Никогда не доверяй лисе

Ногицунэ Люди были забавными существами. Они были настолько полны необходимости любить, что они даже не видели большинство интересных вещей. Им больно, однако они всё равно каждый раз возвращались и хотели новой любви и подобного. Они никогда не использовали свой разум на все сто процентов. Они не задумывались о многих вещах, действуя на эмоциях. Хотя были некоторые люди, достаточно умные, но они никогда не использовали свой ум ни для чего. Вместо того, чтобы использовать свой интеллект для манипулирования другими, они используют его для «большого блага» и, вероятно, заканчивают как детективы или что-то в этом роде. Это так чертовски скучно. Мне никогда не нравились такие люди. Конечно… некоторые манипуляторы были забавными, но также жалкими. Однако, всё же, они никогда не делали ничего смешного. Все убийцы, все психопаты… они были чем-то интересны. Но найти какого-нибудь психопата среди одержимых убийц… это было чудо. Хотя были некоторые забавные люди, которым просто нравилось причинять боль. Как мучители. Или хулиганы. Они всегда мне нравились. То, что люди иногда могут делать… и все ещё думают, что они люди, что они ещё не монстры… это почти смешно. Хотя… с такими людьми тоже весело играть. Я любил это. Пробираться в их головы, заставлять их корчиться и умолять меня остановиться — перестать причинять им боль, перестать пугать их — они были такими забавными. Но все они были такими жалкими. Жалкими с их тупостью. Однако, если бы был человек, который понравился мне больше всего, это был бы самый больной. Обычно жертвы плохого обращения, или изнасилования, или жертвы издевательств… Я любил это. Отчаяние, депрессия… когда я натыкался на кого-то подобного, это было как Рождество! Столько боли, столько ненависти к себе, столько хаоса в их жизнях. И, зачастую, злости. Сейчас это работало идеально, как всегда, конечно же. Я пробирался в их головы, начинал просто наблюдать за их жизнью, поднимая их тревогу, их кошмары. Затем я начинал играть с ними, зачастую во снах. Мне нравится играть в игры. Загадки были моими любимыми, но было много других игр. Например, создание лабиринтов в их разумах и позволение им пройти через это. Или задачи. Заставьте их решать задачи, и когда они потерпят неудачу… воу, один из твоих друзей мёртв! Да, это было весело. И было веселее заманивать их в фантазии, питаясь их ненавистью. Заставлять их делать кое-что, чем они наслаждаются, и в большинстве случаев подставляя свои эмоции, чтобы запутать их ещё сильнее. И тогда они, в конце концов, понимают, что убили своего лучшего друга или свою мать, и что они сделали это охотно. А потом они ломаются. Это обрушивается на них, как водопад, и они постепенно сходят с ума. И я там и наслаждаюсь этим. Да, люди были забавными существами. Но никогда не питаю к ним чувства. Никогда не влюбляюсь в них. Так что, когда моя дорогая сестра сказала нам, что она влюбилась в человека, а её кицунэ-форма превратилась в Тэнгоку — небесную кицунэ — я не мог понять ничего из этого. Да, люди были интересны в некоторых вещах, но почему, чёрт возьми, вы находите их привлекательными? Это не имело смысла. Почему, почему, почему??? В мои тысяча двадцать четыре года это всё ещё не имело смысла! Итак, да, моя сестра-лисица оставила нас и даже превратилась в другой вид кицунэ. Кровавый ад! — И поверьте мне, ад кровавый. Наша Мама-Лиса была совсем не счастлива. Она потеряла одну из своих маленьких кицунэ, конечно же она была зла! Я вызвался пытать человека до смерти, но она отрицательно покачала головой. — Это её решение, если она больше не хочет быть Тёмной Кицунэ, это её выбор. Кроме того, ты знаешь, что так нарушишь правила. Конечно. Кровавые правила. Но Мама всегда была ответственной, и если бы я когда-либо испытывал уважение к кому-либо, это была бы она. Она была матерью всех Ногицунэ — кроме одной обращённой — и она была очень сильной. Я всё ещё не понимал, как она могла влюбиться в человека, когда Громовая Кицунэ просила помощи. И как я мог сказать «нет», верно? Ношико была уважаемой Сандой — Громовой Кицунэ, — так что, конечно, когда она попросила, я не мог отказать, не так ли? В конце концов, я был всего лишь лисом тысячи двадцати четырёх лет и хотел помочь. Это была не моя вина, что я завладел мальчиком, а не ею. Во всяком случае, мальчики всегда нравились мне больше. Просто потому что мальчики были более забавными. Они всегда играли так, будто они были сильными, теми, кто должен защищать всех, и теми, кто никогда не говорил о каком-то дерьмовом шоппинге. Но, возвращаясь к теме, Ношико осознала, что я плохой лис — она была глупа изначально. Я чёртов Ногицунэ, конечно я не буду скакать по розовым облакам на единороге и срать радугой. Но она застала меня врасплох. Так что, когда она проткнула меня катаной и заперла в банке, я был в ярости. Семьдесят один год в грёбаной форме грёбаного светлячка — это чертовски не смешно. Но после скучных десятилетий мне выпал шанс, и я вернулся в мир в мои тысяча девяносто пять лет жизни. И, по иронии судьбы, разум, который я заметил первым, была разумом сына Клаудии Гайос. О да, я знал Клаудию. Она была главой Сэйшин Кицунэ [Призрачных Кицунэ], и впрямь очень сильная. Учитывая то, что Призрачные Кицунэ не были сильнейшими лисами, она была сильной. То, что у неё был сын от человека, а она сама теперь мертва, было шоком для меня. Не то чтобы я заботился о ней, просто это было неожиданностью. Снова дело в человеке. Почему? Я знал её с собраний совета. Каждый лисий клан выбирает одну главу среди них, и эти тринадцать кицунэ входили в совет, где мы просто обсуждали некоторые скучные вещи. Мама-Лиса была главой долго время, но… в конечном счёте, она стала просто главой между нами, Куканами, но она передала титул мне. Может быть, потому, что я был одним из её первых, может, потому, что я был самым безумным психопатом… ну, неудивительно, что они выбрали меня, но, на самом деле, встречи были совсем скучными. Но именно там я встретил Клаудию, а также Ношико. Было бы интересно узнать, кто теперь глава Сэйшин. Но, возвращаясь к настоящему, я был слаб, моим единственным шансом выжить это попасть в чью-нибудь голову, и когда я увидел, как умный мальчик разбит, у меня было Рождество. Идеальная цель. Поэтому я завладел им. Его разум очаровал меня больше, чем любой другой. Он был смышлёным, остроумным, главный шутник в классе. Один из тех подростков, которые не были популярными, но все как-то знали его. Из тех, кто не беспокоится. Но это была просто маска. Внутри он был сломан. Он был грустным и оплакивал свою мать. Грусть и ревность наполняли его каждый раз, когда он смотрел на Скотта, потому что Скотт был его лучшим другом. И он тоже пренебрегал им. Но в тот момент, когда я увидел его плачущего, умоляющего остановиться, позволить его друзьям жить, в момент, когда он сказал, что сделает что угодно, если я не причиню вреда его друзьям… В тот момент я осознал, насколько он был прекрасен. Он был похож на ангела. Он так красиво выглядел разбитым, что я просто не хотел ничего больше делать, кроме как удержать его навсегда. Я представлял себе, как это было бы, поймать его внутри собственного разума, навсегда, пойти и распространить страх и ужас среди всех, и просто держать Стайлза рядом, пока он полностью не сломается… Я был ошеломлён своими мыслями. Конечно, я часто хотел играть с людьми, но… держать одного? Никогда. Это сделало меня немного нерешительным. Почему я хочу этого? Почему у меня возникли эти чувства? Они вправду пугали меня. Но разум Стайлза был шедевром. Так много мыслей, так много сумасшедших идей, вся гиперактивность, вся депрессия, весь интеллект, вся зависть, вся ненависть, весь страх — я не мог насытиться. Поэтому, когда я был в школе и почувствовал, что Скотт-чёртов-МакКолл укусил меня, я был больше зол из-за того факта, что я не смогу больше увидеть Стайлза, чем из-за того, что я, вероятно, проведу ещё долгое время в чёртовой форме грёбаного светлячка. Но мне повезло. Эти идиоты заперли меня в какой-то банке из Неметона, однако это не мешало мне ощущать всё вокруг меня. И этот дурацкий Друид решил, что лучше разместить меня в месте, где никто не подумает искать. В чёртовой библиотеке. Как они могут быть такими дебилами? «Жизнь» в библиотеке была действительно интересной. В конце концов, в большинстве случаев они говорили о чем-то именно там. Я всегда был доволен их страданиями. Дурацкий пёс «случайно» превратил мальчика в оборотня, потому что он пытался «спасти» его. Ха. Стайлз нашёл себе девушку. Тьфу. Стайлз снова был в жопе, Стайлз плакал всего в нескольких метрах от меня, потому что Скотт нашёл себе новую подружку — маленькую сумасшедшую лису Киру, которая, как и её мать, нарушила правило, проткнув меня своей катаной, так что теперь я был в праве убить её, поскольку я был в праве убить её мать — и Стайлз увяз в своём маленьком ПТСР, который я ему дал. О-оу, это приятно, он думает обо мне. Но я знаю, что единственный шанс для меня выбраться оттуда, это освобождение с чужой помощью или использование моей связи со Стайлзом. И я не мог использовать связь, если Стайлз не чувствовал себя не человеком. И, ну, потому что он был человеком, это было тяжело. Но шанс появился примерно через год после того, как они меня заперли. Стайлз — ещё раз — спасал свою жизнь, но на этот раз он был совершенно одинок и тот, кто пытался его убить, был химерой. Однако страх Стайлза был абсолютно животным. Его страх превратил его в отчаянного зверя, пытающегося спастись. И именно поэтому я мог проникнуть в его жизнь и дать ему идею вытащить затвор. Это было восхитительно. Хотя я не был в его голове, я все ещё как-то думал, и я чувствовал всё, что чувствовал он, ещё больше. И, увидев ситуацию, в которой оставили моего маленького Стайлза, я пришел в ярость. Как они посмели навредить ему! Как Скотт посмел проигнорировать его и оставить Стайлза с нервным срывом?! Мне снова пришлось перестать думать, потому что я понятия не имел, почему я чувствую такую ненависть к кому-то, кто причиняет боль кому-то ещё. Люди всегда вредили друг другу — это было весело. Так почему я так хотел, чтобы мистер Мокрая Псина очень сильно страдал? Хах… Наверное, потому, что я должен был быть в сознании Стайлза, чтобы набраться сил, поэтому я часто видел вещи с его точки зрения и зачастую его мысли смешивались с моими. Я, будучи в его разуме и практически ничего не делая, чувствовал больше человеческих вещей, чем когда-либо прежде. И как-то… возможно, это переросло во что-то вроде любви к Стайлзу. Я не мог признаться себе, что у меня могут быть эти чувства — особенно к человеку. Я чёртов Ногицунэ! У меня не может быть чувств к людям! Поэтому какое-то время я действительно ничего не делал, просто пытался убедить себя, что нет, у меня не было чувств к человеку. Даже если бы у человека был самый интересный разум, даже если бы он был чертовски милым и даже если бы он был полностью разбит. Нет, никаких особых чувств. Поэтому я ждал и ждал, пока Стайлз не будет отвергнут и не рассердится. (Читай: когда им будет легко манипулировать) И мне выпал шанс. Гип-гип ура! Стайлза было легче убедить, чем я думал. И будучи полностью в своём уме, обладая им, но с согласия Стайлза… это ощущалось лучше, чем что-либо ещё. Так что да. Возможно, у меня появились чувства к Стайлзу. И, может быть, мысль о том, чтобы рисовать мир красным, казалась еще более приятной, если Стайлз был на моей стороне. Но эй, похоже, я не собирался становиться каким-то другим кицунэ. И Стайлз на моей стороне был огромным преимуществом — Скотт не мог предвидеть этого. О, я почти вижу его лицо, когда он понимает, что слишком поздно. Рождество!

***

Скотт Так, возможно, моё будущее сосало. Но, по крайней мере, если я умру, это произойдет, когда я буду кого-нибудь спасать. Да, хорошо, вы спросите, как я это понял? Ну, потому что в девяносто семи процентов случаев, в то время как я делал что-то опасное, у меня был я-делаю-это-чтобы-спасти-этих-людей контекст. Поэтому, когда я обнаружил, что падаю на холодный пол в больничном зале, меня не удивило, что единственной причиной, по которой я здесь оказался, было то, что больница была в опасности. В опасности под названием «большой страшный зверь пытается убить меня». Ура. Со стоном я попытался встать, только чтобы снова упасть на пол, после того, как мимо меня пробежал какой-то огонь, прямо на Зверя. Через некоторое время я понял, что на самом деле это был Пэрриш. О, это имело смысл. Моя голова была слишком затуманена, чтобы я мог сделать что-нибудь больше, чем простого наблюдать, как Адский Пёс и Зверь сражались. Зверь разгневанно зарычал и напал на Пэрриша своими когтями. «Горячий пёс»* отступил назад и напал на Зверя в процессе. Через некоторое время битва закончилась, когда Пэрриша бросили в стену, и Зверь убежал. Я быстро оправился от своего состояния тумана в голове и шока и бросился к Пэрришу, глаза которого медленно переливались от светящегося оранжевого до его янтарно-коричневого цвета. — Пэрриш? — спросил я. Он посмотрел на меня, потом огляделся и вздохнул. — Я в порядке. Но, похоже, эта штука, — он указал на отверстие в стене, — будет проблемой. Я молча согласился с ним. Что это вообще было? Я помог Пэрришу подняться и огляделся. Если не считать нас, больница была пуста и немного повреждена. Ладно, может быть, не «немного». Например, в стене была дыра размером с грузовик, бога ради! Пыль и обломки стены лежали на полу. Ну, кто-то должен был убраться здесь, и я уже жалел этого человека. Пэрриш стряхнул с плеч сажу и тяжело вздохнул. — Что ж, мне, наверное, нужно принять душ, а ты должны выйти на улицу. Шериф ждёт. Я оставил его там, потому что это было слишком опасно. Я кивнул и оставил его, направляясь к выходу из здания. Шериф стоял на улице с обеспокоенным выражением лица. Я подошёл к нему и вздохнул. — Похоже, им понадобится кто-то, чтобы восстановить их стены… — шериф поднял брови, ожидая пояснений. Я вздохнул и продолжил: — Доктора создали… что-то большое. Как… размером с большой грузовик. Это зверь. Пэрриш отбивался, но… честно? Оно огромное и страшное. И это тоже химера. Оно просто… другие химеры терпят неудачу. Я считаю, что эта… вещь… то, чего пытались достичь Доктора. Шериф вздохнул. — Это не звучит хорошо. Я согласился с ним, но прежде чем я успел что-то сказать, мой телефон зазвонил. Я быстро извинился перед шерифом и вытащил свой мобильник. — Да, Лидия, — я поднял его, только чтобы услышать голос Лидии. — Скотт, тебе нужно идти в школу. Быстро. — Зачем? — спросил я, глядя на часы. Уже за полночь, ради бога! Серьёзно, я преследовал Зверя из полицейского участка, затем в парке и больнице. Это было так раздражающе утомительно, что я только сейчас понял, что сейчас действительно так поздно. — Скотт, это… это Стайлз. Мои глаза широко раскрылись. — Что случилось? — Это не имеет значения, просто иди! Я повесил трубку. Шериф поднял брови. — Это Стайлз. Что-то в школе. Я понятия не имею, что происходит! Глаза Шерифа широко распахнулись, и вскоре мы прыгнули в машину. Ехали молча, только сирена выла снаружи. Улицы были довольно одинокими, только некоторые уличные кошки и какие-то пьяницы были видны. Всё, о чём я мог думать, это о том, что происходило со Стайлзом. Может, он был ранен? Он где-то заперт? Или это Ногицунэ? Был ли он одержим? Он причинил кому-то боль? Или что-то совсем другое? Во мне поднималась паника, когда я думал о возможности того, что это работа Ногицунэ. Я всё ещё ничего не сказал шерифу, ради бога! Шериф выехал на стоянку перед школой, и мы быстро направились к школьному входу. Малия ждала снаружи, скрестив руки, и, увидев нас, она кивнула головой, жестом приглашая нас войти. Она привела нас в библиотеку. — Что происходит? — спросил я с беспокойством. Малия закусила губу. — Он пытается убить себя. Мои глаза широко распахнулись, когда мы вошли в библиотеку и увидели, что она на самом деле думает об этом. Стайлз стоял внутри круга из пепла рябины и держал пистолет в руке, указывая на свой висок и стоя к нам спиной. Лидия тихо разговаривала с ним, вероятно, пытаясь отговорить его, но он был спокоен. Шериф ахнул, когда увидел. — Стайлз. Стайлз, пожалуйста, пожалуйста, опусти пистолет. Стайлз ничего не сказал. Хотя я видел, как его плечо ещё немного опустилось, и у него перехватило дыхание. — Сынок, что бы это ни было, мы можем поговорить об этом. Мы всегда можем поговорить. Даже если сейчас это кажется плохим, смерть не является решением. Стайлз. Опусти пистолет. — Пожалуйста, уходи, папа, — наконец заговорил он. Его голос был усталым и полным раздражения. Это разбивало мне сердце — видеть его таким. Я подошёл ближе. — Стайлз, пожалуйста, опусти его, — я попытался его упросить. Рука, держащая пистолет, начала медленно опускаться. Я вздохнул с облегчением. Я заметил, что он трясся. Я подошёл ближе к нему. — Стайлз? — я окликнул его. Но потом что-то пошло не так. Я понятия не имел что, но что-то просто не ощущалось правильным. Стайлз начал посмеиваться. Это поставило меня в ступор. Его плечи сотрясались от смеха. Я сделал шаг назад. — Стайлз. Стайлз, наконец, обернулся, чтобы посмотреть на нас. Его глаза были залиты кровью, его кожа бледнее, чем обычно, и самая злая ухмылка играла на него губах. — О, Скотти-мальчик, извини. Стайлза, на самом деле, нет дома, — улыбка расширилась до дикой, и всё встало на свои места. Это был не Стайлз. Это был Ногицунэ. Но дальше всё случилось слишком быстро, чтобы я мог разобраться. Я услышал выстрел. В желудке появилась боль. Пистолет Стайлза теперь указывал на меня. Кто-то закричал. Смех. А потом — чернота.