***
Рука зарывается в теплый сухой песок, пропуская между пальцев щекочущиеся мелкие песчинки. Эклз с трудом разлепляет слезящиеся от соленой воды глаза и смотрит вверх. От нестерпимой кислотной голубизны поднебесной глаза шипит еще сильнее, но мужчина все равно не моргает и не отводит взгляда от бескрайнего чистого небо, уходящего синей лентой далеко за горизонт. От такой неописуемой красоты на глаза наворачиваются слезы. Эклз уже и не надеялся увидеть небо еще хотя бы раз в жизни, не мечтал почувствовать ласковых приветливых солнечных лучей на коже. Коммодору казалось, что это плавание было последним в его жизни, и что ТАК везти не может никому. Потерять корабль и команду, тонуть, попасть в плен к пиратам, тонуть еще раз и вот теперь оказаться свободным и выброшенным на берег — просто выдумка какого-то сумасшедшего писателя, не иначе! Быть может, это Рай? Хотя Эклза сомневался, что его ждут на небесах: его жизнь всегда была далека от праведной и ее сложно было представить в пример потомкам. Он не заслужил шанса спастись и вновь быть свободным. Но такой ли он уж свободный? Преждевременная радость может обернуться жестоким разочарованием, а теплый мягкий песок — зыбучим барханом, затягивающим в свои глубины все, что посмеет его коснуться. Надо подняться и оценить повреждения своего тела. Пока Эклз лежит без движений и лишь глубоко и жадно вдыхает свежий морской воздух, у него ничего не болит, но возможно боль парализует шок, поэтому точно сказать о состояние костей нельзя. Коммодор осторожно приподнимается на локтях и медленно поворачивает голову, оглядываясь вокруг, и параллельно концентрируется на внутренних ощущениях. Голова слегка кружится. Вроде ничего больше не болит, кроме разодранной плеткой спины, но это пустяки. Мужчина неуверенно встает и выпрямляет плечи, разводя руки в стороны и позволяя ветру ласкать кожу. Ласкать — явно преувеличение, потому что каждый сильный порыв приходится по обожжённому солнцем и обветренному телу новыми ударами плети. Но Эклз стоит молча, закрыв глаза, и просто наслаждается моментом. Наслаждается тем, что он жив. И тем, что он чувствует на спине каждый удар плети, а на руках — синяки от веревки, которая теперь покоится на дне вместе с кораблем его мучителя; чувствует каждое резкое дуновение ветра, треплющего отросшие светлые волосы; слышит, как мелкие спокойные волны бьются о берег, будто никакого шторма ночью и не было вовсе; слышит, как пронзительно кричат чайки, рассекающие крыльями небо. Как же все-таки здорово жить! Долго стоять с поднятыми руками не выходит: после длительной изнуряющей борьбы со смертоносными штормовыми волнами каждая мышца, каждая связка в теле ноет и просит отдыха. А еще ужасно хочется есть и пить, но к жажды Эклз уже почти привык. Только она осталась верной до конца спутницей мужчины, готовой проводить его даже на тот свет. Коммодор потягивается, разминая затекшие плечи, и всматривается вдаль. Волны спокойно плещутся, гоняя морскую пену вдоль берега, а по мокрому темному песку разбросаны жухлые темно-зеленые водоросли и какие-то переломанные коряги. Пейзаж выглядит настолько умиротворенно, что Эклз невольно задумывается: а был ли шторм вообще? Или он все еще на Ямайке, и «Марии» только предстоит отправиться в плавание? Нет, конечно, нет. Ямайка лежит где-то за много миль, а разодранная спина служит незыблемым доказательством их стычке с капитаном Джей Ти. Коммодор заходит в море по колено, не жалея штанов, набирает в ладоши воду, чтобы прополоскать рот от песка и умыться. Вода горчит, но это не имеет сейчас значения. Он жив — а остальное приложится. Этот остров — а скорее всего это остров, не материк — обитаем, а с людьми он сможет договориться и послать весточку во флотское управление. Эклз много дерьма пережил, но столь помпезное кораблекрушение в его жизни первое. Честно признаться, он в замешательстве и не очень представляет, что следует делать, оттого не спешит кидаться на поиски населения, которое, к тому же, может оказаться настроенным совсем не дружелюбно. Мужчина льет воду на голову, вымывая из спутанных волос песок и просто наслаждаясь тем, что прохладная вода приятно холодит напеченную солнцем макушку. По плечам текут красные потеки — вода смывает засохшую кровь. Неудивительно, что после стольких-то ударов головой пара шишек осталась. Было бы здорово, если бы на этом острове затесался толковый лекарь. Где-то к четырем часам дням, если нарисованные на песке солнечные часы не обманули со временем, Эклз обходит часть острова и возвращается к точке на пляже, куда его выбросило волнами. Дело обстоит намного хуже, чем он предполагал. Во-первых, за весь осмотр ни одной живой души, кроме стаи агрессивных обезьян и прочей живности, по праву считающей себя хозяевами острова, он не обнаружил. Во-вторых, руки болели так, что он едва смог набрать фруктов для перекуса, но ни о какой охоте речи не могло идти. В-третьих, на стенки черепа давило осознание того, что он один. Совершенно один на неизвестном острове, затерянном в Карибском море, что приравнивает его шансы на спасение проплывающим мимо торговым судном к нулю: суда не подходят близко к неизвестным островам, опасаясь мелей и рифов, а рассмотреть одинокую человеческую фигуру с такого расстояния невозможно. После осознания столь радужной перспективы захотелось нырнуть в море и больше не выплывать. Гремучая тяжелая тоска накатила подобно 9-му валу и скрыла коммодора с головой. Он понимает, что в такой ситуации поддаваться унынию — не выход, но так хочется просто опустить руки и позволить течению нести его туда, куда Бог решит. К Раю или Аду. К вечеру Эклз убеждает себя, что он осмотрел лишь часть острова и, возможно, не встретил людей, потому что они живут с другой стороны. Слабая, но непоколебимая надежда загорелась в груди, и мужчина решил идти вдоль береговой линии столько, сколько сможет, а затем устроится на ночлег где-нибудь в лесу. Солнце неустанно клонится к горизонту, а ничего вокруг не меняется: с одной стороны плещется море, а с другой — стоит стена джунглей. Никаких пирсов, лодок, пристаней, маяков или хотя бы волнорезов — ничего, что могло бы намекнуть на наличие цивилизации на острове. Даже мусора на пляже нет — лишь девственно-чистый золотистый песок, от вида которого Эклза уже начинает мутить. Он уже собирается бросить эту гиблую бесперспективную идею с обходом и направится в лес, как вдруг замечает что-то темное недалеко от берега. Непонятное черное пятно подбрасывает на волнах и быстро сносит в строну. Скорее всего, это какая-то часть потерпевшего крушения судна или оторванные ото дна водоросли. Или, что вероятнее всего, обман зрения из-за переутомления и сводящего с ума желания ухватиться за любую соломинку, способную вернуть мужчину на Большую землю. Эклз сначала быстро бежит к странному черному пятну, поднимая фонтан брызг, а потом, когда уровень воды становиться выше колена и двигаться становится труднее, замедляет ход, но не отступает. Наконец он добирается до цели и останавливается, что рассмотреть сокровище. Это действительно оказывается обломок мачты корабля, а на нем, зажав ствол под подмышкой, повис опаснейший пират современности, гроза семи морей, бессознательный Джаред Падалеки. Эклз от неожиданности аж отшатнулся и едва не грохнулся в воду. Наверное, он впервые был так рад видеть пирата, но затем опомнился и собрался утопить эту тварь в воде, компенсировав то, что должен был с ним сделать шторм. Но, Дьявол, Падалеки выглядел так несчастно и к тому же был совершенно беззащитен, что Эклз просто не мог убить человека в его положении. Он, грубо схватив его за жесткие темные волосы, задрал его голову вверх и приложил пальцы к шее. Еле заметный пульс бился под рукой. Удивительно, что со всего корабля выжить удалось, по всей видимости, лишь им двоим. Падалеки с такой силой вцепился в деревянную балку, что пришлось поднапрячься, чтобы разжать его длинные сильные пальцы, а затем стащить с него обрывки каната, которым он примотал себя к мачте. Дотащить пирата до берега не составило труда, в воде тело казалось почти невесомым. Эклз бы был рад любой другой добыче, но выбирать не приходилось. Скинув Падалеки на горячий песок, коммодор уселся рядом, чтобы сделать пирату искусственное дыхание и массаж сердца. Идиотская идея пытаться спасти жизнь заклятому врагу, который вчера обещал пустить тебя на корм рыбам, но Эклз все-равно зажал ему нос и наклонился ниже, делая выдох в посиневшие холодные губы. Методы оказания первой медицинской помощи были обязательны к изучению еще до официального зачисления в военно-морскую академию, поэтому Эклз владел ими в совершенстве с детства и хорошо помнил, хоть и прошло с тех пор уже так много лет. Коммодор не особенно церемонился, все-таки, если пират и издохнет, не велика потеря, но продолжал делить с ним драгоценный воздух и прижимать руками грудную клетку, стараясь не проломить ребра. Когда пострадавший начал плеваться водой и резко вскочил, приняв сидячее положение, Эклз ощутил болезненный укол сожаления, осознавая, какую громадную проблему он только что вернул с того света. Благо, потрепанный штормом Падалеки не выглядел как человек, способный оказать сопротивление и уж точно не внушал былого ужаса, в отличие от того матерого Падалеки-капитана, за спиной которого стояла целая команда отпетых головорезов. «Никакой он не дьявол», — неожиданно подумалось коммодору, — «а такой же человек с искалеченной душой». Мокрые черные волосы липли к лицу пирата, а мешковатая потерявшая форму одежда — к телу. Из-за этих перемен во внешнем виде гроза семи морей напоминал промокшего до нитки бездомного щенка, а вытаращенные большие удивленные глаза лишь прибавили его виду комичности. — Теперь мы оба — капитаны без кораблей, — сухо усмехнувшись, Эклз выдал первое, что пришло на ум. Он подтянул под себя ноги, усаживаясь удобнее, и пристально глядя в лицо пирату. Он был готов к тому, что безумец решит тут же начать бой, накинувшись с кулаками, но теперь руки коммодора были развязаны, что пирату следовало бы учесть в первую очередь. Вот как интересно получается, сначала Падалеки спасает его, перерезав веревки, а теперь Эклз вытаскивает его на берег. Это могло бы стать началом хорошей дружбы, если бы мужчины заведомо не были заклятыми врагами. — Мы на острове. Я обошел его не весь, но пока что ничего не переубедило меня в том, что он является необитаемым, — поясняет коммодор, не дожидаясь, пока Падалеки задаст вопрос сам. По правилам этикета следовало бы сначала осведомиться у собеседника о состояние здоровья, нет ли у него жалоб на что-то, но Эклзу глубоко плевать на здоровье Падалеки. Жив, сидит ровно и ладно. Больше ничего для него Эклз делать не собирается, если это не поможет коммодору выжить и вернуться домой. — Может быть теперь скажете, капитан, куда мы плыли и в какой части света оказались? — Эклз не упускает возможности упрекнуть пирата в том, что, дескать, их положение на острове — его вина. Разодранная Падалеки и вновь промокнувшая в соленой воде спина напоминает о себе слабой ноющей болью, но коммодор пытается ее игнорировать. Сейчас не время для мести, и не время для ненависти. Чтобы выжить, им придется на время закопать топор войны в горячем прибрежном песке и попытаться придумать дальнейший план действий. Эклз надеется, что Падалеки это поймет и окажется чуточку разумнее, чем коммодор его считал раньше. Эклз не слишком рад такому собеседнику, как пират, но выбирать сейчас союзников попросту не из кого. Поэтому убивать его сразу после того, как спас, тоже не хочется.***
Океан ошибок не терпит и никогда не прощает. Этот раз не исключение. Волны накрывают одна за другой, и матерому пирату кажется, что этот день станет для него последним. Держаться за кусок мачты сил не остается уже через полчаса или около того. Джей Ти из последних сил цепляется за остатки канатов, оставшихся от парусов, и буквально приматывает себя к балке, чтобы случайно не расцепить руки. Потому что одна небольшая осечка — и ты труп, Падалеки. А если уж он смог выжить после самого крушения, то выплыть — это просто его обязанность. Но у волн, к сожалению, всегда свои планы, потому что они продолжают бить неудачливого капитана что есть мочи, и через какое-то время у пирата просто не остается сил даже держать глаза открытыми. Безумная качка сводит с ума, мачта едва ли не переворачивается несколько раз, а Джей Ти чувствует всем телом, как сильно устал. Долгие минуты борьбы со смертельно закрывающимися глазами проходят даром, потому что в итоге Падалеки все-таки теряет сознание, отдавшись волнам полностью. И теперь только морской Дьявол может ему помочь, если, конечно, захочет. Но разве это не его обязанность — помогать пиратам, которые почти ему родня?.. Джей Ти снится странный сон. В нем постоянно все раскачивается из стороны в сторону, а сам он на каком-то пиру за длинным столом. Его место — в самой главе, остальные люди сидят по бокам, их много, играет веселая музыка, пол постоянно сотрясается от песен и плясок. Но потом Джей Ти замечает, что с другой стороны длинного стола сидит другой человек, которого он, кажется, отлично знает. Он повторяет его позу, так же пьет вино из большой чашки в руки, а еще смотрит. Так пронзительно, что Падалеки ведет плечами, словно скидывая странное наваждение. Люди вокруг прислуживают и одному, и другому капитану. Осознание того, что нужно назвать их этим словом, приходит внезапно. И Джей Ти понимает, почему все вокруг них так носятся — шторм. И только они, два несравненно лучших мореходца, смогут помочь им выбраться. Вот только комната качается все сильнее, в ее обшивке появляются новые и новые дыры, хоть люди и не замечают их сперва. А потом все летит вверх ногами, Джей Ти падает тоже и, наверное, как и все люди оказался бы в соленой воде, если бы не чья-то сильная рука, перехватывающая его ладонь. Человек подхватывает его, держит и не дает упасть в бездну, и пират так сильно ему благодарен, что хочет сказать об этом, хочет так сильно, что открывает рот и… просыпается. Легкие нестерпимо жжет от соленой воды в них, которая просится наружу, и Джей Ти складывается пополам, выплевывая эту мерзость. Глаза тут же слепит солнце, а ясное голубое небо идет в разрез с тем, что последним видел пират. Погода на Карибах — явление слишком уж непостоянное, но чтобы так… Джей Ти часто моргает, сбрасывая влагу с ресниц, и внимательно смотрит по сторонам, сначала не замечая человека перед собой. Но не заметить совсем было бы трудно, потому что именно это лицо он видел во сне. Именно его рука была поддержкой, именно он помог ему не упасть. И, походу, не только во сне. — Что произошло?.. — единственный адекватный вопрос, срывающийся с губ пирата, больше похож на шипение змеи. Горло пересохло из-за соли, говорить трудно, и Джей Ти шепчет, вглядываясь в глаза мужчины напротив. Он не пытается его убить, точнее, он спас его, в этом Падалеки уверен, потому что вода из легких сама не выходит, ему ли не знать. Так что послужило толчком к этому? С чего ему помогать? Ответ находится быстро. Эклз садится удобнее, не особенно опасаясь пирата, а тот снова озирается, пытаясь понять их местоположение. Он все отлично помнит — и шторм, и крушение, и то, как какое-то время плыл на балке, пока не отрубился. А теперь они оба, что удивительно, живы. Именно они. Не кто-то другой, а два заклятых врага. На одном небольшом острове. В попытке выжить. Какая ирония, Джей Ти тихо смеется, но смех быстро переходит в кашель из-за сухости в горле. Если коммодор не бросается на него с кулаками тут же, может, и ему следует пораскинуть мозгами и все взвесить? Если он уже успел обойти эту территорию и понять, что хорошего ничего тут ждать не следует, то вдвоем им выжить все же как-то больше шансов, чем поодиночке. А Джей Ти все-таки не дурак. Не зря он стал капитаном такого большого судна, которое теперь покоится где-то в пластах Карибского моря. — Не думаю, что мы отплыли далеко от Ямайки. После крушения «Святой Марии», — Джей Ти запинается, ожидая какой-то агрессии, но пока ее нет, поэтому он продолжает немного хрипло. — После крушения прошло только полтора часа, как мы отплыли, а вы, — пират делает ударение на это «вы», — коммодор, пришли в себя. Потом прошло не более пары-тройки часов, как мы налетели на рифы. Сколько мы бороздили по морю без корабля — сказать не берусь, но думаю, что сейчас времени примерно… — но Джей Ти не успевает закончить, потому что Дженсен (а пират, кажется, впервые называет коммодора про себя именно так, по имени) договаривает за него фразу и сообщает, что времени около пяти часов. Ему это ничего не дает, потому что важно было узнать направление, а не время, и, видимо, пират его разочаровал. Но Джей Ти не спешит и договаривает все равно: — Верно, около пяти. Что значит, — он делает паузу, — что от Порт-Ройала мы отплыли… километров на двести, не более, скорость корабля не была особо большой в последние пару часов из-за поднявшихся волн. До Тортуги, куда мы и плыли изначально, слишком далеко, мы и половины не проплыли, ближайший материк или хотя бы остров побольше — Гаити. Но туда еще нужно добраться, поэтому ничего не могу больше сказать. Я удовлетворил ваше любопытство? — Джей Ти натянуто улыбается, а потом поднимается на ноги. От разговора ему даже вроде как-то немного полегчало. Пора и самому немного разведать обстановку, но потеряться сразу же не хотелось бы, поэтому приходится повернуться к мужчине лицом. — Не желаете прогуляться? Надо найти еды хотя бы на этот вечер. И воды, конечно, не думаю, что вам, коммодор, и вашего нежному желудку понравится соленая вода, — пират ухмыляется и двигается в сторону зарослей. Одежда неприятно липнет к телу, благо, Карибские острова — это место, где почти всегда тепло, за исключением ночей. Джей Ти прикидывает, что у них есть примерно час-полтора до того, как начнет темнеть, и скидывает рубашку, раскладывая ее на больших пальмовых листьях, чтобы немного подсохла на солнце. Становится немного легче, и пират, не оборачиваясь, углубляется в заросли. Хорошо, что ходить пока далеко не нужно, и можно первое время перекантоваться фруктами, коих тут же находится немало. Коммодор снует где-то позади, но Джей Ти не сильно беспокоится на его счет, хотел бы убить — убил бы еще до того, как пират очнулся. А пока они в одной шатающейся на всех волнах хлипкой лодке. Нужно держаться вместе. Мужчина набирает несколько манго себе в руки. Столько, сколько сможет унести, и только потом вспоминает про коммодора позади, который почему-то ничем не занят. — Вы бесполезный капитан, — он вздыхает, вручая Эклзу все, что успел собрать. — Фрукты достаточно сочные, с водой можно пока повременить. Уже темнеет, кто знает, что за живность прячется там, в глуши. А у нас даже оружия нет. Утром пойдем на поиски, а пока несите, коммодор, это все к берегу, а я наберу пальмовых листьев, чтобы можно было сделать хоть какую-то постель. Спать на песке, уверяю вас, не лучшая затея, — Джей Ти говорит быстро, больше для себя, чтобы не сорваться и не наделать глупостей. Слишком уж это тонкая грань. Слишком. И пока Эклз его слушается и несет фрукты к берегу, он набирает крепкие большие листья для себя и для коммодора. Странно это все как-то, очень странно. Но думать некогда, в зарослях уже становится слишком темно, потому что никакое солнце больше не проникает, и Джей Ти спешит покинуть это место поскорее. Эклз ожидает на берегу, нашел какие-то палочки, которыми усиленно трет друг о друга. Джей Ти предполагает что-то относительно огня, но сильно сомневается, что что-то выйдет. Он старается не обращать внимания на действия коммодора и стелить листья прямо на песок, подготавливая постель себе и ему. Рубашку приходится надеть, потому что прохладный ветерок уже щекочет тело. Через какое-то время затея с огнем откладывается в сторону, потому что Эклз совершенно точно завидует тому, с каким аппетитом Джей Ти поедает манго. Приходится присоединиться и разделить трапезу. Молчаливый ужин переходит в ночь, и Падалеки без всяких вопросов просто заваливается на свою часть постели, поворачиваясь к коммодору спиной. Надо выспаться, назавтра трудные решения и такой же трудный день. А пока… — Спокойной ночи, коммодор, — почему-то кажется правильным пробурчать это тихо, надеясь, что мужчина не услышит. Не услышал же?***
— Ночи, капитан, — мужчина все слышит и отзывается дежурной вежливостью в ответ. В конце концов в пожелание спокойной ночи нет ничего постыдного, но отчего-то Эклзу это кажется простыми словами. «Вот как оно бывает: на море мы встречаемся в поединке, а на суше — спим бок о бок», — философски думает Эклз, переворачиваясь и подкладывая руки под голову. Засыпая рядом с врагом лучше бы держать их наготове, но коммодор устал так сильно, что смерть кажется равнозначной заменой сну. Другой бы на его месте сдался и провалился в сладкую дрему, но Эклзу еще хочется проснуться утром живым. Синяки на запястьях от веревки болят, как и каждый сантиметр кожи на спине. Дженсен старается не думать о ноющем теле, но оно не дает о себе забыть, как и о том, что это с Эклзом сделал Джей Ти. Падалеки всегда будет для него врагом — от этого нельзя откреститься и нельзя так просто забыть. То, что они вдвоем оказались на необитаемом острове посреди бескрайнего синего моря не дает их друзьями или братьями.