Плюшевый медведь

Я снова вздрагиваю, наконец понимая, что нужно что-то ответить врачу, что в этот момент осматривала повреждения Аркашиной ноги, но ничего не трогала, так как это сделают уже на месте. Смотрю на его ногу вместе с ней, опять задумываясь и теряя последнюю нить с реальностью. Мне было страшно. Точнее не то, чтобы страшно, скорее я чувствовал тревогу и напряжение, что росли во мне с каждой секундой. Я никогда не был так близок к людям, никогда никого не спасал и, по сути, героем себя не считал. Я не мог понять, что я сделал, но внутри разливалось что-то приятное, такое теплое, оно ласкало меня изнутри, цепляясь мягкими жгучими волнами за мои внутренности. И именно это меня и тревожило. Отчего же я себя так чувствую? Почему мне хочется считать, что я — это что-то большее, чем просто обычный человек? Мерзкое самолюбие взыграло во мне, и теперь мне стало еще более отвратно от всего этого, хотя скорую для Аркаши вызвал именно я, остальные стояли как столбы, наверняка пораженные произошедшим не меньше самого товарища. — Он мой дальний родственник. Вы его простите, он на работе целыми днями, устает сильно, вот и тормозит сейчас ужасно. Тем более, его вывело из строя все это, ну вы понимаете. А долго еще ехать? — На удивление тихий, срывающийся голос подался с кушетки, отвлекая меня от своих внутренних демонов. Аркаша ответил на важный вопрос, который успешно проигнорировал я, хотя сам еле справлялся с болью, что высасывала из него все силы. Он стал бледным и искусал свои губы в кровь, переходя на руку, которая не болела, и остервенело грыз собственные ногти, дико смотря на свою ногу, которая начала опухать еще больше. — Понятно. Разберемся с этим позже. — Врач дала понять, что можно было и не отвечать, и это поставило нас в тупик и некоторую неловкость, но тут мы остановились и все остальное, помимо Аркаши, действительно ушло на задний план. Я сижу в коридоре местной больницы в отделении травматологии. Здесь очень тихо, и только сейчас я стал понимать, как сильно устал за эти сутки. Я бы мог поехать домой, выпить свой чай с булочкой и спокойно лечь спать, но что-то во мне, справедливое и до жути правильное, говорило, что нужно дождаться Аркашу и выяснить все, касаемо его травмы и жилья. Скорее всего, именно мне придется оплачивать такси до его дома, или же придется звонить родственникам… Как и обычно, я чувствовал ответственность за любую мелочь, бескорыстно взваливая на себя весь этот тяжкий груз, что рассчитан на двоих. В данный момент это, возможно, и необходимо, однако я так делаю постоянно. Я либо шарахаюсь от людей и избегаю их, либо беру все их проблемы к себе, решая и преподнося всего себя человеку, который попросил меня о помощи. Поэтому я старался не заводить друзей, заведомо зная, что мной будут пользоваться. Мне не было одиноко из-за своей специфической работы, но то, что будет дальше, откровенно вгоняло меня в ступор. Мне придется пару дней посидеть дома, чтобы прийти в себя, чтобы снова можно было видеть людей и не бояться посмотреть им в глаза, пугаясь любого вздоха. — Вы тот родственник Аркадия Грибова? Можете забирать своего горе-брата, или кто он вам… — Я подлетел к врачу, подхватывая за локоть скачущего на одной ноге Аркашу, немного недоуменно смотря на травматолога. Мой новый знакомый тут же вцепился в меня всеми руками и буквально навалился, прижимаясь всем телом. Мне пришлось приобнять его и расставить ноги шире, чтобы не упасть. — Так, ну мы наложили гипс, вытащили осколки из руки, все обработали. Парню конкретно повезло, а нога заживет, как говорится, до свадьбы далеко. — Врач хрюкнул и ушел, сказав, что больше он нам не нужен. Аркаша еле стоял. По нему было видно, что даже то обезболивающее, что ему дали, не помогало. В уголках глаз блестели слезы, а сами глаза были невероятно пустыми, замученными, с каемкой рваных капилляров вокруг радужки. Он держался за меня и сопел, ничего не говоря, дрожа, будто стоял мокрый на ветру. И мне просто стало его жалко. Крепко держа достаточно тяжелого парня одной рукой, я достал телефон и вызвал такси. Затем собрал в кулак все свои оставшиеся силы и взял на руки Аркашу, который лишь благодарно посмотрел на меня, от боли белея еще больше, с силой стискивая зубы. Мне стоило больших усилий дотащить его до выхода, но еще сложнее было бы помогать ему идти, что для него было сейчас на грани нереального. К нашему выходу подоспело и такси. — Спасибо. — А? — Я дернулся на измученный голос, немного разлив чай, который нес. Аркаша лежал на моем просторном диване, вытянув ноги и положив больную на подлокотник. Его наконец-то стало немного отпускать, и он приобретал человеческие оттенки, розовея, как фрукт на солнце. Я поставил чашку с горячей жидкостью и корзинку с булочками на кофейный столик, садясь в мягкое кресло рядом. — Не стоит, я же просто вызвал скорую, гипс накладывали тебе уже другие люди. Пожимаю плечами и отпиваю из своей кружки, немного удивленный благодарности. Я не привык ее получать, и посему это было что-то новое, какое-то непонятное и непринятое мною чувство, которое я стремительно пытался оттолкнуть от себя, прячась, как рак в свою раковину. — Не хочу сейчас спорить, но если бы не ты, скорую пришлось бы вызвать утром, а так же труповозку, ибо эти ебланы… — Я строго посмотрел на Аркашу, и он осекся, на какое-то время начиная мычать, видимо, ища замену бранному слову. — …То есть, остолопы, вот, они стояли и тупо пялились на меня. А я еще им пожрать купил… — Поесть. — Чего? — он не понимает моей реплики, да и я тоже. Это был внутренний порыв, я не собирался его исправлять, я и сам порой говорю вульгарно. Сейчас же я выглядел заучкой, до рвоты правильным и не позволяющим себе ничего такого, что мог бы позволить самый обычный человек. — Извини, вырвалось… — возникает неловкая пауза, в которую мой собеседник кивает, а я неосознанно сжимаюсь в комок, заползая с ногами в кресло, что совсем для меня не свойственно. Тут же я вспоминаю, что, наверняка, у Аркаши есть родственники, ему не нужно жить у меня все это время. Эта мысль возвращает меня к жизни, и я даже сажусь прямо, чтобы высказаться, но лишь как рыба, открываю рот, не в состоянии ничего сказать. И вот. Опять. Снова. Чертов страх перед словами, перед речью, я не могу ни звука вымолвить, ни поднять глаза, чтобы с помощью них передать свою проблему. Руки колошматит, сердце сходит с ума. Я тормоз, который боится общения. Я больной на голову аутист, который не выходит дальше своего района, и то, потому что нужно на что-то жить. Уныло опускаю голову, вздыхая и начиная медленно строить в голове весь диалог с нуля, чтобы быть готовым к любой возможной фразе, так легче сказать все то, что хочешь. Смотря то в пол, то в чашку с остывшим чаем и в один момент закрывая глаза, отделяюсь от всего этого и расслабляюсь. Завтра все будет хорошо. Аркашу заберут родственники, я хорошенько отдохну. В этом месяце у меня вышло денег больше, чем обычно, могу позволить себе заказать что-нибудь дорогое из еды. А может сменю гардероб. Не думать о проблемах, все хорошо… Море такое теплое в час пик, солнце светит обжигающе горячо, заставляя вскипятиться верхний слой кожи загорающих, отчего они снимают ее с себя, подобно змеям. Дети плещутся в воде, все хоро… — Ты в порядке? Возвращаюсь в отвратительную и пугающую реальность с инвалидом на диване, что облил себя чаем, но его, кажется, это не беспокоит. Тут же замечаю крошки, что рассыпались на пушистой обивке дивана и на ворсовом ковре, хотя я вчера наводил порядок. Накатило раздражение, пульсирующее и жгучее, вперемешку с холодным равнодушием, и я решился посмотреть на виновника данного беспорядка. Обыкновенный, симпатичный парнишка. Короткие светло-русые волосы, которые, вероятно, раньше были темнее, но солнце выжгло весь цвет, подарив новый оттенок его обладателю. Глаза рассмотреть не могу, в комнате полумрак, но замечаю родинки на лбу и тонкий контур обветренных губ. Теперь мне немного легче, и я предпринимаю очередную попытку возобновить диалог: — Да, задумался просто. Аркаша, нам нужно с утра позвонить твоим родственникам, настоящим родственникам, — особо подчеркиваю это, вспоминая то, что тот сказал в скорой. — Они тебя заберут и… — У меня нет родственников. — Значит… Что? — Ошарашенно смотрю на него и тут же начинаю судорожно придумывать решение возникшей проблемы, как обычно, сам, но при этом продолжая внимательно слушать собеседника. Не дав ему сказать следующую фразу, перебиваю, — так, значит, наверняка у тебя есть свой дом, я тебя туда отвезу, буду иногда навещать, пока не поправишься… — У меня нет дома. Послушай, ситуация полное говно. Я пойму, если ты откажешься мне помогать и выставишь за дверь, только дай мне оклематься первые пару дней и найти кого-то, у кого я смогу пожить остальное время. — Аркаша с трудом привстает на руках, удерживая сломанную ногу на весу, чтобы сесть удобнее, а я перевариваю сказанное им и впиваюсь в его глаза немым вопросом. — Твою мать, как больно… Есть таблетки еще? — кивает на ногу, и я подрываюсь с места, на автомате выискивая свою аптечку. — В общем… Я сирота и уже как полгода ошиваюсь по стране, живу где придется, в деньгах не нуждаюсь, просить у тебя не буду. Я путешественник и всегда им хотел стать. — Это прозвучало как-то гордо, и я просто молча подал ему сильное обезболивающее, где-то внутри себя оценивая смелость поступка Аркаши. — Спасибо, да, — он кивнул и продолжил, — так вот… Жилья у меня официально нет, квартиру от государства я продал, прописан у друга, правда там долгая история и я расскажу ее как-нибудь потом. Сейчас мне просто не к кому идти. Я не жду от тебя жалости, советов и материнской юбки, но прошу тебя дать мне пару дней. Идет? — Он выпил таблетки, характерно закидывая голову назад, и протянул мне руку, будто заключая договор с самим дьяволом. Хотя дьяволом был он сам, и я обреченно вздохнул, садясь у дивана и облокачиваясь на него спиной, понимая, что просто не смогу отпустить его восвояси, даже через несколько дней, ибо буду переживать и изведу себя окончательно. Моему спокойному одиночеству пришел конец, и, с одной стороны, это даже хорошо, но с другой… Закрываю глаза и потираю отяжелевшие веки, подавляя зевок. Смотрю на руку, а затем на Аркашу, давая свой окончательный ответ. — Нет. Ты будешь жить у меня. Обо всем остальном поговорим завтра, а сейчас пора спать. Я действительно сильно устал, а ты… ты понимаешь. Я отвернулся, чтобы не видеть его реакции на это. Мне хватает своего мироощущения, и сейчас весь мой маленький хрупкий мир вопит и горит, подобно Помпеям. Я достаю раскладушку с промерзлого балкона и стелю себе ночлег, убирая грязные чашки на кухню, оставляя на столике лишь стакан с водой и таблетки, на случай, если мой сожитель проснется. Падаю на пружинистые волокна и выключаю свет. И выключаюсь сам, падая в вязкую пустоту сна, что встречал меня сочными картинками-заплатками, выкроенными из сегодняшнего дня. Какофония звуков, отдаленных и близких, местами запахи, все это кружит и кружит меня, а я все быстрее и быстрее падаю, кажется, сейчас разобьюсь, но лишь засыпаю, благодарно отпуская все тревожные сновидения и погружаясь в безмятежный, серый сон до утра. Так началась моя жизнь с другим человеком. Так начался мой маленький армагеддон, и все-таки, в глубине души я был рад этому, потому что быть одному — надоело. Я осознал это, проснувшись и увидев огромную тушу на диване, что спала так крепко, что можно было позавидовать. Мне стало так приятно, что я наконец-то не один, и улыбка осветила мое лицо. Слишком часто за последнее время, но я, довольный и немножко счастливый, закутался в одеяло снова, готовый к любым испытаниям, что приготовит мне моя новая, совсем не одинокая, жизнь.