Это знамение времен

Мы ли — пляшущие тени? Или мы бросаем тень? Смятение, А. Блок

Найл проснулся с мыслью о спартанцах и понял, что полуостров начал сводить его с ума. В джунглях было светло. После землетрясения еще не было ни одного дождя. Листья вековых деревьев трепетали на ветру, распространяя ароматы свежести, а один из лемуров распоясался на столько, что сидел на его ноге, когда наемник проснулся. Хоран наблюдал за ним несколько секунд, после чего дернулся, спугнув проворное животное. Тело затекло, поэтому он развязывал веревку деревянными руками. После сна очень хотелось пить, желудок слабо урчал от голода. Найл сделал зарядку, чтобы размять затекшие суставы, а потом вдруг услышал сосредоточенные голоса у небольшого пригорка. Как он мог забыть, что его ищет вся деревня! Вероятно, побочный эффект усталости. Прячась за огромным деревом и слушая, как деревенские проклинают его за убийство Кукулькана, Найл размышлял про себя, сожгли ли они Ро-Ао, чтобы он поселился в тотеме своего рода, или оставили тело на съедение детям Пернатого Змея, дабы напитать их силой. Ох, Клеопатра. У нее было много имен. Найл решил не медлить. Стянув с низкорослого дерева пару малознакомых плодов, Хоран быстро утолил и голод, и жажду. Вкус показался Найлу странным. Кисло-сладкий (больше кислый, чем сладкий), очень терпкий и вязкий. Вероятно, плоды еще не совсем поспели, но Найлу в данный момент было не до этих нюансов. Наемник мог бы поставить ловушку на лемура, однако у него не нашлось времени ждать. Тем более, после вынужденного соседства с небольшой популяцией этих зверьков он считал, что это будет крайне низко. Хватит с него несправедливо обиженных. Возможно, у Найла действительно начались серьезные проблемы. В чем проблема убить лемура или обезьяну, содрать с неё шкуру и поджарить на огне? Всем нужно есть. Он ведь не собирался убивать ради удовольствия, ему просто нужно было выжить. Как и покойной Клеопатре. Наемнику казалось, что его совесть не чиста, а руки по локоть испачканы кровью. Он знал, что это глупо: человеческая жизнь ценится намного выше. Не омраченный эмоциями интеллект всегда выберет тот вариант развития событий, при котором выживет намного больше людей. Он убил ти-рекса не потому, что захотел. Он убил ти-рекса, потому что она могла уничтожить племя, его и охотника. А в перспективе и еще больше людей и животных, не имевших никакой возможности спастись от такого могущественного, генетически совершенного существа. Побережье встретило Найла солнечным светом. Настолько непривычным, что Хоран даже зажмурился. Похоже, эпоха дождей начала потихоньку проходить. Хорошо это или плохо Найл не знал. Он мог подумать о фотосинтезе, процветании растений, но хотел думать лишь о том, как здорово будет окунуться в воду. Небо было чистым, никого из хищников Хоран не рассмотрел. Он мог целый день резвиться на пляже, как ребенок, однако природная осторожность заставила его помедлить. Очень вовремя! Над водой промелькнула широкая спина мозозавра, но сам он не высунулся на поверхность, продолжая свое путешествие. Слабое зрение не мешало ему двигаться с невероятной скоростью. Найл понял, что он преследует морскую черепаху, которая была сильно истощена после откладывания яиц. Наемник и сам мог стать его жертвой, если бы и впрямь решил купаться. Несколько минут Хоран завороженно наблюдал за тем, как из воды то и дело показываются плавники или хвост, пока мозозавр полностью не утолил свой голод. Он не уступал ти-рексу ни размерами, ни силой укуса. Его вывел из равновесия агрессивный гортанный звук — Найл живо вскинулся и увидел птеродактиля. Он летал кругами, постепенно снижаясь по направлению к нему, словно истребитель. Хоран глубоко вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха, а потом рванул к замеченным во время прилета скалам. Птеродактилю его телодвижения не понравились, он резко пошел на снижение, решительно сокращая расстояние. Хоран на ходу расстегнул подсумок, запуская руку в его спасительное недро. Веревка, фонарик... бесполезное дерьмо. Птеродактиль вскрикнул еще раз, и Найл почувствовал, как летающий птерозавр схватил его, впиваясь в плечи острыми когтями. От боли у Найла чуть не выступили слезы, он почувствовал тепло собственной крови, раны жгло. Его ноги уже оторвались от земли, птеродактиль собирался утащить наемника в свое убежище и с аппетитом сожрать. Нож нашелся на дне подсумка, и Найл, собираясь с силами и превозмогая жуткую боль, решительно замахнулся, заводя руку за спину и перерезая птеродактилю сухожилие. Динозавр заскрипел от боли, всё еще пытаясь удержать своевольную добычу, а Найл, теряя силы, принялся с остервенением колоть ножом туловище, толком никуда не целясь. Кровь капала ему на лицо, ослепляя наемника, а он крутился, разрываясь от боли сжимающих его когтей. Птеродактиль закричал вновь, заставляя голову Найла трещать по швам, но Хоран не сдавался, исступленно размахивая ножом, и ящер, наконец, отпустил его, роняя почти в пяти футах от земли. Он пролетел не очень далеко. Стремительно теряя кровь, завр рухнул неподалеку, истошно крича, и поднял столб пыли. Найл зажмурился, при столкновении с землей боль пронзила каждую клеточку тела, и теперь он не мог пошевелиться. Лежа на песке, наемник и сам терял кровь. Птеродактиль едва не зацепил артерии, уж очень близко с шеей он схватил наемника, однако для Найла это было слабым утешением. Чудом избежав столкновение с мозозавром, Хоран попался жалкому птеродактилю. Нечем было перевязать рану. Даже если охотники и вождь пощадят его, он всё равно не мог добраться до деревни, тем более, по пути можно было встретить аллозавра. Хоран закрыл глаза. Его комбинезон постепенно пропитывался кровью, и это было так неприятно, словно лежать в жидкой грязи. Ему бы сейчас адреналиновый шприц, чтобы быстро добежать до бункера и оказать себе первую помощь, но в подсумке были лишь фонарь и веревка. Нож он по-прежнему держал в руке, словно у него были силы замахнуться, если появится еще один ящер. Всего три предмета? Хлам. Нет, было что-то еще. Кусок камня, который наемник подобрал без видимой на то причины. «По крайней мере, я сражался до последней минуты, – подумал Найл, чувствуя нарастающий гул. – Я сделал всё, чтобы джунгли стали хоть немного безопаснее. Если ребята продолжат в том же духе, Гарри получит жизнь, ненамного хуже прежней. Ох, Гарри. Хорошо, что ты меня не видишь сейчас». Ему становилось тепло. То ли от солнца, то ли потому что смерть уже подкралась совсем близко и с нежностью дышала в лицо, убаюкивая и успокаивая. Мешал только противный звук, напоминающий жужжание лопастей. Адская боль в плечевом отделе перебила даже нытье руки, раненной аллозавром, да и тело в целом гудело после падения, но Найл всё равно почувствовал что-то похожее на раздражение. «Дьявольские звуки, – с досадой подумал Хоран. – Неужели, когда умираешь, слышишь это до последней секунды?». Звук не прекращался. Он становился всё громче и громче, напоминая шум вертолетов. Теперь Хоран понял, что это не дьявольские звуки скрежещущих вертелов в аду. Это предсмертный выброс эндорфинов. Сейчас, конечно, начнутся галлюцинации. Организм позаботится о том, чтобы его переход был менее болезненным. Удобный природный механизм. «Интересно, я увижу мягкий свет или будет лишь бесконечная тьма, мое сознание будет вечно блуждать или меня не будет вовсе?» – задался вопросом Хоран, а потом вдруг услышал свое имя. Его позвали с десяток раз, нежно и отчаянно, а потом отвесили такую пощечину, что у него чуть голова в сторону не отлетела. Боль в новом месте разгорелась пламенем. Найл живо распахнул глаза. – Какого..? – Ох, Найл, – перед ним было напуганное лицо Гарри, такое светлое и участливое, и Найл, уже почти поверивший, что за ним прилетели спасатели, исступленно рассмеялся. Смеяться было больно. Кажется, когда наемник смеялся, он терял больше крови, потому что комбинезон стал совсем липким и влажным, и в нем было совсем неприятно. – Перестань смеяться, Хоран, у тебя кровь из ран хлещет, – дрожащим голосом проговорил Гарри, зажимая его кровавые плечи ладонями. Послышался чавкающий звук, а на лице Стайлса не промелькнуло даже подобие брезгливости. – Не шевелись, ладно? Такой заботливый. Как настоящий. – Я знал, – глаза Найла снова закрылись, бесконечно счастливая улыбка застыла на губах. В груди было несправедливо тепло, а пальцы от чего-то дрожали. – Я знал, что увижу самого прекрасного ангела перед смертью. – Я не разрешал тебе умирать, – сказал Гарри, осторожно встряхивая его. Найл почувствовал на лице его руку, его испачкали собственной кровью. Голос Стайлса понизился до самого проникновенного шепота. – Я люблю тебя. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю? – Спасибо, – прошептал Найл, чувствуя, что тьма начинает наползать. Он хотел нащупать руку Гарри, но не мог пошевелить рукой. – Это всё, чего я хотел от предсмертной галлюцинации. Зазвучал какой-то посторонний шум. Песок заглушал чужие шаги, вертолетные лопасти затихали. Он всё еще чувствовал руки Гарри, они были такими явными, что хотелось верить в их реальность. Настоящий Гарри держал бы его точно также, до последней секунды. Он не оставил бы его наедине со смертью. – Принесите аптечку, – услышал Найл крик Зейна. Это заставило его сознание вновь приветливо откликнуться. Малик звучал где-то слева. – Мы тебя вылечим, приятель. Ты только держись, ладно? – пронеслось рядом с его лицом. – Мой лучший друг, – еле-еле проговорил Найл, пытаясь открыть глаза, но у него никак не получалось. – Кто бы знал, что перед смертью происходит такое? Жизнь всё-таки была удивительно хороша. Он услышал еще чьи-то голоса, заставившие его откликнуться узнаванием, теплом и радостью, однако тьма уже схватила наемника и буквально за минуту поглотила полностью. Всё вокруг Найла Хорана исчезло. Боль подсказывала, что он всё еще жив. Плечи разрывались на части, запястье ныло, но уже не так сильно, как раньше. Смерть больше не дышала в затылок, словно ей больше не было до него никакого дела. Было не жарко, даже как-то прохладно. Хоран пошевелил конечностями и чуть не умер от боли, пронзившей всю верхнюю часть туловища. Спазм вгрызся и в спину. Прекрасно. Похоже, он сильно ударился, когда птеродактиль уронил его на землю. Перед тем, как отключиться, у него были галлюцинации. Он видел Гарри. Очень нежного Гарри, который запросто, на одном дыхании, признался ему в любви. Найл отключался с приятными образами в голове, а проснулся с болью, и, похоже, именно так ему и предстояло провести остаток дней на острове. Мысль показалась разочаровывающей, но он, по крайней мере, был жив и снова мог двигаться дальше. Раз уж ничего другого не оставалось, нужно было начать двигаться, пока на горизонте не появились новые неприятности. Хоран открыл глаза, ожидая увидеть небо, клонящееся к горизонту солнце, но увидел лишь тент. Палатка! Рядом с ним кто-то сидел, и Найл, чувствуя, что сердце с предвкушением забилось, перевел взгляд налево, чтобы рассмотреть силуэт получше. Это был Гарри. Выглядел он непривычно, хотя бы потому что теперь его волосы были сострижены и от того торчали во все стороны, слегка завиваясь у кончиков. Поза казалась напряженной, губа была сосредоточенно закушена. Стайлс выглядел оплотом собранности. Казалось, ворвись сюда стая рапторов, он лично разорвал бы их на части. Как он здесь оказался, Найл не понимал, но его нутро уже тянулось к Гарри, как и всегда, когда Стайлс был рядом. Кто в здравом уме взял бы его с собой? Не иначе, как сам прилетел. К нему. В глотке страшно першило, словно его гвоздями царапали, и Найл невольно закашлялся, хватая ртом воздух. Гарри живо встрепенулся, схватил бутылку воды, лежащую рядом, и напоил его, нежно и вместе с тем уверенно придерживая наемника за голову. Хоран сумел рассмотреть себя. Комбинезон с него сняли, одели в какие-то мешковатые штаны, а вся грудь белела от многочисленных бинтов. Как с войны вернулся. У Найла голова кружилась, в основном, от слабости, конечно, но еще и потому что он действительно был здесь, ради него. Сидел такой притихший, нежный и молчаливо уверенный. В нём было всё, что Найл так искренне любил: эта напряженная поза, бегающие глаза, закушенные губы и еле сдерживаемый порыв обнять его. Хоран видел это по дрожащим рукам. Он бы и сам рванул к нему навстречу, но никак не мог нормально пошевелиться. – А где..? – Снаружи, – быстро сказал Гарри. – Патрулирует. – Я про волосы, – Найл не мог оторвать взгляд от неровных кончиков. Ему так хотелось, чтобы этот барьер исчез, но его в конец ослабшее тело не давало наемнику возможности притянуть к себе Гарри, а Стайлс почему-то боялся к нему прикасаться. Его глаза влажно мерцали, словно Гарри было очень больно. Стайлс никогда не думал, что увидит своего наемника таким — неподвижным, разбитым, истекающим кровью, полностью заросшим и одичавшим. Мысль о том, что они могли опоздать, разрывала, словно выстрел в упор. Если бы они продолжали оплакивать Хорана и выдвинулись на миссию еще через месяц, то не нашли бы даже останков. Гарри навсегда потерял бы своего наемника. – Ох, – Гарри выглядел смущенным. Его рука невольно коснулась собственного затылка. – Их больше нет. Я... состриг их, когда Зейн сказал, что ты умер. Поспи, – добавил он, нежно погладив его по грудной клетке. Там, где касалась его ладонь, было совсем не больно, словно руки Гарри обладали целительной силой. – Мы вылетаем завтра утром. Тебе понадобится очень много сил. Найл вновь посмотрел на натянутый потолок палатки. Он так старался сделать всё, чтобы Гарри всегда чувствовал себя под его защитой, а теперь не мог даже сделать глоток воды без посторонней помощи. – Ненавижу чувствовать себя слабым. – Ты не слабый, – сказал Гарри, продолжая невесомо касаться его. Стайлс словно не мог отнять руку от наемника. Теперь он не мог отпустить. – Ты очень сильный. Я видел, как ты сражался с птеродактилем из окна вертолета. Ты никогда не сдаешься, – Гарри улыбнулся ему уголком губ, и это показалось Найлу очень болезненным. Он всегда хотел видеть улыбку от уха до уха и две самые красивые ямочки. – Я тобой очень горжусь. Это было болезненно лишь потому, что Гарри никогда такого не говорил. Словно он всё-таки был галлюцинацией, воплощающей самые смелые мечты. Найлу казалось несправедливым пользоваться тем, что Гарри за него переживает. Как будто он специально притворялся немощным, чтобы получить от Стайлса ласку. – Я тосковал по тебе, – сказал Найл, продолжая в упор рассматривать Гарри. Он сильно похудел, осунулся. У него впали щеки, а запястья теперь были так плотно обтянуты кожей, словно никаких вен, мышц, сосудов там не существовало. Неизвестно, кому из них пришлось хуже. – И я тосковал, – шепнул Стайлс. У него дрожал голос, поэтому он старался не повышать его даже на полтона. – Очень сильно. Больше всего на свете ему сейчас хотелось свернуться в клубочек под боком у своего наемника, обхватить его рукой за живот, но страх причинить Хорану боль был настолько глубоким, что Стайлс не мог даже обнять его. Это было невыносимо: преодолеть такой большой путь, чтобы не иметь возможности стиснуть этого наемника в объятиях до хруста костей. Он мечтал о минуте, когда можно будет повиснуть у него на шее, а в итоге Найл чуть не умер у него на глазах. Когда он увидел в окно, как этот птеродактиль вцепился в Хорана, Стайлс подумал, что умрет прямо там, вместе с ним. Они все напряглись, всей командой пытались понять, что им сделать, но Хоран, как всегда, опередил их. Гарри с ужасом смотрел, как Найл падает, словно мешок муки, и неподвижно лежит. Он побежал к нему навстречу, намереваясь вырвать Хорана из лап смерти, а Найл бормотал такие глупости, словно был готов уйти, не попрощавшись. Это был его бесстрашный наемник, но прежде всего человек, истощенный физически и морально жизнью в джунглях. У него и так была перемотана рука, а теперь появились и другие раны. Гарри стоило проявить понимание, но Стайлс ощущал лишь тревогу, беспокойство и страшную обиду на жизнь из-за того, что он не мог прижаться к Найлу всем телом и передать имеющееся у него тепло. – Мне нельзя так лежать, миссия еще не окончена, – сказал Найл настолько серьезно, насколько позволял его уставший голос. На бледном лице наемника глаза горели уверенностью, как никогда. – Нужно сообщить Зейну кучу вещей до вылета, иначе все мои телодвижения были напрасны. Позови его, пожалуйста. Часть наемника справедливо ожидала, что Стайлс обругает его с ног до головы. Гарри давно стоило это сделать, в тот самый миг, когда они встретились на побережье, но он лишь коснулся рукой его лба, убрал засалившуюся челку Хорана назад. Найл вспомнил, что всё его лицо было в крови птеродактеля. Его еще и умыли. Наверное, это сделал Гарри, сразу после того, как его забинтовали. – Только быстро, ладно? – мягко попросил Стайлс. – Тебе нужно отдыхать, чтобы восстановить свои силы. Его поцеловали в лоб. Вот так взяли и поцеловали, словно у них это было в порядке вещей. Найл закрыл глаза, вспоминая, как они прощались: Гарри был зол и не хотел его отпускать. Потом... потом он смирился и советы выдавали его тревогу. Но даже тогда Стайлс не вел себя так. Когда Хоран вновь открыл глаза, Гарри уже не было в палатке. Зато зашел Зейн, обеспокоенный и тоже смущенный. – Как себя чувствуешь? – спросил Малик, опускаясь рядом. Хоран искренне прислушался к своим ощущениям. – Лучше, чем кажется, – заключил он. – Даже обидно немного. Я чудом избежал столкновение с мозозавром ради того, чтобы меня изодрала такая малявка. Преуменьшал Хоран не специально: просто на фоне мозозавра любой динозавр выглядел какой-то мелочью. Не то чтобы он предпочел лишиться руки или ноги, а то и сгинуть в океане, просто не хотел быть обузой для своей команды, когда его обязанностью было вести её вперед. – Ты мог погибнуть прямо на наших глазах, – сокрушенно проговорил Зейн. Лицо друга было перекошено от ужаса. – Как подумаю, что мы могли не успеть... Мы ведь думали, что ты мертв. Я так думал, – с отвращением к себе произнес Малик. – Ни следа на поляне, я всё прочесал в округе. Я скорбел по тебе, думал, что в моей жизни уже не будет такого друга. И если бы не Гарри... – Если бы не Гарри, – повторил Найл. – То мы бы не вылетели так скоро, – продолжая гореть от ненависти к себе, проговорил Малик. Хоран видел в его глазах искреннее сожаление. – Он... хотел, чтобы мы тебя спасли. Всё говорил, что ты жив, а мы не могли поверить. Не представляю, как ты выжил с этим монстром на полуострове. – Я бы попросил не оскорблять мою подружку, – Хоран бы погрозил пальцем, но сейчас ему было сложновато размахивать руками. – Клеопатра обижается, когда о ней говорят в таком тоне. Вернее, она обиделась бы, если бы была жива, – поправил себя Найл. Глаза Зейна расширились от ужаса и восторга одновременно. – Ты... ты..? Найл многозначительно улыбнулся. Ему понадобился почти час, чтобы рассказать Зейну всё о прошедшей миссии, уничтоженном месте гнездования, о бункере, который можно было использовать вместо базы, о племени, которое нельзя было трогать даже пальцем, потому что это были прекрасные, дружелюбные люди, о динозаврах с клеймом и сыворотке. Малик слушал лучшего друга, открыв рот, и пропустил момент, когда Стайлс вернулся в палатку и схватил его за ухо. – Я, кажется, сказал, чтобы ты сильно его не тревожил. Найлу нужен покой, – произнес он, выволакивая наемника из палатки. Снаружи был слышен уютный шум. Звук казался совсем родным — Хоран и забыл, что почти всё время проводил со своей командой, а они были теми еще болтунами. Эти бесчисленные разговоры о динозаврах, тренировках, миссиях, женах, к которым привыкаешь слишком быстро, а потом долго не можешь отвыкнуть. Гарри провел снаружи всего полминуты, Найл только начал беспокоиться, как он вернулся и укрыл его лежащим рядом покрывалом. Потом настала очередь горьковатого лекарства, которое, по словам Стайлса, должно было сделать из него Чужого и Хищника одновременно. Хоран постарался сделать вид, будто верит ему, уж очень убедительно разговаривал Стайлс. – Спи, – настойчиво повторил он, и это было куда больше похоже на настоящего Гарри. Его Гарри. – А ты? – уточнил Хоран. – А я буду на тебя смотреть, – с какой-то непонятной гордостью заявил Гарри. Ему захотелось возразить, но во всём теле уже царствовала сонливость. Она и так была поблизости всё время, а после принятия лекарства и вовсе навалилась, как настырная спутница. Ему нужно было прояснить множество моментов. Особенно тот, где Гарри говорил «люблю», но язык уже еле ворочался. Найл закрыл глаза. – Можешь взять меня за руку? – попросил он. – Могу, – ответил Гарри, сжимая его пальцы. Это было последнее, что Найл услышал в тот вечер. В следующий раз наемник проснулся перед погружением в вертолет. Ему всё еще казалось, что он упустил нечто важное, хотя Зейн заверил его, что всё запомнил, записал и даже уже отправил отряд проверить бункер. Сидеть в кресле было не так удобно, но Хорана всё время клонило в сон, поэтому путь до промежуточной базы он провел в полудреме, лавируя среди смутных видений и реальных звуков. С ними вместе летел Финн, и, когда Хоран просыпался, он слышал, как Стайлс и Балор негромко переговариваются. Это не нравилось ему на уровне интуиции. Во время вынужденной стоянки он почти сразу оказался в казарме и спал там, на нижнем ярусе, под аккомпанемент храпа других наемников. По всей видимости, его организм хотел набраться сил за каждую бессонную ночь, поэтому Хоран засыпал, стоило ему оказаться в полулежащем состоянии. Его кормили, перебинтовывали, и он отключался обратно, чувствуя сквозь сон, как его гладят по голове. Следующая часть полета была такой же. Правда, Найл проспал всего полдня, а потом притворялся спящим, зачем-то подслушивая разговор Финна и Гарри. Балор почти всё время говорил: «Он поправится», «Ей-богу, мы могли не успеть» и «Я думал, ты сумасшедший». Что отвечал Гарри, Найл разобрать не мог, и от этого становилось досадно. Как будто другому человеку Стайлс вдруг мог сказать правду. К их родной базе тело уже затекло до такой степени, что Найл уже не мог притворяться. Гарри сразу же спросил, как он себя чувствует, и Хоран ответил, что вполне прилично. Это было не совсем правдой, но ему не нравилось чувствовать себя фарфоровой игрушкой. Знакомый ангар вернул его назад во времени, напомнил о сладостном объятии на прощание, когда прикосновения Гарри не были такими бледными. Словно подтверждая его мысль, Гарри коснулся плеча наемника, когда Найл осторожно ступил на бетонные плиты. – Не хочешь есть? – спросил он. – Нет, как-то не охота, лучше пойду отдохну. Завтра еще отчитываться перед главнокомандующим, – ответил Найл, качнув тяжелой головой. – Если я не капитан, интересно теперь, кто же. Он миновал знакомые коридоры, поднялся по лестнице почти без усилий и, задумавшись, набрал знакомый код. Замок откликнулся сразу же, Гарри его не поменял. Стало быть, спальня была ему не нужна. Хоран, правда, сразу заметил бонсай, стоящий рядом с цветочной композицией. Это удивило и отозвалось в сердце странным нытьем. На кровать наемник упал прямо в дорожной одежде. Всё внутри неприятно вело, во всём была фальшь, которой Найл совсем не хотел. Чего он ожидал от их встречи? Колкостей и упрямого взгляда? Он сломал Стайлса или Гарри остыл из-за долгой разлуки? Наемник принял бы любой ответ, если бы Гарри хотел быть таким. Но он видел лишь испуг и тревогу, словно довел Стайлса до ужасной точки невозврата. Гарри появился буквально через пять минут с подносом в руках. Рис, мясо, много хлеба, сок, так похожий на тот, что пришлось отстирывать с формы. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, после чего Гарри оставил поднос на крышке комода и опустился на кровать рядом с ним. – Расскажи мне всё, – сказал Гарри. – Что тебя тревожит? – Ничего, – ответил Найл, пристально рассматривая Гарри. – Ничего не тревожит. – Ты говоришь мне неправду, – сказал Стайлс, вместо того, чтобы раздраженно бросить: «Хватит мне врать». Найл вздохнул, принимая сидячее положение. Теперь они сидели друг напротив друга, и ничто не мешало их рукам случайно встретиться на покрывале. Это была всего лишь мысль, но Гарри вдруг на самом деле взял его руку, сам переплел их пальцы. Наемнику показалось, что сердце начало шалить. Это был явный шаг навстречу. – Многое произошло, пока я был в джунглях, – начал Хоран, чувствуя, что может сказать всё. Раньше ему словно не было что сказать, а теперь мыслей оказалось слишком много. – И с тобой, и со мной. Каждый день был таким насыщенным и сложным, таким запутанным. Но, знаешь, не было ни дня, чтобы я о тебе не думал. И это пугает, потому что я не знаю, думал ли ты обо мне. Я... словно целую жизнь прожил там, – и это было правдой, потому что дни проносились в голове Найла, словно слайд-шоу, совершенно незнакомым образом. – У меня не было времени переживать, сожалеть, бояться. Я всё время был во что-то вовлечен. Сперва погиб мой отряд, потом я пытался выжить в джунглях. Затем я жил у индейцев, и они оказались замечательными людьми, которые научили меня плести корзины и циновки, собирать фрукты, охотиться. Землетрясение уничтожило деревню. Потом на нас напал аллозавр. Я совершил подлость, – Хоран хотел опустить глаза, но не смог, потерявшись во взгляде Стайлса. – Я убил их божество, огромного тираннозавра, которого они считают Пернатым Змеем, уничтожил место гнездования. Ро-Ао, охотник, показал мне бункер. Но я не смог там остаться, потому что меня искали. А потом я вышел на берег и радовался, что не попал в пасть к мозозавру, пока птеродактиль не вцепился в меня когтями. Это всё не укладывается у меня в голове, – сказал Найл. – Я больше не знаю, кто я. Я лишил людей их веры. – Ты сделал это ради их безопасности, – сказал Гарри, сжимая его пальцы. – Люди не всегда понимают, что ты делаешь им больно ради из блага. Особенно, если у них первобытное мышление. Для них мир либо черный, либо белый, и никаких полутонов. Люди с современным мышлением — сплошные полутона. Иногда приходится ломать кости, чтобы они срослись правильно. – Я убил Клеопатру, самку тираннозавра, – произнес Найл раньше, чем понял, как сильно это его мучает. Он чувствовал себя настоящим преступником. – Ро-Ао звал её дочерью. Пусть он и был чокнутым садистом, я совершил дурной поступок. Мы договаривались лишь уничтожить яйца. Гарри вдруг очень захотелось, чтобы в мире существовало волшебство. Чтобы он смог магическим образом разделить боль Найла, уменьшить её или забрать себе целиком. Вопросы гуманности, которые никогда не должны были возникать в его голове, теперь мучили его наемника. Стайлс хотел впитать всю его боль, выпить её до капли. За последние годы боль словно стала его вторым именем. Он справился бы с ней ради Хорана. – Клеопатра убила бы тебя, – сказал Гарри сочувствующим голосом. – Ты пытался выжить. В дикой природе никто не спрашивает разрешения, нападают без разбора и лишь сильнейший выживает. Ты должен был вернуться, поэтому выжил. – Теперь я не знаю, где мое место, – сокрушенно проговорил Найл. – Я так много думал, как никогда в своей жизни. И теперь ничего не понимаю. – Твое место рядом со мной. Найл облизал сухие губы. Ему снова стало тяжело дышать. Он мог бы расцепить их руки, но не хотел отпускать Гарри сейчас. Наемник так скучал по их прикосновениям, по тому, как они дополняют друг друга. Отказаться сейчас от такого ничтожного касания казалось смертельным. Хоран и так слишком часто был на волосок от гибели. – Почему ты полетел за мной? – спросил он, игнорируя шум в ушах. У Гарри повело грудную клетку. Он знал, что заслужил его отстраненность, особенно после такой травмы, как жизнь в джунглях, но смириться с этим было не просто. Всё, чего ему хотелось, сомкнуть руки вокруг наемника и никогда не отпускать. Найл убил Пернатого Змея, но они могли бы подарить индейцам Уроборос. – Ты не знаешь? – у Гарри в ушах тоже шумели аэропорты. – Нет, – покачал головой Найл. – Там, на берегу, ты сказал, что любишь меня. Потому что думал, что я умираю? Их руки выскользнули как-то сами собой, хотя до последнего старались зацепиться друг за друга хотя бы подушечками. Смотреть в глаза Найла, всё равно, что рассматривать лазурное небо. Оно было в его взгляде даже сейчас. Хоран по-прежнему пах дождем, хотя после джунглей так и не принял душ. Гарри понял внезапно, но осознания всегда появляются спонтанно. Ему никогда не нужны были причины, чтобы любить Найла Хорана. – Я сказал, что люблю тебя, потому что люблю тебя, – проговорил Гарри. Ему должно было быть стыдно или он должен был злиться на себя за слабость, но он ничего такого не чувствовал. Лишь острую надобность сломать то, что мешало им воссоединиться по-настоящему. Если этим гнусным барьером оказался он сам, то не страшно было и погибнуть, ради мига этой любви. Найл жил моментом, потому что он был краток и вкусен. Стайлс осознавал цену этого вкуса. – Это... не так просто сказать, особенно мне, – продолжил Стайлс, чувствуя, что может сказать даже то, что никогда не формулировал мысленно. – Я всегда боялся этого чувства. Потому что чувства делают человека уязвимым и слабым, а я никогда не хотел быть таким. Я эгоист, ты это знаешь. Тепличный цветок, которому нужен регулярный полив. А потом появляешься ты, и вся моя жизнь летит наперекосяк, потому что думать о себе уже не получается. Хочется. Но не получается. Знаешь, куда проще делать вид, будто это ничего не значит. Лгать даже себе, – сказал Гарри, чувствуя соль на дне своих глаз. И это было совсем не стыдно, потому что только Найл мог его понять. – Легко было злиться на тебя. Думать, что ты просто дурак, который даже не осознает, что я слишком хорош для тебя. Нужно было злиться на тебя, чтобы не замечать, что я уже влюбился по самые гланды, и это ты слишком хорош для меня. Что может быть хуже и лучше понимания, что я совсем не заслуживаю твою любовь и при этом у меня её так много? С ней приходит большая ответственность и страх потерять тебя. Ведь ты наемник, и твоя жизнь это риск, – Гарри несколько раз глубоко вздохнул. – Мне было больно, когда я подумал, что ты умер, а я так и не сказал тебе, насколько сильны мои чувства. Я боялся, что ты не знаешь правды из-за того, что я трус, а вот тебе истина Найл: я тебя всегда любил. Какие у меня были основания? Никаких. Любви никогда не нужны причины, она ломает недостатки, слепит и глушит, когда ей надо. Я всегда считал, что у тебя самая надменная ухмылка на свете. Я не знал, что каждый раз, когда я произношу это про себя, я влюбляюсь в нее еще сильнее. Я не заметил, как твоя «надменная ухмылка» стала «прекрасной улыбкой». Только понял, что не могу без тебя, – голос Гарри опустился до шепота. – Ты ведь вся моя жизнь. А ведь казалось, что любить его сильнее просто невозможно. – Иди ко мне, – Гарри почти моментально оказался в его объятиях, и Хоран стиснул его так крепко, как только мог. То, что было так нужно им обоим, тот самый физический контакт, без которого тело умирает. Наемник сразу зарылся носом в его волосы, и теперь они щекотали, потому что торчали во все стороны. – Так почему ты состриг волосы, я так и не понял. – Потому что они твои, – просто ответил Гарри. – И я бы никому не позволил их трогать. Никогда. Найл блаженно закрыл глаза. Он мечтал об этой минуте. Не на уровне мыслей, но на уровне впечатления. Знал, что это будет, как вспышка. Яркое событие, которое он никогда не забудет. Они были слишком нужны друг другу. И в этот момент Гарри не думал о том, что у него грязные руки. Что бонсай не полит, а на панно есть слой пыли. Он думал об этом всегда, а теперь его мысль была заполнена вспышкой. Он мог быть счастливым. Мог любить. Он мог быть человеком, не идеальным, потому что Найл любил его и таким. – В моих руках целый мир. Буквально, – прошептал Найл, целуя его макушку множество раз, потому что сейчас ему принадлежали не только волосы, но и весь Стайлс целиком. – Скажи это. То, что сказал мне тогда, – наконец, попросил Гарри, ворочаясь так, чтобы увидеть лицо Найла. – Только по-английски, чтобы я понял. Как договаривались. – Я в тебя влюблен. Ты для меня всё. Я тебя люблю. Так очевидно и так просто, и всё равно ребра чуть не сломались напополам. Гарри шмыгнул носом, и снова что-то злостное внутри хотело нашептать ему, что он не достоин этой любви, но лазурное небо всегда плещется нежностью, и именно так для него выглядели глаза Найла, в которых Стайлс всегда видел себя. Он положил руки на колючие щеки, и это было приятнее всего на свете. – Когда ты лежал там на песке, я подумал, что опоздал. Всё это время я так боялся, что ты умер. Я знал, что это не так, но было ужасно страшно. Я не хочу тебя терять, – Гарри прислонился к нему лбом. – Никогда больше. – Ты меня никогда не потеряешь. Ох, а у меня для тебя есть сувенир из джунглей, – вдруг опомнился Найл и живо свесился с кровати, чтобы нашарить подсумок. Вернувшись обратно, он, наконец, встретил взгляд: «Надеюсь, это что-то важное, потому что я недоволен», и с гордостью протянул ему необработанную яшму. – Нашел какой-то булыжник и сразу подумал о тебе. Люблю тебя. – Я его сейчас швырну через всю... – недовольный взгляд Гарри опустился на яшму и тут же переменился. – Как ты узнал? – изумлено спросил он. – Это же яшма, точно такая же, как в моей первой композицией. Хоран пожал плечами, однако его губы невольно тронула улыбка. – Не знаю. Просто почувствовал. Есть еще кое-что, – сказал Найл. Гарри, всё еще рассматривающий яшму, невнимательно поднял глаза. – Я сидел за убийство, которое не совершал. Просто не хотел, чтобы брат попал в тюрьму. У него маленький сын, так что мне хотелось быть хорошим дядей и не лишать его отца. Вот и всё мое прошлое. Теперь ты знаешь. – Ох, Найл, – Гарри обнял его, опуская подбородок на плечо. Их сердца стукались друг об друга очень быстро. – Спасибо тебе, – серьезно проговорил он, прежде чем, наконец, поцеловать чуть солоноватые губы. Поцелуй был таким же, немного соленым, колючим, но настолько долгожданным, что вкуснее его не было. С ним начинался и заканчивался мир, зажигались и гасли звезды. То, что звали языком и губами, становилось чем-то другим. Потому что, когда один человек целует другого, ничего не происходит. Чудеса случаются, лишь когда целуются возлюбленные.