Night Shift

      Казалось, в Балтиморской лечебнице для душевнобольных время останавливается. Дни смешивались с ночами, часы растягивались в бесконечность, и лишь тиканье часов убеждало Уилла, что жизнь продолжается.       Уилл работал санитаром уже три недели и два дня, но, казалось, будто он всю свою жизнь наблюдает за поведением пациентов, безучастно смотря на четыре стены вокруг себя. Три недели двенадцатичасовых смен, в течение которых Уилл раздавал предписанные препараты с применением и без применения удерживающих устройств, поддерживал покой и порядок в отделении и делал обходы с Барни по утрам в конце своей смены, когда нужно было провести осмотр камер заключенных на наличие оружия или запрещенных предметов.       Но чаще всего Уилл смотрел на мониторы камер видеонаблюдения остекленевшим взглядом, считая тиканье часов. Казалось, что вся его жизнь сосредоточена вокруг этого звука.       Если Уилл чувствовал себя здесь, как парусная лодка во власти волн бесконечного океана, он не мог представить, как тогда чувствовали себя заключенные в своих крошечных, тесных клетках. Он наблюдал с растущим увлечением, как некоторые из них наворачивали круги, словно дикие животные в каком-то жутком зоопарке. Большинство же в ночную смену засыпало естественным путем или окуналось в блаженное забвение с помощью успокоительных, подергиваясь и ворочаясь во сне, взывая к неизвестным, будучи преследуемыми воображаемыми демонами или страдая от насмешек потерянной жизни вне ворот клиники.       Некоторые сидели по углам, невразумительно бормоча, касаясь стен пальцами, выводя картины из своего разума. Те, кому доверяли психиатры, могли читать книги, помогающие скоротать время, но у большинства были только они сами. Доктор Чилтон был уверен, что терапия и самоанализ должны быть превыше всего, не важно, как долго здесь находились заключенные.       Какую бы терапию добрый доктор ни применял на беспокойных душах, не то чтобы она что-то меняла в их поведении. Они чаще становились из-за этого более беспокойными, а следовательно более злыми.       Однако это правило, похоже, не распространялось на Ганнибала Лектера, если исходить из наблюдений за его камерой. Материалы для чтения, эскизы, висящие на стенах, принадлежности для рисования. Это все указывало на его привилегированность, он был кем-то вроде домашнего питомца.       Уилл не мог не задаваться вопросом, было ли это в каком-то роде взяткой Чилтона. Чтобы тот был уступчивым, может, чтобы предупредить еще один подобный «несчастный случай», произошедший с несчастной медсестрой и ее теперь изуродованным лицом. В конце концов нет ничего хуже заскучавшего каннибала, который в любой момент может выплеснуть свой внутренний хаос наружу и начать бунт.       Из всех заключенных Уилл больше всего наблюдал за Ганнибалом. Сначала это было бессознательной привычкой, он концентрировался на его эскизах, стараясь не заснуть. Это было похоже на игру «угадай город», он запоминал очертания зданий и пытался опознать какие-то детали, чтобы угадать его. Затем это превратилось в наблюдение за самим мужчиной, и вскоре он уже не мог отвести взгляд.       Ганнибал был завораживающим человеком. Он обладал невероятной элегантностью во всем, что он делал, не важно, насколько скучным было занятие. Он держался так прямо, что казался еще выше, и Уилл чувствовал себя вуайеристом, несмотря на то, что это было его рабочей обязанностью. Камеры были словно приглашением для более тесной близости в каком-то смысле, из-за которой Уилл тревожно ерзал на стуле.       Не то чтобы Ганнибал делал нечто неподобающее, что заставляло Уилла чувствовать себя неуютно. Фактически, он был эталоном образованного человека на досуге. Казалось, ему нужно было всего несколько часов сна, максимум пять, чтобы чувствовать себя полностью отдохнувшим.       Уилл ему завидовал, потому что после ночной смены он был как зомби.       Ганнибал проводил свое время за чтением полученных писем, рисованием пейзажей и поддержанием себя в форме, насколько позволяло небольшое пространство. Он снимал комбинезон до пояса, завязывая вокруг него рукава, чтобы тот не соскользнул, прежде чем начать делать неимоверное количество отжиманий.       Мускулы под его покрытой потом кожей напрягались и расслаблялись ритмично движениям. Именно в такие моменты Уилл находил потрепанный пол под своими ногами безумно интересным. Если приглядеться, то можно заметить очертания темных пятен.       Ганнибал ни разу не посмотрел в камеру и вообще будто их не замечал, и Уилла это очень интересовало…       На самом деле это совершенно нелепо. Ганнибал был Ганнибалом, ему не надо было позировать для санитара, которого он видел однажды. В этом не было никакого смысла.       — Он ведет себя так, будто это курорт, — Мэттью Браун, еще один санитар, работающий в ночную смену, сказал рядом с Уиллом с насмешливым фырканьем. — Даже и не скажешь, что он здесь оказался, потому что убил кучу людей.       Уилл пожал плечами, прежде чем небрежно добавить.       — Доктор Чилтон, похоже, очень снисходителен к увлечениям Лектера.       Мэттью ухмыльнулся, продемонстрировав ряд белых зубов. Уилл предполагал, что ему около тридцати, но из-за мальчишеских черт лица он выглядел моложе. У него был нескончаемый запас энергии. Он был эмоциональным болтуном, часто жестикулирующим своими длинными пальцами, из него бил буквально фонтан разнообразной информации. Уилл не возражал, потому что благодаря этому ему не нужно было ничего придумывать, чтобы заполнить неловкое молчание. Об этом заботился Мэттью.       Сейчас он был щедр на информацию.       — Чилтон пытается добиться его расположения, чтобы Лектер выдал ему все детали убийств, которые нужны Чилтону для книги.       Уилл посмотрел на него, нахмурившись.       — Какой книги?       Несмотря на то, что кроме них никого в комнате не было, Мэттью наклонился к Уиллу, будто собирался раскрыть ему грязный секрет. Уилл подавил в себе желание отстраниться.       — Добрый доктор хочет опубликовать книгу о Ганнибале-каннибале, в ней будут его диагнозы и наблюдения за ним. Он планирует ее назвать «Кровь и шоколад».       Уилл задумчиво посмотрел на монитор.       — Не могу представить, чтобы Ганнибал рассказал подобное кому-то вроде Чилтона. Судя по тому, что другие мне рассказали, Лектер презирает Чилтона.       Мэттью не отстранился, наслаждаясь маленьким пространством между ними.        — Ганнибал никогда не скрывал свои эмоции к Чилтону. Но ему придется провести всю оставшуюся жизнь в этой клетке. Ганнибал это знает и не может этого избежать, и однажды Чилтон предложит ему что-нибудь, от чего не сможет отказаться его каннибальское сердце.       Уилл вздрогнул, выбросив из головы мысли о том, что такой человек, как Ганнибал Лектер, может хотеть, и что такой человек, как Чилтон, может предложить в обмен на информацию. Книга, вероятно, возымеет мгновенный успех в образованных кругах, а Чилтон падок на признание и славу.       Ганнибал закончил с отжиманиями и подошел к раковине, смывая пот с лица и шеи, согнувшись, чтобы добраться до горячей кожи. Его лопатки выгибались, когда он двигался, и Уилл мог с легкостью представить силу, которая была нужна, чтобы убить человека.       Мэттью шумно выдохнул, горячий воздух коснулся щеки Уилла, прежде чем тот наконец отстранился и проверил часы.       — Ладно, уже почти семь утра, час до пересменки. Пора будить ленивых ублюдков к завтраку.       Уилл согласно хмыкнул, и Мэттью повернулся к контроллеру у мониторов и щелкнул несколькими выключателями. Верхний свет в отделении, тускло светивший до этого, неожиданно загорелся с обычной яркостью.       Уиллу не нужен был звук в мониторах, чтобы знать, сколько заключенных выкрикивали проклятия. Он не мог их винить, семь утра то еще время для подъема, когда все, чего тебе стоит ждать от дня, это добродушное лицо психиатра и бесконечный поток вопросов о том, почему ты вспорол ножом горло жены, чтобы обвинить в этом демонов в твоей голове.       Доктор Чилтон придерживался строгого расписания для всех заключенных. Подъем в семь утра, скудный завтрак с разноцветными таблетками, затем ежедневный сеанс терапии, безвкусный обед, час упражнений на свежем воздухе на специально огороженной территории, еще более безвкусный ужин, затем свет выключается в десять. И так каждый день.       Если бы они не были сумасшедшими перед тем, как их сюда упекли, то к концу месяца точно стали бы.       Завтрак доставлялся одним из сотрудников на металлической тележке, всегда сопровождаемый одним из санитаров для безопасности. Его проталкивали через специальный ящик, после того как заключенному было приказано встать спиной к противоположной стене.       Уилл настороженно наблюдал, как Абель Гидеон выполнял его приказ, и официант сделал шаг вперед с тарелкой жидкой каши и чашкой воды. Гидеон был невысоким непритязательным человеком, который одной рукой предлагал дружбу, а второй держал нож у твоего горла.       Он смотрел на Уилла со странной полуулыбкой, из-за которой у мужчины заходилось сердце.       — Доброе утро, Уилл. Надеюсь, эта ночь для тебя была столь же тихой, как и для меня.       — Без происшествий, если ты это имеешь в виду, — сказал Уилл, не выпуская из поля зрения руки Гидеона незаметно для себя.       Улыбка Гидеона стала шире.       — Что, ни одного наказания дерзкого заключенного за непослушание? — его светлые глаза скользнули по телу Уилла, остановившись на дубинке на его поясе. — Возможно, ты нанес пару ударов своей палкой? Чтобы они действительно почувствовали, что наступило утро?       Его слова в контексте звучали непристойно, пошлый намек, который сразу же становится ясен. Уилл мог только игнорировать это, и Гидеон разразился смехом в последующей тишине.       Официант протолкнул ящик с едой в сторону Гидеона и поспешил обратно к тележке, он быстро взглянул на Уилла, и они обменялись гримасами, прежде чем перейти к следующей камере.       Другие заключенные едва их признавали, смотря только на еду, за исключением Миггса, который чувствовал непреодолимую потребность рассказать о первом движении своего кишечника сегодня.       Последним был Лектер, и он уже стоял у стены, не дожидаясь просьбы Уилла. Официант сгорбился, опустив голову так, чтобы его блондинистая челка закрывала глаза, вытаскивая поднос с водой из тележки. Вода слегка расплескалась, и Уилл понял, что мужчина дрожал от страха.       Видимо, даже официанты испытывали страх перед таким человеком.       Уилла он тоже не обошел стороной. Ганнибал был невероятно спокоен. Казалось, он наблюдал за поведением людей с чисто профессиональной точки зрения.       Он слегка наклонил голову в сторону Уилла.       — Очень жаль, что Абель Гидеон так опошляет вашу работу, Уилл. Надеюсь, это не отразится плохо на остальных.       Как будто душевнобольной преступник может быть эталоном хороших манер…       Потребовалось несколько секунд, чтобы Уилл понял, что Ганнибал на самом деле его поддразнивал, но он говорил с такой мягкостью, что Уилл этого практически не заметил.       — Издержки работы, — осторожно ответил Уилл. — Я привык.       — Немыслимо, что вам в первую очередь приходится к такому привыкать, — сказал Ганнибал, наблюдая, как официант неаккуратно проталкивает ящик с едой на его сторону.       Слова вырвались у Уилла, прежде чем он смог себя остановить.       — Игра в учтивого культурного человека помогает вам?       Официант сгорбился еще больше. Уилл неосознанно подумал, что поза, должно быть, болезненная, прежде чем мужчина повернулся и посмотрел на него расширившимися от паники глазами. Уилл не мог его винить, он бы хотел вернуть свои слова назад. Он просто выбросил советы Барни из окна, даже не подумав о них.       Выражение лица Ганнибала не изменилось, но взгляд, казалось, стал резче. Это было будто осязаемо для Уилла, которого пригвоздил этот взгляд.       — Игра, Уилл?       Уилл почувствовал предостережение, но когда он начинал что-то, его уже было не остановить. Он неопределенно взмахнул рукой.       — Вы в этом месте по понятным причинам, доктор Лектер. Я бы сказал, что любезность здесь ни к чему.       Бровь Ганнибала приподнялась.       — Разве не могут любезность и жестокость сосуществовать? Является ли добро допустимым только для добрых дел, а зло для злых? Это наивная точка зрения, достойная кого-то вроде вас.       Официант вернулся к тележке, переступая с ноги на ногу и нетерпеливо ожидая, когда они пойдут, но Уилл еще не мог уйти.       — Кто-то вроде меня. Что вы имеете в виду?       Ганнибал без позволения скользнул вперед, не отводя взгляда от Уилла.       — Кого-то столь склонного к эмпатии. Это дар, Уилл. Болезненный дар, могу представить, но все же дар. С такой проницательностью можете ли вы действительно взглянуть на меня и сказать, что я не способен на вежливость?       Уилл застыл, просто окаменел — в ужасе, сомнении, недоверии. Как он узнал, как он смог узнать…       — Уилл, — сказал официант, прервав его размышления и привлекая внимание к себе. — Нам пора, — сказал он вежливо, но твердо.       Это стало напоминанием Уиллу о том, что он не должен забывать, с кем именно он разговаривал, с кем-то, кто наслаждается копанием в головах людей, путая их в свое удовольствие. Уилл отстранился от Ганнибала, от его взгляда и слов, Ганнибал же остался на месте, наблюдая, как тот отступает.       Уилл последовал за официантом по коридору, за закрытые двери с лязгающими замками, которые кричали о безопасности.       Так почему же Уилл больше не чувствовал себя в безопасности?