A Second Life

Flashback Для Виктора Никифорова банкет всегда был очень важным социальным мероприятием. Это было шансом для фигуристов, шансом показать, что они хороши не только в фигурном катании, но и как обычные (или не очень) люди. Банкет — это брендовая одежда и разговоры со спонсорами, во время которых Виктор старался хотя бы не уронить бокал в своей руке. Это, возможно, немного танцев и море общения. Это шанс увидеть своего кумира на противоположной стороне зала и мучиться следующие полчаса вопросом, подойдет ли он ближе, и что бы он сделал следом, если бы все-таки подошел. И, естественно, потратить еще десять минут, пытаясь найти в себе мужество, чтобы самому подойти к нему ради светской беседы. Или хотя бы ради одностороннего разговора, который не должен включать в себя фразу «я знаю о тебе все». Или шанс просто стоять так и наслаждаться его присутствием. Юри Кацуки. Он отдал бы все, чтобы быть Юри Кацуки. Или его лучшим другом, или просто другом, или просто случайным знакомым, или — черт возьми — соседом, быть соседом было бы идеально. Это был его третий банкет по случаю финала Гран-При, когда он собрал всю свою смелость в кулак и подошел к нему. Виктор сказал себе, что будет глупо не сделать этого. Что, если фигурист выйдет, так сказать, на пенсию после этого сезона? Ведь именно сплетни подобного содержания прямо сейчас витают по банкетному залу. Если так, то он просто упустит свой шанс познакомиться с ним, если не скажет банальное «привет». Взглянув на него, он вздохнул. Юри Кацуки был сложен как настоящий фигурист, не то, что он сам. Сплошные кожа да кости, из-за чего Виктор выглядел скорее как балерина. И именно в тот момент его молитвы были услышаны. Юри подошел к нему. — Привет! — сказал он, вдруг остановившись перед ним. — Ты выглядишь одиноким, — японец чуть-чуть покраснел, и в затуманенном сознании Виктора проскользнула мысль, что ему это очень идет. — П-привет! Я Виктор Никифоров! — ему казалось, что все его дни рождения за предыдущие года внезапно и совершенно невероятным образом поместились в одном дне. Внезапно лицо Юри Кацуки стало невозможно грустным, и смотреть на это было слишком тяжело. Виктор на какое-то мгновение думал, что тот заплачет. В итоге он смотрел на то, как его кумир пытался не уронить ни слезинки, и хотел начать беспокойно заламывать руки. — Я сожалею, просто… имя моей собаки довольно похоже на ваше…Вик-чан… он недавно умер… — Юри в который раз приглушенно всхлипнул. — Прости, я, возможно, слишком много выпил. И Виктор внезапно осознал, что для него открылась прекрасная возможность продолжить разговор. А ведь его кумир всего лишь сравнил его со своей умершей собакой! Он мог выбрать четыре варианта для следующей реплики: A) «Я знаю о Вик-чане! Я знаю о тебе все!» — это позволило бы его кумиру понять, что, собственно, он есть и будет оставаться его кумиром на ближайшие пару лет. Или десятилетий. Или веков… Но даже тогда, когда Виктор слегка навеселе и многие идеи ему кажутся поразительно правильными, это была не одна из них. Его внутренний голос, в конце концов, никогда не ошибался. B) «А я назвал свою собаку в честь тебя!» — самая безопасная фраза, которую только можно придумать. Чисто теоретически, она привела бы к разговору о собаках, и он гарантированно затянется надолго, но… это скучно. C) «Это так ужасно… Ты потерял близкого друга», — очевидно, каждый второй сказал бы это. Более скучной реплики не придумаешь. D) «Женись на мне», — просто и по существу. Безусловно, лучший вариант. — Потанцуешь со мной? — просто сказал он, удивив самого себя. Вместо ответа Виктор взял его за руку и повел на танцпол. Ты выбрал секретный вариант E. Боги наблюдают за тобой прямо сейчас. «В любое мгновение я запросто могу проснуться», — сказал себе Никифоров. Одну руку Юри обернул вокруг его талии, а второй сжал руку Виктора так сильно, что тот почувствовал небольшую боль в сдавленной конечности. Они начали танцевать вместе, но было понятно, что партнер был не особо нужен Юри, поэтому младший фигурист не удивился, когда тот выпустил его из объятий, попятился и начал танцевать — или, по крайней мере, Виктор думал, что это танец — в одиночестве. И он никогда не думал, что можно танцевать так. Где-то в глубине сознания он вспомнил своих родителей, то, как хмурился, останавливая их от походов в так называемые «притоны греха». Он догадывался, что в тех заведениях происходило примерно то, что в данный момент вытворял Юри Кацуки. Внезапно тот сделал оборот через спину, опираясь на свои руки, в то время как его ноги в воздухе выводили какие-то непонятные геометрические фигуры, но потом он встал и двинулся в сторону, пока Виктор в ступоре стоял на месте. У него не было слов, чтобы описать, что происходит. Возможно, только одно — «магия». Неожиданно фигура второго человека, которую он подсознательно даже не особо замечал до этого момента, загородила Юри. Это был Юрий Плисецкий. Он выглядел очень злым (что для него вполне нормальное состояние), а так же повторял движения за японцем. Откуда он вообще взялся? Если кто-нибудь думал, что Виктор попал в обитель богов (или, скорее, в обитель греха), нужно заметить, что это всего лишь начало. Сказка началась, когда его друг, Кристофф Джакометти протянул ему свои брюки и рубашку и произнес слова, которые еще больше ускорят саморазрушение его нежного разума: — В этом нет ничего сложного! Проще простого! Я знаю реальный способ найти настоящего победителя! Никто не знал, откуда взялся пилон. После люди клялись жизнями своих родственников, что не видели, как он очутился прямо посреди танцпола. На самом — черт возьми — видном месте. Зато все прекрасно видели, как на него забрался полуголый Крис и начал на нем вертеться. Это — в голове Виктора — было недолгим спадом остроты вечернего шоу, устроенного парой пьяных (и не очень) фигуристов. Зато то, что произошло дальше, подняло ее на небывалые высоты. Юри Кацуки оказался на пилоне. Он был практически голым, если не считать нижнего белья, носков и, как ни странно, галстука. Во время сего действа он размахивал бутылкой шампанского. Он начал крутиться на шесте сразу же, как только Крис с него слез, и это было… чувственно. Очень. Виктор едва дышал, когда выхватил свой телефон из кармана и начал записывать его танец. Все для истории. Он никогда не должен об этом забывать, а для этого ему нужно было видео, а не какие-то фотографии. В общих чертах об этом можно было сказать так: «полуголый Юри Кацуки со своим обычным безэмоциональным выражением лица в двух метрах от него вертится на шесте». Да, именно так. Теперь Виктор был уверен: это не обитель греха, это определенно храм богов. Богов, которые требовали регулярных жертвоприношений. «Я бы хотел провести остаток своей никчемной жизни, поклоняясь твоему телу», — думал он. Он был так поражен всем происходящим, что, когда Юри спустился с пилона к обычным смертным, надел свою одежду и, что весьма любопытно, повязал галстук себе на голову, просто позволил ему себя увести. Спустя три танца Виктор начал постепенно трезветь и на полном серьезе посчитал танец на шесте всего лишь пьяной галлюцинацией. Но состояние Юри, похоже, не изменилось совсем. Несмотря на алкоголь, несмотря на полубессознательный лепет, тот по-прежнему прекрасно танцевал. Если бы он вышел на лед в своем нынешнем состоянии и откатал свою произвольную чуть ли не лучше, чем в недавнем финале, Виктор бы нисколько не удивился. Он попытался сосредоточиться на малопонятных словах Кацуки, а не на том, как невероятно прогибается в танце его спина. И не на его горячем дыхании, щекочущем кожу Виктора. — …И после — ик — двадцати двух они начинают преследовать тебя, когда — ик — черт возьми, каждый раз, когда ты ошибаешься… то сразу же… «это ваш последний сезон?!», — внезапно легкое лепетание перерастает чуть ли не в крики. — Проклятая пресса! Проклятые фигуристы! Не смей оставлять фигурное катание сейчас! Виктор… у тебя есть талант, то есть — ик — реальный талант… Что? Виктор удивился бы, если бы услышал это на самом деле, но, скорее всего, это лишь проделки алкоголя. Или?.. — Я… Это многое для меня значит, — «если учесть, что это говоришь ты. Мне. Боже мой». Нет-нет, ему, должно быть, показалось. Может быть, фигурист всего лишь говорит сам с собой и совсем не это имеет в виду. Он просто не мог услышать, как его — вспомним на минутку — кумир восхваляет его катание. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. В это время Юри продолжил: — Я видел твою произвольную, и я могу… Могу это доказать! — он говорил так, будто Виктор с ним спорил. Но у Виктора язык прилип к небу, так что даже если бы он захотел, не смог бы выдавить из себя ни слова. — Дай — ик — поставить мне программу… для тебя. Он умер и попал в рай? Если так, то он не ожидал, что тут будет пахнуть алкоголем. — Подожди, нет… черт, позволь мне… тренировать тебя! Тебе — ик — нужен тренер, милый? Виктор почувствовал, как его сердце остановилось. Боги фигурного катания явно улыбались ему, или, по крайней мере, один из богов. Нет, он просто пьян, а это просто пьяный разговор. «Боже, как я хочу, чтобы все это было правдой». — Я… «…Я отдал бы хоть десять лет своей жизни, чтобы ты стал моим тренером. Черт, я отдал бы тебе все последующие годы, кроме того, в течение которого ты бы меня тренировал. Всего один год». Юри улыбнулся так, будто прекрасно знал, о чем думает Виктор в данный момент. Кацуки поднес руку к его голове и аккуратно отодвинул упавшую на лицо прядь волос, после чего заскользил большим пальцем по его щеке. — Я уже сейчас могу представить идеальную программу для тебя… — он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и Виктор вздохнул, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Неважно, что скажет Юри прямо сейчас, любая его программа будет идеальной. Но идеальная программа растворилась в алкогольном тумане, и Никифоров так и не узнал, какой она обещает быть: донельзя пьяный фигурист отрубился прямо на его плече. На Виктора Никифорова была возложена огромная честь — отнести бессознательную легенду спорта в ее номер, чтобы она могла спокойно отоспаться. Если бы они находились в фильме или романе, то непременно к концу вечера они оба были бы друг в друга влюблены до потери сознания. В реальной же жизни Юри до этого состояния довел не он, а пара бокалов шампанского. Когда он искал в карманах Кацуки ключи от его номера, Виктор воображал, что будет, если он оставит ему свой номер телефона. После того, как он уложил что-то пьяно бубнящего Юри в кровать, Никифоров заметил лист бумаги и ручку и понял, что либо сейчас, либо никогда. Номер. Его имя. Он мялся около пяти минут, думая о том, нужно ли добавить еще что-нибудь, но, поскольку в его организме все еще был алкоголь, а Юри Кацуки был слишком близко на протяжении всего вечера, он приписал внизу чуть корявое: Виктор x