Семья.

      Каждый шаг давался с трудом и увеличивал шанс подвернуть ногу на особо скользком остром булыжнике. К трупповозкам добавилась ещё одна. Под нетронутым навесом выгрузили раненных, а остальные разбрелись по ещё более-менее целым домам. Кое-где печной камень ещё сохранял тепло, давая шанс согреть озябших людей. Хруст стекла и гальки под кованными сапогами усталым мозгом людей и вымотанными нервами путался с хрустом костей. От каждого резкого звука и неожиданного шуршания большинство солдат нервно оборачивались и тихо перешёптывались.       Вылазка вымотала всех. Поэтому многие готовы были даже переночевать здесь, было бы где лечь, чем накрыться и что положить под голову. Но такой щедрости время не предоставляло. Раненные нуждались не в перевязках на скорую руку, а в условиях стерильных операционных в городском лазарете.       В поселении не было ни одной живой души. Мы молча взяли курс на стены.       В обратную сторону пришлось тащиться через лес, чтобы срезать приличный крюк по времени и расстоянию.       Негодуя на всё в целом и Эрвина в частности, я вырвался ненамного вперёд, дабы мой хмурый вид не понижал и так отвратительное настроение солдат. Всё было ничего, пока мне на глаза не попалась белая вертикальная полоска. А разглядев ее лучше, пришлось прибавить скорости.        Добравшись до места и спешившись, я приблизился к стоящему и находящимся в ужасе ребёнку. Принадлежнасть к полу было трудно понять из-за мешкообразной одежды, состоявшей в основном из аккуратных заплаток. Грязным сапогом отбросив в сторону опрокинутую корзину, что была на пути, и резко схватив за плечо, я ожидал любой реакции. От свалившегося мешком тела в обморок до режущего визга. Но когда меня молниеносно обхватили тонкими ручками с невысказанным вслух отчаянием в области коленок, тем самым чуть не лишая равновесия из-за съехавшихся вместе ног, я опешил. Из ступора меня вывели раздавшиеся рядом голоса Эрвина и Ханджи.       - Кто это у нас такой маленький! Ой… Леви, эй, Аккерман, это я не тебе!!!       Моя меткость не знает границ, когда чья-то голова находится слишком близко для широкой плетёной корзины.       - Зоэ, задержись на месте, я тебе из волос гриб достану. – Эрвин с высоты своего роста потянулся к ремешкам странных очков учёной, но Ханджи поняла это по-своему.       Хрясь!.. Конец корзинке. Тяжела рука у очкастой.       - Командор, как вы могли так обо мне подумать!       Всё, начался театр одного актёра.        Ханджи и возвела очи к хмурому небу (но после упавшей капли на стёкла передумала), и топнула от негодования ногой (едва не провалившись в грязь), и что только не делала... Я же в это время пытался отодрать от себя вцепившегося репейником ребёнка. При этом плохо подрезанные, а кое-где просто обгрызанные ногти царапали по ногам, не сдавая позиции. Я всерьёз начал опасаться за целостность брюк. При стрессе у человека увеличиваются силы. А поднять руку на ребёнка мне не позволяла вдруг проснувшаяся совесть. Пришлось с укором посмотреть на главнокомандующего и учёную.       Эрвин вздохнул и присел возле девчушки. Погладив по голове, что мне и в голову не пришло, и обворожительно улыбнувшись, Смит начал свою речь:       - Не бойся, мы не причиним тебе вреда. Ты же видела, как мы сражались, значит должна понимать, что мы нужны и в других местах. А если будешь усиленно задерживать одного из лучших солдат, то мы можем не успеть кому-то на помощь и там произойдёт то же, что и в твоей деревне. Если тебе нужно что-то забрать из дома, мы тебя отведём. А потом поедем в город.       Отлично. Ко мне прижались лишь сильнее. Моё терпение закончилось. Оторвав за шкирку ребёнка и закинув на собственную лошадь, я разрешил проблему внеплановой остановки.       А через пару часов я поймал себя на том, что прислушиваюсь к дыханию завернувшейся в край моего плаща найдёныша.