______________________________
Утро дня первых соревнований наступило слишком быстро. Виктор сидел в комнате Юри, в то время как ее хозяин возвышался над ним с кисточкой для макияжа в одной руке. Никифоров усердно пытался думать о чем угодно, но не о своем тренере, который находился слишком близко, и не о том, как сосредоточенно было его лицо с высунутым от усердия языком. Но о чем еще можно было думать? Виктор и понятия не имел. Юри снял очки и наклонился ближе. Теперь младший фигурист мог почувствовать его дыхание у себя на лице. «Господи, я хочу его поцеловать». — Ну, все готово, — тренер надел очки и отступил на пару шагов. После этого Виктор понял, что практически не дышал последние две минуты. Он глубоко вздохнул, встал и пошел в ванную комнату, чтобы посмотреться в зеркало и оценить работу Кацуки. Он подождал, пока румянец не исчез с его щек, но его сердце все еще считало, что он участвует в олимпийском марафоне, и оно не успокаивалось, несмотря на все глубокие вдохи, которые Виктор сделал напротив зеркала. Это было несправедливо. Наверное. Он не был уверен, что именно было несправедливым, но все-таки… Если кто-то заигрывает с тобой, не осознавая этого, можно ли считать это полноценным флиртом? Юри вдруг стал таким милым в общении с ним, так что Виктор часто думал о том, чем он вообще это заслужил. Но внезапно что-то внутри Виктора начало ворчать глубоким и старческим голосом, заставляя сердце биться еще сильнее, и тот совершенно не знал, как угомонить это что-то. Лишь когда он вышел на лед во время разогрева, Виктор понял, что это было: он был в ужасе. Яков наблюдал за ним, и фигурист был прекрасно осведомлен, что думает о нем его бывший тренер. Ну, Витя, ты получил, чего так хотел. Ты счастлив? Все так, как ты себе представлял? «Да, миллион раз да». Когда он покинул лед, Юри ждал его возле бортика, и Виктор задавался вопросом, как много он мог прочесть по его лицу. Они не разговаривали друг с другом до того момента, когда Никифорову предстояло выходить на лед. — Думай об Агапе, — сказал ему Кацуки. — Забудь обо всем остальном, — после этого он стиснул его в крепких объятьях. Зрители бурно поприветствовали его, когда он вышел на лед. «Сегодня я катаюсь для тебя. Все вокруг могут думать все, что они пожелают, а твое мнение по-прежнему остается единственным, что имеет значение». Прыжки и вращения получались у него настолько естественно и непринужденно, что Виктор едва мог думать о них. «Никто не знает тебя так, как знаю я, но даже я не знаю всего. Но я хочу знать все, я хочу стать частью твоей жизни. Позволь мне быть рядом». Музыка закончилась именно тогда, когда у него закончились слова, то и дело проскальзывающие в его мыслях. Виктор обернулся, чтобы посмотреть на своего тренера. На лице Юри цвела та самая улыбка. Спустя секунду он протянул руки в его сторону. Виктор с быстро бьющимся сердцем заскользил по льду, все время набирая скорость, пока не остановился прямо возле Кацуки. — Это было правильное Агапе, тренер? Но Юри не ответил. Юри взял его лицо в руки и поцеловал его. Поцеловал. «Как я мог думать о нем, как о чем-то холодном? Его губы такие теплые! Пожалуйста, не отпускай меня. Я хочу… Нет, мне нужно, чтобы это продолжалось вечно». Тренер отстранился, и Виктор увидел, что улыбка все еще играла на его лице. — Это было потрясающе красиво и идеально. Его руки все еще держали лицо фигуриста, и, скорее всего, он чувствовал, как полыхают щеки Виктора. А тому казалось, что планета прекратила вращаться, время остановилось, а вокруг не было посторонних людей. А этих самых посторонних было уж слишком много. — Уф, вы собираетесь пустить кого-нибудь на лед сегодня или как? Юрий Плисецкий в своей излюбленной манере растолкал их и прошел мимо. Кацуки потянул Виктора в уголок слез и поцелуев, не отрывая от него своих рук ни на секунду. «Это… это рай. Это дороже всего того, что у меня было и есть. Это дороже всего мира». — Счет Виктора Никифорова составляет… Он не слушал. Рядом с ними тоже кто-то что-то говорил, но он даже ухом не повел, внезапно осознав, что Юри целует его руку. Тренер смотрел ему в его глаза, а на его лице читались сила и энергия, которых никогда на нем не наблюдалось. Это было так странно и… смущающе. — Я… ох… — Виктор не знал, за что уцепиться взглядом, чтобы успокоиться и выдохнуть, и лишь тогда он увидел табло с его оценкой. 101,13 балла. Он недоверчиво посмотрел на цифры, а после перевел взгляд на Юри. Раньше он никогда не набирал более сотни баллов! — Теперь, после такого выступления, я ожидаю, что в финале ты побьешь мой рекорд, — прошептал он. Виктор нервно кивнул. На льду катал свою программу Юрий Плисецкий. Он чувствовал себя таким легкомысленным, наблюдая за прокатом русского Юрия. Легкость и какая-то воздушность момента не прошла, даже когда Юри вывел его из уголка слез и поцелуев. Ему казалось, будто кто-то заменил его голову воздушным шариком, который вот-вот унесет его тело высоко в небо. Внезапно телефон Кацуки зазвонил. Виктор понял, что все это время они держались за руки, лишь тогда, когда Юри пришлось отнять свою и принять вызов. — Привет? О, Минако! Минако не поехала с ними на кубок Ростелекома, и Виктор решил, что та звонит, чтобы поздравить его с блестяще откатанной короткой программой. Но, посмотрев на Юри, он увидел, как все следы счастья постепенно исчезают, сменяясь тревожностью и страхом. Японец схватил его за руку и с силой сжал. — Что случилось? — прошептал Никифоров. — Мне нужно вернуться, — тихо ответил ему тренер. Виктор был достаточно близко, чтобы услышать протест Минако на эти слова: «Юри! Ты ничего не сможешь сделать с этим! Врачи говорят, что с ней все будет в порядке, не нужно приезжать». — Нет. Я вылечу сегодня вечером. — Зачем? Зачем тебе ехать? — взволнованно воскликнул Виктор. — Мари в больнице, ей нужна операция. Я поеду домой. Мне нужно быть рядом с ней, я и так слишком долго пренебрегал своей семьей, — он резко замолчал, будто следующие слова застряли у него в горле, и уставился на Виктора. — Нет… нет, я не могу. Я должен остаться… Может быть, на лице русского фигуриста отражались страх и паника, которые он почувствовал после слов Юри, но он заставил себя проглотить неприятный комок из этих чувств и с трудом улыбнулся: — Не глупи! Тебе нужно идти, — сказал он так, будто эти слова не разрывали его от смятения, которое творилось в его голове на тот момент. — Это Мари! Ты должен убедиться, что с ней все в порядке. Сделай это за нас двоих, пожалуйста. Юри удивленно посмотрел на него. Вероятно, он ожидал, что Виктор немедленно потребует его остаться. Как мало он знал о своем ученике! — Но… я не могу бросить тебя. На носу произвольная, я не могу уехать. — Я буду в порядке, — заверил его Никифоров, улыбаясь и чувствуя, как его сердце еле-еле стучит. Ведь все будет так, верно? Все пройдет хорошо и без его тренера поблизости. Он надеялся на это. — Но тебе нужен тренер, по крайней мере, временный, чтобы он был рядом, когда ты будешь кататься, — Юри быстро оглянулся. — Возможно, стоит попросить Якова… — решение было принято слишком быстро, и Виктор даже не успел понять, что к чему, когда его нынешний тренер быстро направился к предыдущему. — Яков Фельцман, — сказал он и поклонился. — Прошу прощения за неудобства, но я хотел бы… — Подожди! — воскликнул Виктор. — Я не согласен! Юри оборвал предложение и обернулся на своего ученика. — Но тебе нужен тренер, Виктор. — Я буду в порядке, ради всего святого! — «Либо ты, либо никто. Я уже давно это решил». — Но… — вновь начал Юри. — Я буду в порядке! Кацуки тяжело вздохнул. — Я не могу оставить тебя совсем одного. — Я буду в полном порядке, — ответил Виктор уже третий раз подряд. В этот момент вмешался Яков: — Я могу помочь… — Нет! — практически крикнул Никифоров, — «Не оставляй меня с ним, с кем угодно, только не с ним». Но Юри смотрел на Фельцмана, пропустив мимо глаз умоляющее выражение лица своего ученика. — Спасибо. Виктору казалось, что он падает в какую-то глубокую и жутко неприятную яму, которой не было конца. «Тренер, пожалуйста, я не хочу, чтобы ты уходил», — потом он вспомнил о Мари и доброте, с которой она приняла его в Хасецу. — «Но я не могу просить тебя остаться. Ты нужен ей». После этого Юри не отрывал взгляда от своего телефона, пытаясь забронировать билет на самолет, который вылетал через пару часов. — Похоже, ты вернулся туда, откуда начал, — проворчал Юра Плисецкий рядом с ним. — Признай, для Кацуки ты был всего лишь экспериментом. А в это время зрители на трибунах аплодировали и ликовали в самый неподходящий для этого момент. Сразу после этого были оглашены результаты Жан-Жака Леруа, который мигом оттеснил Виктора Никифорова на второе место.______________________________
Они попрощались в холле отеля. — Мне так жаль, что я вынужден уехать, — не переставал извиняться Юри. — Но ты прав… Ты сможешь кататься, даже если меня не будет рядом, — он понизил голос практически до шепота и наклонился ближе к своему ученику. — Ты не такой нервный, как я. Виктор, услышав эти слова, выпрямился. — Присмотри за Мари, — сказал он. — И позвони мне, когда операция закончится. Юри опустил голову. Было видно, что он был готов заплакать. Никифоров крепко обнял его. — Я буду кататься для тебя, — слова вылетели из его рта, и Виктор даже не успел подумать, стоит ли говорить это. — Мысленно я буду с тобой. «Я утешаю его, но кто утешит меня?» — Я не знаю, что сказать. Если бы я мог находиться в двух местах одновременно… Еще раз взглянув на своего ученика, Юри вышел, оставляя Виктора наедине с его произвольной программой и Яковом Фельцманом.