Это знамение времен

– Я не буду говорить сегодня о его смелости. О том, как храбро и отважно он бросался в бой — все это и так знают, иначе Найл бы не стал капитаном отряда особого назначения. Нет, сегодня я хочу рассказать о том, каким светлым, добросердечным и участливым человеком был Найл Хоран, – сипло проговорил Зейн, невидяще рассматривая свой стакан с ромом. Его лицо было непривычно бледным и усталым, отражая бремя, которое ему приходилось нести. Ответственность, взваленная на его плечи, тяжело давила на наемника, словно ему приходилось держать небесный свод. Командование отрядом, где сейчас были одни новички. Потеря лучшего друга, который раньше всегда подбадривал одним присутствием и имел ответы буквально на все вопросы. В глазах Зейна, если присмотреться, можно было прочитать надпись: «Моя жизнь катится под откос». – Мы познакомились в тюрьме около пяти лет назад, ещё до катастрофы, это было темное время для меня, полное сожалений, мыслей об ошибках, печали и тоски, – поведал Зейн, глубоко выдохнув. – Каким это время было для Найла, сказать сложно, потому что он никогда не сердился, не жаловался, не унывал. Ему будто... были несвойственны негативные эмоции. Я помню, как вежливо он общался с работниками тюрьмы, хотя все их терпеть не могли, потому что тогда... нас никто не считал за людей, и в тюрьмах творились бесчинства, которые глупо описывать тем, кто не знает, и никогда не забыть тем, кто в то время был за решеткой. Помню, как Найл регулярно ходил в библиотеку, как качал пресс у себя в камере, как приставал ко всем с просьбами научить его чему-нибудь. Языкам, прикладным наукам — его интересовало всё, что он видел. За это его всегда очень любили. Это вызвало одобрительные возгласы. Негромкие, уважительные, но всё равно ужасно режущие уши, словно скрежет вилки по стеклу. Гарри отвел глаза, стараясь не смотреть на толпу наемников, и его рука, держащая стакан рома, стала влажной, как весенняя лужа. Они все были единодушно убиты горем, даже те, кому не довелось узнать Найла хорошо. Он был на хорошем счету у начальства, о его делах слышали за пределами казармы, и каждый, с кем ему довелось повстречаться, думал о нем что-то положительное, потому что от Хорана редко можно было услышать грубость. Только чуть глуповатые, но в целом довольно безобидные шутки. Стайлс чувствовал себя ужасно, как если бы его за ногу привязали к лошади, а потом много миль волокли по земле. Сначала ему пришлось присутствовать на большой похоронной церемонии, где не было ни одного тела — только фотографии из личных дел. В большом зале с табличками появилось сразу тринадцать новых, и они оплакали каждого наемника, что погиб в лесу. Каждому досталось множество теплых слов, каждый был чьим-то другом, братом, мужем или сыном. Горе объединяло людей. Они дарили друг другу крепкие искренние объятия и неловкие слова утешения. Они рассказывали друг другу трогательные и раздражающе добрые истории о погибших близких. Они валили горе друг на друга, чтобы ноша не была такой тяжелой, и очищались через слезы. Дин был в центре внимания, однако совсем этим не наслаждался. Кажется, он охотно предпочел бы, чтобы его никто не знал. Каждый хотел узнать последние минуты погибших наемников, и только рыжий Лунатик мог рассказать им то, что они хотели знать. Когда Гарри напрямик спросил, кто именно видел, как Найл погиб, его лишь похлопали по плечу и назвали бедняжкой. Бедняжкой! Будто ему было мало горестей без глупых жалких прозвищ, не имеющих к нему никакого отношения. Потом они вернулись в столовую наемников, чтобы выпить по стакану рома в честь погибших, как бывало обыкновенно, когда они теряли кого-то во время миссии. На сей раз потеря была слишком велика, и объять её целиком, за раз, оказалось слишком тяжело. У Гарри это до сих пор не укладывалось в голове. – Мы с Найлом прошли долгий путь, – продолжил Зейн, вновь обведя взглядом своих сослуживцев, что сейчас были подчиненными. – От простых наемников до капитана и его старшего помощника. Для этого пришлось убить немало тварей, но Найл никогда не отказывался от грязной работы. Он всегда выполнял свой долг, относился к людям по справедливости, – подчеркнул Малик. Стайлс еле держал себя в руках — ему хотелось покинуть это цирковое представление, как можно скорее. Никто не дал ему ответы на вопросы, и он не мог взять в толк, почему они пьют за смерть человека, чьи останки так и не были найдены. Это казалось настолько неправильным, что живот противно вело от неприязни и возмущения. Они должны были верить в него. Не хоронить без доказательств. – Мы должны сохранить его наследие, – наконец, проговорил Зейн. «Какое наследие? – с ужасом подумал Гарри. – Его единственное наследие — это глупые шутки. Очаровательные шутки, безусловно, но не был же он богом. Как они могут вот так, если даже не видели тела? Ведь могло произойти, что угодно, это ведь Найл, он всегда ищет выход». – Поэтому я поднимаю этот стакан рома за Найла Хорана. Величайшего из людей нового времени, – с некоторым пафосом завершил свою речь Малик и залпом выпил то, что было на дне стакана. Гарри пригубил лишь чуточку, поморщившись от неприятного алкогольного вкуса. Он не мог относиться к этой церемонии с неуважением, ведь она была в честь Найла, однако чем больше он думал о его смерти, тем явственней становилось чувство, что кто-то облажался. Никто не видел Хорана мертвым, его вещей не было среди найденных на поляне. Он мог выжить. Он вполне мог остаться в живых, несмотря на то, что на них напала очень крупная особь, отличающаяся особой кровожадностью. Выйдя из-за стола, Стайлс занял свое обычное место у подоконника. Через мутное стекло он мог видеть кружащего в небе птеранодона. Птеранодон, в свою очередь, мог видеть его. Кажется, они играли в гляделки. Где-то там, в джунглях, Найл делал всё, чтобы спастись, Гарри это чувствовал. Если у Дина получилось убежать — убежать в одну сторону, почему у Найла не могло получиться убежать в другую? Если команда Зейна не повстречала ни одного динозавра, может, и Хорану повезло, так что он смог двинуться по верному пути, избегая встреч с кровожадными ящерами. Почему же Найл не ответил Зейну? Может, он был уже далеко, заплутал среди вековых деревьев, спутал одни кусты с другими. Не мог откликнуться, потому что особь выследила бы его по голосу. Однако на самом деле он прятался в тени деревьев от её зоркого взгляда и ждал, пока стихнут её шаги. Может быть, потом Хоран спешно бежал до поляны, до вертолетов — тяжелый рюкзак мешал ему — но он не успел. Не погиб, но потерялся — это было вполне вероятно. Хоран всегда был везучим. Он отлично справлялся с трудными ситуациями. Никто не видел его тела, никто. Дин убежал с поляны, другие свидетели погибли. Или также, как Найл, выживали в лесу. Всё могло быть явью, нельзя было исключать ни одного варианта развития событий. Побережье Мексиканского залива, целая куча городов, что были повреждены ящерами и ураганами. Однако... Хоран вполне мог добраться до ближайшей базы, подлечить там боевые ранения и направиться к ним. Это же Найл. Ничего исключать нельзя. – Мне очень жаль, – прервал его размышления Дэниел, подходя к Гарри со стаканом рома. Он пил по чуть-чуть, и выглядел в целом не очень здоровым, хотя был сложен также крепко, как и другие наемники. Он тоже не ел мясо, как Стайлс, правда, из своих соображений и хорошо замещал его гарниром и закусками. – Прими мои соболезнования. Большая утрата для всех нас. – Лично я ничего не терял, – сухо ответил Гарри, взглянув на худого наемника почти со злостью. – Ты ведь был там, правда? Конкретно ты видел его тело? Видел, как именно Найла убили? То-то, что нет, – со злобным торжеством проговорил Стайлс, с удовольствием замечая легкую растерянность в глазах собеседника. – Никто не видел. Как же можно тогда утверждать? Наемник посмотрел на него с нескрываемой жалостью, от которой у Стайлса жгло в желудке, будто он наглотался гвоздей. С тех пор, как наемники принесли свои безрадостные новости, Гарри был очень близок к тому, чтобы действительно так поступить. Или хлебнуть стеклоочистителя. – Я понимаю, что ты хочешь сказать, – кивнул Дэниел, отставляя стакан на подоконник. – Но особь была огромной, много больше, чем те, что водятся здесь. Вероятность удрать от нее крайне мала, почти ничтожна. У Дина едва получилось, и то потому что она отвлеклась на Сета и Курта. А Найл и Джефф остались, чтобы её задержать. Что могло случиться? – спросил он будто бы мягко, пытаясь играть в доверие. – При каком раскладе, ты думаешь, она могла его упустить? – Не знаю, но ведь тела не было... – Гарри, послушай, – Дэниел впервые назвал его по имени, и Гарри это показалось немного неприятным событием. – Она не оставляет тел. Это не лев, не тигр, что обгладывают кости. Ти-рекс крошит их, ты сам сказал это Найлу перед отлетом, – напомнил наемник. Гарри снова почувствовал головокружение. – Она глотала парней целиком, перемалывала их, только кровь капала на траву. Она ела их вместе с рюкзаками, кожаными ремнями, оружием. Я знаю, тебе тяжело это принять, но капитан Хоран погиб, – сказал он чуть громче. – Чем раньше ты смиришься, тем скорее тебе станет легче. – Я предпочту в агонии умереть, – выплюнул Стайлс. Ему казалось, уж наемники-то должны были его понять, но они отказывались. Куда проще им было поверить, что Найла больше нет, назначить его помощника на место капитана, устроить эту панихиду. Однако они забывали об одном: Гарри говорил не о простом наемнике, он говорил о Найле Хоране. О человеке, который своей простотой добивался большего, чем другие люди хитростью и изворотливостью. Найл мог сделать что-то настолько очевидное, что другие бы даже не подумали сделать, и выжить именно так. А мог бы не делать ничего, и всё равно остаться в плюсе. Хоран всегда добивался поставленной цели — он славился особой удачливостью. Найл покорил парня с самым скверным характером на свете, а ведь в мире после катастрофы существовали те ещё твари. Нет, конечно, Гарри не утверждал, что Дин лгал. Просто наемник не знал, о чем говорит. Он не видел всей правды, пока бежал от особи по кочкам, не забывая трястись от страха. Зейн воспользовался лишь косвенными уликами, и никто не хотел посмотреть на ситуацию с другой стороны. Никто не пытался вспомнить, как часто Найл бывал на волосок от гибели, но находил способ спасти себя. Черт, да ти-рекс уже цапнул его однажды за грудь, но Найл не только выжил это столкновение, но еще и умудрился не подхватить инфекцию, хотя пасть у тираннозавра не чище, чем у акулы, что жрет всё подряд, включая ржавые консервные банки. А еще Найл пришел к нему: не в медпункт, не в казарму, а к простому уборщику. – Не делай нас всех своими врагами, – сказал наемник, глубоко выдохнув, чтобы успокоить себя. Было заметно, что ему не так просто говорить со Стайлсом, потому что Гарри не хотел идти на контакт, более того, он вполне охотно играл на нервах, почти наслаждаясь беспомощностью собеседника против его пренебрежения. Они не имели права списывать Найла со счетов. – Не все люди плохие, не все тебя ненавидят, пусть ты и думаешь иначе, – заявил Дэниел, вдохновленный молчанием собеседника. – Мы... конечно, не до конца понимаем, что было у тебя и капитана. Но он любил тебя, – сказал наемник, и это прошедшее время резануло Стайлса не хуже тупого ножа. – А мы любили его. И ты, пусть и своеобразно, тоже его любил. Поэтому не отталкивай нас, тех людей, что готовы помочь тебе всем, чем могут, в память о лучшем человеке, которого мы знали. – Мне не нужна ничья помощь, – жестко проговорил Гарри, чувствуя, однако, что глаза начали странно зудеть. Стайлс не собирался верить в то, что эти наемники — не самые плохие люди на свете, и что они хотя бы частично понимают его отношения с Найлом или их чувства. Это было слишком личное, слишком запредельное, потому что происходило без слов, на уровне почти мистической интуиции. – Всё равно спасибо, – помолчав, добавил Гарри, чувствуя, что подчиненный Найла подошел из хороших побуждений. Ему не стоило топтать людей, которыми Хоран по-своему дорожил, хотя бы пока он не вернется. – Просто Вы не правы, а я прав. – Как знаешь, – ответил Дэниел, вздохнув в очередной раз. – Когда до тебя дойдет, будет еще больнее, чем сейчас. Просто смирись. Лучшие всегда уходят первыми, – сказал он перед тем, как присоединиться к другим наемникам. «До чего тупая поговорка», – с толикой раздражения подумал Гарри, уставившись в окно. Дождь лил не так сильно, как в прошлые дни, и это почти вселяло надежду. Потому что, если здесь становилось суше, где-то там, на побережье, Найлу тоже не приходилось пробираться через воду. Проснуться на хорошо сплетенной циновке, будучи укрытым теплым покрывалом, искусно связанным из настоящей шерсти, было приятно. Найл давно не спал так хорошо и сладко — он будто лежал на открытом пространстве, потому что воздух свободно циркулировал по хижине, и вместе с тем, покрывало совсем не пропускало прохладу, из-за чего его тело было в полном тепле. Первым ощущением была безопасность. Он не знал, как именно коренные жители добились этого, но от Хорана не укрылось, что динозавров они не боялись (не говоря уже о том, что они звали их богами»). По крайней мере, в этой части джунглей, где горели костры и стояли их хижины, по всей видимости, было безопасно. Вождя на месте не было, и Найл заподозрил, что, даже несмотря на почтенный возраст, Нао-Йо продолжает выходить в лес за продовольствием. Размявшись немного, Найл натянул на себя форму и съел две таблетки, чтобы не болел изувеченный особью пресс. После он аккуратно сложил покрывало, чтобы у хозяина хижины не сложилось о нем неприятное впечатление, и выбрался наружу, чтобы подышать свежим воздухом, да найти возможность умыться и прополоскать липкий рот. Снаружи гуляли лишь несколько женщин с детьми — по всей видимости, все остальные были вовлечены в работу за пределами селения. Разделения труда у этого племени явно не существовало, но Найлу это казалось справедливым. Если мужчина не может ловить рыбу, пусть лучше плетет корзины. Если женщина не может связать покрывало, вероятно, у нее получится хорошо метать копье по бегающим мишеням. Пока Найл осматривался — при свете дня деревушка выглядела чудесно, как картинка в детской книжке — к нему подошла низкорослая женщина примерно его возраста в разноцветном пончо. По всей видимости, в этих джунглях водились какие-то кабаны, потому что вместо бахромы её одеяния украшали кисточки из щетинки. На шее, конечно, оказались звонкие бусы из ракушек — в этом племени все, и мужчины, и женщины, очень любили наряжаться. Возможно, в этом был какой-то сакральный смысл, ракушки и кисточки охраняли коренных жителей от злых духов или богов-динозавров — сам Найл больше ценил практичную одежду. Женщина провела рукой в дюйме от своего лица, и вопросительно склонила голову. – А, да, – быстро откликнулся Найл, с энтузиазмом махнув рукой. – Отличная идея. В смысле, как же показать-то? – он рассеянно улыбнулся, и женщина, крикнув что-то своим подругам, что нянчились с детьми у единственного горящего костра, ловко схватила его за локоть и повела по тропинке, подальше от хижин. Их путь был не таким уж далеким — они быстро миновали небольшой участок для посевов, выгодно прогреваемый скудными солнечными лучами, и оказались около узкой речушки. Она была достаточно упорной и глубокой, чтобы воду можно было использовать для стирки и мытья, однако и достаточно небольшой, чтобы крупные особи водоплавающих динозавров не смогли потревожить племя. Может, в этой части джунглей можно было и ягуаров не опасаться. Хоран наскоро умыл лицо и шею холодной водой, встряхнулся, как собака, шумно прополоскал рот и показал полную готовность идти обратно. Женщина однако покачала головой и вновь указала на речушку. Брови Найла поползли вверх. – Что, вот туда лезть? – удивленно спросил он. Рука женщины качнулась, активно указывая на журчащую воду. – А нельзя ли... мне-то, конечно, скрывать нечего... вот черт. Ну, прости меня, Гарри, я в безвыходном положении, – пробурчал наемник, наскоро стаскивая с себя одежду. Нырнув в холодный ручей, Найл небрежно поелозил руками по волосам, чтобы смыть с шевелюры грязь. Пот и усталость легко отлипли от тела, оставляя его наедине с бодростью и свежестью. Сейчас ему не нужно было мыло, ручей отлично справлялся, смывая с него почву, грязь и кровь. Вынырнув из воды, Хоран вновь попытался отряхнуться. Надевать форму не хотелось, но это и не потребовалось — женщина уже собрала его одежду и бултыхнула в воду, намереваясь постирать. Из селения показалась её соседка с заплетенными в красивую прическу волосами. Она держала в руках традиционное пончо и леггины. Хорану досталось красно-коричневое, вязанное из мягкой шерсти, с бахромой из кусочков кожи. Пожалел Найл лишь о том, что не было зеркала — уж очень хотелось рассмотреть себя в традиционном одеянии. Не теряя времени, он подошел к своей провожатой, выражая желание постирать свою одежду, но та лишь покачала головой и с большим усилием произнесла что-то похожее на «гость» на очень плохом испанском. – А ведь старик вчера говорил что-то про гостеприимство, – пробормотал Найл, покачав головой. Женщина с прической, что принесла ему пончо, указала на себя и указала в сторону селения, совсем как его вчерашние спутники. Хоран понял, что их ждут дела, поэтому постарался показать, как сильно он благодарен за стирку, и поспешил за новой провожатой. Ему было интересно, что будет дальше. А дальше было кормление. Его угостили большими красноватыми кисло-сладкими ягодами, вкусным кукурузным хлебом и теплыми кусочками печеной тыквы. Это было необычно и приятно. Завтрак вышел не слишком плотным, но достаточно бодрящим, чтобы Хоран почувствовал себя хорошо. Он поклонился своим новым знакомым в знак благодарности и тут же напросился плести корзины. Формально он не просил, просто подсел к двум работающим девушкам и одному юноше и, понаблюдав за ними немного, протянул руку, чтобы ему дали попробовать. Шил Найл неплохо, служба обязывала, а вот плести из лозы еще не доводилось, и занятие увлекло его. У него получилось с первого раза, несмотря на то, что сперва Хоран работал осторожно, постоянно посматривая в сторону других жителей племени. Найлу всегда нравилось обучаться, и обыкновенно он не нуждался в бумажных доказательствах своих знаний. Наемнику была нужна уверенность, что он сможет воспользоваться полученными знаниями на практике, а это приходило лишь с опытом. Его корзина была не так плотна, воду в ней носить никто бы не стал, однако юноша в светлом пончо принес фрукты и показал, для чего изделия Найла могло бы пригодиться. Хоран не возгордился, а попытался снова. На этот раз ему пришлось начать самостоятельно, и изделие заняло у него куда больше времени. К тому моменту, успел вернуться вождь. Некоторое время он наблюдал за Найлом, после чего направился к себе в хижину. Вместе со своими новыми знакомыми (они активно пытались с ним поговорить, но он по-прежнему не понимал ни слова) Найл разделил нехитрый обед, состоящий из мясной похлебки — её варили в тех же корзинах, что буквально открыло Хорану глаза — после чего наемник решил навестить вождя. Тот пребывал в хорошем настроении, играл на барабане, обтянутом кожей, и полученные звуки вызывали на морщинистом лице улыбку. – Этот звук напоминает шум дождя, – певучим голосом произнес вождь, продолжая отбивать ритм. – Прислушайся, и ты услышишь его. Дождь несет радость. Он орошает землю, чтобы она могла цвести. Он дает нам влагу, чтобы мы могли утолить жажду и почиститься. Дождь, как и огонь, может нести и жизнь, и смерть. Сперва наемнику показалось, что это просто равномерный стук, но чем больше он прислушивался, тем сильнее звук напоминал ему дождевые капли, бьющие по крыше хижины, кронам деревьев, земле. Мелодия начала его умиротворять — Хоран на миг даже поверил, что промокнет до нитки, если выйдет сейчас наружу. В этом была чарующая сила музыки. – Красиво звучит, – согласился Найл и с любопытством уставился на искусно сделанный инструмент. Небольшой, но звонкий, потому что для мембраны была использована кожа. – Научите меня играть на барабане? – На этом? Нет. Это ритуальный барабан, на котором могут играть только старейшие члены племени. Но на любом другом — пожалуйста, – ответил вождь, завершая мелодию дождя. Его лицо посерьезнело. – И так, я готов услышать твою историю. Ты подумал о ней? К Найлу вернулось давно забытое чувство, которое он испытывал лишь в младшей школе, когда забывал принести на урок поделку из макарон. Наемник не смог припомнить точно ни случай, ни свои эмоции, но это было именно оно, погребенное множеством событий и случаев, что сперва были важным настоящим, а потом исчезали почти бесследно, иногда напоминая о себе во снах. – Если честно, нет, – искренне ответил Найл, чувствуя, что старик Нао-Йо поймет, если он слукавит. – Ночью я сразу уснул, а когда проснулся, слишком увлекся едой и плетением из лозы. Простите меня. Что вы хотите услышать? – примирительно поинтересовался Хоран. – А что тебе кажется самым важным? – спросил вождь Пение Ветра. – Я встречал немало людей с Большой Земли ещё в те времена, когда боги прятались в лесу, и мы менялись товарами. Белые люди любили рассказывать о себе и жизни на Большой Земле. Это важно: то, как человек видит себя, отражает его видение других, – назидательно заметил он. – Человек состоит из множества компонентов. Прошлое — очень большой компонент. Оно много говорит о том, что человек представляет из себя сейчас. Ты прибыл издалека, с оружием. Мне нужно знать, кто ты такой, чтобы не бояться за свое племя. Это было справедливо. Найл почувствовал, что его уважение к вождю возрастает. Ему в целом уже нравилось разговаривать с ним. Старик говорил спокойно, с удовольствием, явно наслаждаясь сказанным. Говорил, потому что слова были даны ему свыше — для историй и для того, чтобы нести мудрость, а не праздно болтать, чтобы привлечь внимание. Такие собеседники ценились на вес золота. – Я понимаю, но я не... я не вспоминаю прошлое, – ответил Хоран, наконец. – Оно не всплывает у меня в голове. – Ты совершил что-то плохое? – поинтересовался вождь. Он спросил совсем просто, не пытаясь в чем-то обличить наемника, и это подействовало на Найла ободряюще. Общение с вождем умиротворяло, как и это уютное селение. Казалось, будто динозавров не существует, как нет на свете и катастрофы, что повергла человечество в ужас. Он вспоминал лишь о Гарри, только это тянуло его обратно. В мир с нюансами и бесконечными «но», в мир, где не существовало справедливости, где всё покупалось и продавалось, в мир потребления и вещизма. – Нет. – Тогда у тебя нет причин бежать от прошлого, – заключил вождь. Снаружи донеслись умиротворенные возгласы, смех, а также легкое постукивание. Казалось, племя вновь вернулось к какому-то виду ремесла. Спокойная и размеренная жизнь, практические знания, мир и покой. И это после катастрофы, когда на земле места умиротворенного нет — кругом ящеры разных видов, разруха и печаль. Неужели, каждый получал, что заслужил? – Меня зовут Найл Джеймс Хоран, мне двадцать семь лет. Я родился в семье ирландских эмигрантов, я младший ребенок в семье. Есть еще старший брат. Долгое время мы жили в Прово, штат Юта, не очень богато, хотя и не сказать, что голодали, – кашлянув, начал Хоран. Воспоминания воскресали легко, хотя он не вызывал их раньше. Простые образы, которые не так сложно обернуть словами, если не углубляться в то, что пряталось за ними. Хоран чувствовал, что за ними ничего не прячется, от того всё настолько просто. Всё выглядело блеклой пустышкой. Он любил родителей, любил брата, и в семье к нему относились очень хорошо, но Хоран никогда не обмусоливал в голове даже яркие впечатления. Они были «сейчас», а потом просто сдвигались. Еще ребенком он знал, что мама любит его сейчас. Ему было важно, что брат переводит его через дорогу сейчас. Он видел, что отец сейчас работает, чтобы купить ему обувь на новый учебный год. – Там же я окончил школу и провел некоторое время, пытаясь определиться со смыслом жизни. Не решив для себя ничего конкретного, я поехал на заработки в Денвер, Колорадо. Там жил мой брат с женой и ребенком. Хорошую работу было найти не так просто, сидеть у них на шее тоже не хотелось, поэтому я больше скитался, перебиваясь с одного быстрого заработка на другой. Потом я попал в тюрьму, – сказал Найл. Вождь ничего не сказал, хотя Хоран оставил очевидную паузу для поучительного комментария. Он почувствовал потребность объяснить, хотя раньше никому не рассказывал про этот случай. Не потому что стыдился или гордился... потому что судебное заседание прошло и также, как и всё остальное, переместилось в категорию «прошлое». И ещё потому что всё, очевидно, рассыпалось бы прахом, начни он трепать направо и налево о том, как обстояли дела. – Брат с женой, в общем, шли вечером из театра. На них напал какой-то мелкий бандит, начал ножом у них перед носом размахивать. Брат превысил самооборону, разнервничался, позвонил мне. У него был маленький сын, еще в школу не ходил. Ему нужен был отец. Так что я пришел в полицию и взял вину на себя. – Хоран боялся, что услышит сожаление в своем голосе, но его не было. Он чувствовал, что поступил бы так снова, снова и снова, потому что его племяннику нужен был отец, а Грег всё еще был прекрасным старшим братом, потому что доверился ему без задней мысли. Он не просил брать вину на себя, просто обратился к нему, как к самому близкому человеку, и Хоран ощутил простую и понятную (лишь ему) надобность поступить именно так. – В тюрьме я провел пять лет, пока не появились динозавры. Я имею в виду тех существ, которых Вы зовете богами, – уточнил Найл. Вождь не отреагировал, словно Хоран не сказал ничего запретного. – Тогда всех преступников выпустили, сформировали отряды. Я хорошо показал себя, и мне доверили небольшую группу. Мы должны были найти места гнездования, сформировать небольшой лагерь для следующих наемников. Тут должна будет появиться еще одна база, где будут размещены выжившие. У нас очень сыро, вода поднялась по колено. Гарри не любит сырость, – внезапно для себя заметил Найл. – Гарри — мой особый человек. Пара. На самом деле он много чего не любит. Многие мои друзья думают, что он не любит и меня. Вождь впервые за долгое время чуть нахмурился. – Почему они думают, что твой особый человек тебя не любит? – серьезно спросил Пение Ветра. – Гарри просто никогда не показывает своих чувств. Он не тот человек, который будет говорить «я тебя люблю» или как-то обозначать свои чувства вслух. Он скорее... сделает что-то. Оставит хорошую порцию картошки, налепит пластырь на ободранную кожу, доверит что-то сокровенное, вроде своих волос. Но при этом обругает, чтобы не казалось, будто он это сделал из любви, – объяснил Хоран. Говоря это, он чувствовал присутствие Стайлса, и лишь ярче вспыхивал в его реальности. – Это довольно забавно. С ним никогда не скучно, ему всегда есть, что сказать. Когда Гарри переживает, то становится более открытым. Он почти признался мне в своих чувствах, когда мы прощались, – похвастался Хоран. Вождь слегка прищурился. – Однако толком сказать, что чувствует, Гарри не смог, хотя я его просил. Расстроился и рассердился. Потом пришел проводить и обнял. Гарри очень непоследовательный, – подумав, заключил наемник. – Так твой любимый человек проигнорировал твою просьбу? – спросил вождь, не сводя с него пристального взгляда. Найлу стало неприятно, как будто вождь случайно спросил то, чего он обычно не касался про себя. Он никогда не думал об этом всерьез и, кажется, даже не готов был размышлять, потому что это могло бы привести его к неоднозначным ответам, а Хоран привык, что всё просто и понятно, как бросать кости. Он привык к тому, что у него просто есть знание, и боялся сомневаться, потому что это вело по скользкой дорожке. – Я бы не назвал это игнорированием, – помолчав, заключил наемник. – Просто многие вещи даются ему тяжелее. Это было важно для меня. Но если Гарри просто не может сказать три слова, как же я буду давить? – Однако же это то, что нужно услышать, хоть единожды, – заметил вождь, взглянув на Хорана ясным взглядом. – Наше племя тоже таково. Мы сперва завоевываем поступками. Приносим дичь и плоды, чтобы показать свое внимание. Демонстрируем свое ремесло. Ухаживаем: зашиваем своим возлюбленным одежду, делаем им мокасины, красим лица пигментом, – степенно объяснил старик Нао-Йо. – Но и слова важны. Они имеют большую силу. Озвучивая свои чувства, мы показываем, что готовы к ответственности и построению бОльших связей. Мы даем своим возлюбленным уверенность, что не отступим назад. Так получаются крепкие семьи. Уши Хорана вновь уловили мягкие звуки певучих голосов, легкое постукивание самодельных инструментов, веселый треск дров. Стайлс никогда не казался ему слишком сложным, наемник привык понимать его без слов. Он был готов к такому компромиссу, потому что его сердце было простым и открытым. Однако, вождь был прав, ему надлежало услышать признание, хоть единожды. Это не было компромиссом. Это было гарантией, что с их будущим всё в порядке.