, который бы смог трезво посмотреть на весь план Дамблдора. И прежде, ещё когда Альбус был жив и принимал странные решения, Минерва часто кипела от возмущения, особенно в те моменты, когда расхлебывать произошедшее приходилось ей. Поэтому Снейп был уверен: Минерва поймёт и будет на его стороне. Все обстоятельства складывались удачно, кроме желания самого Снейпа обсуждать свою личную жизнь. Но он привык не считаться со своими желаниями и делать так, как подсказывала логика. Наконец, он кивнул и спокойным ледяным тоном произнес: — Я хочу, чтобы ты тоже послушала его, Минерва. МакГонагалл растерянно согласилась. Всю дорогу до кабинета директора Гарри старался не лезть к отцу, предоставив его своим мыслям. Но МакГонагалл тоже, к удивлению Гарри, не поддержала с ним диалога. Оба шли в угрюмом молчании, и Гарри физически ощущал повисшее в воздухе напряжение. За окном уже потемнело, и по металлическим откосам лениво стучал крупный дождь. Свечи приветливо загорались на стенах, стоило им свернуть в коридор, и послушно угасали у них за спиной. Гарри с ностальгией улыбнулся греющим душу воспоминаниям школьных лет, которые всколыхнула особая атмосфере Рождественского Хогвартса. Стены были украшены омелами, Большой Зал — семью огромными ёлками. Еловые ветки, венки и красные банты на дверях; шары, звезды, свечи, летающие по всей высоте коридоров. Все вокруг уютно сверкало таинственным Рождественским волшебством. Гарри даже на мгновение показалось, что в гостиной его ждёт свёрток, который ночью прислала миссис Уизли: ароматная домашняя выпечка и вязаный свитер. И хотя кулинарные шедевры миссис Уизли Гарри ел теперь с завидной регулярностью, а свитера получали его дети, та незнакомая материнская теплота, которую он почувствовал в своё первое Рождество в Хогварсе, осталась навсегда в глубине его души. Они поднялись в кабинет директора, и вся сказка Рождества мгновенно исчезла. Кабинет мало изменился за прошедшее время. МакГонагалл добавила незначительные детали в интерьер кабинета так аккуратно, что при входе сразу ощущалось: здесь главная женщина. На высоких подоконниках появились горшки с растениями. В директорском кресле лежала небольшая клетчатая подушка, а в тон ей клетчатый шерстяной плед аккуратно висел на ручке. В углу кабинета Гарри заметил небольшой дубовый шкаф с прозрачными дверцами, в котором аккуратно стояли чайный сервиз и вазочка с печеньем. Рядом висело небольшое зеркало в металлической раме. В остальном же кабинет был прежним: загадочным, полным удивительных приборов, волшебных книг и пропитавшей воздух магии. На секунду повисла тишина, а потом портреты бывших директоров и директрис Хогвартса наперебой и очень громко начали возмущаться. Гарри смог с трудом разобрать, что они были недовольны "вопиющим… неподобающим… дерзким… отношением к уважаемому… всемирно известному и всеми любимому волшебнику". Гарри подозревал, что его отец поспорил бы почти с каждым предложенным эпитетом. Но именно в тот момент Гарри не имел ни малейшего желания наблюдать картины, как отец разносит кого бы то ни было в пух и прах. — Тихо, — прикрикнул Снейп и, не спеша, подошёл к портрету Дамблдора. Он не стал подходить вплотную, а остановился перед столом директора. Гарри и МакГонагалл остались чуть позади. Кто-то из бывших директоров недовольно побубнил себе под нос. Но Снейп смотрел только на Дамблдора. Все тот же добрый спокойный взгляд поверх очков. Бывший директор что-то беззвучно говорил. Снейп произнёс: — У меня осталось к Вам дело, Альбус. Дамблдор заинтересованно посмотрел с картины. Снейп взмахнул палочкой, и Дамблдор заулыбался, одобрительно кивнув. — Так-то лучше, — приветливо произнёс он, вновь обретя способность разговаривать. — Мне стало известно об одном разговоре, — с трудом сдерживая клокотавшую внутри ярость сказал Снейп. — Лили Эванс. Она приходила к Вам незадолго до своей смерти. Снейп сделал паузу. Лицо Дамблдора помрачнело. — А, — только и ответил он. Но Снейп не продолжал, и Дамблдор пояснил: — да, она действительно приходила ко мне. Снейп не сводил взгляда со светло-голубых глаз покойного директора, пытаясь заранее увидеть в них ответ на вопрос, который собирался задать. — И она рассказала Вам о том, что Джеймс не был отцом её ребёнка. МакГонагалл тихо ахнула и обернулась к стоявшему поодаль Гарри. Он неловко улыбнулся и пожал плечами, как бы говоря: так получилось. — Да, это определённо была цель её визита, — привычно дружелюбно ответил Дамблдор. — И она назвала Вам имя отца. — Да. — Но Вы не сказали мне ни слова. Вы отдали моего сына непонятно кому, впутали его в свой гениальный план победы над Тёмным Лордом, а меня приставили следить за ним! Последние слова Снейп прокричал. МакГонагалл смотрела на него со смесью ужаса и сочувствия. Гарри физически ощущал, как негодование растет внутри нее. — Неужели, ты проникся к Гарри симпатией? — дружелюбно спросил Дамблдор, продолжая приветливо улыбаться. — Он мой сын, — огрызнулся Снейп. — Я рад, что ты принял его. — Рыдающей Лили Эванс Вы ответили иначе. Конечно, ничего не стоит наплести юной беззащитной девушке о великом общем благе! Вы использовали её! Вы использовали моего сына. Вы использовали меня. Но их я Вам не прощу. — Это твоё право. Мне было тяжело молчать, но я не видел другого выхода. Миру нужна была надежда на победу над Волдемортом. А ты… — тут Дамблдор слегка замялся, явно подбирая слова. — Ты не готов был принять его. Снейп не ответил. Внезапное понимание накрыло его с головой. Это не Дамблдор молчал, в чем так удобно было его обвинять. Это он, Северус Снейп, сделал все, что мог, чтобы никогда не дать Гарри шанса быть принятым. Он не просто терроризировал и несправедливо воспитывал нерадивого ученика. Он ненавидел его заранее, ещё ни разу не увидев. И тут Снейп осознал страшную правду. Гарри не был ему противен, как копия Джеймса. Он ненавидел мальчика, как причину смерти Лили. — Допустим, я не был готов, — медленно произнёс Снейп. — Но Вы знали, что умираете. Вы знали, что вместе с вами умрёт мой последний шанс узнать правду. И вы молчали. — Это было одним из самых трудных моих решений, — серьёзно сказал Дамблдор. — Дать Гарри шанс избавиться от частички Волдеморта внутри него. Или дать ему шанс обрести отца, навсегда оставаясь в плену Волдеморта. Сказать же тебе о сыне и сразу сообщить, что его должен убить Волдеморт, было бы слишком жестоко. С этим заявлением Гарри мысленно согласился, хоть и видел, как помрачнел и напрягся отец. — Вы знали, что он не подходит под это чертово пророчество. Но заставили поверить в обратное. Вы вбили ему в голову идею, что без него победы над Тёмным Лордом не будет. — Не я, Северус, не я. А Волдеморт. Это он верил в пророчество и поэтому, неосознанно, конечно, делал все, чтобы это пророчество исполнить. Я лишь помог Гарри выжить, справиться с нависшей над ним опасностью… — Отправив на поиски крестражей детей? — в ярости перебил Снейп. — Это опаснейшая Тёмная Магия, о которой знают единицы. А Вы вручили её детям, которые представить не могли глубину могущества Тёмных сил. — Я тебе уже говорил, что ты был слишком близок к Волдеморту… — Я один был в Ордене? — опять перебил Снейп, раздражаясь все больше. — Почему бы не доверить задание кому-то повзрослее? Дамблдор сложил перед собой руки домиком, оперевшись локтями о подлокотники кресла и загадочно улыбнулся. — У них было кое-что, чего не было ни у одного взрослого. — Что же? Дамблдор довольно заулыбался: — Юность. Она не знает преград. Для неё нет слов "я не смогу". — Это называется "глупость"! — прокричал, окончательно взбесившись, Снейп. — Или умение рисковать, — безразлично заметил Гарри. Каждый раз, когда разговор заходил о поиске крестражей, Снейп пускал в ход свой аргумент о недостаточном опыте Гарри на тот момент. И каждый раз называл все их приключения глупостью и безумием. Гарри-Аврор был в принципе согласен с отцом. И даже попытался один раз не спорить по этому вопросу. Итогом стала часовая нудная лекция. Гарри опыт не оценил и с тех пор любые попытки отца обсудить целесообразность тех или иных решений во время поиска крестражей, переводил в шутку и беззлобные пререкания как можно раньше. Обсуждать давно принятые решения, которые уже нельзя было изменить, смысла не имело. А осадочек такое обсуждение оставляло на много дней. — Вы по непонятной случайности остались живы, — устало процедил в ответ Снейп. Он всегда так отвечал, когда Гарри сворачивал разговор о крестражах. Эта тема была их негласным табу, потому что всегда заканчивалась скандалом, а новой информации не приносила. Вот уже десять лет как её обсуждали время от времени, но никогда не приходили к общему мнению. К тому же безалаберное отношение к Тёмным Искусствам затрагивало Снейпа глубоко в душе, и он не мог вести разговор беспристрастно, понимая, как близок был его сын к пропасти в тот период. — Ты тоже, — также буднично возразил Гарри. — Я рад, что вы начали ладить, — довольно улыбаясь произнёс Дамблдор. Но Снейп, хоть и поддержал традиционный обмен "аргументами" с сыном, перевести тему Дамблдору не позволил. — То, во что Вы втянули их — чистое безумие! — Оставь это уже, — посоветовал Гарри, понимая, что свернуть с обсуждения крестражей отец не сможет. — Победителей не судят, — согласился Дамблдор. Наступившее понимание с Дамблдором Гарри не очень понравилось. Он хоть и считал его роль в победе над Волдемортом существенной, даже защищал порой довольно спорные решения, но чувствовал определённую настороженность по отношению к директору. И излишнее дружелюбие Дамблдора порождало некомфортное ощущение неискренности и непонятного подтекста. — Но мысль о моей матери не даёт мне покоя, — спокойно произнёс Гарри. — Она была одинока и беззащитна. Она поставила на карту все, чтобы защитить своего ребёнка. Но в ответ получила безразличие и обещание достижения Великой цели. Почему? Гарри не злился, не кричал. Но в каждом его слове слышалось разочарование. "Ты прожил свою злость. Поэтому ты можешь спокойно формулировать мысли и обсуждать их", — объяснила как-то Джинни. — Мальчик мой, — с симпатией проговорил Дамблдор, — я безмерно виноват перед тобой. Но я был вынужден принимать решения, которые не нравились даже мне. Ради общего блага. Гарри грустно хмыкнул. Отец был прав: Дамблдор ответит стандартными фразами, лишёнными искренности. Когда нечто подобное Дамблдор сказал после смерти Сириуса, Гарри поверил ему. Но теперь уже не верил. Да и неважно ему было по сути, что скажет Дамблдор. Он задал вопрос ради интереса, хотел узнать какую-то иную информацию. — Я пообещал Вам все, что угодно, ради того, чтобы Вы спасли Лили Эванс, — тихо сказал Снейп. — Я рисковал для вас всем много лет, я оказал Вам уникальную услугу, убив Вас и подставив себя под суд и заключение в Азкабан. А что получил взамен? Безразличие к единственной просьбе человека, безопасность которого вы мне обещали? — Это было тяжёлое решение. — Это было предательство и манипуляция людьми, Альбус, — спокойно сказал Снейп. Но от звука холодной ярости в его голосе у Гарри по спине пробежали мурашки. Снейп ненавидел Дамблдора, он не хотел слушать его оправданий. Он вычеркнул этого человека из своей жизни. И не простил. — Я глубоко сомневаюсь, что двадцатилетний Северус Снейп смог бы справиться со сложившейся тогда ситуацией верно, — холодно произнёс Дамблдор, тоже ощутив враждебность. Снейп посмотрел на портрет, заметно бледнея. Укор пришёлся к месту. "Один-один", — подумал Снейп и предпочел закончить диалог, пока он не скатился в обмен претензиями. — Я больше не буду участвовать в Ваших авантюрах. И прослежу за тем, чтобы Гарри и его семья так же не были в них втянуты, — холодно произнёс Снейп, не отводя взгляда от голубых нарисованных глаз. — Какие у меня могут быть авантюры, — заулыбался Дамблдор. — Например вчерашняя, — Снейп скрестил на груди руки. — Прочесать весь Запретный лес на предмет Тёмных сил. — На сколько я знаю, мистер Поттер теперь Аврор. И его дело ловить Тёмных магов. — Я и не исследуя Запретный Лес могу сказать, что там предостаточно Тёмной Магии, которую не стоит беспокоить, — серьёзно произнёс Гарри. — Теперь ты понимаешь важность моего поручения? — довольно произнёс Дамблдор. — Нисколько, — абсолютно сухо ответил Гарри. — Некоторая магия, Тёмная или Светлая, должна остаться нетронутой. Чтобы не навлечь проблем, которые вряд ли нужны директору. МакГонагалл выпрямилась и вопросительно-возмущенно посмотрела на портрет. — Вот видишь, Северус, все разрешилось. Мистер Поттер помочь не хочет, поэтому полагаю, что ты сам… — Я. Не. Буду. Участвовать. В. Ваших. Авантюрах. И впутывать моего сына и его семью не позволю, — холодно повторил Снейп. — Жаль, очень жаль, — пробормотал Дамблдор и, увидев, что Снейп собирается уходить, спросил: — Полагаю, мы расстаемся друзьями? — Сомневаюсь, — отрезал Снейп. Он взглянул напоследок на портрет, и молча вышел. — Оу, — произнесла в повисшей тишине МакГонагалл. С беспокойством глянув на портрет Дамблдора, она повернулась к Гарри. — На пару слов, мистер Поттер. И она также поспешила выйти из кабинета, обеспокоенно оглядываясь. Гарри тоже посмотрел на Дамблдора. Его голубые глаза смотрели ласково из-за очков-полумесяцев. — Ты же понимаешь, что я должен был поступить так, как поступил? — спросил Дамблдор. Ответ у Гарри был готов уже давно. — Перед Последней битвой я все для себя решил и отбросил все сомнения. Это мне помогло сделать то, что я сделал. Дамблдор улыбнулся, а Гарри продолжал: — Но теперь я знаю, что чувствует женщина, ожидающая и недавно родившая ребёнка. Я теперь понимаю всю боль и отчаяние моей мамы. И ваше безразличие к ней я не могу оправдать никакой целью. Я понимаю, что чувствует отец, за Джинни я бы… Гарри вздохнул, заставив непроизнесенные слова эхом отражаться от стен пустого кабинета. — Все эти истории в прошлом. И они привели меня к той жизни, которая у меня сейчас. Хочу ли я иной жизни? Нет. Была бы моя жизнь счастливее, сложись все иначе? Не думаю. А жизнь моих близких? Многие погибли в этой войне. Кто бы погиб, если бы… ? Я не могу простить Вас. Но и винить тоже не буду. — Понимаю, — медленно кивнул Дамблдор. — Но мне бы Вы могли и сказать об отце, — задумчиво произнёс Гарри после паузы. — Ты так думаешь? — Да. Или вы меня совершенно не знали. Мне пора, профессор. До встречи. Он беззвучно вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. На душе стало неожиданно легко, будто только что он перевернул наконец последнюю страницу давно валявшейся недочитанной книги. Он сказал то, что думал, портрету или в пустоту? Это было неважно. Как неважно было, слышал ли его слова Дамблдор. Гарри сказал это все для себя самого. Прямо за дверью его нетерпеливо ждала МакГонагалл. Гарри не мог уловить, что именно было в её взгляде: сочувствие, удивление, неловкость. Обычно строгая и сдержанная профессор редко позволяла себе проявление эмоций. Но теперь их широкий спектр бурлил в ней так сильно, что Гарри удивился, что МакГонагалл не обняла его. Она сдержалась в последний момент. — Мистер Поттер… Гарри. Я… Неужели это все правда? — Она не находила слов. Гарри кивнул. МакГонагалл выдохнула, поднося руки ко рту, словно давала себе время собраться с мыслями. Она удивлённо и непонимающе смотрела на Гарри, пытаясь разглядеть его получше. — Это так странно. Так неожиданно, — наконец, произнесла она, позволяя себе аккуратно коснуться его плеча. — Но я рада. Да, я рада за тебя, за Северуса. Я же заметила странные перемены в нём в последние годы. Заметила, что вы стали нормально общаться. Но эта новость… Это замечательно. — Спасибо, профессор, — единственное, что пришло Гарри в голову в данной ситуации. — Я не знаю, стоит ли поднимать эту тему с Северусом? — осторожно спросила МакГонагалл. — Он не любит говорить о личном. — Думаю, сегодня он вам ответит. Завтра уже не уверен, — усмехнулся Гарри. — Мы решили никому не говорить об этом, потому я был удивлён сегодня. Шумиха, сплетни. Нам это не надо. — Понимаю. Вы давно знаете? — МакГонагалл пыталась задавать общие вопросы, чтобы избавиться от повисшей неловкости. Гарри пожал плечами, прикидывая в уме время. — Лет двенадцать. — Тогда вы уже привыкли к новому статусу, — также невпопад ответила директор, неловко улыбаясь. Гарри усмехнулся. — Не скажу, что новость далась нам легко. Все менялось очень медленно. Осознание и принятие ситуации тянулись месяцами. Это не та новость, от которой приходишь в состояние эйфории мгновенно. Невозможно всю жизнь ненавидеть человека, а потом вдруг расплакаться от новости, что он твой отец. Так только в сказках бывает. — Я рада, — МакГонагалл положила руку Гарри на плечо и заглянула в глаза. — Я очень рада, что у тебя есть отец. — Да, сначала это было странное чувство, — усмехнулся Гарри. — Но вы с Северусом так плохо ладили в школьные годы. Я и представить не могла, что вы когда-нибудь сможете общаться. — Я никогда не спрашивал у него, почему перестал его бесить. — Гарри улыбнулся. — И перестал ли вообще. С моей стороны же… — Гарри взъерошил волосы совсем по-детски, — это так не объяснить. Много чего влияло на восприятие: поступки, слова, ощущения. МакГонагалл смотрела с пониманием, не продолжая расспросы. Она ощущала, как некомфортно было Гарри говорить на эту тему и предпочла продолжить разговор уже с Северусом. Они нашли Снейпа внизу лестницы, ведущей в кабинет директора. Он стоял у окна, опершись на подоконник руками, и невидящим взглядом смотрел вдаль. — Порядок? — спросил Гарри, подходя к нему и кладя руку на плечо. — Глупые вопросы задаете, мистер Поттер, — безразлично ответил Снейп, поворачиваясь к ним лицом. — Северус, я должна извиниться. Я постараюсь больше не поднимать в присутствии Альбуса… — Не неси ерунды, Минерва, — уставшим тоном произнёс Снейп. — Я терпел его тридцать лет, потерплю ещё. Вчера он взбесил. Сегодня я закрыл тему. — Я понимаю причину. Я рада за тебя. Что у тебя есть сын, — Минерва произнесла это очень мягко, тепло. Гарри подумал, что она вновь была той редкой МакГонагалл, которая так удивляла его в детстве своей материнской заботой. Но за которую её боготворил весь факультет Гриффиндора. Снейп в ответ лишь нетерпеливо кивнул. — Держи язык за зубами. Ты единственная, кто знает. При этой фразе МакГонагалл выпрямилась и недовольно фыркнула: — Ты за кого меня принимаешь? — За директора базара под названием Хогвартс, — Снейп многозначительно посмотрел на МакГонагалл. Она не стала продолжать распросы, видя явное нежелание Снейпа обсуждать произошедшее. Решив пару текущих проблем, они расстались. Снейп шёл обычным быстрым шагом, а вот Гарри хотелось побродить по замку, подумать. Почти все дети были на каникулах дома, и в коридорах стояла тишина. Весь замок со своими секретами и тайнами принадлежал тем, кто в нём остался. Гарри любил такие дни ещё в школьные годы. — Тебе ещё долго? — спросил Гарри, когда они свернули к Главной лестнице. — Минут сорок, — ответил Снейп после недолгой паузы. — Я подожду тебя у Хагрида. Давно его не видел. Снейп молча кивнул. — Я тебе нужен? — серьёзно уточнил Гарри. — Не неси ерунду. Снейп поспешил вниз, а Гарри остался стоять на верхнем пролёте лестницы, облокотившись на перила и смотря отцу в след. Лестница жила своей, неведомой всем жизнью. Портреты на стенах двигались, общались, создавая непроходящий гул. В районе третьего этажа важно проплыл Почти Безголовый Ник, а в коридоре позади себя Гарри услышал тяжёлые шаги Филча. С легким сожалением Гарри стал спускаться вниз, не имея никакого желания общаться с Филчем. На улице похолодало и Гарри поднял воротник мантии, чтобы спрятаться от ледяного ветра. В темной громаде Запретного леса внизу выделялись приветливым светом окна хижины Хагрида. Снейп же спешил в кабинет то ли доделать оставшиеся дела, то ли остаться в одиночестве и подумать. Когда он захлопнул за собой дверь, то на мгновение замер, прислонившись к косяку. В голове пульсировала отвратительная мысль о Гарри. Накрывшее понимание раздражало и вызывало лишь омерзение к себе самому. Воспринимать Гарри причиной смерти Лили. Винить ребёнка в том, что натворил взрослый, казалось теперь отврательным. А винить в смерти Лили Гарри — вообще немыслимо. За прошедшие годы Северус узнал сына достаточно хорошо, чтобы понять, как непросто сложилась его судьба после смерти матери. Уже давно он отошёл от обвинений себя в произошедших событиях, не без помощи сына. Но никак не мог нащупать то понимание, почему Гарри так раздражал его с первого дня. Поначалу Северус винил во всём внешность Гарри, ненавидел Лили за применение зелья, но в то же время совершенно спокойно отнёсся к тому, что его родной сын не похож на него. Это спокойствие удивило даже его самого, но прежде не имело объяснений. И вот теперь получило. Гарри бесил не тем, что оказался копией ненавистного Джеймса Поттера, а тем, что из-за него, годовалого ребёнка, Тёмный Лорд убил Лили Эванс. Не будь Гарри, Лили была бы жива. Дикая непостижимая истина лежала на поверхности, но Северус отказывался её замечать несколько десятков лет. И вот одной фразой Дамблдор поднял эту правду и буквально ткнул в лицо. Конечно, Дамблдор был разозлен, потому и уколол в самое сердце… Вот только Дамблдор понятия не имел, что произошло в жизни Снейпа. Северус, которого так удобно было использовать в своих интригах легко вёлся на чувство вины перед Лили. Но двадцать лет спустя всё изменилось. Снейп с тоской посмотрел на часы, потом на гору неразобранных книг. Он хотел закончить все дела до нового года, но также сильно не хотел перебирать старые талмуды. Это было тем занятием, которое он всегда мечтал спихнуть на домового эльфа. Но не нашёл ни одного хоть сколько-нибудь смышленного. Одно время он даже подумывал озадачить Лонгботтома. Но в качестве профессора Травологии он выглядел более убедительно, чем нерадивым учеником на зельях, и Снейп не решался реализовать свой коварный план, резонно полагая, что наживать врага столь глубоко разбирающегося в ядовитых растениях, не стоит. Не желая ничего решать, Снейп рухнул в кресло и уставился на заваленный книгами и пергаментами стол. В голове неприятно пульсировала мысль, что он считал сына виновным в смерти Лили. — Прости, — прошептал Северус безэмоционально в пустоту. — Я был кретин. На душе не стало легче. Потому что не было тяжело. Мысль, которая по замыслу Дамблдора должна была задеть за живое, по факту осталась просто мыслью. Потому что уже давно Северус Снейп обрёл сына. И это были не слова, а глубокое ощущение родной души рядом, надёжного человека, в котором не сомневаешься ни минуты. Не было какого-то события, которое бы разделило жизнь на до и после. Просто в какой-то момент Снейп вдруг осознал, что Гарри уже давно стал родным. Общение незаметно стало доверительным, комфортным. Между ними не лежала тяжёлым грузом недосказанность, не высились взаимные претензии, не было роковых тайн. Они не начали общение с чистого листа, а зашли с другой стороны. Если в школьные годы Гарри Снейп естественно оказался наделённым властью и постоянно что-то требовал от нерадивого ученика, то в новом статусе Снейп долгое время общался с Гарри не как с сыном, а как с коллегой по работе. Деловые контакты позволили увидеть друг друга с совершенно иных сторон, никак не пересекаясь с уже опробованными в школе способами взаимодействия. Война, как бы тяжело это Снейп ни воспринимал, изменила их обоих: характеры, ценности. И с новым Гарри Снейп гораздо легче смог найти общий язык. Долгое время после свадьбы Гарри никто из них не поднимал тему родства, будто она могла разрушить то хрупкое взаимодействие, что установилось. Но Снейп чувствовал, что поступил совершенно верно, посетив тогда сына. Теперь он бы не простил себе, если бы не разделил с Гарри и Джинни их особенный день. А тогда… он, уже привычно, наступил на горло самому себе и своим желаниям, назвав себя трусом. Трус. Это странное слово имело на Северуса странное влияние. Так часто в детстве и юности он называл и ощущал себя трусом, что больше никому и никогда в жизни не позволял употреблять это слово. Вот и в тот день, разглядывая приглашение на свадьбу, Снейп осознал, что прокручивает в уме всевозможные отговорки, чтобы не идти. Чтобы трусливо поджать хвост, забиться в норку и никогда не контактировать с внезапно появившемся сыном. В тот момент Снейп почувствовал себя до омерзения ничтожным, не способным решить возникшую проблему. Многократно усиливало это ощущение понимание того, что Гарри Поттер, тот самый человек, которого Снейп при любом случае унижал и опускал, оказался на деле более смелым, решительным и нашёл в себе силы посмотреть правде в глаза. Снейп понятия не имел, как сильно Гарри ненавидит его, но предполагал, что уровень их взаимной неприязни почти одинаков. И мерзкое и отвратительное осознание, что Гарри оказался более смелым в сложившейся ситуации, заставило Северуса переступить через себя и посетить свадьбу. Все прошло в тот день совершенно не так, как он представлял. Вместо столь привычного натянутого отношения к себе, он обнаружил открытость и незнакомую до того момента теплоту. Знакомые прежде люди не бесили, а желание доказать сыну, что он не самый смелый, исчезло. Осознание того, что Гарри Поттер — его сын приходило очень медленно, будто движение солнца по небосводу. В каждый момент времени кажется, что солнце вовсе не двигается, а за день оно, оказывается, очень сильно переместилось. Так и Снейпу казалось, что его общение с Гарри ничем не отличается от прошлого. Но посмотрев на пару лет назад, Северус осознал, как дорог ему стал сын. Сын. Слово обрело смысл, его теперь можно было визуализировать. Оно вызывало целый спектр ярких, ни с чем не сравнимых эмоций: были и гордость, и уверенность, и забота, и страх и даже усталость. Любовь к ребёнку пришла сама собой, не взирая на все преграды. И главным из них Снейп по началу считал примененное Лили зелье. Оно лишало Снейпа даже призрачного шанса увидеть настоящее лицо своего сына. Но с возрастом Гарри менялся. Да и модные веяния не обходили его стороной: одно время Гарри носил забранные в хвост длинные волосы, другой раз отрастил густую бороду. Когда же он вновь возвращался к бритью или своей обычной длине волос, он не походил на себя прошлого. Время накладывало и на него свой отпечаток. Снейп перестал видеть в Гарри Джеймса Поттера ещё и потому, что Джеймс не дожил до возраста Гарри. А внешность Гарри так прочно слилась с ощущением сына, что Снейп и представить не мог, что когда-нибудь он будет выглядеть иначе. За годы из ненавистного ученика Гарри превратился в родного сына, и Снейп уже не помнил и, что главное, не понимал, как относился к нему иначе. Время стерло старые, на проверку оказавшиеся ничтожными, претензии. А потому возникшая вдруг мысль, что когда-то давно он воспринимал Гарри Поттера причиной смерти Лили напугала лишь сначала. Своей дикостью. Стоило Снейпу спокойно обдумать слова Дамблдора, погрузиться в собственные ощущения в тишине и одиночестве, как он понял, что теперь все обстоит иначе. И даже внезапное осознание не принесло никаких новых эмоций. Абсолютно никаких. По сути весь разговор с Дамблдором ничего не изменил. Все ответы на свои вопросы Снейп знал заранее. Он лишь подтвердил самому себе, что был прав в оценке ситуации и отношении к себе со стороны Дамблдора. Но от этого не становилось легче. Мерзкое, склизкое, омерзительное ощущение от неискренности, лжи и интриг окутывало и проникало вглубь души. В голове неприятно пульсировала мысль о произошедшем, формулировались обвинения и претензии. Подобную неприязнь, когда человека хотелось уничтожить, испепелить и никогда больше не контактировать, прежде Снейп испытывал лишь к двум людям: Сириусу Блэку и Джеймсу Поттеру. И если ненависть к ним утихла со временем, хотя Снейп подозревал, что причиной было отсутствие постоянного напоминания о них, то к Дамблдору неприязнь зародилась лишь недавно и только расцветала во всей красе. Снейп не хотел её уменьшать по той причине, что Дамблдор подставил дорогих ему людей. Снейп хотел помнить, чтобы никогда не прощать. Очередной раз проклиная в мыслях покойного директора, Снейп методично разбирал книги. Он не почувствовал меньшую злость после прошедшего разговора. Но определённое удовлетворение от того, что высказал в лицо ненавистному человеку все, что думает, испытывал. Злость уходила медленно. По крайней мере, он больше не злился на МакГонагалл за её желание принимать идеи Дамблдора. А с ненавистью к мертвецу было куда проще разделаться. Снейп зашёл за Гарри почти через час после расставания. Все ещё хмурый и недовольный, но куда более спокойный, чем был в момент прихода сына. — Хотите чаю, профессор? — прогрохотал Хагрид. — Нет, спасибо, — покачал головой Снейп. — Эх. Ну, заходи ещё, Гарри. И передавай привет своим. Гарри пожал Хагриду на прощание руку и поспешил за выглядевшим угрюмее обычного отцом в темноту вечернего леса. Гарри предполагал, что в планы отца не входило ни выяснение отношений с Дамблдором, ни посвящение в секрет МакГонагалл. Но директор была адекватной и понимающей, а потому удовлетворилась исчерпывающим ответом на свои вопросы. Снейпа тяжело было вывести из состояния равновесия, но отходил он довольно быстро, если дать возможность побыть одному. Когда хижина полувеликана скрылась за деревьями, Гарри остановился и серьёзно посмотрел на отца в свете волшебной палочки: — Ты в порядке? Я хочу оставить все сегодняшние разговоры здесь. — Отвали, — отрезал недовольно Снейп. Гарри тяжело вздохнул. Похоже, отец ещё не до конца успокоился. Такие моменты Гарри ненавидел. Хотя головой он понимал, что человеку надо дать время, бессилие и невозможность помочь всегда возникали на подсознательном уровне. Рон называл это психологическим отклонением, и Гарри честно пытался не спасать всех вокруг. Особенно, учитывая тот факт, что часто огребал от отца за это. Но получалось не всегда. — Я знаю, о чем ты думаешь… — Да неужели, — огрызнулся Снейп. — Ты был молод и иначе воспринимал мир. Мы все ошибаемся… — Я не хочу ничего обсуждать. — Ты мой отец, я твой сын. Все сложилось так, как должно было. — Ещё раз. Для тупых гриффиндорцев. Я. Не хочу. Ничего. Обсуждать, — Снейп говорил тем же уставше-раздраженным тоном, каким в сотый раз объяснял очевидное правило не желавшим понимать ученикам. — А я не обсуждаю, — невинно пожал плечами Гарри. — Я просто констатирую факт. Снейп фыркнул и направился к воротам. Гарри часто вел себя, как ребёнок и порой жутко раздражал желанием все обсудить. Однако имел хорошую привычку, и Снейп это невероятно ценил: быстро отстать, если видел бесперспективность расспросов. На душе же все равно становилось теплее от ощущения нужности. Но будь он проклят, если скажет об этом сыну. — Пап, — крикнул Гарри, не двигаясь с места. — Что ещё? — устало и обречённо произнёс Снейп, поворачиваясь. — Да ничего, — отмахнулся Гарри, недолго посмотрев в глаза отцу, и продолжил путь. На самом деле в этом состояло большое счастье: иметь возможность сказать "Пап".