Плюшевый медведь

— Ты пьешь омерзительный чай. Я скептически глянул на его кружку с четырьмя ложками сахара и неубранным пакетиком крепкой заварки. От предполагаемого вкуса я подернулся, морщась. Аркаша хмыкнул, дожевывая свой завтрак. С утра он очень сильно меня напугал. Я не привык к гостям, а уж тем более к тем, у кого сломана нога. И когда мой гость стал буквально стонать от боли, я просто оторопел, садясь на своей раскладушке. Что я должен сделать? Что я могу сделать? Разве это нормально, что она вот так болит, если уже наложили гипс? Я упал куда-то далеко вниз своего сознания и погряз в болоте собственных мыслей, боясь пошевелить и пальцем, почти забывая как дышать. Лишь только без устали смотрел на него. На его боль, на его дикий ужас в глазах и искусанные губы, которые в свете раннего солнца выглядели вишневыми от корост и новых кровоподтеков. Я смотрел на то, как он разрывается, беспомощный и слабый, но слабее него самого был я. Тогда он закричал. Он выкрикнул простое «помоги», но и этого мне хватило, чтобы очнуться. Ноги были ватными, я еле стоял от накатившей паники и растерянно искал аптечку, что оставил на столе вчера ночью. Таблетки. Целый стакан холодной воды. Закатывая глаза от блаженства, когда через некоторое время боль стала отступать, Аркаша дрожащими руками провел по поврежденному участку, будто успокаивая спазм. Я сидел рядом и приходил в себя тоже, вздрагивая от каждого шороха, что слышал со стороны. В порыве необъясненных, спонтанных чувств, я резко встал и ушел на кухню готовить завтрак. Гость был не против, учитывая то, что сейчас он абсолютно неподвижен, а есть хотелось. Это меня успокаивало: монотонный равномерный стук ножа по деревянной поверхности доски, плавно отделяющиеся пластинки томатов, впоследствии принимающих форму кубиков и успешно оказывающихся в разгоряченной сковороде. Тут же включился мой внутренний кулинар, я втянулся в дело и стал еще более старательно готовить самую обыкновенную яичницу с помидорами и ветчиной, добавляя туда специи и зелень. И вот сейчас мы уже сидим на кухне вдвоем. День тянется медленно, минутные стрелки часов будто вообще не двигаются, что уж говорить о часовых, которые я возненавидел в этот момент. Помыть посуду? Да, точно. Уборка проходит так же умиротворенно, и я понимаю это, отдаваясь этому с душой и тщательно промывая тарелки, хотя раньше я так не делал, не уделял этому больше десяти минут. Это было раньше. Меня будто окатили ледяной водой. Раньше. Все то, что было до вчерашнего дня — темное и глухое прошлое, которое давит на меня изнутри, я не могу выкинуть его из головы или изменить, выбрав другие параметры. Но в моих силах все исправить, и я обязан это сделать. Быть одному здорово, но не стоит нырять в это одиночество с головой, ведь оно прожорливо и поглотит тебя до самых дальних уголков твоей души, не давая тебе шанса выпутаться из его цепких сетей. Я облокотился на кухонный гарнитур, вытирая руки полотенцем. Аркаша смотрел на меня вполне довольно и даже как-то радостно, улыбаясь во весь рот. Это подняло мне дух, и я приподнял уголки губ вверх, автоматически продумывая то, что скажу. Фраза за фразой, чтобы не попасть в яму, не выглядеть глупо… — Спасибо большое за завтрак! — Звонкий и жизнерадостный голос разбился о стенки моей черепной коробки, напрочь вытесняя все построенные цепочки и слова. Я опешил, но вовремя сориентировался и кивнул, отводя взгляд на мгновение, чтобы совладать с собой, со своим внутренним страхом. — На здоровье, да… — медленно и потихоньку начинаю я снова, пытаясь вспомнить все то, что хотел сказать, но меня перебивают, и теперь мне остается лишь парировать, включаясь в диалог сразу, без подготовки. Такие экстремальные условия вытягивают меня из зоны комфорта, и отчасти я понимал это, соглашаясь с таким исходом. Почти… — Аркаша, я… — Вот да, ты! Смотри, как несправедливо получается: ты знаешь мое имя, а я твое нет. Кто ты, рыцарь, спасший меня из лап коварного эскалатора? — Аркаша вытянул вперед свою поврежденную ногу и заулыбался еще шире, в итоге начиная смеяться и, дернув локтем, умудряясь опрокинуть чашку с его отвратительным чаем. И слава Богу, это даже чаем трудно назвать. Мой новый друг начинает оправдываться, тут же немного «скиснув» в лице, но я ободряюще качаю головой и вытираю влагу со стола, ставя все на место и предлагая новый чай. Аркаша согласился, и я подошел к плите за чайником, выдыхая все оставшиеся наброски того разговора, который должен был быть, и пускаю все на самотек, позволяя течению подхватить меня. — Я Коля. Просто Коля, не нужно придумывать никаких альтернативных вариантов моего имени, не нужно сравнений… Сахара четыре ложки? — Смотрю на Аркашу, и тот активно кивает, снова расплывшись в улыбке. Это сбивает меня с толку, и я забываю, что хотел сказать, попросту оборвав фразу на середине. — Черт возьми… — Ты же против ругательств? — хитро смотрит на меня своими темными глазами, принимая свое адское пойло ближе к себе, не глядя, взяв очередную булочку. Придется покупать свежие, почти ничего не осталось… — Это не ругательство, точнее… Не мат. — Все так же стою у гарнитура, составляя компанию в чаепитии, вспоминая то самое, что так ловко ускользало от меня все это время. — Кстати говоря… Теперь ты будешь жить у меня, и пусть это временно, но факт остается фактом. Нам предстоит познакомиться ближе и… — Пожениться, вырастить детей. Я еще собаку хочу, ты не против? А сына назовем Стасик. Нет, глупо как-то… Какой Стасик? Александр! Сурово и гордо, я так считаю. — Давлюсь чаем, проклиная все на свете за то, что успел отхлебнуть глоток, когда говорил. Что он несет? Недоуменно смотрю на него, на то, как тот взрывается от смеха и поспешно объясняет ситуацию. — Коля, ты вроде и выглядишь умным, но чего-то глупый до ужаса. Ты же меня спас, раз, — он стал загибать пальцы, перечисляя, — дал кров, два. Накормил, три. А что это значит? Что я теперь просто обязан стать твоим навечно, в качестве самого лучшего подарка на Земле! — Я, конечно, не люблю выражаться вульгарно, но иди-ка ты нахуй. Я не выдержал, буквально сгорая от стыда и злости. Больше всего на свете я не люблю, когда меня перебивают такой ерундой, но… Все ведь меняется, правда? И я тоже должен поменяться, я должен стать другим. Аркашу мой ответ ни капли не смутил, он продолжил все так же хохотать и безобразничать, а я почувствовал укол вины. Он ведь ничего не сделал мне. Он просто такой, какой есть, и я не должен отталкивать его. Я должен принять. Чтобы приняли и меня, чтобы самому справиться с тяжелым грузом, что висит на мне уже годами. — Коля, Николай, Коле-е-нька! Ты слишком много думаешь, серьезно. Сейчас похож на овощной салат, зрелище то еще. Хотя бы рот прикрой. — Аркаша указал кусочком булочки в мою сторону, и я тут же вздрогнул, закрывая действительно открытый рот и подходя к холодильнику, заглянул в него, не понимая, что дальше делать. Кухонные часы щелкнули, чем привлекли внимание этого взрослого ребенка, и он воскликнул, радостно и громко: — Час дня! Колян, ты понимаешь, что я впервые за полгода встал не поздним днем? — Мои поздравления? — неуверенно протянул я, вылезая из холодильной камеры, захватив с собой давно забытый йогурт, надеясь, что он еще пригоден в пищу. — Мы обязаны прямо сейчас пойти гулять! — У тебя сломана нога, и ты еле стоишь. — Наплевать! — У тебя нет свежей одежды, ты весь мятый и в крови. — Да все равно! — От тебя слегка попахивает. — У каждого есть свои недостатки! Я закатил глаза и тут же промотал весь наш диалог в голове снова. Одежда. Быстрым взглядом я окинул Аркашу, который пытался понюхать себя, чуть не опрокинув чай снова. Он все в той же одежде, что был и вчера. В центре он был без сумок, даже без рюкзака, а значит… Нет, ничерта это не значит, я не понимаю, как он мог себя довести до такой жизни? — Аркаша, а это весь твой гардероб? — издалека начинаю я, все еще крутя в руках эту баночку с йогуртом, постоянно отвлекаясь и забывая про нее. — Вообще нет. У меня все в рюкзаке было. Немного вещей и зарядка, книжки там… Кстати, а где он? Ты же его забрал? — внезапно нахмурился он, прожигая меня насквозь глазами, цвет которых я так и не разглядел. Сейчас он выглядел куда старше, серьезнее и даже привлекательнее, что ли… Ему идет такое выражение лица. Вздыхаю, понимая, что рюкзак утерян. Вздыхаю снова, понимая, что все-таки придется тащить Аркашу на улицу. Задыхаюсь от вздохов, понимая, куда мы пойдем. Падаю головой на стол, понимая, что придется делать. — Коль… Ты в порядке? Ты опять завис как-то… Провожу ладонью по лицу и судорожно думаю. Смотрю на ногу сожителя, смотрю на него. Думаю снова. В итоге чертыхаюсь и встаю. Пора вылезать из этого болота. — Слушай, это ты здорово придумал! Скажи, ты с детства такой умный? — Щебетал Аркаша, рассматривая шелковистую крону деревьев, что сочилась солнечным светом, отражая его на лица прохожих и теряясь в светлых волосах моего друга. Он был в одежде моего отца, которая велика была и ему самому (хранил на черный день), чист и доволен жизнью. Особенно тогда, когда его везли на инвалидном кресле в другой конец района. — Ага… Мама часто орехи ела, да Бетховена слушала, вот и передалось. Внутриутробно. — Ребята говорили, что помнят слова своих мам, когда были у них в животе. — И что же они говорили? Аркаша замолчал. Он лишь грустно улыбнулся куда-то вниз, цепляясь пальцами за подлокотники, и тихонечко выдохнул. Я вздрогнул, вспоминая то, что «ребята» скорее всего из детдома, в котором он был. И что «слова мам» — это фантазии одиноких детей, которые лишены любого проявления заботы, ласки… Любви. Он и сам это понимал. Поэтому и промолчал, почти всю оставшуюся дорогу попросту любуясь городом. — Коля-я-я! Ты же сегодня выходной, нет? Или подменяешь кого? — к нам подбежала огромная белка как только мы оказались в центре, не проехав и пару метров. Ярослава. Удивительно, что сегодня она работает на первом этаже, а не возле того типа с дисками. Наверняка она уже передумала и поменяла свои планы, но мне, честно сказать, было не очень интересно. — Нужно уладить кое-какие дела, — отвечаю я и везу коляску дальше. Яра идет с нами, болтает о чем-то своем и тут замечает Аркашу, который недоуменно смотрел на нее все это время. Ее буквально разрывает от восторга, и она начинает своей «лапой» теребить мою футболку, отчего управление коляски сильно пострадало. Я недовольно глянул на коллегу. — Коля, а кто это? Это тот парень, да? Вчера упал, помнишь? Господи, мне так интересно, ты теперь ухаживаешь за ним, да? Расскажи, расскажи, расскажи! — Я могу сам! — Аркаша заулыбался и подал ладонь белке, чтобы получить в ответ «пять». Эти двое стоят друг друга. О, а вот и охранная будка! Смотрю на своих знакомых и понимаю, что лучше мне идти одному, иначе, понятное дело, начнется неразбериха. — Ребята, вы можете поболтать, а мне нужно отойти. — Дожидаюсь кивка Аркаши, Яра сняла свою «голову», чтобы удобнее было говорить, и махнула мне. У нее появился новый объект восхищения, и теперь она его точно не упустит. Что же, пусть. Осмотрев еще раз этих двоих, направляюсь к будке, доставая свои рабочие пропуска. Стучусь в дверь и долго жду: наверняка они опять пьют чай, раскручивая алюминиевую антенну в разные стороны, чтобы увидеть свой надоевший футбол хотя бы в помехах. Наконец, дверь открывается. — Николай Просвиров? Хорошо, понял, — осмотренные документы отдают обратно. Прохожу в маленькое душное помещение, убирая пропуска. Снова накатывает тревога, смотреть на этих людей не то, чтобы не хочется, попросту не получается. Нахожу точку где-то около обшарпанного стола и медленно, но четко излагаю ситуацию. — Вчера… Вчера вечером был инцидент… с парнем, нога, перелом, его забрали на скорой. Вы в курсе этого, верно? — получаю в ответ уставшее согласие и продолжаю. — Рюкзак. На месте происшествия не находили рюкзака?.. — А, этот? Синий? — Возможно. — Внутри еще тряпье всякое, книжка, кажется, про каких-то китов и порнуха. По мелочи техники всякой, мы особо не смотрели дальше. А вот журнальчик себе оставили… — мерзкий смешок заставил меня еще сильнее отвернуться, говоря теперь с сотрудниками охраны почти боком, едва скрывая свое бурлящее раздражение. С другой стороны, это отогнало мой страх, и теперь слова буквально отскакивали от меня, уверенно долетая до собеседников. — Именно. Я могу взять? — Твое что ли? Бери, свою плату мы уже взяли. С ликующим сердцем я вылетел из этой пропахшей дешевой едой и потом будки, крепко держа в руках Аркашин рюкзак. Но, ни его, ни Яры не было видно. Та лавочка, куда они сели, была пуста. Как и пусто в моей голове. Я захотел возненавидеть всех и вся, попросту уйти домой, но я не смог. Внутри клокотала досада, мне было отвратительно и тоскливо на душе. Я не ожидал такого исхода, я надеялся, что мы уйдем отсюда как можно быстрее, но именно теперь, когда я истощен, когда мне дается с трудом просто посмотреть на человека, я должен их искать по всему торговому центру. Среди толпы, кучи людей. Я пошатнулся от осознания этого. Сел на лавочку, ту самую, и обхватил голову руками, закрывая глаза и стараясь максимально расслабиться. Море… Горячий песок, что просачивается сквозь тряпичные тапочки, касается пальцев ног. Вода, соленая и пенистая, полна медуз и крошечных рыбок, что стайками вьются около камней. Я совсем один на этом пляже, я дышу медленно и глубоко, а моя кожа ловит ультрафиолет, запекаясь и становясь темнее. Где-то журчат насекомые, море шумит, и я чувствую, как оно поглощает мои ступни и… Резко открываю глаза и понимаю, что трогало меня совсем не море, и совсем не за ступни. Выпрямляюсь, пытаясь понять, в чем дело и холодею, пропуская двести двадцать вольт по позвоночнику. Документы. В заднем кармане. Паспорт. Пропуски. Зачем-то таскал и водительское. Фотография моей семьи. Отчаянно проверяю задний карман, готовый буквально сорвать с себя джинсы, чтобы проверить как можно тщательнее. Нет. Пусто. Застонав в голос, как убитый зверь, начинаю искать свои бумажки под лавкой, рядом с ней, около мусорки. Да кому вообще потребовались документы какого-то неудачника вроде меня?! — Блядский день… — шепчу я и от злости откидываю рюкзак Аркаши в сторону, сползая по стене и снова закрывая лицо руками. Хочу провалиться и больше никогда не появляться на свет. Никогда. — …Коля?