***
Когда ты некоторое время работал в ночные смены, пытаясь выспаться днем, понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть к нормальному распорядку дня. Уилл провел первые ночи в кровати, уставившись в потолок и подсчитывая трещины в штукатурке, пока наконец не засыпал под утро. Дни были… долгими и тянущимися, их было практически нечем занять. Ему стоило вновь начать искать работу, зарплата санитара пополнила его банковский счет, но деньги не бесконечны. Газета с вакансиями оставлена на серванте на кухне, нераспечатанная, использовавшаяся, как подставка для кофе. Уилл пока не мог заставить себя ее просмотреть, мысль об этом оставляла чувство горечи во рту. Кроме того, осенняя погода становилась все холоднее, переходя в зиму, дни становились тревожно короткими. Собаки Уилла были в восторге, что теперь он столько времени проводил с ними днем, вместо того, чтобы спать. Пока они носились перед ним во дворе, Уилл сидел на веранде с книгой и наслаждался колючим воздухом или чинил старые лодочные моторы в сарае, которые находил покрытыми пылью в секонд-хэндах. Это была легкая работа, почти не беспокоящая его, занимала руки, что было самым важным. Когда он ничего не делал, его разум неминуемо возвращался в Балтиморскую клинику и к Ганнибалу Лектеру. Уилла одержимо интересовало, как Ганнибал отреагировал на новость о том, что Уилл ушел навсегда. Ганнибал бы не доставил удовольствия Чилтону, показав свои настоящие эмоции, это было бы слишком унизительно, но Уилл мог только догадываться, что тот почувствовал, услышав ликующий голос Чилтона. Посчитал ли он это предательством? Из трусости? Ему казалось, что это предательство для Ганнибала, и Уилла это не устраивало. Я должен был с ним поговорить, я не должен был сбегать, как гребаный трус… Не прошло ни одного дня, чтобы Уилл так или иначе не думал о Ганнибале. Были странные моменты, когда он ловил себя на фантазиях о том, как он и Ганнибал встречаются в совершенно иных обстоятельствах. Где Ганнибал не был серийным убийцей за решеткой, где он был практикующим психиатром и свободным человеком. Было неважно, как произошла их первая встреча, лишь их взаимодействия после нее считались, что поддерживало нескончаемый интерес Уилла. Они бы могли прямо сейчас сидеть на веранде Уилла, греясь под солнцем, говоря о чем-то простом или совершенно странном. Беседы без препятствия в виде камеры, решетки и щепетильного взгляда Чилтона. Было не здраво размышлять о чем-то, что никогда не случится, подробно разбирать нечто, в чем было лишь горькое сумасшествие. Уилл здесь, снаружи, а Ганнибал заперт на всю оставшуюся жизнь. Уилл будет стараться, чтобы забыть это все, забыть Ганнибала. Если бы это было так легко.***
Однажды утром, когда Уилл рылся в ящике в поисках парных носков, он наткнулся на одеколон в коробочке, который он купил по настоянию Ганнибала, так как его обычный был просто ужасен. Он замер на некоторое время, смотря на него, прежде чем вытащить его из ящика. Привкус тоски был будто удар под дых, и он громко выдохнул после первоначального потрясения. Впервые с тех пор, как он его купил, он вытащил его из коробочки и нанес на кожу. Тоска превратилась в желание.***
Доктор Чилтон был человеком, чье самомнение было выше, чем должно быть. Офисные стены были храмом его жизни, все его верительные грамоты висели в обсидиановых рамах. Фотографии его вместе с известными и влиятельными людьми, и почетные грамоты за научную деятельность. Чилтон демонстрировал их, как знаки почета, квитанции для всех тех, кто в прошлом его умалял и принижал, что он на самом деле заслуживает внимания к себе и будет продолжать свою деятельность. Мысль об этом копила в Чилтоне тщеславие, чувство неприкасаемости, которое приводило к глупости. В конце концов, какой бы человек с хоть каплей здравого смысла намеренно бы дразнил и подкалывал серийного убийцу-каннибала и думал, что выйдет после этого совершенно сухим из воды? Его величайшим тщеславием было его падение, ослепшее к реалиям и реальной угрозе, с которой он столкнулся. Его манипуляции и игры с Ганнибалом Лектером были замечены, запомнены и не прощены. Махинации должны были резко прекратиться. Но Чилтон этого не знал. Он был в блаженном неведении в своем кабинете, заканчивая ужасно скучную работу с бумагами, рассеянно заметив заходящее солнце, приближение ночи. Он хотел выйти из здания к тому времени, как солнце сядет, чтобы успеть добраться до университетских друзей, с которыми у него был запланирован ужин. Доктор Чилтон никогда не попадет на этот ужин. К тому времени, как он поставил подпись на последней бумаге, Ганнибал исчез из камеры. Когда Чилтон, Уилл и Барни выносили все из его камеры, Чилтон игрался со своей ручкой. Она же и была забыта на кровати, когда Чилтон встал, чтобы выругаться перед ничего не выражающим лицом Ганнибала, забытая всеми, кроме одного человека. Этим человеком был Ганнибал. Теперь же он использовал эту ручку на ничего не подозревающем санитаре, делающем подсчеты камер. Он слишком близко подошел к решетке, и Ганнибал этим воспользовался. Он схватил санитара, притянув ближе и воткнув острый кончик пера в шею мужчины, прежде чем использовать всю свою силу и провести им по его горлу. Санитар испустил булькающие хрипы, горячая кровь полилась из раны, окрашивая обоих в красный. Он упал на решетку, умирая в руках Ганнибала. Рука Ганнибала скользнула к его поясу, взяв связку ключей, прежде чем небрежно бросить тело на пол. С четвертой попытки Ганнибал нашел нужный ключ, и дверь открылась. Он едва успел выйти из камеры, как раздался сигнал тревоги. Вместо того, чтобы убежать, Ганнибал лишь улыбнулся. Все было в порядке, Ганнибал был спокойным человеком, он мог подождать и позволить им до него дойти. Через несколько мгновений дверь в отделение распахнулась, и ворвалось несколько санитаров с дубинками и газовыми баллончиками. Ганнибал расправил плечи, расслабляя мышцы. Наконец-то хоть какое-то развлечение. Чилтон вздрогнул от звука тревоги. Он впервые почувствовал страх. Он включил камеры видеонаблюдения и с нарастающим ужасом наблюдал, как Ганнибал Лектер пробирался через санитаров, будто их там и вовсе не было. Он был полон звериной грации, это было завораживающе и в то же время ужасающе. Ни один из санитаров не смог нанести удар, одолеть его. Он был великаном, а они ничем иным, как мошками для него. Страх превратился в панику, и Чилтон поднялся со своего места и схватил сумку. Он не собирался сидеть и ждать, пока Ганнибал найдет и выпотрошит его. У него было время, ему просто нужно было… Чилтон выбежал из своего кабинета, спустившись по лестнице в фойе с сумкой, прижатой к груди. Он тяжело дышал, на лестнице отдавалась эхом сирена, пот тек по волосам. Лестница привела на первый этаж, и он быстро огляделся, заметив, что на его пути к выходу никого не было. Охранники, которые обычно стояли у металлоискателя у дверей, ушли на подмогу. Чилтон остановился, затем побежал к дверям, сердце быстро забилось, предвкушая триумф, рука потянулась к ручке, когда… Он был жестко отдернут назад от двери, сумка вылетела из его рук, он вскрикнул в ужасе. Он спиной приложился о стену, выбив воздух из легких, и Ганнибал навис над ним в кровавом великолепии. Передняя часть его дорогих костюмных брюк стала теплой и мокрой, так как его мочевой пузырь решил неожиданно избавиться от содержимого. Ганнибал схватил Чилтона за горло, жестко прижав к стене, ноги Чилтона едва доставали до пола. — Ганнибал, — прохрипел он, выпучив глаза, — что ты делаешь! — хватка Ганнибала стала сильнее, и Чилтон начал задыхаться. — Ну же, доктор Чилтон. Мы не должны себе лгать. Долго же все к этому шло, и я буду наслаждаться каждым моментом. Если бы Чилтону хватало дыхания, чтобы закричать, он бы это сделал. Чилтон смотрел, как Ганнибал вытащил ручку, его ручку(!), показывая наконечник, по которому стекала кровь, и все, что Чилтон тогда почувствовал — агонию.