Это знамение времен

Смена не задалась. Сперва отряд «L» оставил после себя жуткий свинарник, потом один из поварят своротил большую кастрюлю супа, расплескав содержимое по полу. После пришла проверка системы безопасности, расковыряла щиток с электричеством, оставляя после себя пыль и обрезки проводов. Кондиционер засорился, начал гудеть, и Стайлсу пришлось отодвинуть заслонку, чтобы узнать, в чем дело. Внутри застряла мышь. Вспоминая свой уютный цветочный магазин, Гарри взял её двумя пальцами, швырнул в ведро с отходами, а потом полчаса мыл руки в помещении для персонала. Отдохнуть тоже не получилось — в тот момент, когда Стайлс присел на подоконник, перед его глазами появилось малоприятное пятно, которого в прошлую смену не было. Гарри задумчиво поскреб мутное пятнышко пальцем, но с ним ничего не случилось, как если бы оно было в самой структуре стекла. Какого черта? Он каждый день натирал окно, словно волшебную лампу, а оно смело пачкаться, да еще подобным образом? Это уже слишком. Ему платили слишком мало, чтобы Стайлс заботился о таких пятнах. Тем не менее, оно зудело у него в голове, словно назойливая дрель. Гарри не мог существовать в мире, где горошек соприкасается с пюре, где есть пятна, которые нельзя вывести. Такие вещи сводили его с ума. Кто бы мог поспособствовать появлению этого пятна? Наемники или сменщик... глупо подозревать Троя, который всё время стоит на раздаче да у плиты, или Мелани, которой нога не позволяет передвигаться по залу с большим рвением. Стайлс вновь пристально посмотрел на пятно, не понимая, где оно — внутри, снаружи или между двумя стеклами, наружным и внутренним? Если оно внутри, оттереть его не сложно — главное, приложить достаточно усилий и почаще менять воду. Если пятно расположилось между стеклами, то придется рискнуть и отодвинуть створки, быстро выводя пятнышко специальным средством. На это нужно разрешение, в идеале. И большая удача, если Стайлс захочет заняться этим без разрешения. Как и в случае с открытием окна целиком — ему ничего не будет, пока кто-то из начальства не узнает об этом происшествии. Если же пятно снаружи... похоже, Гарри придется смотреть на него вечность, чувствуя неприятный зуд. За окном лил настойчивый дождь, из-за темных туч всё казалось неприятно серым, как если бы город перемазался в саже, внезапно вынырнув из огня. Этот контраст казался ужасающе абсурдным. Как эта влага могла создавать эффект пепелища? Гарри померещилось какое-то движение вдалеке, и это, конечно, как всегда было из-за дождя. Бесконечный ливень настолько сильно мешал ему жить, что даже жаловаться было невмоготу. Гарри вновь потер пятно тряпкой, и, кажется, оно немного поддалось. Замечательно! Оно всё-таки внутри, значит, одним ночным кошмаром меньше. Ему пришлось наклониться ближе, чтобы воочию в этом убедиться: зрение могло и замылиться, иногда видел действительно плохо из-за усталости, и именно в этот момент что-то тяжело врезалось в окно, заставляя Стайлса с визгом отпрянуть. По наружному стеклу пошла небольшая трещина, ощутимо увеличиваясь под напором тяжелых капель дождя, упорно барабанящих в окно. Ужасная дрожь прошлась по телу Гарри, сердце начало быстро отстукивать ужасающий такт. Он увидел след слизи и крови на стекле, слишком знакомый, чтобы в нем сомневаться. Услышав крики и ощутимый стук, Трой тут же выскочил из-за своего рабочего места, чтобы убедиться, что Гарри в порядке. Мелани свесилась с прилавка — она не видела, что случилось, но звук был слишком явным, чтобы его игнорировать. Стайлс не мог пошевелиться, не мог подойти ближе или совсем отпрянуть — он будто оцепенел. Слишком внезапно, и именно в тот момент, когда он так тесно прислонился головой к стеклу. Ударная волна немного его задела, но, наверное, дело было не только в толчке. Больше Стайлс был в шоке. От неожиданности. – Это птеранодон, – задумчиво сказал Трой, отворачиваясь от окна. – Не видел раньше таких больших. Надо сообщить ребятам, чтобы его добили, а то он там крыльями шевелит, гад. Сильно он однако приложился, – заметил повар, качнув головой. – Видать тебя высматривал: думал, что стекло обычное и легко треснет. Гарри бросил на Троя быстрый взгляд. Пульс словно прыгал через скакалку. Страх скорой смерти? Страх, что последнее, что он увидит, мутные глаза птеранодона? Светлая шевелюра, уверенная улыбка, почти полностью слившиеся с кожей крапинки. Найл справлялся с такими тварями играючи. Он не боялся динозавров. Гарри тоже не боялся — его пугало что-то другое. То, как изменился мир, оставляя его за бортом. То, как под его напором он сам постепенно менялся. Как пытался найти в небесно-голубых глазах что-то родное и теплое, хотя не мог признать их красоту. Она просто существовала, неумолимо, хотел Гарри этого или нет. – Думаешь, я ему понравился? – спросил Гарри, глупо усмехнувшись. Трой непонимающе приподнял уголок губ. Он чувствовал, что Стайлс спрашивает не про крылатого ящера, хотя даже сам Гарри не мог толком это выразить. – Птеранодон, – задумчиво повторил он. – Я тоже не видел таких больших. Отряд зачистки пришел незамедлительно, словно они только и ждали, пока их вызовут. Гарри думал, что появится Он, с веселой улыбкой начнет размахивать кожаными крыльями перед окном, чтобы повеселиться, но это были другие наемники, занимающиеся исключительно такими случаями. Гарри думал, что теперь еще долго не захочет подходить к окну, но в итоге всё равно сидел на подоконнике до конца смены. Его очень интересовала щель в стекле, в нее просачивались капли воды. Вода, как помнил Гарри, всегда находила выход. По реке всегда можно выйти к городу. Задумчиво дотронувшись до своей шеи, Гарри покачал головой. Птеранодон хотел впиться в нее когтистыми лапами, схватить его поперек туловища и унести на возвышенность, где можно было бы полакомиться им, выпотрошив все внутренности. Может, даже накормить своих мелких детенышей, если, конечно, эти животные действительно интересуются своим потомством. Обычно хладнокровные не уделяли слишком много времени своим детенышам. Сейчас у людей была прекрасная возможность их изучить, однако это было опасно для жизни. – Жалею, что был сегодня снаружи и не убил его сам, – услышал Гарри понизившийся голос наемника и обернулся. Его глаза выглядели злыми, углы губ недобро опустились, словно он был невероятно раздражен. Гарри почувствовал смутное тепло: Найл переживал за него, наемнику было не всё равно. Почему это имело значение? Мысль попыталась проникнуть в щель, похожую на ту, что была в стекле, но Гарри загнал её внутрь, заставляя себя вновь рассеянно покачать головой. – Стекло было прочным, – проговорил Стайлс, не зная, что толком можно сказать в такой ситуации. – Неважно, – почти раздраженно ответил Хоран, дотрагиваясь до его лица. Грубоватые руки согрели теплом, и Стайлс в который раз качнул головой, чтобы незаметно прикоснуться к ладони Найла теснее. – Ты мог погибнуть. Гарри выдохнул, рассеянно и болезненно. В ребрах зудело, это было никак не связано с трещинами на окне. Это было связано лишь с ним, с Найлом, с тем, что происходило между ними и чему нельзя было дать название. В детстве у него был красивый кусочек необработанной яшмы, который он считал своим тайным талисманом и хранил в коробке из под обуви вместе с другими дорогими сердцу сокровищами. После Гарри украсил этим камушком свою первую композицию, чувствуя, что это одно из лучших его творений. Потом потерял его, когда их спешно эвакуировали из домов и поселили здесь. Он не знал название камня тогда, в детстве, но даже когда Гарри не мог дать ему имя, камень существовал. Стайлс почти чувствовал его сейчас или чувствовал что-то другое, похожее на дорогой сердцу самоцвет. – Может, всем было бы лучше, – проговорил Гарри, не узнавая свой голос. Найл приблизил к нему свое лицо, они соприкоснулись лбами, как обычно поступали львы, живущие в песчаной равнине, но наемник ничего не сказал. Только обозначил свое присутствие, отчетливо, как если бы он оставил отпечаток своей ладони на слепке гипса. Гарри стало больно — он почувствовал, что Найл проник слишком глубоко. Так пускали корни деревья. – Ты пришел за мной? – спросил Гарри, стараясь звучать спокойно. Всё, что ему сейчас было нужно, — крепкое объятие самых сильных на свете рук. Ему было непривычно холодно: возможно, сказались проблемы со сном, может, плохое питание. Заглянув внутрь себя, Стайлс мог бы сказать, что причина прежде всего в том, что только так он мог почувствовать себя живым. Деревья не могли дать ему столько кислорода, сколько получали его легкие, когда они с Найлом соприкасались губами. – Думаешь, мне было бы лучше? – словно не замечая его слов, проговорил Найл. Он впервые звучал так настойчиво и отстраненно одновременно. – Я не хочу говорить об этом здесь, – ответил Стайлс. Ему хотелось демонстративно бросить взгляд в сторону, словно его на самом деле волновало, что Трой и Мелани могут подслушивать их разговор, но, черт, конечно, они прекрасно знали, что его заботит «амиго». Разве не видели они, как он беспокойно блуждает по столовой, бросаясь к часам, как загнанная в мышеловку полевка. – Тогда пойдем, – заключил Хоран, протягивая ему руку. Мысли Гарри всё еще сбивчиво крутились вокруг птеранодона. Вокруг опущенных уголков губ, около которых собрались симпатичные морщинки. Гарри всегда видел Найла в хорошем настроении, словно у него не бывало плохих эмоций. Что бы ни происходило, он сохранял лицо. Конечно, наемник был подавлен после трагедии, когда динозавры пробрались за ограду, его расстроила смерть Сэнди, но даже тогда его губы не выглядели перевернутой подковой, глаза не казались почти серыми. Найл быстро отщелкал код, и они вошли в светлую комнату. В ней пахло свежестью, пустотой, проветриваемым помещением. Глаза Гарри привычно пробежались по красивым панно в восточном стиле, по композиции сухих цветов, которую он составил сам. Здесь всегда было прохладно, но Гарри любил свежесть еще со времен цветочного магазина, поэтому место казалось ему смутно притягательным. – Так ты думаешь, что мне было бы всё равно? – спросил Найл, останавливаясь в центре комнаты. Он всё еще был немного влажным после смены, от него пахло улицей: дождем, сыростью, погоней, мокрым бетоном. Бежать в воде тяжело — она тормозит движение. Но Найл большой умелец, раз у него столько раз подряд получалось выживать в таких условиях. Он носит с собой оружие, колюще-режущее и огнестрельное. Весит много, зато спасает жизнь, если рапторы зажимают в углу. Его волосы всегда красивые, влага никак не сказывается на них. Найл выглядел хорошо: уверенно, по-мужски, так Гарри не выглядит никогда — у него другой типаж, он хочет подать себя иначе, и это нормально — будь они похожи, как две капли воды, их бы не тянуло друг к другу с такой силой. – Ну, – Гарри нерешительно обнял себя руками, кажется, не совсем понимая, от чего пытается закрыться. Слишком много трещин в его броне, слишком хорошо ищет лазейки этот наемник. Гарри может упасть, как Лондонский мост. – Какие у меня основания быть уверенным в обратном? – Мои слова. – Я верю в поступки, не в слова, – ответил Гарри, встречаясь взглядом с обычно небесно-голубыми глазами. Они всё еще были серыми, словно небо заволокло тучами. «Только не ты, – подумал Гарри с каким-то кошмарным отчаяньем в ребрах. – Ты не можешь лишить меня солнца». Солнце! Вот что делает небесную лазурь такой голубой! Конечно, они видели бы лишь бесконечную темноту, если бы не теплые лучи их светила. Именно это Гарри всегда и видел в глазах наемника, даже когда его единственной целью было спрятаться в комнате для персонала, чтобы не сталкиваться с Найлом Хораном даже косвенно. – Можем взаправду пожениться, – сказал Найл, приближаясь к нему. Гарри столкнулся с его лицом почти испуганно. Ему некуда было отступать. Впереди была вся комната, но ему было не избежать напора этого наемника, его жаркого пламени, что пробивалось под видавшей суровый климат кожей. – Ты ведь знаешь, вопрос времени, пока я стану главнокомандующим. Будешь заниматься своими цветами, получишь свои шампуни, партнерам высокопоставленных лиц можно заниматься, чем угодно. Это так пугало. Пугало бы еще больше, будь в комнате зеркало. Гарри боялся представить, как он выглядит сейчас. Растрепанный, в ужасной рабочей одежонке, у него впалые щеки и, скорее всего, ужасные круги под глазами. Его коже нужен солнечный цвет, его волосам нужен хороший кондиционер. И вот такой он точно не нужен наемнику, который может позволить себе кого угодно. Не в этом мире. – Всё так просто для тебя, – болезненно проговорил Гарри, опуская взгляд, чтобы не видеть, как Найл на него смотрит. Это было невыносимо — знать, что ты не достоин этого взгляда. Не достоин даже находиться рядом с этим человеком, которого можно было легко презирать за прошлое, о котором Гарри имел весьма скудные знания. Рулетка вновь пришла в движение, ставка Гарри не сыграла. Они поменялись ролями, но Стайлс не родился актером. – Всё так сложно для тебя, – ответил Хоран почти тем же тоном. Его дыхание было слишком близко — подайся вперед, коснись губами, и поцелуй согреет, пробежит по венам, оставит тепло навсегда. Гарри знал, что такое «навсегда», у него было слишком много «временно», чтобы знать ему цену. – У тебя нет причин что-то испытывать ко мне, – сказал Гарри, отвернув лицо. – Как и у тебя, – ответил Найл, мазнув губами по его щеке. Рука Гарри непроизвольно мазнула наемника по волосам, прижимая ближе к своему лицу. Он всё еще не мог повернуться, но не мог позволить ему отстраниться. Слишком больно и холодно стало бы его и без того озябшему телу. – И тем не менее. – Я ничего не испытываю, – зажмурившись, проговорил Стайлс. Перед его глазами запрыгали круги и спирали на черном фоне. Такие же он видел перед сном, когда смотрел в потолок, считая до тысячи и обратно. Это никогда не помогало уснуть. Помогал уснуть Найл, рядом с ним Гарри сворачивался в клубок и спал, как кошка, под защитой тигра — спокойно, умиротворенно, почти без снов. Словно Найл гарантировал безопасность просто своим существованием. Гарри никогда не хотел быть настолько зависимым. – Нет нужды обманывать постоянно, – сказал Найл без укора в голосе. – Ты ничего не знаешь обо мне, – ответил Гарри, наконец, осмелившись посмотреть Найлу в глаза. Его сердце вздрогнуло от облегчения — небесная лазурь вернулась. Солнце вышло из-за туч. Как он скучал по солнцу, как скучал по теплу, по зною. В глазах Найла было солнце. В его руках было тепло. В поцелуях прятался зной. Наемник не знал об этом, но Гарри никогда не был сто процентным дураком. – Я знаю, что ты работал в цветочном магазине, – настойчиво проговорил Хоран. Гарри распахнул глаза удивленно, непонимание отразилось на его лице. Он никогда не говорил об этом, не упоминал даже вскользь. – У тебя никогда не было серьезных отношений. У тебя были панорамные окна, из которых ты смотрел на город. Конечно, он знал. Он же, черт возьми, особенный. Гарри Стайлс не мог полюбить кого-то не особенного, это было просто невозможно. – Я ничего не знаю о тебе, – попытался возразить он. – Ты знаешь, что я наемник, – упрямо заметил Хоран. Его рука настойчиво положила ладонь Стайлса на широкую грудную клетку, и Гарри почувствовал, как за ребрами стучит сердце наемника. – Что я лидер отряда особого назначения. Что я люблю тебя. – А твое прошлое? – спросил Гарри, и впервые в жизни это была не попытка. – У меня нет прошлого, – ответил Найл, сильнее прижимая его руку к сердцу. – Прошлым живешь ты. Гарри вцепился в его губы с такой силой, словно от этого зависела его жизнь. Найлу больше не нужно было прижимать его руку к себе — Гарри бы не отпустил, просто не смог бы. Ему нужно было касаться — руками, животом, всем телом. Ему нужно было путаться ногами, потому что пол был таким неустойчивым, а мир снаружи — таким ветреным. Всё вокруг стало настоящим кошмаром, и лишь Найл был рядом. – Поверь мне, – почти не отрываясь от его губ прошептал Хоран. – Просто поверь мне, хорошо? Стайлс вновь прильнул к его рту, не давая сказать больше ни слова. Ему хотелось слышать лишь то, как они продолжают друг друга, естественно и жарко. Так родилась Земля: она кипела, плавилась, бултыхала. Она до сих пор была такой, жаркой, пышущей, грохочущей, только пряталась теперь под толстым слоем пород и воды. Она стала домом для динозавров в первый раз, она вернула их во второй, поставив своих детей-млекопитающих под угрозу. Однако сейчас, в эту минуту, Гарри и Найл имели с ней много больше схожих черт. В прошлой жизни — казавшейся Гарри слишком далекой, как если бы она существовала только во сне — Стайлс не мог позволить кому-то находиться рядом с собой в душе, но не теперь. Он не знал, как толком выразить свою просьбу: Хоран не собирался вторгаться к нему, понимая, что Стайлс слишком трепетно относится к ванной комнате, а Гарри не мог просто взять и сказать: «Побудь со мной сейчас в душе», потому что это было бы слишком странно. Ему пришлось обернуть себя полотенцем (спрашивая себя, в чем причина его стыда, если наемник уже видел его голым не раз), подойти к Найлу чуть влажным, взять его за руку и повести за собой, словно это Хоран был гостем в собственной комнате. Теперь ему было позволено намного больше — он мог не только расчесывать волосы Гарри, заплетать их, расплетать, зарываться в них пальцами, убирать их в хвостик или пучок, но и намыливать, пенить, смывать с них шампунь, массировать у корней. Он отнесся к этому позволению уважительно, не рассмеявшись, а со всей серьезностью подойдя к делу. В этом он, конечно, был не слишком умел, но Гарри было чересчур хорошо и спокойно в его руках, чтобы жаловаться. Однажды Гарри обнаружил себя наблюдающим за Найлом во сне, и его разглядывание было далеко от вожделения. Раньше он так часто думал о наемнике, о сексе с ним, а сейчас сердце в его груди как-то трепетно кувыркалось, когда Гарри наблюдал за Найлом, думал о нем, не представляя ничего конкретного, лишь воспроизводя по памяти Хорана и его тело. У Гарри была возможность коснуться его так, чтобы не возникло вопросов, и он воспользовался ей, сгорая от стыда. Он мог приласкать Найла так, как никогда бы не стал, пока наемник бодрствовал. Ему всегда казалось, что Найл спит чутко, однако прикосновение его руки не разбудили Хорана. Возможно, даже сквозь сон Найл видел разницу между ним и посторонним человеком, потому не просыпался, кажется, полностью доверяя Гарри и его огрубевшей от работы ладони. Понадобилось немного времени, чтобы оформить библиотечную карту, но оно того стоило. Гарри ворвался в чудесный мир книг, но не художественной литературы, а справочников и словарей. Библиотека была не очень большой, тяжело было спасти книги, они портились от сырости, но кое-что всё-таки смогли сохранить, потому с пособиями обращались бережно и осторожно. Куда больше времени Гарри пытался достать новую тетрадь, но в конечном итоге смог: жадный парень из канцелярии согласился на обмен. Пришлось, правда, пройти все круги Ада, и Стайлс пообещал себе отомстить этому доходяге после того, как дело будет закончено. Работа у него не спорилась, однако Гарри, по крайней мере, наметил себе небольшой план действий. – Эс-то-е-на-мо-ра-до, – в который раз проговорил Гарри, щелкнув языком, и перечеркнул буквы крест-накрест. – Сдается мне, в испанском нет такого слова. Может, там пауза была? Похоже на то... – Что ты делаешь? Гарри даже не нужно было поднимать голову, чтобы узнать, что это Найл. Он знал его голос. И знал, что Найл всегда найдет его, даже если Гарри захочет спрятаться. В конце-концов, Хоран являлся лидером отряда особого назначения не случайно, у него был целый ряд качеств, которые возвышали его над остальными. Он хорошо ориентировался в пространстве, мог повести за собой группу и без потерь увести её от агрессивных гигантских ящеров. Придвинув словарь поближе, Гарри заложил его ручкой и, наконец, поднял глаза на наемника. Найл был уже слегка подсохший, хотя на его форме было небольшое кровяное пятнышко, принадлежащее некрупной особи хищного динозавра. На таких Хоран даже не тратил пули — срубал им головы тесаком, не боясь испачкаться. По первости, многие наемники не могли провернуть подобный трюк, и Хоран лично тренировался с каждым членом своей команды, постепенно обучая и остальных. В нем сидело что-то идейное, заставляющее его не щадить гигантских тварей. – Я пытаюсь перевести то, что ты сказал мне после первой ночи, – сказал Гарри, погладив книгу по корешку. Словарь хорошо сохранился — его явно схватили в числе первых книг, спрятали за пазуху с большой любовью, чтобы вода не попала на страницы. – Но ты произнес на выдохе, не разбивая фразу на паузы. Я не могу отделить одно слово от другого. – Там было три фразы, – заметил Найл, рассматривая его удивительно нежным взглядом. Гарри почувствовал себя немного смущенным. Он всегда чувствовал себя подобным образом, когда во взгляде наемника проскальзывали эти маленькие искорки. Они были похожи на следы самолетов в высоких, ясных небесах. – Мне от этого не легче, – ответил Стайлс. – Повтори еще раз, пожалуйста. Хоран улыбнулся. Не только губами, всем лицом, как, наверное, умел только он один. Гарри никогда раньше не видел, чтобы кто-то улыбался настолько открыто и чисто, словно ему было нечего скрывать. – Estoy enamorado de ti. Tú eres mi todo. Te quiero. Откинувшись назад на стуле, Гарри зачем-то коснулся своего сердца. Оно стучало не хуже, чем у Найла, когда он положил его руку на свою грудную клетку. Возможно, даже чуть быстрее, но Стайлс бы не стал говорить об этом Хорану, по крайней мере, не в библиотеке, со словарем перед глазами. – Ну, если бы ты хотел меня как-то обозвать, то сказал бы что-то вроде «bastardo», так что это точно не ругательства, – попытался хмыкнуть Гарри, но его губы не смогли даже подняться вверх. – Там есть слово «ты». Во французском оно звучит практически также. – Я могу сказать это по французски, если хочешь, – предложил Найл будто бы бескорыстно. Глаза у него были честные-честные. – А когда я услышу это по-английски? – спросил Гарри почти недовольно. У него складывалось ощущение, что Найл специально водит его за нос, и он, в сущности, был не так уж далек от истины. – Когда ты действительно захочешь это услышать. Покачав головой, Стайлс собрал книги и сдал их библиотекарю. Он не стал брать их с собой — во-первых, в его комнате они могли испортиться, во-вторых, сегодня он собирался остаться на ночь у Найла, и ему не хотелось таскать словари с собой. Найл поджидал его у выхода из библиотеки, изучая стенд с детскими книжками. Кажется, ему очень приглянулся «Кот в шляпе», потому что Гарри пришлось дернуть его за рукав. Иногда Гарри казалось, что он никогда не сможет понять Найла. – Ты помнишь код? – настойчиво спросил Хоран, когда они остановились у двери в его комнату. Стайлс почти зубами заскрипел. – «232677», ты всё время меня терроризируешь, я, наверное, даже на смертном одре не смогу его забыть, – огрызнулся Гарри, а Найл вдруг поцеловал его в губы, прижимая к тяжелой холодной двери. Когда он отстранился, его глаза, казалось, были покрыты небольшой дымкой. – Да что с тобой, черт возьми, такое? – Ничего, – медленно ответил Найл, наблюдая, как Гарри разбирается с паролем. Он облизывал свои губы настороженно, словно пытался распробовать что-то, и Стайлс только головой покачал. Он никогда не был слишком странным. Пожалуй, Хоран просто отличался от Стайлса, однако Гарри не мог сказать, что он делал какие-то непонятные для него вещи. Они были разными людьми: Найл мог далеко метнуть тяжелый снаряд, Гарри — собрать композицию из сухих веток и камушков. Гарри считал себя лучше, потому что мог мыслить тонкими материями, Найл, кажется, был больше заинтересован в том, чтобы просто радоваться жизни. Найл жил этой минутой, Гарри часто сравнивал, невольно возвращаясь к прошлому. И это было нормально. Сегодня Хоран немного отличался от обычного себя, что, наверное, должно было радовать (потому что обыкновенно Стайлс с ума сходил, когда ловил наглую улыбку наемника или слышал его искристый смех), но вызывало лишь вопросы. Гарри хотел знать, что Найл сказал ему после той ночи. Гарри хотел знать значение этого поцелуя. Он чувствовал, что Хоран дал ему полдюжины подсказок, но Стайлсу необходимо было знать наверняка. Спонтанное настроение наемника передалось и ему, Гарри больше не просил поцеловать его — обвил шею Найла руками, сцеловывая с губ Хорана нежное тепло: оно могло и спалить, и согреть, но сейчас предпочитало быть живительным и прекрасным. Каждый раз в его душе возникало столько новых чувств, каждый раз поцелуй оказывался таким особенным, что Гарри толком не мог понять, сколько он длится. Ему было тяжело перестать прикасаться, он не мог целовать лишь губами — Гарри нужно было обязательно чувствовать Найла под своими пальцами, знать, что его сердце бьется также учащенно, иначе смысл пропадал. Настойчивая ласка его языка казалась невесомо-нежной, воздушной, словно Хоран шептал ему: «Я рядом», не используя голос. Стайлс почувствовал, что начинает мычать — это было сильнее его, просто грудь распирало от невероятного чувства внутри. Наемник делал его живым, он расцветал под его прикосновениями, как первый одуванчик. Стон сорвался с губ, когда Найл отстранился от него, сжимая лицо Гарри в руках. Стайлс чувствовал себя приятно опьяневшим и еще голодным — прерывать поцелуй не хотелось. Хоран всё еще касался, но Гарри, на всякий случай, накрыл его руки своими, чтобы он не мог убрать ладони. – Тридцать секунд, – прошептал Найл. – Не моргая, не говоря ни слова. Ладно? – Хорошо, – ответил Гарри, чувствуя, что не может поспорить или сострить. Лицо Найла будто стало чуть ближе, но расстояние было достаточным, чтобы Гарри видел оба глаза. Его любимая небесная лазурь, любимые солнечные лучи в невероятном оттенке голубого. Гарри не пытался считать секунды, даже не стал пробовать, его больше интересовали все эти малозаметные перемены цвета в нежно-голубых озерах. Такие красивые глаза, и у кого? У наемника. Нет, Гарри мог сказать, что с такими глазами нужно сидеть у костра, играть на гитаре, ездить на машине с открытым верхом. Встречаться с кем-то вроде него, когда у него были красивые волосы и шелковая цветная рубашка, делающая его тело изящным и хрупким. Человек с такими глазами должен был уложить кого-то вроде него на шелковые простыни, бросить галстук в сторону стола, на котором помещалась бы большая ваза с цветами. Гибискусы, жимолость... Что-то такое. Человек с такими глазами должен был увидеть мир вместе с кем-то, кто что-то понимал в этом свете. – Спасибо, – шепнул Найл в его губы, и они вновь провалились в невероятный поцелуй, с оттенком легкой грусти. Гарри не понял, откуда он взялся — ему было так хорошо, но он почувствовал, что Найл будто испытывает что-то тягуче. – Я с тобой, – проговорил Гарри, притягивая его к себе за брезентовую куртку. Они с размаху шлепнулись на кровать, Найл посмотрел на него вопросительно, его губы приоткрылись, но Стайлс накрыл его губы указательным пальцем. – Какая бы беда у тебя ни случилась, я уверен, это не страшно. – Не страшно, – взгляд Найла прояснился, и он наклонился, чтобы поцеловать Гарри в шею. Стайлс прогнулся под его поцелуем, тая от наслаждения. – Конечно, не страшно. Прикосновения Найла были необычайно нежными. Он снимал с него одежду, словно раздевал дорогую французскую куклу. Гарри даже почудилось на мгновение, будто у него суставы не гнутся. Найл стащил с него всё, покрывая поцелуями руки, ноги, шею, живот, плечи, колени, бедра, бока... Казалось, не было такого места, где бы Найл не коснулся его губами. – Мне повезло с тобой, – проговорил Найл, медленно стаскивая форму. Гарри подался вперед, чтобы помочь ему со штанами, но наемник погрозил ему пальцем. Его член был очень твердым, Стайлс непонимающе уставился в глаза наемника — Хоран сдерживал себя, похоже, с самой библиотеки. – Ради тебя можно многим рискнуть. Как можно было считать эти искусанные губы нежными? Гарри и сам не знал. Однако он не мог оторвать от них взгляд, а когда ему удавалось поцеловать наемника, не мог оторваться от них весь. Приникнув к ним на три короткие секунды, Стайлс повернулся к Хорану спиной, упираясь локтями и коленями в матрас. Ему хотелось, чтобы наемник скорее снял болезненное напряжение, а уже потом он целовал бы его до самого утра. Он ожидал, что услышит, как отвинчивается крышечка геля, но этого не случилось. Сильные руки легли на его бедра, крепко стискивая, на миг Гарри испугался, что Найл попробует войти насухую, но почувствовал вдруг что-то теплое и влажное у своего ануса. Это оказался язык. Гарри тяжело выдохнул, моментально закусывая губу. Найл, его губы, его язык — он не мог ощутить ничего другого. – Что ты... – его голос сорвался. Ощущения накрыли с головой, тело невесомо содрогнулось, приятная щекотка пробежала по коже. Найл так хорошо увлажнял его языком, помогая себе проникнуть глубже пальцами, и Гарри даже не мог произнести что-то членораздельное. Было так влажно, так тепло и чувственно, что Стайлс на миг словно отключился. Господи, за что ему такое прекрасное наказание? Он никогда не понимал этого наемника полностью. – А ты разве не... ах... хочешь... – попытка оказался тщетной. Гарри хотел коснуться себя, совсем немного, но распластался бы на кровати, если бы оторвал локоть от матраса. Найл, словно чувствуя это, помог ему одной рукой. Теперь Стайлс весь горел. Когда Найл оторвался, причмокнув губами, Гарри почувствовал неприятный холодок. Заветный звук приласкал его уши, холодный интимный гель заставил вздрогнуть. На миг он ощутил каждую часть тела. Хоран расширил его еще немного, прежде чем приставил головку к отверстию. Стайлс вдохнул глубоко, зная, что первая секунда будет болезненно-сладкой, и наемник его не подвел. Его руки всегда знали, как успокоить, как заставить почувствовать всё на свете. Он крепко взял Гарри за бока, проникая настолько глубоко, что Стайлс подавился воздухом. Он мог сразу отправить его на небеса, задевая там, где Гарри было нужнее всего. Прохлада обжигала кожу снаружи, жар плавил тело изнутри, контраст сладко-ноющей физической боли и нежно-трепещущей мысли казался немыслимым. Он вдруг сильно придавил его своим телом — но это было прекрасно, Гарри нравилось его ощущать. Чуть грубоватая ласка жарко плавила кожу, теплые капельки пота интимно стекали вниз, Найл мял его член в руке, кажется, во всю наслаждаясь развратными звуками, что рвались из горла Гарри. Его поцелуи то скользили по плечам и шее, то исчезали, когда он отстранялся, но член вбивался внутрь, давал о себе знать, заполнял Гарри полностью, и это было лучшее чувство. Испарина покрыла лоб, местечко над губой, Гарри казалось, что они оказались у жерла вулкана, но сейчас было даже жарче. Найл заполнил его спермой, наверное, по самые уши, и его рука добилась того, чтобы Гарри финишировал следом. От удовольствия, разрывающего, невероятного, изумительно яркого Гарри почти ослеп. Он забрался Найлу на колени, упал лбом не его плечо, попытался вдохнуть, но у него ничего не вышло. Это было просто невозможно. В тот момент Стайлсу казалось, что у них срослась даже кожа. Он не чувствовал себя грязным, когда семя наемника вытекало из него. Возможно, ему нужно было даже больше доказательств того, что Найл действительно был с ним. Хоран никогда не оставлял на нем слишком много следов, только если непреднамеренно. Он всё еще был убедительно нежен, и в этом прослеживалось что-то сладкое для сердца. – Я приду завтра, – сказал Гарри, рассеянно водя рукой по шее Найла — ему нравилось ощущать силу наемника, каждая часть его тела была словно выточена из камня. Камни всегда были одной из лучших частей композиции. Надежные, крепкие, заряженные энергией земли. Необработанные веяли природным духом, обработанные — человеческим превосходством. Спать с Найлом было всё равно, что бесконечно отдаваться самой жизни. Гарри не с чем было сравнить это чувство, смутная радость плескалась в нем от макушки до пяток. – Завтра меня не будет, прости, – ровным голосом сказал Хоран, чуть-чуть погладив его по запястью. – Послезавтра? – спросил Гарри, прижимаясь лбом теснее. Он подумал, что мог бы провести день в библиотеке и побольше узнать про загадочную фразу. – Нет, меня не будет. – Ты уходишь до конца недели? – непонимающе спросил Стайлс, отстранившись, чтобы увидеть лицо наемника. Найл смотрел на него непроницаемым взглядом. Всё той же небесной лазурью, но очень высокой, далекой, практически, недосягаемой. У Гарри вдруг неприятно сжалось в животе, и его бабочки, что уже начали танец, испуганно притихли. – Нет, не до конца недели, – ответил Найл всё также спокойно. – Отряд особого назначения, наконец, получил особое назначение. Завтра утром мы отправляемся к лесам на побережье Мексиканского залива, искать места гнездования и уничтожать динозавров. Там сейчас климат получше, – всё тем же тоном повествователя заметил Хоран. – Мы поставим базу, я вернусь через полгода. Гарри отстранился. Он дышал так тяжело, что у него даже горло начало болеть. Воздух жег губы, перед глазами проносились круги и линии, черточки и спирали. Ни единому слову. Гарри не мог поверить ни единому слову, как и тому, что Найл мог так спокойно говорить о разлуке, после всего того, что он заявлял ранее, после того, как он даже попросил официально быть с ним. – И когда ты собирался мне сказать? – спросил он, слыша свой голос словно со стороны. Поломанный, разбитый, словно кто-то швырнул его об стену и потом попрыгал на осколках тяжелой подошвой. Гарри не мог собрать мысли в кучу, не мог понять, что он видит в глазах, которые представлял даже чаще, чем идеальное — для него — тело. – Я не собирался говорить вообще, – ответил Найл, и Гарри еле сдержал желание схватить себя за горло. У него начала кружиться голова, он почувствовал, что ему совсем не хватает воздуха. – Однако раз ты заговорил... – Ты не собирался мне говорить, серьезно? – перебил он, глядя на Найла с болью и злобой. У него кипела кровь. – Ты же ничего ко мне не испытываешь, – спокойно сказал Хоран. Его бесстрастный взгляд невозможно было вынести, но каким-то чудом, то ли от злости, то ли от боли, Стайлс смог. У него дрожали губы, но он знал, что сдержит это и не заплачет. Конечно, не заплачет, только не сейчас, когда Найл смотрел на него вот так. – Разве ты не рад, что я не буду появляться и раздражать тебя? Гарри показалось, будто он получил пощечину, чего не бывало с ним никогда. Унизительно, больно, горестно. Всё собралось вместе, всё устроилось на дне желудка, в легких, в ушах и глазах. Стайлс резко встал с постели, намереваясь рвануть вперед, но его запястье оказалось в железном кулаке Хорана. – Скажи, это не сложно, – тихо проговорил Найл, решительно затаскивая Гарри обратно, и они вновь оказались друг напротив друга. Обнаженные, обезоруженные. – Произнеси вслух. – Если ты думаешь... я... – Гарри задохнулся. – Ты придурок, понятно? Как ты мог о таком молчать? – спросил он, и вдруг понял, что кричит. Кричит громко, как птеродактель. – Ты словно... Тебе что, плевать? Сейчас ему казалось, что Найл может ответить, что угодно. Даже согласиться, но он, конечно, ответил то же, что и всегда. – А тебе? – Да перестань ты переводить стрелки! – Гарри замахнулся, но его рука бессильно замерла рядом с лицом Найла, а потом повисла. Наемник не испугался — даже не моргнул, словно был готов получить удар в скулу. Гарри опустил голову, пытаясь не заплакать. – Ты думаешь, нормально так со мной поступать? – спросил он срывающимся голосом. – Мне ведь больно, придурок ты ненормальный. – Почему тебе больно? – уточнил Найл с непроницаемым лицом. – Потому что ты идиот, – болезненно проговорил Гарри, с силой вырвав руку из его ладони. Голос у него охрип. Ему хотелось со всей силы ударить по этому спокойному лицу, разбросать вещи в этой чудесной комнате, расцарапать себе шею, сделать что-то, что успокоило бы невероятный бушующий гнев, что заставило бы его перестать испытывать эту страшную, невыносимую боль, сравнимую лишь с агонией. Что-то, что отвлекло бы его от мысли, как тяжело терять этого наемника.