"Малышка Джо"

Очнулась я на следующее утро с пониманием, что Капитолий играет со мной в кошки-мышки. Укол, который мне сделали прошлым утром, вызвал у меня галлюцинации. Чертов Капитолий. Они не смогли уничтожить меня физически — решили сделать это морально. В тот день меня не вывели на пытки. Лишь вновь залили в глотку кружку воды и бросили кусок хлеба. Как можно жрать в камере, воздух которой пропитан вонью блевотины и мочи?! За эти недели я несколько раз чуть не скатывалась со своего гребаного ума. Одна в одиночной камере, мучаемая болью, которую заглушал лишь морфлинг, каждую ночь слышащая крики Питы из соседней комнаты, я спасалась лишь одним — тем, что нашла себе единственно-возможного здесь друга. Белую крысу, которая изредка забегала ко мне в камеру, я стала подкармливать крошками своего хлеба. Она никогда не трогала меня. Лишь сидела напротив меня, в дальнем углу камеры, ела крошки и изредка посматривала на меня. Спустя несколько недель она начала подходить все ближе и ближе, а в конце месяца и вовсе начала сидеть у меня на коленях. С ней я разговаривала. Конечно, не получала ответа, но только так, чувствуя, что я не одна и что могу кому-то живому излить душу, у меня были шансы не сойти с ума. На следующее утро меня вновь забрали в пыточную. — Нет. Не нужно этого. Прекратите. — Я начала рыдать, когда призрак Като стал приближаться ко мне. — Хватит мучить меня этим видением! — Это не видение, дорогая. — Говорит мой палач. — Это не видение. — Джо… — Тихо говорит Като, и я чуть не схожу с ума на этом же месте, слыша его голос. Я вновь вскакиваю и, чтобы забыться, в этот раз насильно отключаю саму себя, с разбегу врезаясь лбом в бетонную стену. Спустя несколько дней, когда морфлинг начал приносить удовольствие, а головная боль напрочь исчезла, меня вновь выволокли в пыточную. — Позволь себе поверить. — Тихо сказал палач. Если позволю — слечу с катушек. Но Като так смотрел на меня… долго смотрел на меня, а после медленно начал подходить. — Като. — Я вскакиваю, но от потери сил меня заносит, и я падаю на пол. Като мигом оказывается рядом со мной и кладет руки мне на лицо. Я начинаю улыбаться и впервые за последних два месяца не проклинаю мир, а благодарю его. Но в следующее мгновение его руки сжимаются на моей шее, и я начинаю задыхаться, проваливаясь в бездну. … Как им это удалось я не знала… Но я знала, что я медленно и верно начинаю терять рассудок. В тот день не было призрака Като. — К тебе пришел кое-кто другой. — Слащавым голосом сказал палач, подводя меня к небольшой койке. Я еле двигалась, но, когда оказалась над кроваткой, слезы навернулись на глаза. — Нет! Нет! Это не правда! — Я пытаюсь оттолкнуть от себя мужчину, отводя взгляд от двоих малышей, лежащих в постели. — Это правда. Сноу спас их. Они родились недоношенными, но мне удалось их откачать. Я смотрю на мужчину, а после перевожу взгляд на детей. — Это ты… Ты тогда напал на меня с ножом в коридоре отеля. Палач улыбается. — Я знал куда стоит бить, чтобы они остались живы. Разум кричит: «НЕ ВЕРЬ!». Но их глаза так похожи на глаза Като… Я медленно протягиваю руки и прикасаюсь к щекам малышей. И в тот момент, когда кажется, пальцы должны коснуться теплой нежной кожи, видение рассыпается на мелкие осколки. Я падаю на пол и кричу во всю глотку, а палач лишь смеется. Истерически смеется, перебивая мой истерический крик. Следующих несколько недель меня вновь пытали током и водой. Я даже не кричала. Лишь изредка стонала. Кажется, я окончательно сошла с ума… … Блайт медленно шел мне навстречу. — Я тебя обманул. — Он ухмылялся, подходя все ближе, а я все пятилась к стене. — Твоя семья жива. Их увезли в Капитолий. И в дверях появляется вся моя семья: Джордж и Сиси с маленьким Джото на руках, мама с папой и сестренки. На глаза наворачиваются слезы. Я забиваюсь в самый дальний угол пыточной, подгибая ноги под себя. — Хватит! Не надо! — Кричу как припадошная, прикрывая лицо руками. — Дочка. Я резко оборачиваюсь, глядя на папу. Меня всю трясет. А потом вдруг перевожу взгляд на Джото, спящего на руках Сиси, и до меня доходит. Я громко начинаю смеяться. — Остолопы. Идиоты. — Я смотрю на палача, который непонимающе глядит в мою сторону. — Прошло четыре года, а вы все так же суете в мои видения годовалого ребенка. И я еще громче начинаю смеяться, а в следующее мгновение меня бьют по голове чем-то тяжелым, и я отключаюсь.